Текст книги "Антология"

Автор книги: Павел Вежинов

Соавторы: Лао Шэ,Фридеш Каринти,Кшиштоф Борунь,Йозеф Несвадба,Йожеф Черна,Рохелио Льопис,Антон Донев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Антология

ФАНТАСТИКА ДОБРАЯ И БОЕВАЯ

Впечатление такое, будто наука гонится по пятам за фантастикой и все чаще обгоняет ее. Может показаться даже, что наука отбирает у фантастики одну ее исконную вотчину за другой и что за последние десять лет фантастика потеряла больше своих владений, чем за предыдущие десять веков.

Да, атомная электростанция и завод-автомат больше не фантастика. Сверхзвуковой самолет и видеофон тоже. Капитана Гаттераса на Северном и Южном полюсе сменили старшие и младшие научные сотрудники – существа вполне реальные. Вместо «Наутилуса» морские просторы бороздят корабли науки, которые за несколько последних лет почти начисто стерли с карты земного шара самое большое «белое пятно» – дно Мирового океана. Словосочетание «Первые люди на Луне» больше уже никогда не сможет стать заглавием научно-фантастического романа, а автоматы людей, исследующие поверхность Луны, Марка, Венеры, засвидетельствовали небытие селенитов, марсиан и венериан, с которыми приходится расставаться, увы, так и не познакомившись.

Пока еще нет термоядерной электростанции и полностью управляемой кибернетическими механизмами отрасли промышленности или транспортной магистрали. Еще нет массового электромобиля, грузо-пассажирских ракет и телевизионного экрана, с помощью которого можно было бы прочитать любую книгу, побывать па рабочем совещании или у друга в далеком городе, не выходи своей комнаты. Нет и академгородков на океанском дне или на соседних планетах. Но само по себе все это тоже уже не фантастика, ибо давно служит предметом научных исследований или даже опытно-конструкторских разработок.

Что там электромобиль! Несколько лет назад восьми десяткам видных американских ученых был задан вопрос: какие научные открытия они считают реальными в ближайшие пятьдесят лет и каков, по их мнению, «год наибольшего ожидания» для каждого из этих открытий. Большинство ученых сочло, что таких выдающихся открытий, как, например, устранение наследственных дефектов человеческого организма химическими средствами или экономически выгодная эксплуатация океана, можно ожидать приблизительно к 2000 году. Создание лекарств, повышающих уровень умственного развития, ожидается, по их мнению, несколько позднее – примерно к 2020 году, а создание препаратов, продлевающих жизнь минимум на пятьдесят лет, – к 2023 году.

Сомнение у экспертов (сомнение, а не отрицание!) вызвали только возможности таких открытий, как симбиоз мозга с электронно-вычислительной машиной, связь с внеземными цивилизациями, создание веществ с заданными свойствами из любой материи, управление гравитацией, искусственная летаргия и телепатия.

Конечно, эксперты – люди, а людям свойственно ошибаться. Конечно, названные ими «годы наибольшего ожидания» не пророчество со стопроцентной гарантией осуществления, а сводка экспертных прогнозных оценок для соответствующей ориентации деятельности американских учреждений и корпораций. И все же… Не обогнала ли наука фантастику окончательно? Не загоняет ли она ее в некий угол, тупик, где ей уже больше не развернуться?

Нет, впечатление обманчиво. Ибо фантастика принадлежит к сфере искусства, а наука и искусство, как две различные формы общественного сознания, представляют собой такие параллельные плоскости, которые, вопреки всем законам геометрии, пересекаются во многих точках и все-таки нигде не совпадают друг с другом, не способны подменить одна другую. Рифма не соперница уравнению, а формула – образу. Да, фантастика, как проявление искусства, вездесуща, а сфера науки пока еще сравнительно ограничена. Но куда бы ни проникла наука, искусство всюду продолжает царить в особых, ему одному свойственных формах осмысления, переживания сущего. И если фантастике приходится как-то реагировать на триумфальное шествие науки, то это движение не вспять, п вперед и выше – на все более высокие вершины искусства, которое должно отвечать все более высоким требованиям общества.

Давно известно, что подлинно научный прогноз не имеет ничего общего с попытками пророчества, предугадывания в деталях того, что предугадать невозможно, что это тщательное взвешивание возможных последствий предпринимаемых шагов, исследование вероятных и желательных перспектив дальнейшего развития, чтобы повысить обоснованность и, следовательно, эффективность планов, программ, проектов, решений. Точно так же подлинно научная (и подлинно художественная) фантастика, в какие бы времена и миры она ни забиралась, всегда была и остается особой формой осмысления и эмоционального восприятия окружающей нас действительности, всегда была и остается на фронтах научной, общественной, политической, идеологической борьбы сегодняшнего дня.

В наши дни борьба двух противоположных социальных систем на мировой арене происходит в условиях научно-технической революции и ее социально-экономических последствий. Наука перестала быть крошечной (по масштабам) отраслью духовного производства, какой она была всего 20–30 лет назад. Она теперь ведет электрификацию и химизацию всего производства, автоматизацию и кибернетизацию промышленности, строительства, сельского и городского хозяйства, транспорта, связи. Она берется доставить человеку любое потребное ему количество киловатт-часов электроэнергии и тонн (или кубометров) материалов с заданными свойствами, в изобилии снабдить его продуктами питания, избавить его от тяжелого монотонного труда и расширить сферу труда радостного, творческого, пустить на, массовый поток производство комфортабельных жилищ, помочь человеку освоить недра земли и глубины океана, весь земной шар и всю солнечную систему. Соответственно число занятых в сфере науки измеряется теперь уже не тысячами, как было совсем недавно, а миллионами, ассигнования на науку – не десятками миллионов, а десятками миллиардов.

Меняется структура общества. Во-первых, возрастная структура: в развивающихся странах Азии, Африки, Латинской Америки падает детская смертность и поэтому стремительно ускоряется рост населения, происходит «омоложение» его состава; в некоторых развитых странах, наоборот, падает рождаемость, замедляется рост и начинается «постарение» состава населения. Во-вторых, производственная структура: быстро уменьшается доля занятых в сельском хозяйстве и некоторых отраслях промышленности, за счет чего столь же быстро растет доля занятых в сфере обслуживания, в народном образовании, здравоохранении и в науке. В-третьих, образовательная структура: каждый год специальные средние и высшие учебные заведения выпускают миллионы дипломированных специалистов, а миллионы неквалифицированных и малоквалифицированных рабочих уходят на пенсию; СССР и другие социалистические страны переходят ко всеобщему среднему образованию. Нетрудно представить себе, как разительно изменится образовательная структура нашего общества через каких-нибудь 20–30 лет!

Меняются соотношения в самой системе общественных потребностей. Конечно, потребности в питании, одежде, жилище были и остаются первостепенными. Но по мере относительного насыщения этих потребностей все более активно проявляют себя потребности людей в коммуникации (например, в сокращении времени поездки на работу, в возможности быстрой связи по телефону и т. п.), в разнообразных формах общения и культурного досуга, в знаниях, в возможности приобщения к сокровищам науки и искусства, а превыше всего – в творческом, содержательном труде. Само собой разумеется, активизируются и потребности в мире, демократии, социальной справедливости, уверенности в завтрашнем дне.

Такие изменения порождают серьезные социальные проблемы.

Встает вопрос: совместимы ли социально-экономические последствия научно-технической революции с сохранением капиталистического способа производства? Исторический опыт дает на этот вопрос отрицательный ответ. Он показывает непримиримость новейших достижений науки и техники с буржуазным строем, необходимость дополнения научно-технического прогресса прогрессом социальным. Он показывает, что современная научно-техническая революция всюду закладывает объективные предпосылки перехода к социалистическому и коммунистическому способу производства, всюду прокладывает дорогу конечной победе коммунизма.

Вокруг этого вопроса идет напряженная борьба и в науке, и в прессе, и художественной литературе, не исключая, разумеется, и фантастики. В этом отношении научная фантастика социалистических стран, так оке как вся наука и все искусство этих стран, решительно противостоит буржуазной идеологии, любым попыткам продлить жизнь умирающего общественного строя средствами современной науки и искусства. Писатели-фантасты социалистических стран в союзе с прогрессивными писателями всего мира не раз давали генеральные сражения своим идейным противникам и не раз одерживали убедительные победы. Достаточно напомнить в этой связи о «Туманности Андромеды» И. Ефремова и «Магеллановом облаке» С. Лема. Но борьба на этом фронте ведется изо дня в день, и нельзя забывать о там, что каждая научно-фантастическая повесть, каждый рассказ, каким бы небольшим по объему он ни был и о каких бы частных, конкретных деталях ни повествовал, всегда несет определенную идейно-смысловую нагрузку, всегда вносит определенный вклад в дело коммунистического воспитания читателя.

В этом томе собраны небольшие в основном по объему научно-фантастические произведения писателей социалистических стран. К сожалению, здесь не представлены писатели-фантасты из Германской Демократической Республики, Румынии, Югославии и других стран. Конечно, для этого мало одного сборника. Может быть, стоит подумать о том, чтобы продолжить работу в этом направлении и познакомить нашего читателя с еще несколькими сборниками произведений фантастов социалистических стран.

Нетрудно заметить, как разнообразна творческая палитра авторов, как неодинаково их художественное видение будущего, как резко отличаются они друг от друга в писательском подходе к тем или иным социальным проблемам, даже в самом выборе этих проблем. При всем том их роднит общая идейная платформа, общие социальные ценности, общая социально-политическая направленность произведений, общая борьба за социализм. С позиций социализма они продолжают исторический спор о том, куда идти человечеству и во имя чего жить человеку.

Правда ли, что автоматизация и кибернетизация производства сделают ненужным всякий труд человека, превратят труженика в бездумного потребителя? Научный коммунизм категорически отвергает такой путь: высшая потребность человека в коммунистическом обществе – потребность в содержательном, творческом труде. Этот тезис всячески оспаривает буржуазная идеология, представляющая потребление своеобразной альфой и омегой общества будущего. В споре заново переосмысливаются многие социальные ценности, казавшиеся незыблемыми на протяжении тысячелетий. Так ли уж прекрасна жизнь без труда и стремлений, жизнь на всем готовом и во всем заранее расписанная? Такое ли уме благо скатерть-самобранка, семимильные сапоги и даже щука, исполняющая любое твое желание? Не ведет ли это к обесчеловечению человека?

Кубинский писатель-фантаст Рохелио Льопис в своей юмореске «Сказочник» достаточно наглядно (и достаточно забавно) показывает, к каким трагическим последствиям могла бы привести стихийная, бездумная автоматизация общества. Болгарский писатель Павел Вежинов более категоричен. «Нужно, чтобы вы сами добыли свои знания и своими собственными усилиями изменяли жизнь», – говорит читателю один из главных героев его лирической новеллы «Однажды осенним днем на шоссе». Ведь именно в этом, продолжает он, смысл существования земного человека!

Другое произведение Павла Вежинова, повесть «Синие бабочки», сталкивает читателя с пресловутой проблемой неизбежного якобы (если верить некоторым западным фантастам) противостояния двух культур: технологической и художественно-гуманитарной. Мыслима ли цивилизация, в которой разумные существа обитали бы до старости в бездушно-национальной сфере дегуманизированной науки, но зато потом получали десяток лет «чистого искусства» в бездумно-эмоциональной сфере некой «второй молодости», или, еще точнее, возвратного духовного младенчества? В фантастике, конечно, все мыслимо. Но какой драматической, можно даже сказать, трагической предстает такая цивилизация взору земного человека. Расколоть неразрывное единство науки и искусства, замкнуться целиком в той или иной сфере – значит обесчеловечиться, по сути, обокрасть самого себя либо эмоционально, либо интеллектуально.

Личность – особенно выдающаяся личность – играет в истории очень существенную роль. Но не переоценивают ли эту роль некоторые горячие головы (тоже нередкие среди западных фантастов), которые считают возможным для «исторической личности» баловаться с Колесом истории по собственному произволу, невзирая на объективные социальные условия и тенденции развития? Венгерский фантаст Йожеф Черна в рассказе «Пересадка мозга» иллюстрирует эту мысль примером трагической судьбы двух ученых, попытавшихся повлиять на ход социальной революции методами, очень похожими на методы индивидуального террора. Читателю эта повесть, безусловно, напомнит и «Голову профессора Доуэля» А. Беляева, и «Час быка» И. Ефремова.

Здесь вряд ли уместно останавливаться на каждом из рассказов, помещенных в томе. Читатель сам оценит напряженность сюжета у К. Боруня, лиричность рассказов П. Вежинова, добрый юмор Ф. Каринти, его болгарского коллеги А. Донева…

И все-таки на одной, самой крупной по объему повести сборника хотелось бы остановиться особо. Это уже, по независимым от автора причинам, не веселая и добрая, а горькая и страшная фантастика.

Речь идет о повести Лао Шэ «Записки о кошачьем городе». Лао Шэ написал свою фантастическую повесть в 1932 году. Но прошло сорок лет, а повесть и теперь читается как блестящая и меткая сатира, сатира на маоизм 60-х годов.

Судьба Лао Шэ как писателя-фантаста поистине удивительна: он, по сути, описал свою собственную смерть в одной из глав повести за треть века до того, как его в 1966 году растерзали озверелые хунвэйбины. Научная фантастика имеет на своем счету немало поразительных предвидений и догадок. Но такое «предвосхищение» состоялось впервые. Писатель пал одной из бесчисленных жертв маоизма. А его повесть живет и будет жить гневным и страстным обвинением политического авантюризма, пытающегося паразитировать на светлых идеалах коммунистического будущего человечества.

На этих страницах пришлось упомянуть о ряде серьезных социальных проблем, с которыми приходится иметь дело фантастике в эпоху научно-технической революции. Но было бы ошибкой, если бы читатель подумал, будто собранные здесь произведения представляют собой нудное комментирование сложнейших проблем современности. Или будто автор этих строк видит в прочитанных им рассказах только такое комментирование. Нет, это прежде всего фантастика. Добрая фантастика. И вместе с тем боевая.

Рассказы

ПАВЕЛ ВЕЖИНОВ, болгарский писатель

СИНИЕ БАБОЧКИ1

Ему снилось в тот миг зеленое небо с белыми, нежными облаками, которые спокойно плыли над бескрайней равниной. Снились коричневые скалы и блеснувшее между ними, словно голубое око, маленькое горное озеро. Снились красные крыши под темными соснами – хотелось глубоко вдохнуть сладостный смоляной запах.

– Пора вставать, Алек…

– Да, мама, – ответил он тихо.

И будто чья-то ласковая рука с робкой нежностью коснулась его сердца.

– Пора, Алек!

Он облаком несся над степью и смотрел, как мелькают в высокой траве пестрые спины антилоп. А потом открыл глаза и увидел склоненное над ним железное лицо Дирака.

– Прибываем? – глухо спросил он.

– Да, Алек, – спокойно ответил робот. – Пора просыпаться…

Человек незаметно вздохнул и огляделся. Сознание вернулось к нему внезапно и резко; теперь он уже совершенно четко понимал, что находится в рековаленсцентной камере корабля «Нептун», на расстоянии шестнадцати световых лет от Земли, которая только что ему снилась. Все то время, пока неслись они песчинкой, затерянной в звездном хаосе, каждая клеточка его существа жила земными образами и звуками.

– Вы звали свою мать, Алек, – сказал робот. – Я не знал, что у вас была мать.

Человек почувствовал, как у него защемило сердце. Это странное создание Багратионова с лицом-маской роденовского мыслителя говорит на самом жестоком из всех языков – на точном, исключающем ошибки языке машины. Да, у него была мать. Была когда-то… За те шестнадцать световых лет, которые неумолимо разматывал звездный корабль, давно уже сошли в могилу все близкие люди, оставленные на Земле.

– Да, была, – ответил он.

– А почему она не пришла на космодром проводить вас?

– Она не в состоянии была это сделать, Дирак, – с горечью объяснил Алек. – Ведь у нее обыкновенное, слабое материнское сердце.

– Да, понимаю, – сказал робот.

Он не понимал, этого он никогда не поймет.

– И все-таки – вас провожало много людей. Разве все они были бессердечны?

Камера вдруг как бы перестала существовать, человек видел над собой прозрачный купол обсерватории, видел совсем близко ее родные, близорукие глаза.

«Ты уверен, что тебе это необходимо, Алек?»

«Уверен, дорогая, – ответил он. – Уверен».

«Но почему, Алек? Разве тесен тебе наш бедный мир? Разве он совсем не устраивает тебя?»

«Ты не должна так говорить! – сказал он. – Я очень хорошо знаю, что это самый богатый и самый прекрасный из всех миров».

«И все-таки ты хочешь его покинуть».

«Так нужно», – ответил он.

«Бедный ты мой малыш, – сказала она с мокрым от слез лицом. – Бедный, несчастный мой…»

Солнце сияло на чистом небе, веял легкий, теплый ветер, слабая еще весенняя травка зеленела между бетонными плитами космодрома. Когда он поднимался по крутым ступеням на звездолет, сотни объективов следили за малейшим его движением. Но он не обернулся, у него не было сил взглянуть еще раз на тех, кто прощался с ним навсегда. И еще месяц спустя он не мог позволить себе посмотреть на маленькую звездочку, печально и нежно посылающую в бесконечность свой бледный отсвет. Нет сил, откуда их взять…

– Тебе плохо, Алек? – спросил робот.

Человек вздрогнул:

– Нет, ничего! Не беспокойся, Дирак. Я чувствую себя нормально. А как Казимир?

– Сейчас он в биологической камере.

– Я хочу его видеть, – сказал Алек.

Робот нажал одну из кнопок на маленьком пульте, экран засветился. Казимир лежал полуобнаженный под ярким светом рефлектора, недвижимый и бледный; жизненная сила понемногу возвращалась к нему. По тонким биопроводникам, густой сетью покрывавшим его грудь, пульсировала плазма. Дирак, несомненно, сделал все, что нужно, и тем не менее Алек ощутил неясный страх. Строгий, почти суровый профиль Казимира казался совершенно безжизненным, глаза ввалились, словно у покойника. Да, анабиоз один из видов смерти, хотя и строго дозированной.

– В каком он состоянии? – спросил Алек встревоженно.

– Все нормально… Через два часа разбужу.

– Ну хорошо, – сказал человек.

– Сейчас принесу тебе поесть. И прошу тебя, не делай глупостей, попытайся проглотить.

– Не беспокойся, – ответил Алек и через силу улыбнулся. – Как ты думаешь, смогу я стоять?

– Не хуже, чем после любого, другого путешествия.

– Тогда попробуем.

– Нет, еще рано.

– Я хочу, Дирак. Прошу тебя, дай мне руку.

Робот молчал в нерешительности. Желания людей были для него законом, кроме тех, конечно, которые могли обернуться серьезной опасностью для них самих. Но сейчас, кажется, человеку ничто не угрожало.

– Хорошо, – сказал он. – Но только ненадолго.

И он протянул ему свою холодную руку в мягкой рукавице. Алек медленно поднялся, но вдруг почувствовал, что ему дурно.

– Да, действительно, еще рано, – обессиленно произнес он. – Иди, Дирак, принеси поесть. Может быть, тогда мои дела пойдут на лад.

Дирак посмотрел на него отполированными, блестящими линзами и бесшумно исчез.

Часы неутомимо тикали на стене – круглые, старые, смешные часы. Время проделывало с ними разные шутки, но они все так же педантично и уверенно, с обманчивой точностью делали свое дело. Они были слепы и беспомощны; только Дирак из каких-то особых соображений уделял им серьезное внимание. А люди на них даже не смотрели.

Невооруженным глазом можно было уже видеть Хелу – маленькую синюю звездочку, холодную, не мерцающую. Она вызывала у него сейчас странное чувство: смесь враждебности и горькой, неясной боли, наполнявшей сердце. Что бы он там ни встретил, это не станет ему близким, всегда будет чуждым, далеким и непонятным. Какие бы живые существа ни населяли ту планету, они тоже никогда не поймут его.

Неожиданно засветился экран, и он увидел перед собой Казимира, его бледное лицо, его глаза, которые сейчас улыбались.

– Здравствуй, Казимир, – ласково сказал Алек. – Как ты себя чувствуешь?

– Отлично! – послышался слабый голос. – Отлично, старик. А ты?

– Как Виннету, вождь индейцев! – засмеялся Алек. – Знаешь, ты очень изменился! Во всяком случае, выглядишь моложе.

– И ты – честное слово… Видна ли Хела?

– Да, звездочка так себе, – сказал Алек. – Вряд ли, старик, стоило ради нее топать такую даль…

По лицу пилота пробежала тень.

– Ради нее? – повторил он. – Да ради нее, Алек, я, честно, и пальцем бы не пошевелил.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – улыбнулся Алек. – Не думай об этом. Мы отправились в путь, и мы его пройдем. А как только достигнем своей цели, у нас будет еще более желанная – вернуться обратно.

– Что происходило, пока я спал?

– Ничего особенного… Обычные явления – астероиды, радиационный пояс. Но наша старая скорлупка держится превосходно.

– С помощью Дирака, разумеется. А тебе не приходило в голову, Алек, что вселенная чертовски однообразна?

– Но мы еще не встретились с живой природой, старик.

Пилот пожал плечами.

– Кто знает! Я тебе прямо скажу, что нисколько не удивлюсь, если на Хеле нас встретит Багратионов. Ни капельки не удивлюсь…

Дверь камеры Алека бесшумно открылась, и вошел Дирак. Алек прежде всего взглянул на поднос с принесенной пищей.

– Вот это хорошо! – кивнул он, довольный. – Ты наверно хочешь есть, Казимир?

– Ужасно! – сказал пилот. – Но твоя кухня, Дирак, совсем меня не вдохновляет.

– Почему моя? Ты забываешь, что ваше меню составляли три института.

– Черт бы их побрал! – воскликнул с возмущением пилот.

– Вспомни, какое заявление ты сделал по этому поводу в прессе? – вставил безжалостно Дирак.

– Дернуло же меня трепаться!

– Вульгарный жаргон, приятель, – невозмутимо заметил робот. – Язык космического путешественника не должен быть таким…

– Ты прав! И поэтому тоже катись ко всем чертям.

Дирак взял поднос.

– Не хотите ли посмотреть какой-нибудь фильм?

– Нет, спасибо, – ответил пилот. – Я хорошо выспался.

– А ты, Алек?

– Я бы посмотрел что-нибудь, – заколебался Алек.

– Так что же?

– Ну ладно… Выбери из архива что-нибудь об индейцах или привидениях.

– Браво! – воскликнул Казимир. – О привидениях даже я бы посмотрел. Надоела мне до смерти эта космическая скука.

Дверь бесшумно закрылась.