Текст книги "Муть. Из брючного блокнота"

Автор книги: Павел Тиккоев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Ты совсем уже рехнулась вместе с… Ну, я этому Ковалю устрою!..

– Вот только посмей! – решительно перебила мужа Лариса Яновна. – Ты сильно об этом пожалеешь. Ты итак уже слишком много себе позволяешь и считаешь себя… Забыл, как мой папа вводил тебя в приличное общество и тянул по должностям? Но, имей в виду, до сих пор ещё живы некоторые его друзья, которые и теперь имеют широкие возможности…

– Ах, ты с… – необдуманно выпалил Максим Устинович, налив малиновым цветом зрачки и даже замахнувшись на жену, но мгновенно пресёкся, оценил ситуацию, скроил извинительное лицо и заговорил уже искусно-подленько. – Прости меня дорогая. Нервы стали ни к чорту. Расстроился я из-за этого Хватова… и за Олега переволновался… что там произошло – непонятно.

– Что бы там не произошло, главное – с ним самим ничего не случилось… а всё остальное… И давай договоримся – скандалы мне не нужны, я хочу жить спокойной и интересной жизнью, – Лариса Яновна презрительно посмотрела на мужа и вышла из комнаты.

«Вот ведь дура дурой, а тут она права, – подумал Максим Устинович и наконец-то обрёл спокойствие. – Теперь мне с ними нечего делить. У каждого своя жизнь. А видно сильно она втюрилась в этого своего… психотерапевта. Вот, когда проявилась эта её… Я всегда это чувствовал. Но что тут скажешь: стерва – она и есть стерва… А с этим мерзавцем надо что-то решать, иначе он мне… через него вообще всего можно лишиться… Она сказала, что он в этом году заканчивает школу… Надо бы поручить Леонтию, чтобы он отправил его куда-нибудь на учёбу за границу и тогда, по-крайней мере на несколько лет, можно будет избавиться от этих его выходок. А за пять лет много можно будет чего… глядишь и… Нет, не надо загадывать… Итак, решено! Сегодня же надо дать поручение Ковалю… Но этот мерзавец может рассчитывать только на Чехию… в крайнем случае – Канаду. А может, кстати, этот проныра Леонтий посоветует и какой-нибудь другой интересный вариант куда этого…». Звонок в дверь прервал размышления Максима Устиновича.

– Я сам, – остановил он жену, намеревавшуюся идти открыть дверь.

В вестибюле стояли Олег и подполковник полиции, весело разговаривавшие о чем-то между собой.

– Ко мне в кабинет, – враждебно произнёс Максим Устинович, развернулся и направился вглубь квартиры.

Хватов с Олегом, не переставая смеяться, направились следом; на выходе из фойе к ним присоединилась и Лариса Яновна.

Максим Устинович некоторое время в одиночестве и недоумении сидел в кресле и слушал невнятный разговор, доносившийся из холла перед кабинетом, потом прозвучал дружный смех и через несколько секунд в комнату вошли довольные и улыбающиеся подполковник, Лариса Яновна и Олег. Хватов тут же бухнулся в кресло, стоявшее возле стола, Лариса Яновна и Олег сели на кожаный диван у стены.

– Ну? – с нетерпением вопросил Максим Устинович и мрачно воззрел на подполковника.

– Всё нормально! Никакого ДТП не было. Эти дураки в отделении перепились до такой степени, что всё перепутали и даже чуть было не подрались с гаишниками. Благо, что я вовремя приехал, а то бы не ровен час… перестреляли друг друга. Шутка. До этого, конечно же, не дошло бы. Хорошо, что Олег настоял, чтобы они со мной связались, – весело отрапортовал Егор Рудольфович и с удовольствием забросил ногу на ногу.

– А что было-то? – обескуражено спросил Максим Устинович, не понимая того, то ли ему следует обрадоваться вместе со всеми, то ли выждать.

– Получилось так, что Олег с приятелем подрались с каким-то мужиком возле ночного клуба. Вот и всего делов, – через смех произнёс Хватов.

– А причём здесь гаишники? – решил уточнить Максим Устинович.

– В том-то всё и дело, что эти охламоны устроили там точку для заработка… Ну и когда всё это началось, – подполковник поводил плечами и головой, имитируя уклонения в кулачном бою, – эти дураки и прихватили наших парней… – Хватов улыбаясь, кивнул в сторону Олега. – Но с другой стороны, парням даже повезло, потому что если бы они не подрались, а сразу сели в машину, то ещё непонятно как бы всё это закончилось. Эти болваны, догоняя, могли бы и стрельбу открыть.

– В какую машину? – спросил у сына Максим Устинович и с явным сомнением добавил. – У тебя не только машины, у тебя ещё и прав-то нет.

– Права у меня есть, а машину я беру в прокат, – вяло ответил Олег, устало зевнул и откинулся на спинку дивана.

Максим Устинович с негодованием посмотрел на Хватова, явно подозревая того в том, что права у его сына могли появиться только благодаря непосредственному участию в этом подполковника.

Егор Рудольфович извинительно развёл руками и продемонстрировал лицом недоумение, которое можно было бы озвучить словами: «простите, но теперь уже ничего не поделаешь, хотя, честно сказать, я думал, что вы в курсе». После этого он с упрёком посмотрел на Олега, который с усмешкой ему подмигнул.

– Вот как кругом бардак… так и у вас, когда не надо… – язвительно произнёс Максим Устинович, потом доброжелательно посмотрел на подполковника, чуть помолчал и уже начальственным тоном продолжил. – Никого это не красит. Почему у тебя пьют в отделениях?.. Первый раз слышу о таком безобразии. Точки какие-то у гаишников… это-то ещё откуда такое явление взялось?.. не было ведь никогда, – Максим Устинович посмотрел на сына, но тот похоже дремал, тогда он перевёл взгляд на подполковника, который чуть ли не конспектировал глазами его высказывания, после этого он глянул на Ларису Яновну, которая надменно улыбалась, глядя на него. – «Дьявол бы вас всех разодрал! Как же я всех вас ненавижу! Особенно тебя, Хватов! По глазам твоим подлым вижу, что бумажечки на меня собираешь и только и ждёшь удобного момента, чтобы их вывалить». – Ты разберись там Егор Рудольфович с этими… отклонениями. Ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь… и ценю тебя, как хорошего организатора… – («Ценишь ты, хапуга, только деньги, да ещё мои услуги, которые я оказываю для тебя лично» – подумал Хватов, преданно глядя на Максима Устиновича). – Кстати, Егор Рудольфович, мы тут подумали и решили представлять тебя к награде за эффективные действия при пресечении беспорядков на несогласованном митинге. Но это пока секрет… я тебе чисто, как… – Максим Устинович встал и протянул через стол ладонь для рукопожатия.

Хватов выпрыгнул из кресла, согнулся в спине, бережно обнял двумя руками протянутую ладонь, поднял голову и, подобострастно глядя в глаза Максима Устиновича, произнёс:

– Благодарю за оценку моего скромного труда, Максим Устинович! Отслужу!

– Никогда в этом не сомневался. Тогда на этом закончим… Да, забыл спросить. А с этим мужиком… ну, с которым драка была… ты уж его тоже… в общем, разберись без эксцессов и продолжений.

– Он сейчас в больнице. От вас я немедленно еду туда и решу там все вопросы с ним… и с врачами.

– Почему в больнице? Как он туда попал? – крайне озабоченно и, предполагая что-то недоброе, спросил Максим Устинович.

– Его скорая забрала… Эти дураки гаишники ко всему ещё и скорую вызвали.

– Говори толком! Что там произошло на самом деле?.. Кто этот мужчина… в общем, что он собой представляет? – нервно спросил Максим Устинович.

– Некий Небов Радион Борисович. Причём имя у него написано через “а”, 1962 года рождения, проживает в микрорайоне авиаремонтного завода… в обычной двухкомнатной хрущёвке. Сейчас мои пробивают его место работы, родственников, знакомых. В общем, ничего особенного собой он не представляет… – подполковник глянул на Максима Устиновича, обнаружил на лице начальника удовлетворение от услышанного и продолжил. – Вроде бы у него сотрясение мозга и что-то там ещё.

– Имя действительно несуразное. Что там было-то… из-за чего всё? – спросил Максим Устинович, недовольно поглядев на сына.

– Не из-за чего… Так, сцепились, да и всё, – вяло ответил Олег, не удостоив отца взглядом.

– Как не из-за чего, если он больнице! – гаркнул Максим Устинович.

– А ты естественно хотел, чтобы в больнице был я, – зло произнёс Олег и, заложив ладони за затылок, задрал голову вверх.

– Максим Устинович, – встрял в перепалку отца с сыном подполковник, – я сейчас поеду, во всём разберусь и немедленно доложу. Никаких нехороших последствий даже не предполагается. Бутылку на месте происшествия не обнаружили…

– Какую бутылку? – перебил Хватова Максим Устинович.

– Это я… к примеру, – спохватился Егор Рудольфович. – И скорее всего этого… Небова никто особенно и не бил… вероятнее всего он сам упал. По-крайней мере, именно такой вывод сделал дежурный по отделению, опросивший гаишников и… парней.

Максим Устинович бросил взгляд на сына и обнаружил на его лице презрительную улыбку. Это обстоятельство его сильно разозлило, он направил указательный палец на подполковника и ядовито произнёс:

– Так они же были пьяные.

– Но не до такой же степени… чтобы не исполнять свои служебные обязанности, – твёрдо сказал Хватов.

Максим Устинович сжал губы змейкой, неимоверно обозлил свой взгляд, вцепился им в нос подполковника, накачал в себя побольше ненависти выдохом: «э т о у ж е», при этом он растягивал каждую букву… И, казалось, вот сейчас он взорвётся гневной тирадой… но через несколько мгновений он насильно сделал своё лицо устало-задумчивым и из его уст полились спокойные и даже просительные интонации:

– Ну, ладно. Время дорого. Давай, Егор, всё бросай и поезжай… туда. Закрой всё до обеда. У меня сегодня в два совещание со всякой этой… общественностью. Выборы на носу – сам понимаешь. Поэтому нам сейчас все эти… инсинуации ни к чему… Если что… и этот заартачится, а при таком имени от него всего можно ожидать… в общем, сам решай… и “так” – тоже можно (на их изуверско-чиновничьем языке, это означало «урегулировать проблему через бабло»), ну, а если нет… то тебе видней, как сделать, чтобы дело не пострадало. Но, доводить сегодня до всех этих… вбросов. Так и выборы можно… и страну просрать! А этого нам с тобой никто… да и самим не надо. На этом закончили. Поезжай! Как всё утрясёшь, сразу ко мне – я должен быть полностью в курсе всех дел.

– Так точно, Максим Устинович! – подполковник отпружинил от кресла, кивнул и поспешно вышел из кабинета.

– Дверь там захлопни, Егорушка, – проворковала ему вслед Лариса Яновна и ласково улыбнулась вдогонку.

Максим Устинович поставил локти на стол, сложил пальцы в замок, опёрся подбородком на это нервно подрагивавшее сооружение и стал изучающе смотреть на сына. Тот же продолжал безмятежно лицезреть закрытыми глаза в потолок и, похоже, начал даже засыпать.

– Может быть, всё-таки что-нибудь пояснишь? – прервал тишину Максим Устинович.

– Они с приятелем уже хотели ехать домой, а этот – забыла, как его зовут – начал делать им замечания… в грубой и оскорбительной форме, – неожиданно сказала Лариса Яновна.

– Тебе-то откуда это известно? – Максим Устинович перевёл взгляд на жену.

– Я, в отличие от тебя, интересуюсь делами сына.

– Вот давай только не будем снова начинать… Извини. Я хочу узнать подробности у Олега. Мне это совсем небезразлично… У меня голова крýгом идёт… Выборы! А тут такое… Завтра весь город будет говорить… Да поймите вы оба, что если я не обеспечу результата, то у вас обоих ничего больше не будет… потому что меня просто уйдут… Репутация! Мне сейчас как воздух необходима репутация!.. Оле… сын, я очень тебя прошу… хоть на время веди себя соответственно моему положению… Я вот как раз сейчас начал готовить твою будущую учёбу за границей. Сегодня же дам поручение Ковалю организовать твою учёбу и проживание в Чехии… – на слове “Чехии”, Олег открыл глаза и, оттопырив нижнюю губу, презрительно посмотрел на отца; это привело Максима Устиновича в лёгкое замешательство, он выпрямился в кресле, сложил ладони на стол, на секунду задумался и добавил. – Или в Канаде.

– Ни в какую Канаду, а тем более в Чехию я не поеду. Зачем позориться? Меня друзья засмеют. Ты сам-то разве этого не понимаешь? – Олег исподлобья, с ненавистью смотрел на отца.

– А ты считаешь, что в МГУ будет лучше? Хорошо, давай решим так, – миролюбиво, но с явной издёвкой произнёс Максим Устинович.

– Учиться я буду либо в Англии, либо в Штатах… или нигде! – на последнем слове Олег поставил твёрдую точку и презрительно отвернулся от отца в сторону Ларисы Яновны.

– Тогда добро пожаловать в армию! – гадко бросил Максим Устинович и, встав из-за стола, начал нервно приглаживать волосы.

– Ни о какой армии не может быть и речи! Ты вообще думаешь, что ты говоришь?! Неужели можно до такой степени не любить своего сына?! – Лариса Яновна театрально достала из-под манжета платья ослепительно белый платочек и промокнула им свои сухие, искрящиеся гневом глаза.

– А он, по-твоему, заслужил право получить столь дорогое и престижное образование?! – сильно повысил голос Максим Устинович. – Ты посмотри на его комнату!.. А этот его образ жизни и его образ мыслей! Ты глянь хотя бы на то, что он устроил сегодня!.. И ты сама во многом в этом виновата! Я… как раб на галерах тружусь день и ночь, чтобы… – Максим Устинович набрал полную грудь воздуха, чтобы выбросить его с набором оскорблений, но не смог исполнить этого своего заветного желания, потому что на него взирали смеющиеся глаза жены и сына.

– Вот, посмотри Олег на своего отца, который действительно не реже одного раза в месяц плавает на галерах. С кем ты там в паре загребаешь по волнам? – Лариса Яновна сменила смеющиеся глаза и тон на угрожающие и продолжила. – Но это твои заботы и… твои рабские обязанности. Можешь продолжать в том же духе. Мы с сыном всё решим сами. Я, а не ты!.. переговорю с Леонтием о том, где следует подыскать Олегу достойную квартиру… У меня есть ещё один знакомый – известный врач-психотерапевт. Он тоже что-то понимает в этих делах… в отличие от тебя. Посоветуюсь и с ним тоже… От тебя требуется только одно – оплачивать расходы! И ты будешь это делать!!! – Лариса Яновна встала с дивана и, не мигая, смотрела на мужа.

– Делайте, как знаете! – отрезал Максим Устинович и энергично направился к выходу из кабинета, но у двери он резко остановился, развернулся и, недобро посмотрев на жену, тихо с угрозой произнёс. – Но имейте ввиду: если вашими… вот этими фортелями вы навредите моей репутации… мне ничего не останется как… будете жить в этом гадюшнике! – Максим Устинович сделал круговое движение головой. – И в этом сраном городе… Ты меня знаешь! – глаза его инстинктивно сверкнули кровожадностью, и он, невнятно причитая, вышел из комнаты.

«Да уж, я тебя знаю. Я тебя так давно знаю. И как же я жалею теперь о том, что тогда давно-давно впервые тебя узнала…».

– Мать, я спать, – перебил горькие воспоминания Ларисы Яновны голос Олега. – Итак устал как собака, а ещё и эти два раздолбая учительствовать надумали, – последние слова прозвучали уже из холла перед кабинетом.

Лариса Яновна безысходно опустилась на диван, закопала глаза в набухшие тоской веки, но сквозь ресницы всё-таки начали просачиваться крупные капли слёз. Они падали на кожу рук, сложенных одна на другую и обжигали нахлынувшими в сознание воспоминаниями…

Если жизнь тебя обманет,

Не печалься, не сердись!

В день уныния смирись:

День веселья, верь, настанет.

Сердце в будущем живёт…

А.С. Пушкин

Сколько Лариса себя помнила, она всегда себя стеснялась. В школе она стеснялась своей полноты, которая наградила и её лицо, и ноги, но при этом, не обратив должного внимания на её грудь.

После поступления в институт к этому добавилось ещё и стеснение за то, что она была дочерью большого партийного начальника.

Выйдя замуж на пятом курсе института, она стеснялась друзей и знакомых, потому что её муж – высокий спортивный красавец, а она на его фоне – просто пухлая дурнушка, непонятно зачем находящаяся с этим «покорителем дамских сердец». Тогда, чтобы не чувствовать этого дискомфорта, Лариса нежно, но непреклонно завершила отношения со всеми приятелями и друзьями семьи, правда при этом она во многом утратила и совместные вечера с мужем. «Пусть делает карьеру» – решила она и смирилась с одиночеством.

Когда пришло время новых принципов и деловых людей, она стыдливо стеснялась своего мужа, который кардинально поменяв свои взгляды, пересел из кресла обкома партии в не менее уважаемое кресло областной администрации и немедленно принялся клеймить и обвинять во всех грехах «маразматические идеи основоположников марксизма-ленинизма». Но более всего она теперь стеснялась приятелей и соратников своего отца, которые в недавнем прошлом “активно двигали вверх” «молодого и очень перспективного товарища, преданного идее безусловных преимуществ социализма».

А когда её муж что-то там не очень аккуратно приватизировал, она стала стесняться своих сослуживцев по проектному институту, которые постоянно обсуждали на работе «эту воровскую прихватизацию» и недвусмысленно поглядывали на Ларису Яновну. Тогда они с мужем впервые сильно повздорили, и через месяц семейных баталий Лариса Яновна уволилась с работы. Правда, к тому времени Максим Устинович уже выгодно избавился от приватизированного, потому как должен был сильно продвинуться по службе. И продвинулся, а у Ларисы Яновны появился очень любезный помощник по всем хозяйственным вопросам – «Леонтийчик», как она нередко стала про себя называть Коваля.

Еще позже Лариса Яновна стала стесняться всех, кого она встречала в театрах или на званых обедах, куда её периодически вынужден был брать с собой Максим Устинович. На этих мероприятиях она стеснялась даже совершенно незнакомых ей людей. Ларисе Яновне казалось, что как только она отворачивается и не имеет возможности на них смотреть, они немедленно начинают обсуждать её как неудачницу-дурнушку и одновременно восторженно говорить о любовнице её мужа. Но и с этим неудобством ей удалось справиться: у неё как раз вовремя подсело зрение, и она заказала себе очки с затемнёнными стёклами. Тем самым она сама получила преимущество и могла беззастенчиво уставиться очками прямо в глаза собеседника, наблюдая за тем как не комфортно чувствует себя в это время её оппонент и как он сам вынужден отводить свои глаза в сторону.

А в самое последнее время Лариса Яновна стала стесняться своего Леонтийчика, который по её мнению мог догадываться об их отношениях со Львом Николаевичем, хотя наивно-невинный взгляд Коваля и уверял её в том, что «их знакомство с Челноковым является шапочным, а если они изредка и встречаются, то только для врачебных консультаций». Смущало её правда то, что этот светила «массажной терапии» (именно так именовал Лев Николаевич свою «уникальную, разработанную им методику лечения депрессивных состояний»), этот мужчина совсем неординарной внешности столь неистово, до полного изнеможения восторгался её телом и её чувственностью. Но она убеждала себя в том, что если бы Лев Николаевич был неискренним в своём к ней отношении, то их близость не могла бы быть столь фантастической и завораживающей до исступления…

Правда она стала замечать, что в последнее время в ней прижилось и некое новое восприятие проживаемой ей теперь жизни. Всё происходящее поделилось на две категории: желанно и безразлично.

Желанны были отношения со Львом Николаевичем. Желаем был отъезд Олега на учёбу за границу. Желанна была возможность позвонить Леонтийчику и поручить ему решить любой возникший вопрос. Желанна была планировавшаяся поездка в круиз по странам Европы вместе со Львом Николаевичем. Желанны были командировки мужа и чем на большее время, тем желанней. Очень желанна была карьера Максима Устиновича и как её следствие – переезд мужа в столицу; а она изъявила бы желание остаться в этом городе. Желанным было бы сбросить килограммов пять равномерно со всех мест и это было вполне ей доступно по деньгам, но она побаивалась операции, да и Лев Николаевич никогда не сделал даже намёка на то, что у неё имеется лишний вес, а он как-никак врач. Очень желательно было для неё отсутствие людей, которые могли бы ей позвонить для того, чтобы просто поболтать. Она и жила-то теперь только в трёх состояниях: ожидание, подготовка к встрече со Львом Николаевичем и растворение в этом общении. Правда порой она обнаруживала во взгляде Челнокова нечто такое… впрочем, она и сама не могла, а скорее не хотела себе объяснить, что это могло быть. Ей проще было принять его постоянные ссылки на «эмоциональную усталость от научных изысканий и бессонных ночей».

Всё остальное, что окружало её и происходило вокруг, было ей безразлично.

Капкан обмана обласкал эту одинокую натуру своим примитивным силком, но именно этого примитива на коротком поводке ей и не доставало многие годы…

… Мы малодушны, мы коварны,

Бездушны, злы, неблагодарны;

Мы сердцем хладные скопцы,

Клеветники, рабы, глупцы;

Гнездятся клубом в нас пороки;

Ты можешь, ближнего любя,

Давать нам смелые уроки,

А мы послушаем тебя.

А. С. Пушкин, “Чернь”

Максим Устинович сидел в кресле и смотрел в окно, за которым в лучах солнца искрились зелёными огоньками капельки воды, рассевшиеся на листьях деревьев ухоженного парка во внутреннем дворике. Настроение его от этого зрелища пошло в гору, и он уверенно поставил точку своим мрачным размышлениям: «Егор решит все проблемы и с Олегом, и с этим мужиком… с таким несуразным именем». Максим Устинович сладко потянулся и намерился усилить удовольствие – снял трубку и распорядился секретарше заварить ему кофе. В ожидании, когда подадут, он стал представлять себе скорую поездку в Италию вместе с Люсиком…

Через некоторое время запах и вкус поданного напитка добавили красоты этому доброму утру и Максим Устинович, погрузив сознание в беззаботное созерцание, смакую кофе, наблюдал за тем как над горизонтом начали скапливаться облака. Они хмуро взирали на город, игриво подмигивавший им своими стеклянными фасадами. Такое кокетство почему-то расстраивало кучевые громадины, и они своим видом явно выражали намерение пресечь это вольнодумство, но у них не было сил дотянуться своими отёкшими телесами до этого городского распутства, устроенного солнечными лучами и человеческими творениями. И эти переглядки продолжались до тех пор, пока у небесных судей не появился неожиданный союзник. Порыв ветра, стремительно вылетев с левого фланга горизонта, поднял на себя сизую глыбу и поволок её в сторону города. Ничуть не мешкая, за назначенным ветром предводителем, двинулось и остальное разнокалиберное, но не менее грозное тёмно-синее войско. И тогда, сообразив, что он натворил и, не желая покончить с этой великолепной игрой света, порыв ветра мгновенно стих и разбрёлся по улицам и переулкам, окончательно там успокоившись в созерцании светомузыки, создаваемой стеклянными гигантами. Но хмурому нашествию его помощь уже не требовалась. Эта огромная масса мрака набрала ход и теперь по инерции неотвратимо надвигалась на город, и уже через несколько минут лишь немногие гонцы светила могли достигать возможности отражения от творения рук человеческих. Солнечные лучи напряглись и попытались продырявить сизые громадины, но тщетны были их усилия. Мрачные облака закупорили последние прорехи между собой дымными всадниками, которые начали просеивать через себя солнечный свет, всё измельчая и измельчая ячейки в своих одеждах, а затем и вовсе накинули на себя чёрно-серые плащи. Свет иссяк, и в городе наступили дневные сумерки.

«Вот всё в этой стране через… Не было здесь никогда ничего хорошего, нет, и никогда не будет!» – зло решил Максим Устинович, встал из-за стола и нервно выплеснул остатки кофе в цветочный горшок, стоявший на подоконнике. Прекрасное настроение провалилось в темень за окном, а в кабинет вошла секретарь, включила свет и, огладив кофточку на рукаве, тоненько пропела:

– У вас сегодня встречи по подготовке выборов. Назначено: председателям избиркома и профсоюзов, представителю епархии, председателю союза работодателей, начальнику полиции. Вы также распорядились, чтобы ваши заместители и руководители департаментов никуда не отлучались. Все наши на месте, представитель епархии подошёл. Приглашать?

– Давай, – отрывисто бросил Максим Устинович, вернулся к столу и сел в кресло.

– Чай, кофе, что-то ещё подавать? – вяло спросила секретарь.

– Надо будет, скажу! – Максим Устинович сурово посмотрел на помощницу и отмахнулся от неё ладонью. Секретарша вылепила недовольное лицо и вышла из кабинета.

Через несколько мгновений дверь снова отворилась, и на пороге нарисовался пухленький человечек в чёрном длинном облачении, с большим крестом и массивной цепью на груди.

Максим Устинович встал из-за стола, соорудил радушное, но нагловатое лицо, широко раздвинул в стороны руки и пошёл навстречу человеку заросшему бородой и волосами. Обнялись по этикету: трижды касались друг друга щеками сначала с одной, потом с другой и потом снова с одной стороны, но при этом Максиму Устиновичу пришлось сильно согнуться в спине. «Чорт бы вас побрал с вашей мелкоростностью и вашими новыми манерами» – с раздражением думал он, возвращаясь к своему креслу и протирая свои до блеска выбритые щёки сильно надушенным носовым платком.

«Ну и прёт же от тебя одеколоном – задохнуться можно» – недовольно ворчал мыслями человек с крестом, усаживаясь в кресло и радушно глядя на хозяина кабинета.

– Отец Глеб, – представился он и положил на стол зелёную папку. – Владыка поручил мне переговорить с вами по поводу оказания посильной помощи и передать вам его послание, – человек в чёрном привстал с кресла и, наклонив голову, протянул папку.

Максим Устинович бережно принял изящный кожаный аксессуар, расстегнул золочёную молнию и достал лист толстой мелованной бумаги с богатой цветной полиграфией. Абстрагируясь от витиеватых формулировок и объяснений, он быстро ухватил суть обращения, которая состояла в просьбе взять на плечи бюджета расходы, связанные с отоплением и освещением главного и соответственно самого большого храма города. Обосновывалась просьба нехваткой средств на восстановление храмов епархии в малых городах. Суть этого послания Максим Устинович определил очень быстро, но текст был премного длинен, и ему было необходимо продемонстрировать исключительную скрупулёзность в изучении просьбы и он, положив бумагу на стол, склонил голову и сделал вид человека, заинтересованно изучающего крайне важный для него документ. «Не хило, – размышлял он при этом про себя, – судя по объёму здания и учитывая его иллюминацию, здесь пахнет не двумя десятками миллионов рублей. Вам, граждане попы, следовало бы для начала собственные запросы и расходы поумерить. Барствуете как… Хотя с другой стороны, ну какая разница этой пастве, как с неё будут брать деньги. По сути ведь нет никаких отличий в том: что либо они сами должны будут принести эти деньги за свечки, либо мы эти же деньги централизованно с них же и возьмём. Вот только, как обычно, всё делается у нас через жопу: ну если население не желает само и за свой счёт содержать такое количество церквей, то казалось бы… Впрочем, нет, всё делается правильно: вера в коммунизм рухнула и теперь вера в бога плавненько её собой подменила. Тем более и принципы этой веры нам вполне подходят: власть всегда от бога и её не тронь, вся жизнь – смирение, терпение и путь к спасению после смерти. В отличие от евреев и католиков – это очень классно придумано… Но одновременно всё это и жутко комично: сначала коммунисты постреляли попов и порушили церкви, а теперь они же стали самыми ретивыми православными, целуются с попами и расходуют бюджетные деньги на строительство церквей, которые раньше сами же разломали. Да, в этом смысле в России безработицы не будет никогда – сначала будем рушить всё до основания, ну а потом естественно восстанавливать. Один Владимир тратил на слом одного и строительство иного, другой Владимир переделывает всё взад, следующий какой-нибудь Владимир или Пётр выкинет какой-нибудь свой фортель. Вот только какой?.. Правда и с этим Владимиром ещё не вечер, он ещё успеет чего-нибудь наворотить… у него замашки-то о-го-го… кое-кто намерен его и богом объявить и иконы в церквях развесить. А с нашими дуболобыми всё возможно. Комуняки, те и православными прикидываются, и одновременно мертвеца всякой дрянью накачивают и поклоняются трупу. Просто цирк на кладбище!» – это последнее умозаключение сильно рассмешило Максима Устиновича, он с усилием сдержал улыбку, отодвинул бумажку к центру стола и, внимательно глядя на о. Глеба, заговорил тихим подобострастным голосом: