Текст книги "Досадные мелочи"
Автор книги: Павел Филатов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Павел Филатов. ДОСАДНЫЕ МЕЛОЧИ
Рассказ
Кабинетик был маленький и тесный, лишенный индивидуальности – ни тебе картин, семейных фотографий, или, на худой конец, дипломов в узорных рамочках – обычный канцелярский стол, пара стульев, сейф в половину человеческого роста. Пол в выщербленных досках, покрытых коричневой краской. На стенах блеклые обои, старомодная лампа с абажуром на видавшем виды столе. Совсем, как кабинеты злых следователей в плохих фильмах. Разве, что освещен гораздо лучше – чистый, теплый свет лился в помещение сквозь широкое окно. Да и пахло внутри как-то странно. Не то чтобы неприятно, просто странно – в воздухе отчетливо улавливались сладковатые нотки.
Борисов не мог вспомнить, как здесь очутился. Видимо оглушили, или чем-то опоили – вон как голова кружится – и приволокли сюда. Сразу чувствуется за всем этим рука конторы.
Только вот за что могли взять в такой суровый оборот?
За столом сидел мужчина в неприметном сером костюме и при узком галстуке. Он сосредоточенно что-то писал на листе бумаги. Костюм вполне в духе кабинета, а вот его владелец резко отличался от сложившихся клише. По идее, для внешности типичного чекиста, он должен быть серым и невзрачным – как окружающий дизайн, как собственный костюм. Безликое серое лицо, прилизанные волосы, невыразительные глаза за которыми бы скрывались острый ум и садистские наклонности. Непременные маленькие усики на верхней губе. Хозяин же кабинета служил полной противоположностью такому описанию – широкоплечий мужчина средних лет, с красивым мужественным лицом, голубыми глазами, и кудрявыми волосами, доходивших ему до плеч. Отнюдь не казенная стрижка. Не так нынче строго в государевых конторах к внешнему виду относятся. Да и внешность скорее бы подошла фотомодели или актеру – урожденный покоритель женских сердец.
При виде такого субъекта сразу и не поймешь чего от него стоит ожидать, а потому становится еще страшнее.
Дверь чуть скрипнула, белокурый оторвался от бумаг и разом оживился, увидев вошедшего:
– О, господин Борисов! Добрый день. Проходите, присаживайтесь.
Евгений неуверенно прошел через кабинет – ровно два шага учитывая размеры помещения – и скромненько примостился на краешке стула, сложив ладоши на коленках.
– Можете обращаться ко мне просто – Михаил, – не переставая улыбаться мужчина откинул со лба светлую прядку. – Я должен буду принять решение по вашему делу.
– О-очень приятно. Евгений бо-бор… – Борисов Евгений Андреевич, – ровно произнес светловолосый. – Нам о вас все известно. И не переживайте вы так, не волнуйтесь. Уже не стоит. А то у вас, я смотрю, и руки дрожат.
Борисов с трудом сглотнул ком в горле и согласно кивнул головой.
– Вот и хорошо, вот и ладненько. Рад, что мы друг друга поняли. Чем могу вам помочь?
Михаил поднялся, подошел к окну и опустил жалюзи. Вернулся на место.
Кабинет, погрузившийся в полумрак, начал казаться еще меньше и серее, чем при первом взгляде. Зато и комфортней стало – свет больше не бил по глазам.
Борисов недоуменно пожал плечами:
– Не знаю. Я же здесь не по своей воле… вам виднее…
– Это оно, конечно, так, – Михаил достал из недр стола папку, на которой Борисов с ужасом увидел свою фамилию, написанную красивым почерком. Аккуратно развязал тесемочки. Папка была старая и серая, еще картонная – такие уже нигде и не использовали. – Вспоминайте, ваши прегрешения.
Борисов замялся с ответом. Он понимал, что здесь и сейчас решалась его судьба, поэтому тщательно подыскивал нужные слова.
– Я вроде ничего особенно криминального не совершал. Как все.
– Как все? – скептически нахмурился Михаил. – А давайте проверим. Вместе. Ну вот, например, – Михаил открыл папку и вчитался в страницу. – Вот. Деловая командировка в Бангкок. – Он хмыкнул, выражая отношение к такому нелепому словосочетанию, как «деловая поездка» и «Бангкок». – Ох, знаем мы эти командировки! И вы там «поработали» на славу, должен заметить. Каждый вечер по две проститутки в номер, богатые ужины, выпивка, легкие и не совсем наркотики. Кстати, не все из этих девочек достигли совершеннолетия и не все были девочками, а совсем даже наоборот.
– Как так? – вырвалось у Борисова.
– Включите логику, наконец. Девочка наоборот кто? Правильно, мальчик.
– Но я же не знал!
– И что это меняет?
Борисов снова сник, сгорбился в кресле.
– Было дело?
– Было, – тихо ответил он. – Но наркотики были в первый и последний раз.
– Это нам известно. А сколько всего раз жене изменяли?
– Слушайте, вам-то какое до всего этого дело? – взорвался Евгений Андреевич. – Это, в конце концов, мое личное дело. Моя личная жизнь. Пускай и не очень нравственная, но вовсе не противозаконная! – Секс с несовершеннолетними и наркотики преступны по законам любой страны.
– Так сколько уже лет прошло? Пять? Семь? Никто мне никаких претензий не высказывал! А тут вы… – Нежданная догадка потрясла Борисова. А что если это и не государственная контора вовсе? Может это орудует банда мошенников или вымогателей, или тех и других вместе? Набрали где-то компромат, и теперь хотят деньги вымогать, под угрозой рассказать все жене, или прессе, что еще хуже.
– Сколько вы хотите? – спросил Борисов. Он, впервые за время в этом кабинете, ощутил уверенность. В конце концов, переговоры всегда были его коньком.
– О чем это вы, Евгений Андреевич? – скептически изогнул бровь Михаил.
– Да все вы прекрасно поняли! – всплеснул руками Борисов. – За ваше молчание, за наше сотрудничество, чтобы вот эти материалы никто больше не увидел.
– Взятку предлагаете?
– Да что вы такое говорите?! Я чту уголовный кодекс до последней запятой. Я веду переговоры, где у вас есть то, что нужно мне, а у меня есть чем за это отплатить. Но, безусловно, я бы никогда и никому не предложил взятку.
– Евгений Андреевич, дорогой, уясните одну простую вещь – я не собираюсь с вами торговаться. Нам не нужны ваши деньги. Мы просто хотим разобраться в определенных деталях вашей жизни, и, поверьте, в ваших же интересах, с нами сотрудничать. – Произносилось это ровным тоном, с вкрадчивыми интонациями от которых у Борисова побежали мурашки. От страха. С разными людьми приходилось общаться Евгению Андреевичу, и худо-бедно в них он разбираться научился. Такие, как этот лощеный красавчик, не шутят.
– Я понял, – пробормотал Борисов.
– Вот и здо̀рово. Тогда повторяю вопрос. Сколько раз вы изменяли жене?
– Точно и не вспомню. – Что за глупый вопрос? Какое он вообще имеет значение, если это не шантажисты? – Какая разница?
– Разница есть, иначе я бы и спрашивать не стал, – серьезно ответил Михаил. – Тридцать два раза вы ей изменяли за двадцать восемь лет совместной жизни. И это только, прошу заметить, с проститутками. Но ведь были и романчики и длинные романы, случайные связи в поездах, гостиницах, на курортах, сотрудницы в офисе, и интрижки с секретаршами. Однажды даже сестру ее, вульгарно выражаясь, трахнуть изволили. Или тоже не припомните?
Это Евгений Андреевич помнил и помнил прекрасно, хотя очень долго старался забыть. Первый год брака, какой-то праздник, Лена перепила и уснула. Борисов остался с ее сестрой, Таней, наедине. Алкоголь, молодость, ночь – все это перемешалось, как в хорошем коктейле, в нужных пропорциях. В ту пору квартирка у Борисовых была маленькая. Единственную комнату заняла спящая жена, поэтому и пришлось заниматься делами амурными в ванной. Таня нагнулась, уперлась руками в стиралку, а довольный Евгений пристроился сзади и довольно неплохо повеселился. В полноценный роман это так и не перелилось, хотя бы потому что нечему было переливаться – чувствами там и не пахло. А через пару месяцев Таня и вовсе переехала в другой город на новую работу, да так навсегда там и осталась.
Вопрос в другом – им-то откуда об этом известно? Ладно Бангкок, это еще можно объяснить. Но в те годы, Борисов еще был никем, чтобы заслужить столь пристальное внимание родного государства. Сам он об этом никому не говорил.
Неужели на Таньку надавили?
Вот уж действительно серьезно ребята за дело взялись, глубоко копают, раз даже это грязное белье нашли.
– Вижу, что помните, – вновь мягко улыбнулся Михаил. – Неужели не стыдно?
– За это – стыдно, – честно признался Борисов.
– Радует, что вы это чувство еще не полностью утратили. Но почему именно за это? Только за это? А как же все остальное?
Михаил смотрел пристально, не отводя глаз. Под его взглядом Борисов чувствовал себя редкой букашкой, которую ученый разглядывает под микроскопом – брезгливо, но с интересом. Или, вероятно, патологоанатом также смотрит на лежащий перед ним препарированный труп, пытаясь установить причину смерти.
Так себе сравнение, только хуже от него стало.
– Кому это вредило? – язык еле ворочался. Хоть бы водички предложили, суки. Самому просить – не правильно, сразу встанешь в зависимое положение. – Лена ни о чем не знала, я всегда был крайне осторожен. Мне нужны были отдушины и я их получал. Может быть поэтому наш брак так долго и просуществовал.
– Вы действительно считаете, что вас это оправдывает?
– За что тут оправдываться? Дело-то житейское! Разве измены – это преступление? Покажите мне, в таком случае, соответствующую статью, закон, параграф. Если мне за это и извиняться, то перед Леной, но не перед вами. – Выпалил все это и пожалел о сказанном. А вдруг задел, а вдруг обидел? Он вот возьмет сейчас и позовет бравых ребят пытать обученных. Или сам за дело примется, вон здоровый какой. Нет, ни к чему сейчас была храбрость проявлена, не то место и время. Главное выбраться из этого «уютного» кабинетика, а там еще посмотрим кто кого.
– Ладно, как скажете, – покорно согласился Михаил. – А что делать со всем остальным?
– Да с чем остальным? – вновь не смог совладать с гневом Евгений Андреевич. – Я ничего не припоминаю. Были какие-то мелкие грешки, как и у всякого, но никакого криминала!
– Вам напомнить?
– Если не затруднит.
– Не затруднит, конечно не затруднит. – Михаил перелистал страницы в своей объемной папке. – Не припоминаете ли, как воровали деньги в своей фирме, да и на предыдущих местах работы? Переводили на левые счета, в несуществующие фирмы. Делали заказы и подряды, которые никогда не выполнялись. Откаты…
– Помилуйте, какие откаты?!
– С Сорокиным Владиславом Сергеевичем у вас была отработанная, годами проверенная схема. С Ивановым Дмитрием, с Эдуардом Мартиросяном. Или из совсем уж давних контактов – Ибрагимов. Помните такого? Тысяч триста долларов вы тогда наварили. Мне продолжать?
– Не стоит.
Но как? Откуда они узнали?!
– Поймите, нам известно о вас и ваших делишках все, абсолютно все. – произнес Михаил, будто смог прочитать мысли Борисова и давал на них ответ. – Мы знаем все, даже то, что вы благополучно успели забыть за давностью лет. Только сегодня вам придется все это вспомнить.
– Зачем?
– Так надо.
– Кому?
– Прежде всего, вам самому. – Стандартный ответ. Евгений Андреевич слышал, что многие следователи так работают. Делают вид, что судьба допрашиваемого им не безразлична, рисуют печальные последствия и предлагают наиболее благоприятный вариант. Только вот не уточняют, для кого предложенный вариант станет благоприятным. И многие ведутся, и следуют советам, веря, что у следователя в самом деле есть сердце и интересует что-то, кроме интересов службы.
– Но как я могу вспомнить то, что, как вы сами говорите, я давно забыл?
– Мы вам поможем.
– Бить будете? – безжизненно поинтересовался Евгений. Не били его с института, и такая перспектива откровенно пугала. Знал, что боль не сможет выдержать, подпишет все, что подсунут, лишь бы перестали.
– Вот еще, – расхохотался Михаил. Смех у него был под стать внешности – звонкий, чистый, заразительный. Слыша его, поневоле хотелось самому начать улыбаться. Только вот нечему радоваться. – Ну и фантазии у вас, Евгений Андреевич! Все гораздо проще. Здесь есть абсолютно все, все, – Михаил похлопал ладонью по папке. – Полная коллекция грехов Борисова Евгения Андреевича, если так можно выразиться. Вот, возьмите, – Михаил протянул папку. – Вы пока ознакомьтесь, а я вам мешать не буду. Через пол часика вернусь. Ну и глупостями всякими не занимайтесь, а то вижу, что вам хочется. У нас еще есть экземпляры.
Евгений Андреевич дождался пока закроется дверь. Лишь после легкого щелчка дверного замка, он открыл папку и приступил к чтению.
Чем дальше Борисов читал, тем меньше понимал. Нет, дело не в почерке – все листы в папке с напечатанным текстом. Но вот содержание, содержание не укладывалось в голове и больше напоминало то ли издевку, то ли чей-то глупый розыгрыш.
В папке содержалась вся жизнь Борисова с самого начала, едва ли не с рождения. Первая запись сделана в день, когда, тогда еще совсем маленькому Женечке, едва-едва исполнилось три года. Он тогда в первый раз соврал, и соврал маме. Чем дальше, тем больше – мелочи и мелочи, пустяки, которые забывались сразу же после совершения. Чаще всего попадалась ложь: что сделал уроки; что не сделал уроки, а потому не даст списать; что не дрался, не подглядывал за девчонками в раздевалке, не сказал родителям о родительском собрании, бросил курить, любит Наташку Сочкову, нет мелочи на проезд, и многое другое. Так же где-то подробно, где-то одной строкой, упоминались все случаи, когда Борисов гневался, завидовал, бездельничал, придавался эротическим фантазиям истошно при этом онанируя. Про воровство тоже было: не вернул маме сдачу, стянул в магазине жвачку с витрины, оставил себе найденный на улице сотовый телефон, кинул партнеров и на вырученные деньги купил себе новый джип. Много чего еще. Ерунда о которой он не мог вспомнить, даже прочитав.
Мелочи жизни.
Борисов прочитал едва ли четверть, когда отведенное ему время закончилось и в кабинет вернулся Михаил.
– Ну что скажете? – спросил следователь, разместившись на своем месте за столом и пристально глядя в глаза Борисова.
– То, что уже говорил – это все мелочи. Досадные пустяки. Не предусмотрено за это наказаний. А то, за что предусмотрено, по ним уже сроки давности истекли. Да и не вижу я здесь что-то доказательств, просто слова, просто истории, возможно выдуманные истории. Не за что меня брать, не за что! Я чист!
– Чисты? Выдуманные истории? – Да! Ну может быть не совсем, но в целом – ерунда. Ваше начальство вообще в курсе, чем вы тут занимаетесь, на что время тратите? Мне надоело вам про это говорить. Мелочи!!! Любой, каждый из нас совершал подобное множество раз. Кому-то соврал, чужую жену соблазнил, завидовал, бездельем маялся. Может быть я выгляжу и не очень красиво с точки зрения морали, но не по закону! Произвол какой-то. Мы еще с вами разберемся потом, откуда вы столько про меня узнали, я вам этого так просто не оставлю. Вторжение в мою личную жизнь, понимаешь! Поговорим в другом месте, и уже вы будете оправдываться. Но вам есть за что!
Борисов держал папку на коленях и прижимал ее к себе, как дорого друга, как утопающий хватается за спасательный круг. В папке, как это ему виделось теперь, было его спасение.
– Что же вы раскричались? Из крайности в крайность впадаете, право слово. Успокойтесь. – Гневная отповедь Борисова не произвела на Михаила никакого видимого воздействия. Все так же спокоен, собран и деловит.
– Выпустите меня, тогда и успокоюсь. – Евгений Андреевич теперь знал, чем располагает следствие, знал, что бояться ему нечего, а потому обрел душевное спокойствие и уверенность.
– Отпустить? И куда же вы собрались идти?
– Как куда? – удивился глупости вопроса Борисов. – Домой!
– Ха! А сейчас вы по-вашему где?
Что еще за глупые игры?
– У вас, как раз, хотел об этом спросить. Прокуратура? Комитет? Или выше?
– Выше, гораздо выше! – вновь расхохотался Михаил, будто сказал нечто невероятно смешное. – Ладно, я вам помогу. Посмотрите в окно.
– Зачем?
– Посмотрите вы, не бойтесь. Ну!
Борисов поднялся. Он подспудно ожидал пакости. Что на него сейчас нападут со спину. Заломают. Бить начнут. Или сам следователь выкинет какой-нибудь фортель.
Только ничего не произошло. Тот же кабинет и тишина.
Тогда он осмелился подойти к окну, съежившись, по-прежнему ожидая удара в спину.
Евгений Андреевич развел пальцами полоски жалюзи, и с любопытство выглянул наружу.
– Смотрю.
– Что видите?
– Свет, тепло. – Собственно больше ничего и не разглядеть, свет слишком ярок, режет глаза. – А какое вчера было число?
– Третье декабря, – на автомате выпалил Борисов и замер.
Нестыковка – зима, а на улице лето. Нет, у государства денег полно, но расходует оно их крайне бережно и никогда не потратит на средней руки предпринимателя, вывозя его из страны для допроса.
– Это чей-то розыгрыш? – была у Евгения Андреевича парочка знакомых в средствах не стесненных, считающих себя крайне остроумными. Могли и пошутить.
– Вовсе не розыгрыш. Вспоминайте дальше, я помогу. – Под взглядом Михаила снова стало не по себе. Хотелось втянуть голову в плечи, глаза опустить, уши заткнуть. А еще лучше оказаться в другом месте, например, на даче. – Вы допоздна засиделись у себя в кабинете. Отчеты просматривали, коньяк выпивали, размышляли, разложить секретаршу Лерочку на диване этим вечером или еще немного повременить.
– Да, точно! Так все и было! Но откуда вы про мысли-то мои узнали? – А ведь и правда это последние воспоминания, перед тем, как очнулся в этом кабинете.
– Неважно. Вы сидели за столом, а что было дальше?
– Сидел за столом, – принялся вспоминать Евгений Андреевич, – пил. Потом… потом застучало сердце, так быстро-быстро. Я даже и не думал, что оно может так быстро биться! Левая рука онемела. Потом сердце будто сжало в тисках и я закричал. Перед глазами все покраснело… Сердце! Оно остановилось, точно остановилось. Чернота. Потом… потом ваш кабинет.
– Инфаркт миокарда. А ведь предупреждал вас кардиолог – завязывайте пить, диету соблюдайте, спортом займитесь. Только вы ведь не послушались, а зря. – Михаил сокрушенно покачал головой. – После совсем ничего не помните? Занятно. Туннель, например, яркий свет, музыку? Нет? Ну да ладно, такое случается. Два и два без моей помощи сложите?
– Я умер? – спросил Борисов, почувствовав, как дрогнул голос.
– Наконец-то дошло! – с облегчением произнес Михаил. – Наконец-то дошло, а то совершенно невозможно с вами работать, – тон его сменился на укоризненный.
– Значит вы…
– Нет, я не Бог, – усмехнулся Михаил. – Но и не человек, как вы первоначально решили.
– Ангел?
– В яблочко!
Из-за ирреальности происходящего сперло дыхание.
Но и поверил Борисов Михаилу как-то сразу. – Для чего вам это все понадобилось? – Борисов обвел рукой кабинет. – Весь этот антураж?
– Весь этот, как вы изволили выразиться, антураж понадобится нам, чтобы вы чувствовали себя комфортно. Он полностью создан вашим воображение.
– Мне не было комфортно.
– Кто же знал, что вы себе такое навыдумываете? В любом случае, кабинеты чиновников вам привычны. Вы только в них и привыкли держать ответ за свои действия. Только их, такие вот кабинеты и их обитателей, вы иногда побаиваетесь и уважаете. Так что не жалуйтесь, любезный.
– Не буду. – Тяжело вздохнул Евгений Андреевич. – И что теперь?
– Теперь? А вы еще не поняли? – в голосе Михаила не было угрозы, лишь бесконечная ирония. – Теперь будем разбираться с вашими грехами, и решать, куда вы направитесь дальше.
По спине Борисова тек обильный пот, тряслись руки и ноги. Он не выдержал напряжения и разрыдался. Разрыдался от страха, разрыдался от того, что умер, не успев сделать всего запланированного. Разрыдался, потому что сейчас ему это было необходимо.
Михаил терпеливо ждал.
– Выплакались?
– Да.
– Полегчало?
– Немного, – шмыгнул носом Борисов.
– Поверьте, станет еще лучше, когда в грехах своих раскаетесь. Я знаю о чем говорю.
– Я раскаиваюсь, – покорно произнес Борисов.
– Нет, так не пойдет. Нельзя врать, тем более нельзя врать ангелу. Ложь вырывается из ваших губ клубами черного дыма. – В голосе Михаила звучало разочарование. – Хорошо, материться не начали или богохульствовать – это выглядит еще отвратительней. Ну ведь смогли же вы как-то устыдиться истории с сестрой жены, значит не все для вас потеряно.
– Я не вру.
– Врете, причем врете даже когда говорите, что не врете, – еще с большей укоризной сказал Михаил. Он разговаривал с Борисовым, как с нашкодившим ребенком и тому, в самом деле, стало неловко. – Вы и правда раскаиваетесь в первой измене жене. Вам стыдно за это. И было стыдно все эти годы, пускай вы уже давно обо всем позабыли. Это абсолютно искреннее, живое чувство. Считайте, что этот грех вы искупили.
После этих слов Борисову и в самом деле стало немного легче и как-то чуть оптимистичней, что ли. – Ну что, начнем? – предложил Михаил.
– Давайте.
– Папку вы до конца не дочитали, но мы пойдем с вами постепенно, по пунктам. Чтобы вы все вспомнили.
Евгений Андреевич осторожно, словно бомбу, поднял папку, брезгливо, с опаской, как ядовитую змею вернул на стол и больше не смотрел в ее сторону.
– Я не могу раскаяться во всем, что указано у вас там, – Борисов кивнул на папку, в которой канцелярским языком была изложена вся его жизнь. – Это чересчур, это мелочи. Я не могу искренне сожалеть, что стянул вкладыш от жвачки у Лехи. Он ведь этого даже не заметил. Это и тогда было пустяком, остается тем же пустяком и сейчас. За это в ад? На вечные страдания?
– Да. Если нет доброго поступка, который сможет уровнять это зло, то да. Много ли вы совершили добрых поступков?
Евгений Андреевич поприкидывал и так и сяк – выходило, что немного. Он даже благотворительностью так и не занялся, когда это было модно. Как сейчас выяснилось – зря.
– Не думаю. – Признал Борисов, наконец.
– Вот именно! – Михаил наставительно поднял указательный палец вверх.
– Есть у меня папка, в которой они перечислены и, поверь, папка та гораздо тоньше этой.
– Это несправедливо!
– Более чем. Смотреть нужно лишь не с человеческой точки зрения. Здесь не важно, украли вы миллиард или фантик. Важно, что вы это сделали – кража, есть кража. Обман – обман, измена – измена и не важно какие мотивы вами при этом двигали. Хорошо хоть не убили никого. Эти правила едины для всех. Вы можете их соблюдать или не соблюдать – полная свобода воли – но последствия вам известны.
– Я думал Бог милостивый, любящий.
– Правильно думали, он ведь такой и есть. Он все продумал и просчитал, дал заветы. Ему нужны лучшие из вас, доказавшие, что вы не зря были созданы. Он много раз, каждому из вас и лично вам, давал шансы все исправить, стать лучше. Искупить грехи, совершить добрые дела, исповедаться, наконец. Помните тот голос внутри вашей головы, отговаривавший вас от многих глупостей и коривший за ошибки? Голос, который с каждым годом становился все тише. Ведь совесть – это для слабаков, как вы считали, а не для крутых мужиков. А нужно было просто слушать. Этот голос внутри вас, лучше вас самого знает, что вам нужно, что хорошо, а что нет. Это голос Бога, который вы заставили себя не слушать, ведь тогда сложно вести распутную жизнь, к которой вы привыкли и которая, что уж скрывать, вам искренне нравилась. Создатель и сейчас, дает вам еще один, последний шанс. Используете вы его или бездарно упустите, зависит только от вас. Без покаяния нет прощения.
– Но…
– Нет никаких «но». Я знаю, что вы хотите сказать. Слышал уже это не один миллиард раз. Будете мне сейчас говорить, каким вы себе представляли Бога. О допустимом зле, о лжи во спасении. О границах допустимого, которые вы же сами себе и придумали. Но все это лишь слова, ваши заблуждения. Описание карманного бога, которого вы вспоминали лишь когда совсем прижмет. А правила едины для всех и вы их знаете – заповеди, смертные грехи.
– Но ведь соблазны… – Борисов хватался за соломинку, пытаясь подобрать нужные слова.
– Да, они сильны, но и вы венец творения! Венец – вы выше любых соблазнов по определению, нужно лишь это вовремя понять. Знаете, кто придумал самый первый соблазн? Вижу, что догадываетесь. Вот к нему вы и отправитесь, если мы не сможем с вами сейчас договориться. Просто потому, что если вы не сможете раскаяться в содеянном даже сейчас, то, тем самым выбираете его сторону. Встаете по его сторону баррикад, где приветствуется порок, а человеку вовсе не обязательно сохранять человеческое лицо, достаточно животных устремлений. Не надо искать оправдания себе, своим слабостям, своим глупостям, вместо того чтобы просто принять неизбежное. Вы сейчас на черте между прошлым и будущем. Нужно смириться и переосмыслить свои поступки не с позиции логики или личной выгоды, как вы давно привыкли, а с точки зрения морали, на которую давно плюнули и забыли. Задумайтесь, зачем Богу нужны слабые люди, которые не способны сдержать свою плоть, подавить сиюминутные желания? Вы должны стремиться стать лучше, расти, перебарывать себя каждый день, каждую минуту доказывая, что вы действительно лучшие творения бога. Каждому дается ровно столько, сколько он может вынести – это не пустые слова. Впрочем, для вас это все осталось в прошлом. Единственный выход, сделать то, чего вы не могли сделать всю жизнь – раскайтесь. Сделайте свой выбор – вы с нами, или с ними. Вы выбираете, где проведете вечность, в Раю или в Аду, вы и только вы.
Евгений Андреевич все внимательно выслушал и к выводам пришел далеко не утешительным.
– Ад, при такой политике, должно быть, переполнен. – С трудом выдавил из себя слова Евгений Андреевич.
– Поверьте, места хватит для всех и у них и у нас.
– В Раю лучше климат, а в Аду компания, – блеснул эрудицией Борисов, припомнив изречение какого-то классика.
– У вас есть отличный шанс проверить компанию самому. Дополнить ее. Хотите?
Борисов отрицательно покачал головой.
– Неужели находятся праведники?
– Все грешат, – развел руками Михаил. – В современном мире с этим просто беда. В рай попадают только люди. Те, кто не оправдал этого звания, остаются за бортом. И не надо меня просить, умолять, торговаться, канючить – ничто из этого вам не поможет. Только покаяние даст шанс заслужить прощение в его глазах.
– А второй шанс? – Борисов попытался схватиться за очередную соломинку.
– Какой еще второй шанс, о чем вы? Жизнь – это вам не компьютерная игрушка, которую можно пройти заново. Каждый выбор решает все, каждое решение отдается в вечности. Ничего нельзя переиграть. Он же всеведущ, он знает все, что ты делал, чего желал, о чем думал и мечтал. И за это все каждому, рано или поздно, приходится держать ответ.
– Я имею в виду реинкарнацию, вообще-то.
– Евгений Андреевич, и не стыдно вам говорить здесь о чужой религии?
– Простите…
Борисов снова расплакался, только в этот раз слезы не принесли с собой успокоения. Только боль и отчаяние.
– Евгений Андреевич, заканчиваете уже с мокрым делом – жалея себя ничего не поправить. Сами же прекрасно понимаете. И успокоения они вам больше не принесут, не та ситуация.
– Безвыходная ситуация. – Всхлипывая откликнулся Борисов.
– Отнюдь. Вы же сами всегда повторяли, что из любой ситуации есть минимум два выхода. Сейчас эта схема работает – у вас два выхода из этого кабинета и все зависит от вас самого.
Борисов и без подсказок понимал, что это за два выхода и от этого осознания все у него внутри сжалось. Бездна, о которой он боялся даже подумать, будучи еще живым, оказалась совсем рядом. Шаг – и он полетит в нее, а там,… а там такое, о чем снова не хотелось думать.
Вся его личность, все прошлое, все воспоминания, мысли, чувства свернулись в точку где-то внутри. В холодную иглу, пронзавшую душу надеждой и верой, и одновременно исцелявшую ее, отгонявшую страх.
– Цинично.
– А как вы хотели? Будете грешить, делать все что захочется, идти по головам, врать, изменять, завидовать, предавать и этими поступками проложите себе дорогу в Рай?
– Не знаю. Я об этом не задумывался.
– Самое время. – Да уж, – усмехнулся Борисов, вытерев кулаком остатки слез. – Уже, на самом деле, начал.
– Я вижу, – ответил ангел и ободряюще улыбнулся. – Вы по привычке стараетесь найти подвох там, где его нет. Это ваше рациональное начало, не в меру развитое. Я искренне вас люблю и хочу вам помочь. Но я могу лишь немного подтолкнуть, все остальное вы должны сделать сами.
– Понимаю.
– Хорошо, – Михаил пододвинул к себе папку, открыл ее. – Давайте тогда отложим воровство на потом и вернемся к изменам. Как вам?
– Но… – хотел возразить Евгений Андреевич.
– Это прелюбодеяния, грех. Вдруг в них вам будет проще раскаяться? Все же это ближе к сформировавшимся у вас понятиям о хорошем и плохом, тут же все очевидно. Да и нужно же с чего-то начинать.
– Давайте попробуем, – тяжело вздохнув, согласился Борисов.
КОНЕЦ.
Самара, 12 мая 2012 г.
