Текст книги "Маришка (СИ)"
Автор книги: Павел Неман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)
Annotation
Павел Неман
Иной мир-2
Павел Неман
Иной мир-2
Сердце ёкнуло и тарелка выскользнула из моих рук. Только что целый, белый диск, с красивой золотистой вязью по канту, разлетелся на мелкие кусочки. К счастью?! Ну да, велико счастье, теперь убирать всё это. И красивой тарелки на одну стало меньше. Что это? Плохое предчувствие или просто, я ещё не проснулась и не до конца отошла от сна? Я мельком взглянула на календарь. Скоро полнолунье. Не самое лучшее для меня время. Не удивительно, что плохие сны, посещают меня всё чаще и чаще. Я взяла совок и метёлку, и стала убирать осколки. Работая машинально, я позволила своим мыслям блуждать свободно. Я всегда так делала, если не знала, что меня тревожит. Если напрягаться, ничего не поймёшь. Логика, базируясь далеко на не полных данных, которые у неё имеются, поведёт тебя по ложному пути неправильных выводов. Совсем другое дело подсознание. Оно способно подсказать то, до чего логика никогда не дойдёт. Мы не всегда осознаём то, что мы знаем. Многое мы воспринимаем интуитивно и в своих расчётах, наша логика, это не учитывает. Я не скажу, что логика совсем бесполезна. Она нужна, но нужна там, где ей место. Сперва нужно дать волю интуиции, а уже только потом, обдумать всё то, что она вам подскажет.
Скажете, я мыслю не совсем стандартно? Но, чему удивляться, я ведь и не человек. Нет, я не хочу сказать, что у меня четыре руки и рога на голове, а сама я прилетела с Марса. Я родилась на земле, как и все вы, но в тоже время, по воле случая и судьбы, человеком назвать меня можно с большой натяжкой.
Внешне я выгляжу как все люди. Миловидная девушка невысокого роста. Я не могу похвастаться фигурой фотомодели, но, на мой взгляд, у меня всего в меру. Даже мой маленький рост, по моему мнению, не является недостатком. Именно благодаря ему, я могу быть незаметной там, где мне это нужно. А, в общем и целом, когда я этого хочу, я легко оказываюсь в центре мужского внимания.
Но что же не делает меня человеком?
Я дневной вампир и оборотень одновременно. Если быть точнее, то я некая гремучая смесь, которая не даёт мне причислить себя, ни к одному виду. Спросите, как так вышло? Всё вышло незадолго до момента моего рождения. В далёкой Руссии, в одна тысяча девятьсот девяностом году от рождества христова. Моя мама попала в жуткую переделку. Ни кто так и не знает, что там произошло на самом деле. Или вечные разборки между вампирами и оборотнями, или просто одни не поделили жертву с другими, но вышло так, что мою маму укусил и тот и другой. Итог для неё, был смертелен, но я успела родиться. Каким чудом я выжила и почему меня не убили, тоже тайна покрытая мраком.
Потом был детдом. Я росла как все дети, разве что была более агрессивной и жестокой. Впрочем, детдом не то место, где тебя окружают заботой и любовью. Нас там было куча таких, обделённых заботой и лаской, брошенных на произвол судьбы. Каждый хотел своего, а под всех, наши нянечки не хотели подстраиваться. Когда у тебя на попечении двадцать эгоистичных малышей, и каждый требует к себе максимум внимания, не хватает ни сил, ни времени. Впрочем, особого желания дарить нам свою любовь, у них тоже не было. Выжить в таком салате из прикрытой натянутой улыбкой ненависти, безразличия и равнодушия, могли только сильные, хитрые и жестокие. Очень быстро я поняла, что если мне что-то нужно, это надо взять самой. Потому что не придёт заботливая и любящая мама и не даст мне то, что я хочу получить.
Науку выживать в обществе, где все друг другу волки, я освоила быстро. Тяжёлая рука воспитательницы и тёмная кладовая, хорошие учителя. Стоя там, после очередного наказания, или начинаешь себя жалеть и опускаешься до уровня забитого и неуверенного в себе серого ничтожества, или становишься умнее, злее и изворотливее. Одиннадцатую и двенадцатую заповеди: Не попадайся и не сознавайся, усваиваешь быстрее, чем десять остальных. И именно они становятся для тебя самыми главными заповедями в жизни, потому как вера в бога уходит с верой в людскую доброту, а значит уже и возлюбить ближнего своего, ты не столько не можешь, сколько не хочешь. Если тебя не любят, ты платишь той же монетой.
Но вот закончился мой начальный период жизни. Скрытое во мне, пока ни как не проявилось. Я не была вампиром или оборотнем в полной мере. Если меня и тревожила полная луна, то это скорее выражалось в повышении агрессии и жестокости. На кровь я смотрела спокойно, а дневного света не боялась. Пожалуй, единственное, что меня выделяло среди моих сверстников, это невероятная сила, быстрота реакции и необычно длинные клыки, как у вампира.
Менялись воспитатели, но их подход к нам не становился лучше или теплее. Если ребёнку с самого начала не давать любви, заботы и ласки, из него вырастает маленький зверёныш, а с целым стадом таких детей, можно общаться только посредством силы.
Когда мне исполнилось семь лет, на меня положил свой похотливый взгляд наш директор. Дети поговаривали, что он любит маленьких девочек и те, кто готов ему услужить, получают поблажки и подарки. Но я видела тех, которые уходили к нему в кабинет, а возвращались только через неделю из лазарета. Сопротивляться было бесполезно, жаловаться тоже было некому. Все воспитатели это знали и делали вид, что ничего необычного не происходит. Ещё бы, кто же станет кусать руку, кормящую тебя, а дети, находящиеся у них на попечении, их не волновали. Постепенно его жертвы выгорали в душе, и превращались в пустые оболочки, а некоторые смирялись, и даже находили для себя в этом выгоду и удовольствие.
Тот день я помню хорошо, потому что именно тогда проявилась вся моя сущность….
***
Руссия. 1997г. Город Саратов. Детский дом N206.
– Маришка, за мной – коротко скомандовала Мария Ивановна.
С нами разговаривали только посредством команд. Сидеть, молчать, стоять, спать, есть. Не выполнение каралось хорошей затрещиной. Я отложила книгу. Недавно научившись читать, я открыла для себя доселе невиданный мир и сейчас с жадностью его постигала. Мне вообще всё новое давалось легко и свободно. Я всё схватывала на лету, и если было нужно, могла повторить слова учителя, слово в слово.
Меня отвели в холодную и сырую ванную. Запах хлорки здесь не выветривался никогда.
– Раздевайся.
Обычно нас мыли раз в неделю и по две, три зараз. Я разделась и залезла в ванну. Марьивановна, как мы её звали за глаза, включила горячий душ и стала с невероятной тщательностью меня мыть. Обычно такой заботы от неё не дождёшься. Прошлась раз мочалкой и считай что помыла. Сейчас она тёрла меня, словно желая содрать с меня кожу. И, о чудо, даже использовала не обычное, хозяйственное мыло, а необыкновенно душистое и пахучее. Даже голову вымыла мне шампунем, чего до этого дня не делала ни когда. Всё это она проделывала молча. Потом меня тщательно вытерли и выдали одежду. Одежда была новая, что тоже было для нас большой редкостью. Секонд-хенд был нашим главным и единственным поставщиком одежды. И даже если тебе доставалась с виду новая вещь, ни кого не удивляло, если где-то на ней были вышиты чужие инициалы или стояло еле заметное пятно. Но сейчас, беря в руки одежу, на которой ещё сохранились магазинные ярлыки, я поняла, что это куплено специально для меня. К чему все эти приготовления, я знала прекрасно. Не я была первой, и скорее всего, не я буду последней. Меня готовили и украшали, как главное блюдо к столу гурмана. Красивые трусики, все из кружевных вставок, явно не предназначенные для повседневного ношения. Под стиль к ним небольшой топ, что бы сделать меня в нём сексуально соблазнительной, а всё остальное, наоборот, было подобрано так, что бы подчеркнуть мою детскость и невинность. Белая блузка и свободная юбка с гетрами. Всю картину дополнили красивые сандалии. Меня расчесали и аккуратно уложили мои короткие волосы в небольшое каре.
Блюдо готово!
Кабинет директора встретил меня слабым ароматом его дэнима, запахом сигарет и негромкой музыкой.
– Заходи, садись – сказал директор.
У него наверняка было имя и отчество, но мы всегда звали его Директор. Он сидел вальяжно откинувшись в кресле, с аппетитом рассматривая меня. Наверняка предвкушал предстоящее удовольствие и смаковал каждую минуту промедления.
– Мне сказали, что ты хорошо учишься – сказал он.
Я кивнула.
– Хорошая учёба, заслуживает поощрения – заметил он – И я готов сделать для тебя многое.
Я, молча, смотрела на него, ни как ни выражая своего отношения к его словам.
– Тебе понравилась новая одежда? – спросил он.
– Да – тихо сказала я.
– Вот видишь. Это только первый подарок. Если захочешь, у тебя будет много новой одежды, много игрушек и сладостей. А взамен от тебя потребуется только небольшая покорность и терпение…. Ну и конечно, хорошая учёба.
Он пододвинул ко мне лежащую у него на столе коробку с конфетами.
– Бери,… угощайся – предложил он.
Я робко взяла одну конфету и положила её себе в рот. Раскушенная, она излилась мне в горло, резким, жгучим напитком. Я поперхнулась.
– На, запей – заботливо предложил он, пододвигая мне кружку с чаем.
Я взяла чай и хлебнула. Он отдавал странноватым привкусом, но я подумала, что это из-за конфеты. Директор сидел и смотрел на меня. Моя голова стала кружиться, а предметы потеряли чёткость. Мысли стали путаться.
– Скажи, ты любишь подарки? – спросил директор.
– Да – вяло ответила я.
– А хочешь, есть конфеты каждый день?
– Да.
– Тогда, может быть, ты окажешь мне небольшую услугу?
– Да – машинально, ответила я.
– Иди сюда – позвал он меня.
Я безвольно встала и подошла к нему. Он усадил меня на колени. Полная расслабленность охватила моё тело. Тепло разливалось изнутри, делая всё происходящее нереальным и далёким. Он что-то шептал мне на ушко, на счёт того, как он меня любит и как хочет подарить мне весь мир, а взамен, я должна дать ему такую незначительную малость, что о ней даже и упоминать стыдно. Его руки стали гладить меня. Блузка, словно сама собой расстегнулась, а задранная юбка явила его взору мои трусики. Он задышал часто и взволнованно. Внизу, в его штанах, наметилось напористое движение.
А со мной начинало твориться что-то странное. Одурманенная человеческая сущность, отступала в сторону, давая дорогу зверю, живущему у меня внутри. Я склонилась к его шее и уловила пульсацию его вены. Он воспринял это как мою благосклонность к тому, что делал он, и не почувствовал надвигающуюся опасность. А мои губы уже ласкали его шею, ощущая аромат его крови, я, как и он, предвкушала торжество и удовольствие, предстоящего пиршества. Мои мысли перестали путаться и стали идти ровно и плавно, может быть потому, что, наконец, всё человеческое во мне окончательно отступило в сторону, и я превратилась в зверя. Я сидела боком, и это было неудобно ни мне, ни ему. Я ловко развернулась и села на него верхом.
– А ты умничка – похвалил он – Всё схватываешь на лету.
Его руки скользнули вниз, расстёгивая ширинку брюк, а мои к его шее. Думаю, он даже не понял, когда я, сделав резкое движение, свернула ему голову. Во мне ничего не дрогнуло. Я испытывала волнения не больше чем вы, когда отрезаете кусок торта и кладёте его себе на тарелку. Сейчас я была зверем, а он был моей законной добычей. Я склонилась к его шее и прокусила кожу.
Ещё раньше, врачи отметили одно единственное моё физиологическое отклонение от нормы, необычайно длинные клыки. Этому даже было какое-то научное название, но я его не запомнила. Почти в раз, потеряв, в свои пять лет, все молочные зубы, я быстро обзавелась крепкими и здоровыми зубами, среди которых, красовались клыки. Я редко улыбалась и ещё реже, без надобности открывала рот, так что если туда не заглядывать, увидеть мои клыки было невозможно. Впрочем, дети знали о них и за глаза, называли меня вампиршей. Если бы они знали, насколько они близки к истине.
Сейчас, я с легкостью пустила в ход свои клыки, словно всегда умела ими пользоваться. Горячая кровь хлынула мне в рот, даря сказочное удовольствие, которого ещё ни когда не испытывала. Моя жажда, была неутолима. Я пила и пила его кровью, и мне ни кто не мешал. Напившись вволю, я откинулась назад. Только мои губы были в крови, да на воротник блузки упало несколько капель. Но сердце директора ещё продолжало судорожно биться и выталкиваемая из артерии кровь, стекала по его телу. Сейчас, его лицо было умиротворённым, как никогда. Я расстегнула его рубашку, обнажив его волосатую грудь. Интересно, сколько девочек пролило на неё свои слёзы, пока он их насиловал? Я знала троих, но ведь до них были и другие, те, кого я не знала. Нет, не подумайте, они не были моими подругами, и я не мстила за них. Если честно, мне было безразлично, с кем и что он делал. Если бы он не трогал меня, то был бы сейчас жив. В этом мире меня заботила, только я сама и моё благополучие. Друзей у меня не было, а врагов всегда была целая куча.
Утолив жажду, я почувствовала сильный голод. Я слезла с кресла и стала обшаривать кабинет. В одном из ящиков, моему взору открылась целая коллекция разномастных сексуальных игрушек и фотографий. Собственно именно по ним, я и поняла, что и для чего предназначено. Равнодушно высыпав содержимое ящика на стол, я продолжила свои поиски.
Что я искала?
Мне нужен был нож или что-то близкое к нему. В итоге, я его нашла. Хороший, качественный нож, лежал в самой глубине одного из ящиков. Видимо не всегда его удовлетворяло только насилие, иногда хотелось и немного помучить свою жертву. Примерив его к своей детской руке, я снова забралась в кресло. Сердце директора уже затихло, и кровь не текла. Примерившись, я всадила нож, в его тело по самую рукоятку, и резким движением вниз, рассекла грудь. Обычный ребёнок на это не способен, но я была сильна. Раскрыв руками его грудную клетку, я увидела его сердце. Вот то, что я хотела. Такое же желанное, как кровь, нежная плоть должна была утолить мой голод. Я взяла его в руки и жадно впилась в него зубами. Сочная и сладкая мякоть. Ничто не сравниться с её вкусом. Кровь потекла по моему подбородку, пятная белую одежду. Приятное чувство сытости успокоило зверя во мне и, наконец, позволило пробудиться отрезвевшей, человеческой сущности. Я не почувствовала ужаса от содеянного. Даже изуродованный труп, не вызвал у меня отвращения. Я не была шизофреничкой, и у меня не было разлада в душе между моим зверем и мной. Просто, сейчас, он, наконец, пробудился и я это осознала. Так иногда бывает, ты просыпаешься, и понимаешь, что ты изменилась, стала другой. Может быть мне, ещё рано было задумываться над такими вещами, да я и не думала. Просто жила и выживала.
Говорят, что животные не убивают ради развлечения, это свойственно только людям. Меня не терзало ни чувство мести, ни желание отыграться за долгие годы унижения. Это был мой мир и другого я не знала. Всё чего мне сейчас хотелось, это только спать. Спать долго и спокойно. Но, перед этим, нужно было замести все следы, или как минимум, скрыть те, что могли напрямую указать мою причастность к произошедшему. Не знаю, что мной двигало и что подсказывало мне, что и как делать, возможно, что эти знания я получила ещё в утробе своей матери, когда чуждая мне кровь, проникла в меня и изменила меня. Так волк знает, как спрятаться от погони, а лисица, как замести свои следы.
Ворох документов, сваленный под дубовый стол, прямо между ног директора, загорелся от первой спички. Окно было открыто и свежий весенний воздух, колыхал красивые занавески. Я сделала музыку громче, зная, что ни кто не обратит на это внимания. Наоборот, это заставит окружающих держаться подальше от директорского кабинета, разумно предполагая, что это сделано нарочно, что бы заглушить крики насилуемой им девочки. Повинуясь мгновенному порыву, я сгребла весь его тайный архив, вместе с его извращенными игрушками и выбросила в окно. Фотографии, словно ночные бабочки, разлетелись вокруг, усеяв цветочные клумбы. Я скинула окровавленную одежду и бросила её в огонь. На мне остались только трусики и гольфы. Стол уже занялся огнём и запахло горелым мясом.
Была ночь, когда я покинула кабинет директора заперев за собой дверь. Я пошла в ванную, где тщательно отмылась от крови. Мне нравился её запах, но не нравилось, как засыхая, она стягивала мою кожу. Ключ я завернула в туалетную бумагу и спустила в унитаз. Вытершись, я нашла в стирке свою одежду, оделась и тайком выбралась в сад. Нас хорошо стерегли, но и у нас были свои лазейки, о которых не знали наши воспитатели. Забравшись на дерево, я устроилась между его веток, где, наконец, блаженно заснула. Меня не волновала судьба других обитателей детского дома. Кто не может сам о себе позаботиться, возможно, тому и незачем жить. Лично я всегда чувствовала опасность, и всегда успевала убраться от неё подальше.
Меня разбудил вой сирен и крики людей. Открыв глаза, я увидела, как красиво полыхает весь третий этаж нашего детдома. Там располагалась администрация, так что, там было чему гореть. Вереница детей в спешке покидала здание, а пожарные раскатывали шланги и суетились вокруг своих машин. Пожар – занимательное зрелище, когда смотришь на него со стороны. Огонь с рёвом вырывался из окон. Дым поднимался в ночное небо, а всё вокруг озаряли всполохи пожара. С треском лопались оконные стёкла, осыпаясь вниз осколками. Крики, короткие команды и суета. На всё это было забавно взирать сверху, но поучаствовать, желания не было ни какого. Я села поудобнее и стала наблюдать за происходящим.
Вскоре подогнали несколько автобусов, погрузили в них полусонных, растревоженных детей и увезли. Стало заметно тише. Пожарные не суетились и тем более не драли глотки, стремясь друг друга перекричать. Они делали своё дело быстро и чётко. Огонь, под их натиском стал отступать, пока совсем не исчез в паре, валившем из окон. Я не заметила, как снова уснула.
– Эй, ты! Слезай с дерева! – раздался крик снизу.
Я открыла глаза и посмотрела вниз. Внизу стоял пожарный и смотрел на меня. Я отрицательно помотала головой. Он нахмурился. Я знала, что без лестницы он меня недостанет, да и тогда у меня есть возможность забраться выше, туда, где ветви не выдержат его вес. Опробованная тактика, если тебе нечего терять, а за тобой гоняться старшие ребята. Тогда они загоняли меня на самый верх, где я могла провести не один час, в ожидании пока им надоест ждать, когда я слезу. Может быть я и была сильной, но тяжело в одиночку сладить с целой толпой здоровых ребят.
– Кому говорят, слазь…. Не обижу – миролюбиво добавил он.
Я снова отрицательно помотала головой. Ко всем взрослым у меня было стойкое недоверие. Ничего хорошего от них, я в своей жизни не видела. Только подзатыльники и ругань. А если они становились слащаво добрыми, то значит им, что-то от тебя нужно, а как только они это получат, последует ещё более грозное возмездие, или от них самих, или от других ребят, за то, что ты рассказала. Эту науку осваиваешь быстро, вместе с болью в рёбрах и синяками под глазами.
– Серёга, что там у тебя? – крикнул один из пожарных, стоящих у машины.
– Да вот, пигалица, на дерево забралась, слезать не хочет – ответил пожарный, стоящий под деревом.
– Сейчас лестницу принесу.
Я подождала, пока они приставят лестницу к дереву и не спеша перебралась повыше.
– Эй, ты дурёха, куда? Свалишься – встревожено крикнул Сергей.
Я надменно хмыкнула и устроилась на новой высоте. Здесь слегка дуло, но был хороший обзор на выгоревший этаж. По кабинетам ходили пожарные, проверяя, нет ли где ещё очагов огня, а в кабинете директора суетились люди в милицейской форме. До окна было далеко, но не настолько, что бы ни разглядеть обгоревший труп директора. Один из следователей, заметив движение напротив окна, поднял глаза и увидел меня. Какой-то момент он внимательно меня разглядывал, а потом повернулся к одному из милиционеров и указал в мою сторону. Я не расслышала, что он сказал, но вскоре этот милиционер присоединился к пожарным, стремящимся снять меня с дерева.
Вы пытались снять испуганную кошку с дерева? Пока вы, полные добрых намерений стремитесь ей помочь, она забирается всё выше и выше, пока ветки не перестают выдерживать её вес. Я была разумнее кошки, но против пожарных с их техникой, я была бессильна. Кончилось всё тем, что они надули под деревом большой батут, а к дереву подогнали машину с корзиной на конце большого манипулятора. Моё сопротивление кончилось тем, что я сверзилась вниз. Больно ударившись о пару толстых веток и распоров себе бок, я упала на батут. Здесь меня схватили сильные руки и передали медикам, а они уже, в свою очередь вкатали мне лошадиную дозу успокоительного и уложили на носилки. Дальше всё погрузилось во тьму и очнулась я уже в больнице.
Упав с дерева, я ничего не сломала, а только заработала глубокую царапину, но, по неизвестной мне причине, я надолго задержалась в больнице. Меня тщательно обследовали, даже заглянули туда, что ну ни как не могло быть связано с моей пустяковой травмой. Затем пришёл суровый дядька, тот, кого я видела в окне, привёл Марьивановну и стал задавать вопросы про то, как я провела тот вечер, и что я знаю про нашего директора. Я молчала как партизан на допросе.
Все дети умеют врать, но только умные понимают, насколько ценно молчание. Язык твой – враг твой. Аксиома, которую я постигла быстро. Если тебя не наказывают сразу, а сперва устраивают допрос, значит не до конца уверены в твой виновности, и тут, только ты сама можешь себя похоронить. Все лжецы думают, что врут талантливо и так что не подкапаешся, но это не так. Чем больше врёшь, тем больше нужно держать в голове, а голова, не компьютер, всего не запомнишь. Рано или поздно, ты сам себя загонишь в ловушку, и тебя поймают за язык. А уж там, чем больше будешь выворачиваться, тем больше будешь запутываться. Это как муха в паутине паука. Так что самая лучшая тактика, это молчание. Не знаешь, молчи. Знаешь, тем более молчи. Поверьте, даже если тебя наказали несправедливо, но ты молчала, всегда приятно увидеть в глазах своего мучителя искру сомнения, а вдруг он наказывает невиновную?! Но если тебя развели и ты сама себя сдала, это намного обиднее, ведь тогда ты понимаешь, что молчи ты, и наказания бы не было, или оно бы не было таким суровым.
Ко всему прочему, присутствие Марьивановны ещё меньше располагало меня к откровению. Она сверлила меня суровым взглядом, когда внимание следователя было обращено на меня, и мило улыбалась всем своим оскалом искусственных зубов, когда он обращался к ней.
– Мариша, расскажи, что ты видела?
– Мариша, расскажи, что ты делала?
– Мариша, расскажи, что ты помнишь?
Все его ответы натыкались на моё, гробовое молчание. Я не знаю, что он уже выяснил, но единственный, кто видел меня входящим в кабинет директора, была именно Марьивановна, а вот как я его покидала, не видел ни кто.
Когда следователь ушёл не солоно хлебавши, Марьивановна, в притворной заботе склонилась ко мне и тихо, так что бы слышала только я, прошептала:
– Молчи, тварь. Раскроешь рот, я тебя до конца твоих дней в чулане держать буду.
Для нас, детей, это была страшная угроза. Вот только я не совсем так на неё отреагировала. Зверь во мне зашевелился и глухо зарычал. Я отшатнулась от неё, понимая, что сейчас не время и не место, сводить с ней счёты, а она истолковала моё движение в свою пользу.
– Так-то, детка. Знай, в чьих руках твоя жизнь.
Судя по всему, все думали, что я не более чем свидетель и жертва насилия. Об этом ни кто мне открыто не говорил, но по сочувствию окружающих, это было понятно и без слов.
***
Из газет, из обрывков фраз, из вопросов, которые мне задавали, я поняла, что следователи склоняются к тому, что убийство было совершено из мести. Разгром кабинета свидетельствовал, что, что-то искали, а выброшенные перед пожаром, в окно, фотографии, делали логичным вывод, что искали именно их. Следов под окнами не нашли, но пока тушили пожар, там разве не стадо слонов потопталось, так что если что и было, по мнению следователей, это уничтожили. Подозревали всех, кто хоть как-то был связан с жертвами насилия директора. Братьев, родителей, родных, но никаких улик позволяющих кому-то из них предъявить обвинение не набралось. Общественность больше сочувствовала детям подвергшимся насилию, а убийца, в их глазах, был карающей рукой господа, оборвавшей жизнь извращенца.
***
Я читала книжку, когда ко мне в палату пришла милая женщина. Она села рядом и долго просто сидела.
– Что читаешь? – поинтересовалась она.
Я повернула книгу обложкой к ней.
– Любишь читать? – не отставала женщина.
Я кивнула.
– А о чём тебе нравиться читать?
Умно. Ответ не подразумевает, да или нет. Здесь надо изложить целую позицию, а значит, дать ей пищу для дальнейшего диалога. Не охотно, но я заговорила с ней. От неё не шла угроза, и даже обычного потребительства я не чувствовала. Казалось, что её на самом деле интересую я сама и мои увлечения. Мы долго общались, а затем она стала задавать наводящие вопросы. Я не сразу поняла, к чему они ведут, но как только сигнал тревоги прозвучал в моём мозгу, замолчала и, укрывшись одеялом, отвернулась от неё. Больше я на неё не реагировала. Знала ведь, что взрослым нельзя доверять, и вот опять попалась.
***
Я тихонько подслушивала у двери кабинета.
– Что скажете? – спросил следователь, психолога.
Женщина покачала головой.
– Девочка явно пережила сильный стресс. Она закрывается, стоит только немного приблизиться к тому, что там произошло.
Следователь достал сигарету и закурил.
– Вы не против? – запоздало, поинтересовался он.
Доктор махнула рукой позволяя курить.
– Она определённо, что-то видела – сказал следователь.
– Да. Но узнать это будет очень трудно. Я предполагаю, что она подверглась насилию, а потом стала свидетелем убийства. Совокупность всего пережитого, заставляет её сознание, отторгать эти воспоминания, как болезненные. Она словно стирает то, что пережила.
– А гипноз? Может быть….
– Ни кто вам не даст на это разрешения. Она ребёнок и пробуждение воспоминаний может ещё сильнее её травмировать. Здесь может помочь только забота, ласка и доверие. Возможно, со временем, она сама начнёт вспоминать произошедшее, заново это переживать и переоценивать.
– Со временем… – вздохнул следователь – …Его у меня нет.
Доктор вздохнула.
– Что-нибудь ещё выяснили? – поинтересовалась она.
Вовлечённая в это дело, она восприняла его близко к сердцу, не столько из-за гибели директора дома интерната, сколько из-за попутного расследования его "деятельности".
– Всего рассказать не могу, сами понимаете, но….
***
Я долго думала, как отомстить Марьивановне за всю её «ласку» и «заботу», которыми она меня так щедро одаривала. Удивительно, но мысль, о том, что бы даже глотнуть её крови, вызывала у меня стойкое омерзение, словно в её венах текла не кровь, а тошнотный супчик из нашей столовой. Мысль съесть её сердце была не лучше. Впрочем, я сомневалось, что оно у неё вообще есть. А тут ещё добрая докторша, не оставляющая попыток меня разговорить, обмолвилась, что меня определили в какую-то реабилитационную программу и назад я уже не вернусь. Что же, если так, то можно позволить узнать им немного того, что их так интересует. Завраться я не боялась, так как чётко определила для себя границу, дальше которой нужно было молчать, а всё, что я собиралась рассказать до неё, было самой настоящей правдой.
Позволив в один из сеансов снова себе раскрыться, я даже сама навела разговор на эту тему.
– Скажите, тётя Лена, а у вас есть мыло… такое душистое и пахучее? – спросила я.
– Есть. Если хочешь, я, в следующий раз принесу его тебе.
– Да, было бы хорошо. Меня однажды им мыли. А ещё мыли голову шампунем. Он тоже такой хороший – щедро я делилась своими воспоминаниями – А потом мне подарили красивую и новую одежду.
– Наверно это был твой день рождения? – поинтересовалась психолог.
– Нет – ответила я и, сделав долгую паузу, добавила – Это было перед тем, как меня отвели в кабинет к директору.
Я сказала это тихо и трагично, что бы она поняла, что я вступаю в сумеречную зону своих воспоминаний.
– А кто тебя мыл? – спросила она, стараясь закрепиться на этой позиции и не уйти далеко от темы.
Она, знала, любой вопрос может быть последним. Я снова закроюсь и закроюсь надолго.
– Марьивановна…. Она всегда моет девочек, перед тем как отвести к нему в кабинет. Доводит до дверей и говорит: Будь послушной и громко не кричи.
Тётя Лена подсела ко мне ближе и нежно обняла.
– Расскажи, что было дальше – попросила она.
– В кабинете играла музыка. Она всегда играет, а иногда очень громко.
– Почему? – поинтересовалась психолог.
– Что бы не было слышно как кричат девочки – переходя на бесцветный голос и словно впадая в транс, ответила я – Я вошла и директор предложил мне конфету. Она была горькой и противной. А потом я запила её чаем. Он тоже был таким странным и гадким. Потом он предложил мне сесть ему на колени и стал меня раздевать….
Я замолкла, словно наткнулась на невидимую стену и с головой погрузилась в тёмные воспоминания, но завершить всё это надо было красиво и трагично, так, что бы отбить желание выпытывать у меня дальнейшее.
– …Нет ….нет …нет. Не делайте этого,… я не хочу…. – во всё горло завопила я и забилась в истерике.
В душе каждого, живёт маленький актёр. У одних, он так и остаётся маленьким и сереньким, способным только на второстепенные и малозначимые роли, у других он вырастает в гениального и талантливого. Когда ты живёшь, окружённый всем готовым, любящими родителями и тебе не нужно прилагать много сил, что бы привлечь к себе внимания, твой актёр живёт в тебе не востребованным. Ну, подумаешь, раз в недельку сыграешь святую невинность разбив вазу. Вариантов, если нет в доме собаки или кошки, не так много. Играй не играй, всё равно накажут. Так что твой актёр прозябает на пустой сцене и не развивается. Совсем другое дело, когда его талант может принести тебе ощутимую пользу. Или сладости, или уход от неминуемой расправы. Не важно, кто начал драку, если в её финале на одной стороне парень, а на другой ревущая во всё горло девчонка. Кому поверят, ему или мне?
Сейчас я полностью дала волю своему актёру. Он ещё не был гениален, но уже мог сорвать бурные овации за хорошую игру. Человеку не искушённому, трудно было разглядеть фальшь в моих слёзах. Возможно, Марьивановна и не купилась бы на этот цирк, но сочувствующая мне женщина, пусть даже и психолог, поверила мне сразу. Я позволила ей меня утешить, а потом ещё долго убаюкивать меня, сторожа мой сон, как сон Белоснежки.
Я гадала, хватит ли одной фразы, что бы приставучий следователь вцепился в нашу грымзу, как терьер в свою добычу. Оказалось, хватило. Он, конечно, прибежал за разъяснениями и дополнениями, и тут я уже себя не сдерживала, рассказала всё, что знала и даже слегка приукрасила. Не настолько, что бы это вызвало недоверие, но достаточно, что бы из свидетельницы, она превратилась в соучастницу. Стоило её посадить и капнуть поглубже, как и из других девочек посыпалась информация, да такая, какую ни кто даже не ожидал. А поскольку главный обвиняемый был уже мёртв, закон отыгрался на его соучастниках. В итоге вышло громкое дело о педофилии, а дело об убийстве директора легло в архив, как нераскрытое. …А я попала в обещанную доктором программу по реабилитации.
