Текст книги "…А потом ничего не случилось!"
Автор книги: Павел Улизко
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
благовещение
«Паш, ты слышишь меня или не слышишь, а, Паш?
Наша жизнь – полонез Огинского, а надо танго-апаш.
Это пошло, Паша, пошлей рифмы «кровь-любовь»,
Но и жизнь пошла, а пока не прошла – не гордись собой.
Паша, искусства нет, просто оставил след карандаш,
И тюленьей тушей лежит талант, пока его не продашь.
А захочешь есть – запоешь, как все о любви поют.
«Ничего личного, только бизнес», как в строю и в раю.
Управитель наш не старпер, а мужчина в расцвете лет
Упоителен, как дежурный свет и казенный цвет.
Пред толпой сатрап на страну-стартап принимает транш,
Потому что Константинополь наш, понимаешь, Паш?
Проще будь, народ за тобой пойдет, разевая рот.
Ты и есть народ, кому друга два – армия и флот.
Голый мрамор маршей и диких лун зреет впереди,
Как имперский стиль, что не знает слов «просто» и «прости».
Мы из мяса, Паш, словно фарш, из костей, из ногтей, волос,
Мы живем дыша, а вот есть душа или нет – вопрос
Риторический. То есть, и он – херня».
Благовещенье. Мария кричит: «Не в меня!..»
дракон
Расскажу тебе страшную сказку: сквозь шепчущий лес
Кто-то гулко скакал на коне. Конь горел и хрипел,
Шею гнул и кусал удила, словно взнузданный бес,
Но летел, не касаясь земли, по безмолвной тропе.
И везде была ночь. Ночь во всяком земном существе
Расширяла зрачки и, смеясь, обнажала клыки.
Исходили цикады безумною песней в листве,
И как синие искры взвивались во мрак светляки.
Плащ гудел за спиной, в кронах птица плескала крылом.
Весь из черного серебра и луны был роскошный доспех.
Лес с дороги сбивал, свои руки тянул за седлом,
Но был прям, как клинок, этот тяжелокованый бег.
Кто-то мчался туда, где принцесса ждала у окна,
И от тайной свечи оживало стекло витража.
И принцесса смотрела с надеждой сквозь полночь. Она
Так кого-то ждала. Но витраж лишь ее отражал.
И Дракон приходил к ней. С уставшим и нервным лицом
Приходил сотни раз, в коридоре снимая пальто,
Что-то нехотя говорил. А потом обвивался кольцом
Вокруг замка и жизни ее, свет гасил. Он и больше никто.
Иногда просыпалась. Тайком подходила к окну,
Чтоб услышать там топот коня или шелест плаща.
И Дракон это видел. Смотрел на нее на одну,
И бретельку ту, что у нее соскользнула с плеча.
Кто-то мчал исступленно. Конь гривой до звезд доставал,
От росы и погони был воздух пьянящ и горюч.
…Но опять по утрам ее кратко Дракон целовал,
Дверь закрыв за собой, как всегда, поворачивал ключ.
И мы знаем: не вечно ничто, ни любовь, ни Дракон,
Всадник тоже когда-то закончит свой яростный путь.
Да, тебе интересно: а что же случилось потом?
А потом ничего не случилось…
Ты спи, если сможешь уснуть.
январь
Я такой же, как все, но когда-то писал стихи…
Я себя променял на тебя, и, наверное, стал тобой,
И теперь, когда долго и зимне – гудки, гудки,
Я себе не смогу ответить, нажав отбой.
Фонари век назад зацепились за скрип саней,
И дорогу зиме освещают их злые рты,
Зачарованный Кай замерзает, катясь за ней,
На лице января проступают твои черты.
Я тебя видел ночью, но это не ты была,
А скорее я сам, неуклюж и незряч, как крот.
Словно тролль безобразен, бью вдребезги зеркала,
Но стократно умножен в осколках глядит урод.
И стояла в снегу Москва, словно белый Склиф,
И опять я не видел ни зги, ни черта, ни шиша.
Я цветы тебе нес, и цветы мои руки жгли,
Словно сонным хирургом отрезанная душа.
А когда я пришел, и нескладно слова шепча,
Улыбался и имя твое повторял наизусть,
Беспородный сквозняк только вышел меня встречать
И простуженный лифт, уходя, замолчал внизу.
И январь наступил с ликом яростным и глухим,
И по снежному полю побрел Гавриил с трубой.
Я такой же, как все, но когда-то писал стихи.
Мне нельзя без тебя, потому что я стал тобой.
20.V
Я не думал, что сам к перекрестку приду,
Но созвездья сирени метались в бреду,
Как слюда витражей, отдаваясь стыду.
Улыбался, как зверь, и сжимал рукоять
Слов, что внешне – цветок, а по сути – змея,
И серебряный серп в синеве просиял.
Ты была ровно в 20.00. За тобой
Время вилось спиралью с обратной резьбой,
И теплела ладонь с пентаграммой-судьбой.
Твои губы вином были обожжены,
И глаза так бессовестно обнажены,
Что архангелы падали вниз с вышины.
Как огня мотыльки достигая кричат,
Как садист-энтомолог тебя изучал,
Удивляясь, как крылышкам, хрупким плечам.
А безумное сердце под занавес дня
Билось, словно хотело сбежать из меня
На проспект грозовой к фонарям и теням.
Перепутав дыханья в тебе и во мне,
Болью истина в будущего глубине
Проступала, как звездная соль на спине.
А потом был рассвет. И проспект розовел,
По которому я, улыбаясь, как зверь,
Уходил от тебя. И рыдал соловей.
Но опять возвращался, хоть не было дня,
Чтобы я не зарекся дороги к дверям,
Где кричат мотыльки, достигая огня…
Потому что я знал, что ты любишь меня.
Саломея
«О, дорогая!.. Это было, как… Олимпиада!..»
Отблеск салюта и счастья ползет по лицу.
Все мы – свидетели/соучастники/потерпевшие Рая и Ада.
Ванька Креститель, концерт твой последний подходит к концу:
Тени дамасскую сталь прячет Иродиада;
Саломея, танцуй!
Ночь ворожит и блажит, дышит влажно твоими
Ладаном, фимиамом, Chanel Nо.5. На лету
Ангел соленый, татуировка, бесстыдно раздетое имя,
В низ живота уходя, превратится в беду и мечту,
С каждым «ура!» и ударом курантов вскипает Россия
Вкусом крови во рту.
Видишь, как пьяно лоснится на аверсе царственный отчим!
Плохо прожеванный бред подбирают рабы и шуты.
Семь покрывал различая наощупь, срывая наотмашь
Дай ему вожделения власти и наготы –
И все что хочешь бери. Теперь он отдаст все, что хочешь,
Ибо власть – это ты!
«Все зло от баб. А точнее – от баб, пидорасов, евреев
И от Америки, где только гниль и труха».
…В сон мой березовый снова вползают прекрасные змеи.
Бей, тамбурин монотонно-шаманящий, рвитесь гармошки меха,
Двигайтесь, смуглые бедра! Танцуй, Саломея!
Доводи до греха!
предложения
Хотели бы Вы
черту пересечь межсезонной Москвы, сочиняя слова, те, что принято говорить, оставляя страну, как жену, приближаясь, предчувствуя горизонтальную вышину, к Шереметьево-2,
и по трапу взойти, и ремни пристегнуть, обозначив начало пути, поглядеть за окно, где асфальт побежит под крылом, где останется тень от крыла, громогласные марши, Высоцкий и Comedy Сlub, но уже все равно,
и уйдя в высоту, приземлиться в венецианском аэропорту, где крылатые львы, и вступить в этот город, где мирно соседствуют сто островов и каналов, четыре сотни мостов, плюс теперь еще Вы,
может год или два подработка в газете, где пишут чужие слова, в амальгаме с утра солнце плывет от Кастелло до Санта-Кроче, в сваях бормочет вода, мимолетные ночи и домов номера,
потом еще год, небольшой, но доход, и вообще без особых невзгод, слушать радиоволн перебор и найти себе женщину, что будет с Вами, чьи стыд и одежда при шепоте штор будут падать на пол,
но расстаться пришлось, безболезненно просто, как будто бы что-то зажглось и погасло, прошло, как и время проходит, как, не сознавая вины, зелень воды завивается в буруны, обтекая весло…
Хотели бы вдруг разорвать этот круг, свою продолжая игру, и расчет получив, воздух вечерней лагуны пригубить острей, венецианским каналам от старых дверей отдавая ключи,
и ремни пристегнуть, словно вечность назад в самолете, уйдя в вышину, под мигание ламп приземлиться без происшествий с другой стороны своей жизни, в окошке увидеть знакомой страны подъезжающий трап,
и примчаться туда, где на крышах средь тонких антенн заблудилась звезда,
где идет не спеша тихий снег, где опять фонари и пруды, чей-то номер набрать, и услышать: «Алло! Это ты?..» и молчать, не дыша…
…и смотреть на знакомое снежное небо январской Москвы, что ничуточки не изменилась…
хотели бы Вы?
нет
Войди в полночный интернет,
Как в Спаса-на-Крови,
И помолчи. И слово «нет»
Введи в поисковик.
И мир, безмолвный, как Тибет,
Откроется в окне,
Где Интерночь явит тебе,
Чего на свете нет.
Нет ничего. Как на Луне,
Пустынно и мертво.
Нет Фишки.нет и Власти.нет.
Нет слов. Нет ничего.
Нет ничего. Ни Дум, ни DOOM,
Гостей, вестей, вещей,
Нет НТВ, Иньярриту,
И ничего вообще.
Найт-клабов нет, где фэйс-контроль
Меняют на минет,
И счет 0:0. И гол король.
И короля-то нет.
Пророка нет в своей стране,
Сердечек на стене,
И нет любви, и порно нет,
И Бога тоже нет.
Мы в храм придем, где ничего
Нам не напомнит Рай,
Ища его, господнего
Бесплатного Wi-fi.
И строчек этих тоже нет,
Стих тает на лету.
Взгляни назад – и в тишине
Увидишь пустоту.
И сразу как-то страшно вдруг
Становится за тех,
Кого ты стер, в себя, как в Google,
Введя коварный тэг.
Замри, смотри и не дыши,
И сам себе скажи:
Вокруг тебя нет ни души
Или внутри – души?
И что ты ею называл,
Нетрезвый слегонца,
И грязный свет промозглых фар
Не отереть с лица.
А может продал? Так легко
За сребренников звон?…
…Но вдруг, рассветным петухом,
Проснется телефон…
И там не важно, кто звонит,
Пусть даже не тебе,
Но хочется благодарить,
Что позвонить успел
Или успела. В нужный срок.
…И верящий в людей,
Зевая, над Землею Бог
Включает новый день…
детские
В детстве можно долго бежать по склону
Вверх или вниз, ёбнуть одеколону,
Безнадежно влюбиться, не подавая виду,
На картинке трусы нарисовать Давиду
Микеланджело, накуриться в подъезде,
Заниматься сексом в неподходящем месте
В неподходящее время с неподходящим партнером,
Обожраться ликером, наутро блевать ликером,
Обожать смазливую блядь, что в соседнем доме,
Ненавидеть себя за то, что потеют ладони,
Изучать себя в зеркало, быть худым и прыщавым,
На квартире Вадима орать под гитару «С причала
рыбачил апостол Андрей!..», пойти на дискач, где девки,
Получить в табло, тупо стоять у стенки,
Входить осторожно стучась или входить без стука,
Оказаться не при делах или последней сукой,
Уходить по белому снегу с разбитым носом,
Встать с дивана, а после – перед вопросом,
Причесаться, вовремя выйти из дома,
Без опозданья прийти…
Всё имеет конец. И детство тоже.
Детство закончилось.
В детстве всё было можно.
прогулки
Будешь по Гоголевскому идти с полной луной в груди,
Будто забыл чего и вот-вот вспомнишь – и оживет.
Время уводит рукою цифр прошлое под уздцы
В март переулками, где вода светится, как звезда.
Строки на льду, головная боль, Бог или черт с тобой,
Ветер хохочет, горит Арбат, близится снегопад.
Встанешь, лицо запрокинув вверх – небо темно, как грех,
Сбитое падает, вниз, без слез, свищет тебя насквозь.
Шел здесь когда-то, тяжел, нетрезв, сердце тащил, как крест,
Пел то ли «Чубчик», то ль «With or without you», сумерки прогрызал,
С рыхлой свободою на горбу, плотью кормил судьбу.
По тротуарам широких скул, снам электронных шкур.
Жил на Земле – значит пил из луж горький цвет Мулен Руж,
Старое фото, где серый флаг гордо страна несла,
Вышел сквозь двор на проспект, как из матери вышел в жизнь,
Встал на распутье семи ветров. Недалеко метро.
Что тебе надо еще, скажи честно? Да был бы жив,
Ее ладошка в твоей руке, мысли в твоем виске.
Сбудется все, чего ты хотел: чтобы летел, летел
Из января или янтаря снег мимо фонаря.
Не зарекайся, не обещай, будет тебе печаль.
Смейся, пока видишь свет. Потом будешь жалеть о том.
Не возвращайся, забудь пути, коими мог дойти
В пустоши прошлого своего.
Там уже никого.
С.-Пб
Город строили с крыш.
Город наоборот возвели,
Это не был каприз –
В тех краях небо тверже земли.
Сверху вниз. От равнин
Облаков к сирым дольним полям.
От гудящих лепнин
Ниспадали дома к цоколям.
Тяжело и светло
Над землею столетий и бездн
Капители колонн
Опирались на мрамор небес.
Между хлябей и дрягв –
Вертикальный гранитный мираж,
Встал у врат ноября
В вечный вечер закованный страж.
По колено в воде,
Что не пить, но тонуть в ней, но ждать
У нее, но глядеть
На нее. Но не пить никогда.
На Египетский мост
Выходил я, как вызов бросал,
Я стихи тебе нес,
Что рассыпал и не рассказал.
И твой каждый дворец
Пролетая глядел на меня,
Как прекрасный мертвец,
Наклонившийся к гриве коня.
Кто ковал твой язык,
Вялил время у ветра в зубах,
Кто горбатой грозы
Темной медною кровью пропах.
Кто стоит за углом,
Кто узор сочиняет тенёт,
Кто колодцев-дворов
Мрак полярным ковшом зачерпнет.
Город рос сверху вниз,
Но не смог до земли дорасти,
И залив, как карниз,
За который пешком не уйти.
Бледнокожая ночь,
По-чухонски свое лопоча,
Правит меркнущий нож
Дождь соломой лежит по плечам.
Но забудет про нож,
Сняв глухие одежды свои,
И рукой между ног
Она ищет ушедшей любви.
Запрокинув лицо,
В темном бабьем своем естестве,
Ждет, что конь с мертвецом
Прилетит по опавшей листве.
Но его снова нет…
Редкий катер ныряет под мост.
Оставляя волне
Гроздь небесных окурков и звезд.
И у брега Невы
Гоп-компания в три или два-с
Безлошадных живых
Приглашают чекушку на вальс.
Каждый мост, как вопрос.
Город камня за век небольшой –
Нет, не вырос, а врос
В свою плоть инородной душой.
О, земной Парадиз,
Где я в райском чугунном саду
Рассмотрел эту жизнь
Сверху вниз в безымянном году.
Выше света и тьмы
Глядя вниз, кто-то снова в тиши
Наблюдает, как мы
Нарушаем его чертежи.
Впрочем, все как всегда:
Как Пальмира полночных широт,
Мы задуманы так,
Но случаемся наоборот.
Как в обратном кино
Жизнь смешно и внезапно летит…
И Европа в окно
На брандмауэр моря глядит.
клевер
Если привязать к телу несколько мешочков с клевером,
тебе будет нипочем холод и плохая погода.
Хагакурэ.
Запомни, клевер, руки той, что собрала тебя однажды,
Что пристальной иголкой лунной, волнуясь, зашивала в шелк,
И повязала мне на пояс. И холод с той поры не страшен,
И поздней осени дожди не тронут, где бы я ни шел.
Голодный ветер воет в поле, где обернувшись старой ведьмой
Зима в пылающих лохмотьях бежит за белые холмы.
Того, кто верит в цель дороги – в дороге согревает клевер.
Присутствием в судьбе взаимно друг друга согреваем мы.
Когда-то солнце, как Кицунэ, петляло в небесах по-лисьи.
Кузнечики надели латы, и лето в светлой наготе,
Примято маленькой ладонью, как зацелованный трилистник,
Так зеленело и дышало, и не кончался долгий день.
Запомни, клевер все подробно, не упуская ни мгновенья,
Дорога извилась змеёю иль натянулась, как струна.
Что по себе само наивно – тому лишь только можно верить,
А истина по всем расчетам математически смешна.
Какие в ледяном пространстве светила над тобой не зрели,
Какая бы не повстречалась опять волшба или вражда
Не позабудь домой дорогу. Тебя в пути согреет клевер,
Повязанный тебе на пояс единственной, что будет ждать.
малиновка
Что ты, малиновка, бьешь торопливыми крыльями,
Чуя беду?
«Кто-то неслышною тенью, зловещей, змеиною
Вьется к гнезду…»
Нет, тебе чудится, чудится. Сад мой путями змеиными
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
