Текст книги "Солдаты неудачи"

Автор книги: Павел Зябкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Зябкин Павел Владимирович
СОЛДАТЫ НЕУДАЧИ

Солдатам и офицерам, воевавшим в Чечне в первую кампанию, посвящается.

НЕДОЛЕТ

Наша разведгруппа сидит на высотке. Ниже идет глубокий овраг или скорее ущелье. Там одноэтажные дома, штук пять или шесть. Местность видна как на ладони. Наша высотка плоская, на краю три деревца. Солнечный день середины весны. В домиках внизу копошатся люди, до них мы еще не дошли. До них около километра. Отсюда видно и что за домами. За домами в лес уходит группа боевиков, тех, что недавно сожгли два наших танка. Мы должны были бы их догнать, но они ушли от нас, это ясно. Командир разведгруппы молодой энергичный лейтенант очень огорчен этим обстоятельством. Он жаждет победы. Я нет, не знаю как остальные, но я не хочу никого сегодня догонять. Мне страшно. При мысли о новых боях мне не по себе. Я уже удачно отстрелял один огнемет и вместе с напарником – Туркменом сумел накрыть ДОТ. Сейчас я лежу на солнышке на этом милом пятачке и не хочу ни в кого сегодня стрелять, я хочу мечтать о красивых девчонках, о водке, о том, как приеду с этой войны в свой город и первым же делом позвоню в эскорт услуги. Но мои мечтания прерваны лейтенантом. Он подзывает меня и Туркмена и, показывая на группу малюсеньких людей, что копошатся где-то за домами и говорит, что мы должны накрыть их с огнеметов. Туркмен радостно соглашается, он вообще-то большой любитель пострелять, тем более минут тридцать назад он взвел огнемет, когда командир по ошибке принял другую разведгруппу за боевиков. Теперь он ходит со взведенным страшным оружием и не знает, что делать. В сердцах он даже просил командира разрешить ему выстрелить по нашей разведке, все равно в таком сумбуре никто ничего не разберет, но понятно, что никто не дал ему возможность реализовать подобное желание.

Я говорю командиру, что огнемет не дотянет до банды, т. к., бьет он самое большее на 700 – 800 метров, но уж никак не на километр. Командир не хочет верить в это и не приказывает, а просит попробовать. Несмотря на обреченный провал во мне, как и в Туркмене загорается охотничий азарт: "А вдруг да получится?"

Мы быстро занимаем позицию прямо между деревьями. Туркмен от радости, что наконец-то разрядится, даже забыл поставить прицел и вставить в уши затычки. Страшный грохот, сноп пламени позади и черный предмет подобно теннисному мячику улетает в сторону стоящих на дне ущелья домиков. Снаряд взорвался где-то в кустах между домами, не долетев и половины расстояния до цели. Туркмен как ошалелый, зажав руками уши, катается по земле и истошно орет. Не мудрено, от огнеметного выстрела запросто лопаются барабанные перепонки в ушах, поэтому в комплект и входят затычки. Но я не тороплюсь: вставляю в уши ватные тампончики, ставлю прицельную планку на максимум, встаю в полный рост. Была, не была, а может и получится. Человечки уже едва видны, они скрываются в зарослях, они хотят жить, все хотят жить, сгоревшие танкисты тоже хотели жить. Беру на мушку одного из человечков, затем поднимаю трубу огнемета вверх и жму курок. Такой же грохот, как и у Туркмена. Он мучительно дергается и вновь хватается руками за уши. Я слежу за полетом моего мячика. Он летит в нужном направлении, в сторону уходящей банды, но долетит ли? Очень уж далеко. Нет, мячик, потеряв скорость, плавно идет вниз в направлении домов. Я отчетливо вижу, как он пробивает шиферную крышу крайнего дома. Самого взрыва я не слышу, так как от выстрела у меня заложены уши. Доля секунды и дом подпрыгивает на месте, видно как вылетают стекла, что-то сыплется с крыши. К сожалению, недолет, чехи ушли в лес, мы их упустили. Командир рвет и мечет от неудачи, ему подпевает и Туркмен, а я, я рад. Еще некоторое время мы останемся на этом благословенном пятачке. Я растягиваюсь на теплой земле, кладу под голову автомат и закрываю глаза, есть время отдохнуть и погрузиться в эротические фантазии. Надеюсь, воевать сегодня больше не придется.

P. S. Воевать пришлось. В доме как выяснилось жила семья. Мой выстрел уничтожил ее. Испытываю ли я угрызения совести? Да, за то, что не накрыл боевиков.

ГЛУПАЯ СМЕРТЬ

Стоял обычный мартовский день, который на равнинной части Чечни бывает солнечным, но еще не жарким. Под ногами хлюпает глина называемая «чечен-земля». Уже не холодно, но еще не жарко. В этот день я и еще сорок таких же солдат находились на блокпосту у населенного пункта Курчалой, километрах в трех от нас находился другой блокпост. Там людей и техники было побольше, и там же стоял временный штаб нашей группы, там же жил и командир батальона. Нашей задачей было сначала перекрыть отступление Радуева из Новогрозненска, а затем обеспечить успешный вход войск в Курчалой. Однако вместо этого мы сами попали в окружение и уже больше месяца сидели в полном дерьме, ничего толком не делая. Пили вино, за которым, несмотря на определенный риск, ходили на винзавод расположенный по соседству, стреляли по ночам в темноту до одурения, ругались и мирились, в общем, ничего не делали. К этому времени Курчалой был уже успешно зачищен от неприятеля, винзавод к глубокому сожалению взорван. Этот акт вандализма совершила разведка Уральского полка. Они теперь и стояли на разрушенном собственными руками заводе и горько сожалели о содеянном. Но поделать ничего уже было нельзя. Мы же к этому времени как лишняя сила, просто сидели на месте, не зная чем заняться.

Пару раз выходили на поиски пропавшего неделей раньше пулеметчика, но так его и не нашли. Зато нашли три трупа: двух русских солдат, погибших полгода назад и чеченскую «джаляб». "Джаляб" настолько разложилась, что мы замучились определять – кто это мужчина или женщина? Вопрос разрешил старейшина села Белоречье – что напротив Курчалоя, он то и разъяснил, что труп их "джаляб"

Эти дни, несмотря на конец нашего позорного окружения радости не несли. Вина больше не было, стрелять нельзя – вокруг стояли «федералы», по дороге кроме войск никто не ездил. Было что продать, пока мы были в окружении, нас с «вертушек» буквально засыпали консервами, но не кому было, одним словом тоска. Если

Был бы Володька – пулеметчик, то может быть, он что-нибудь и придумал бы, но именно он и пропал неделю назад вместе с пулеметом и «мухами». Несмотря на все грозные заявления нашего командования о грядущем апокалипсисе для чехов, в виде артобстрела из гаубиц, дело с его поиском с мертвой точки не сдвинулось. Зато была вырыта яма, куда регулярно сажался какой-нибудь грешник, по старинке пытавшийся проникнуть на винзавод, в надежде найти в его руинах несметные сокровища, в виде еще не разбитых банок с вином.

Вот в такой мартовский день на штабной блокпост должен был прилететь генерал из штаба группировки и провести там совещание с офицерами нашей группы и Уральского полка. Старший нашего блока – он же заместитель командира батальона дал команду отделению, в которое я в качестве огнеметчика был прикомандирован, готовить БМП к поездке. От желающих сопровождать командира отбоя не было. Это хоть какое-то разнообразие в скучной жизни – возможность проветриться, встретить старых знакомых, может быть заехать к Саиду – дружественному чеху, на земле которого располагались оба блокпоста, а там достать и выпить. Я запрыгиваю на «бешку» одним из первых и занимаю козырное место спереди на башне, к борту машины подвешиваю за ремень трубу огнемета. Сослуживцы постоянно говорили мне, чтобы я с собой эту штуку не возил. Огнемет постоянно бился о борт и все боялись, что когда ни будь он взорвется. Я как мог, успокаивал товарищей по оружию, говорил, что если уж и рванет, то в первую очередь меня, и что корпусом «шмеля» можно забивать гвозди (сам правда я в этом до сих пор не уверен). Кроме меня на броне разместилось еще четверо. Когда командир, усаживаясь на свое место, увидел рядом с собой меня, то подобно умиравшему Цезарю, произнесшему "И ты Брут!", буркнул: "Буратино, и ты тут". Я весело ответил ему: "Ну как я без Вас, Вы же мне жизнь спасли".

Спасение же моей жизни выглядело следующим образом:

Недели за две до описываемых событий, возвращаясь с винзавода с десятилитровой банкой в вещмешке, я пытался незаметно подобраться к блокпосту. Дело это было довольно-таки нелегкое ввиду дневного времени. Не найдя ничего лучшего я решил зайти со стороны танка, что стоял на углу. К своему несчастью я тут же по пояс провалился в колею и стал увязать в глине. Ситуация осложнялась тем, что я вынужден был держать над головой автомат, что никак не способствовало успешному выползанию на берег. Звать кого-либо на помощь было нельзя – доставка вина – дело секретное, как от командиров, так и от сослуживцев. Таким образом, я подобно киногерою из боевика с автоматом над головой печально хлюпал по пояс в воде, ища выход из создавшегося интересного положения. Вот тут-то меня и увидел капитан Герасименко. Он залез на броню танка и стал надсмехаться над моими усилиями выбраться на сушу из глиняной трясины. Вволю поиздевавшись, он подал мне руку и вытянул на броню, не забыв добавить, что только благодаря его усилиям я спасен от мучительной смерти и теперь по гроб обязан ему спасением своей бестолковой жизни. Мне осталось лишь согласиться с командиром. Кличку «Буратино» он дал мне в тот же день на построении блокпоста. Там вывели меня и еще двоих виночерпиев и долго распекали перед строем. Но в принципе наши отношения были неплохие.

Будучи «навеселе» зам комбата частенько наведывался в нашу палатку и просил рассказать ему что-нибудь из библейских историй. И шли бесконечные рассказы о Давиде и Голиафе, Самсоне и Далиле и прочих персонажах Вечной книги. Поначалу командир многое не понимал, тогда я взял на себя смелость переложить древний текст на понятный военному человеку язык. Вот, например как выглядела в таком изложении история о битве Давида с Голиафом:

Евреи воевали с Филистимлянами, это вроде наших чехов. У евреев командиром был Саул, а Давид служил в роте материального обеспечения – пас овец. У него было два брата, те в пехоте служили, на передке. Давид к ним часто ходил, то поесть притащит, то курево. А там, где братья на блоке стояли, был у филистимлян боевик Голиаф, типа Басаева. Он ездил перед блоком на «бешке» и позорил евреев, а снять его никто не мог. Давид увидел это и пошел к Саулу, так, мол, и так я Голиафа завалю. Саул не поверил, но решил, ладно уж пусть попробует. Давид был не слишком здоровым, поэтому «броник» и каску как одел, так и упал. Решил без них идти. Взял одну «муху» и вылез из окопа. Тут Голиаф на «бешке» едет и материт евреев. Увидал Давида с «мухой» и говорит: "Я что, собака, что ты вышел на меня с палкой". «Муху» то он не увидел. А Давид тем временем прицелился и в лоб ему из «мухи» как всадил. Голиаф как сидел на башне, так и улетел.

Командир, с интересом прослушав историю, заметил: "А что он в лоб то стрелял, надо было бы в «бешку». Вот подобными историями я и развлекал командира.

Добрались до штабного блокпоста мы без происшествий. Дорога, конечно, ужасная, в одном месте там лежит остов сгоревшего танка и возле него большая яма, в которой машина постоянно прыгала и кого-нибудь обязательно роняла. В этот раз никого не уронила и мы благополучно приехали. Конечная наша остановка имела вид пустыря на окраине фермы Саида. Слева был одинокий холм, где стояла КШМ связи. Остальную площадь пустыря занимали зарытые в землю в хаотичном порядке танки, БМП и прочая техника. Также хаотично были расставлены палатки и вырыты блиндажи. Командир батальона жил в КУНГе, что стоял в середине этого табора. На окраине лагеря

находилась площадка, куда должен был сесть вертолет с генералом. К нашему приезду напротив КУНГа, метрах в десяти стояла БМП Уральского полка, ее 30 миллиметровая пушка смотрела прямо на стенку офиса комбата. Наш командир спешился и вошел туда. По «бешке» Уральцев лазил их механник-водитель, открывая и закрывая люки, он производил впечатление вокруг машины. Ждали прилета генерала, и как это бывает, строили разные версии визита и нашего будущего (как правило, фантастические). Я встретил Кольку – второго огнеметчика – и от него узнал про ночной обстрел. Стреляли из пулемета с края заброшенного коровника. Убитых и раненых к счастью не было. На Николая события ночи произвели шоковое воздействие: его трясло, он моргал глазами, в общем, был в ужасе. Оно и не мудрено, свист пуль, которые предназначены именно тебе, мало кого обрадует. Пусть читатель не подумает, что коллега мой был трусом. Ничего подобного, во время обстрела он в одиночку с автомата прикрывал экипаж танка, пока те забирались на броню и занимали свои места. Бояться не стыдно, стыдно трусить, а он не струсил. Я как мог, успокоил его, сказав, что свою пулю все равно не слышно.

В это время из командирского КУНГа начали выходить офицеры. «БАХ», раздался оглушающий хлопок. Офицеры попадали на землю. КУНГ подпрыгнул и перекособочился как избушка на курьих ножках. Да что за черт?!

– Сюда, быстрее! – кричали вокруг.

БМП Уральцев дернулась, пытаясь завестись, но вот на нее вскакивают люди и из люка водителя вытаскивают трясущегося молодого парня. Парень ошалелыми глазами смотрит в никуда. Вокруг толпились офицеры, медики несли носилки. Нас с Колькой сразу же озадачили бежать в другой конец маленького лагеря. Зачем именно, я сейчас, спустя столько лет и не вспомню. Когда мы вернулись, перед КУНГом лежало три тела, завернутых в плащ-палатки. Судя по форме свертков, их сильно изувечило, кровь, которой пропитался брезент, говорила об этом же. Четвертым, на носилках, лежал незнакомый мне прапорщик. Его левый глаз свисал на нити из кровавой, пустой глазницы. Куртка была залита кровью, левая рука представляла из себя месиво ткани, костей и мяса. По всей видимости, ему вкололи лошадиную дозу прамидола, и он был в сознании, попросил закурить. Наш командир батальона дал ему зажженную сигарету с фильтром. Прапорщик произнеся: "Мне, наверное, не выкарабкаться", жадно затянулся. Он был прав. После трех-четырех затяжек сигарета выпала из его губ. Он умер. Прапорщик был наш, он только вернулся из отпуска по ранению. Дома у него была грудная дочь. Трех погибших офицеров я не знал, они были с Уральского полка.

Внутри КУНГа царил полный разгром. Это видно было через открытую дверь, болтавшуюся на одной петле. Снаряд БМП прошил фургончик насквозь.

Водитель БМП сидел на земле рядом со своей машиной и, держась руками за голову, тупо уставился в землю. Его охраняло двое автоматчиков. От них мы и узнали, что водитель залез в башню для каких-то своих дел и зацепил спуск орудия. Снаряд находился в стволе и не замедлил оттуда вылететь. Итог всем известен. В горячке

механник-водитель, молодой еще парень, попытался завести машину и сбежать, хотя куда ему тут было бежать, ясно, что некуда.

Не знаю как остальным, но мне лично было жалко несчастного убийцу. Что ждет его дальше? Ясно, что ничего хорошего: следствие, суд и колония. Думаю, мое мнение разделяли и остальные, потому что ничего в адрес убийцы агрессивного не высказывалось.

Раздался рев двигателя и шелест винтов, в суматохе никто даже не заметил прилета генерала. Генералу видимо доложили еще в полете о происшедшем, потому что, не выходя на землю, он распорядился забрать трупы и вертолет тут же улетел.

В полном молчании вернулись мы обратно на блокпост. Однако уже через час после возвращения эта печальная история перестала быть темой для обсуждения, и жизнь вошла в обычное русло. Еще через три дня нашу группу убрали обратно в бригаду за ненадобностью.

РЕМБО

Часто видя, американские боевики я со скукой отворачивался во время сцен драк, где положительный герой в одиночку и без оружия раскидывает толпу вооруженных до зубов негодяев. Нижеприведенная история заставила усомниться меня в правильности поговорки «один в поле не воин» и мене скептически смотреть Штатовские фильмы с участием Шварцнегера и Сталонне.

Это было в начале февраля месяца 1996 года. Наша колонна, пройдя маршем трое суток, остановилась между селами Курчалой и Белоречье, где разделилась на две части. Большая часть во главе с командирами поехала куда-то в сторону разбитой фермы. А мы остались здесь, в поле, на котором находился холм в форме замкнутого кольца с замерзшей лужей в центре. Это земляное кольцо как нельзя лучше подходило под укрепление. Наша группа в составе трех танков, трех БМП, миномета и человек сорока солдат стала интенсивно оборудовать место для жизни.

Время было утреннее и мы со рвением взялись за работу, чтобы к вечеру согреться и просушиться в палатках. Энтузиазм вполне объяснимый тремя сутками пути по заснеженным полям и лесам, ночевкам в снегу без костров, когда мы потеряли одного убитым и одного обмороженным. Каждый и стар и млад, вырывая друг у друга лопату усиленно копал ямы под палатки. Нас не надо было подгонять и понукать, рабочих рук было в избытке, на всех не хватало инструмента. Командовавший нашей группой молодой лейтенант – двухгодичник не нарадовался на нас. Одно из БМП уже поехало в сторону леса за дровами. Быт начал потихоньку устраиваться. Жить здесь предстояло, видимо долго.

Группу собирали и готовили загодя. Дня три нас мучили различными строевыми смотрами. День отправки каждый раз переносился. За всеми построениями с оружием и снаряжением, проверками содержимого вещмешков мы потихоньку забыли зачем нас вообще собрали. Задача была перекрыть отступление из Новогрозненска банде Радуева и блокировать дорогу на Курчалой до подхода наших основных сил. Наконец долгожданная отправка состоялась. Провожал группу генерал – кто-то из заместителей командующего Группировки. На нашу экипировку и внешний вид, который так усиленно проверялся командирами он и не глянул. Генерал жал всем руку, из чего я сделал малоутешительный вывод, что хорошего тут ничего не жди. Он говорил, что там, куда мы приедем, нет мирных жителей и стрелять надо в каждого кто появится на дороге. Слова же о том, что нам помогут всем, чем смогут и по окончании операции наградят, повергли меня в полное уныние. Можно было бы конечно отмазаться, как делали многие профессиональные герои, но было просто противно и стыдно перед самим собой. В конце-то концов, чем же так ценна своя жизнь, чтобы прикрывать ее чужою, тем что своя что ли?

Одним словом, мы прибыли на место и обустроились. Зажгли печку, и такое блаженство наступило от тепла, которое подарили нам чугунные бока «буржуйки». Плохо было только то, что видимо такое же блаженство наступило и у вшей, во множестве водившихся в наших одеждах. Скинув форму, воины стали активно чесаться и вылавливать вредных насекомых, которые поболее боевиков доставали федеральных солдат.

Начинало вечереть. Дорога, которую мы должны были контролировать, была пуста. Связь приносила тревожные известия. Танк и разведка, сопровождавшие нас до места, попали в засаду и были обстреляны. Танк вообще наехал на мину и у него оторвало «яйца», и они огрели механника-водителя. Несколько разведчиков погибло. Маленькой колонне удалось прорваться, но стало ясно, что теперь наша группа отрезана ото всех и помощи ждать не откуда. Это известие повергло в уныние нашего молодого командира. Мы же отнеслись к нему двояко: с одной стороны, конечно плохо, тем более кончилась еда. Нет, остались, конечно, кое у кого небольшие запасы, но это самое большее на день. Но с другой стороны – ожидалась полная анархия, возможность менять и продавать все что угодно. Дорога то, вот она. Слева от нас, на склоне горы раскинулось какое-то небольшое село (как после узнали – Белоречье), а справа – районный центр Курчалой. Оба села, как было известно, крепко держались боевиками, особенно Курчалой. Такая обстановка не позволяла и отцам-командирам особенно задирать голову и козырять погонами. В общем жизнь обещала быть интересной и мы думали, чтобы еще обустроить в нашем нехитром быту.

Я вышел на земляной вал и вместе еще с двумя пацанами глазел по сторонам, терпеливо ожидая, когда придет моя очередь курить бычок. Начинало вечереть. К нам подошел лейтенант, и тихим голосом стал объяснять, как будем нести ночью дежурство. Вид у него был совсем не боевой. В это время до нас донесся треск мотоциклетного движка и на дороге показался, стремительно приближавшийся со стороны Белоречья мотоцикл ИЖ с коляской. Вскоре мотоцикл затормозил напротив блокпоста. Из люльки вылез высокий старик в папахе, черном длинном пальто, с деревянной клюкой в руке. За рулем мотоцикла сидел молодой парень обычной кавказской внешности. Вылезя из люльки старик встал на дороге, повернувшись лицом в нашу сторону. Ветер развивал полы его пальто и длинную седую бороду. Колоритный старик стал что-то кричать, сопровождая слова энергичными движениями клюки. Ясно было итак, что нас зовут на переговоры. И мы, возглавляемые лейтенантом, двинулись к старику.

Шлепая сапогами по мокрому снегу, я, как и все думал "что за цирк". Не дойдя метров десяти до мотоцикла, командир остановил нас и пошел к седобородому патриарху один. Лейтенант был на голову ниже старца. Увидев командира старец, воздев руки к небу возопил "О Алла!" и от голоса его лейтенант вжал голову в плечи и стал казаться еще ниже. После призыва исламского Божества старейшина Белоречья, а это был именно он, произнес эмоциональную речь о том, что неверные, то есть мы, осквернили их святое место, то есть земляное кольцо, и гнев Аллаха в виде боевиков не замедлит сегодня же пасть на наши грешные головы. Еще он говорил, что подобного посрамления их святынь не допускали даже Сталинские гяуры и все в том же духе. Речь старца сопровождалась усиленной жестикуляцией. Он часто тыкал клюкой в сторону командира и танков стоявших вокруг кольца. Стволы грозных боевых машин стыдливо смотрели на разоряющегося пророка. Лейтенант что-то робко пытался возразить, но старец с возгласом "О Алла!" замахивался на него клюкой и тот замолкал.

Ближе к концу своей речи старец сняв с головы папаху и отчаянно плюясь в нашу сторону, кинул ее на землю и вновь прокричал: "О Алла!". Окончив свой десятиминутный, монолог парламентер забрал папаху, сел в люльку и укатил в Белоречье, обдав нас угарным газом. Сколько мы могли видеть, он на ходу продолжал потрясать клюкой, указывая в нашу сторону. Подавленный командир побрел в нашем сопровождении обратно. Придя на место, он, подумав несколько минут, дал команду сниматься.

Не передать словами, с какой неохотой мы разрушали только что созданный быт, вновь грузились на опостылевшую броню и уезжали на соседний блокпост, где стоял штаб. Напоследок, чтобы врагу не досталось, нагадили в окопы, где стояли палатки, засыпали и разрушили все, что смогли. Колонна бронетехники печально тронулась в путь.

На штабном блокпосту, всю ночь, что там провели, мы были предметом всевозможнейших насмешек и издевательств. Утром группу вернули обратно, и печально выковыривая экскременты, мы ставили палатки на прежние места.

Вот и не верь после этого фильмам про Рембо.