Текст книги "Из Устюжского уезда"
Автор книги: Павел Якушкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
– Ты бы къ лекарю сходилъ.
– Ходилъ и къ лекарю. – Дышать, молъ, не могу; грудь, говорю, всю задавило. – Тебѣ, говоритъ, надо банокъ къ груди поставить. – Сколько? спрашиваю. – Да побольше, говоритъ. – Я опять жъ Ѳедору Павловичу. – Ставь банки къ груди лекарь велѣлъ. А много? – Да приказалъ побольше. – А побольше, такъ всѣ поставлю. – Было у Ѳедора Павлова четырнадцать банокъ; онъ всѣ четырнадцать и поставилъ, а все легче нѣтъ!.. Нѣтъ, знать травы не жить, росы не топтать, а съ молитвой ждать желѣзной лопаты!..
Все это было сказано спокойно, съ совершеннымъ отсутствіемъ малѣйшаго отчаянія и мнѣ припомнился разсказъ Тургенева «Смерть» и слова его: «Удивительно умираетъ русскій мужикъ! онъ умираетъ, словно обрядъ совершаетъ»!..
– Я человѣкъ больной, продолжалъ, вставая мой хозяинъ, а тутъ вотъ еще Богъ горе послалъ: посмотрите-ко!
Онъ отдернулъ пологъ у кровати, которая стояла въ углу, и я увидалъ больную женщину.
– Вотъ двадцать лѣтъ лежитъ! не то, что съ мѣста встать, повернуться не можетъ; съ полгоду съ ней что-то приключилось, такъ и осталось.
– Кто же у тебя работаетъ?
– Дочка дѣвка есть, да другая солдатка; онѣ и работаютъ. Вѣдь у васъ бабы не сѣютъ, дровъ не рубятъ, а то всякую работу работаютъ. Посѣять, я посѣю, а онѣ заборонятъ, да и дровъ тоже я нарублю. Не Богъ знаетъ сколько…
– У васъ не одно только хлѣбопашество, есть работа и въ лѣсу? спросилъ я.
– Теперь въ лѣсу у васъ работы нѣтъ, прошли тѣ годы! До межовки бываю, съ осени да до масляной работникъ пудовъ 50 одной сѣры [10]10
Смолы, которую скоблятъ съ ели. Авт.
[Закрыть] наскоблитъ, а теперь всему запретъ; въ казенномъ лѣсу поймаютъ, въ острогъ засадятъ; господа въ свои лѣса тоже не пущаютъ; а въ прежніе годы, – всякому своя была воля: кто хочешь приходи, хоть свой, хоть чужой, только работай! Прошлый годъ наши мужики повезли сѣру эту въ Вышній-Волочекъ; тамъ такіе заводы есть, сѣру чистятъ… да билета-то не взяли и въ Волочкѣ ихъ поймали. – Гдѣ билетъ? – Дома, говорятъ, забыли. – Ступай одинъ за билетомъ! – Сѣру подъ залогъ. Мужикъ прибѣжалъ изъ Волочка къ старостѣ; староста далъ билетъ: изъ своихъ лѣсовъ сѣру скоблили, ну и выдали сѣру, а думали, что совсѣмъ она пропадетъ.
– По чемъ продается сѣра?
– Не ровно: за пудъ и по 25, и по 30, и по 35 коп. сер., какъ случится; это нечистая съ корой, кору-то переминаютъ съ сѣрой, чтобъ коры-то не видно было; а за чистую сѣру дадутъ и 40 и 45 коп. сер. за пудъ. Въ сплошномъ лѣсу въ день пудовъ 5 наскоблить можно.
– Вы теперь сидите деготь?
– И деготь мало сидимъ! Сперва я и самъ сидѣлъ, а теперь и на деготь запретъ вышелъ. Я больше сидѣлъ корчажный деготь; корчажный всюду идетъ; а имнаго не сидѣлъ, тотъ идетъ только на подмазку… Да и выгоднѣе корчажный, въ Устюжнѣ 2 руб. сер. за пудъ, а имный копѣекъ 80, 90, не дороже…
Тутъ онъ мнѣ сталъ объяснять, какъ мужики сидятъ деготъ; объясненій этихъ я пересказывать не стану; скажу только, что корчажный деготь гонятъ изъ одной бересты, а имный – изъ бересты и еловой смолы.
Перекрестясь въ передній уголъ и простясь съ хозяиномъ, я вышелъ изъ избы. Замѣчу здѣсь мимоходомъ, передній уголъ въ степныхъ губерніяхъ находися въ углу, ближайшемъ ко входной двери, а печь въ дальнемъ; здѣсь наоборотъ: печь у двери, а образа стоятъ въ дальнемъ уму. Въ степныхъ губерніяхъ спятъ на веретьяхъ [11]11
Грубая ткань изъ пеньки.
[Закрыть] и дерюгахъ [12]12
Тоже.
[Закрыть], а здѣсь почти у каждаго есть сѣнникъ, т. е. большой мѣшокъ, набитый сѣномъ. Повидимому, должно бы быть на оборотъ: въ степныхъ губерніяхъ и сѣна больше…
Выйдя изъ избы, я пошелъ къ большому озеру; по одну его сторону было яровое поле, а по другую парина, которую мѣстами пахали подъ рожь.
– Помогай Богъ! сказалъ я, подойдя къ одному пахарю.
– Милости просимъ! отвѣчалъ мужикъ, поклонясь мнѣ.
– Какъ мнѣ пройти къ большому озеру?
– Да такъ занятнаго ничего нѣтъ, сказалъ онъ, показавъ сперва дорогу: кругомъ лядина, болото, а посередь – озеро.
– Много въ озерѣ рыбы?
– Какое много! ставятъ вейтеря; и въ вейтерь [13]13
Вейтерь, вентерь – корзина изъ прутьевъ, съ узкимъ горломъ, въ которое рыба войдя, уже не можетъ выйдти.
[Закрыть] другой разъ не попадается; а попадется, такъ все одинъ карась, такъ вершка по полтора, не больше. Да мы рыбой и не занимаемся; вотъ землю орать наше дѣло; хорошенько взорешь такъ, чтобъ челюзны [14]14
Челюзна, огрѣхъ – незапаханная полоса земли, по ошибкѣ пропущенная.
[Закрыть] не было, такъ и хлѣбъ будетъ!..
Въ концѣ поля я нашелъ срубленныя деревья, которыя будутъ жечь весной, а за ними болото, поросшее мелкимъ лѣсомъ; деревья, болѣе крупныя вершка въ 3–4 при корнѣ, или засохли совсѣмъ, или еще засыхали, а ель и сосна блекли и незамѣтно, безъ всякихъ видимыхъ признаковъ, теряли жизнь; на березѣ сперва лупилась береста, потомъ кора и береста пропадала. Въ этомъ лѣску ходили лошади, съ колоколцами [15]15
Колокольцы дѣлаютъ, большею частію, изъ хелѣга, овальной формы. Авт.
[Закрыть] на шеѣ безъ всякаго присмотра, несмотря на то, что часто слышите про волковъ: тамъ волкъ зарѣзалъ овцу, тамъ – двухъ коровъ, тамъ – лошадь; но все – Богъ, и – надѣясь на него, мужики смѣло пускаютъ лошадей и скотъ безъ пастуха. Я пошелъ дальше и пришелъ къ озеру, – мѣсто совершенно уединенное: никакого звука не слышно было, кромѣ звука журавлей, которые здѣсь водятся въ изобиліи; ихъ не ѣдятъ, а потому и не трогаютъ, развѣ дѣти, когда найдутъ молодого журавля или, найдя гнѣздо, вынутъ яйца. Во многихъ мѣстахъ на озерѣ плавали дикія утки, а поправѣе отъ берега виднѣлся челнъ [16]16
Челны дѣлаютъ изъ двухъ бревенъ; берутъ два бревна вершковъ 5 въ діаметрѣ и въ сажень длиною, долбятъ ихъ на подобіе корытъ и потомъ связываютъ; въ нихъ ѣздятъ стоя, становясь въ оба корыта.
[Закрыть]…
22 августа, Богуславъ.
Вчера отъ У*…. я пошелъ къ Устюжнѣ, а потомъ повернулся въ Весьегонску; дорога вездѣ одна и та-же, виды все тѣже: почти вездѣ болота, покрытыя желтымъ лѣсомъ, пустоши, [17]17
Пустошью называются дальнія поля, которыя не унавоживаютъ; сдѣлавъ нѣсколько посѣвовъ, ихъ оставляютъ до тѣхъ поръ, пока на нихъ не выростетъ лѣсъ, который жгутъ и тогда опять сѣютъ.
[Закрыть] заросшія такимъ же лѣсомъ, частію подрубленнымъ подъ расчистки для посѣва на будущее лѣто. Изрѣдка попадается пустошь, покрытая жидкимъ какимъ нибудь ячменемъ, овсомъ, а вдали то такъ, то такъ дымъ: въ одномъ мѣстѣ болото [18]18
Здѣшнія болота почти всегда покрыты мелкимъ лѣсомъ.
[Закрыть] горитъ, въ другомъ ледина [19]19
Ледина пустошь, покрытая мелкимъ лѣсомъ, удобная для посѣва. Авт.
[Закрыть], а такъ и строевой лѣсъ, что, впрочемъ, не считается лѣснымъ пожаромъ. Кто не видалъ, какъ здѣшній народъ смотритъ на лѣсъ, тому едвали будетъ понятно такое пренебреженіе къ лѣсу; еси горитъ болото или ледина, на это рѣшительно никто не обращаетъ никакого вниманія.
– Отчего вы, братцы, не гасите болота? спрашивалъ я: вѣдь вы на этомъ болотѣ сѣно косите, а на горѣломъ болотѣ трава не растетъ.
– Какая такъ трава! обыкновенно отвѣчали мнѣ: болото сгоритъ, пойдетъ ивнякъ.
– Такъ что же вы не гасите?
– Когда за этимъ возиться! Пойдутъ скоро дожди, землю-то промочатъ и болото погаснетъ.
Съ лединами тоже самое, хоть тотъ же самый вредъ, потому что когда ледину выжигаютъ для посѣва, то лѣсъ срубаютъ и тогда перегораетъ только извѣстный нужный слой земли и остается зола, которая служитъ удобреніемъ, а при пожарѣ ледины, земля выгораетъ очень глубоко и какъ горятъ одни коренья, деревья же только валятся на землю, то выгорѣвшая ледина остается совершенно никуда негодной землей.
Строевой лѣсъ начинаютъ гасить, когда пожаръ уже принимаетъ значительные размѣры или когда загорается казенный лѣсъ. Тогда нельзя не гасить, начальство приказываетъ.
Я хотѣлъ было пробраться дальше къ Вологдѣ, но рѣшительно не могъ: ни лихорадка, ни обстоятельства не позволяли мнѣ пускаться вдаль и я рѣшился воротиться въ Питеръ только другой дорогой, почему пошелъ не на Боровичи, а на Весьегонскъ.
Невицы, Весьегонскаго уѣзда, 23 августа.
– Чтожъ, мало нажалъ? спросилъ я, близъ Сторожкова, жавшаго рожь у самой дороги.
– Лишь-то пришелъ, отвѣчалъ тотъ, приподнимая шапку, лишь-то пришелъ!
Я присѣлъ на дорогѣ, закурилъ папироску; мужикъ сѣлъ подлѣ меня и мы разговорились. Онъ сталъ разсказывать про своего барина.
– Нашъ баринъ, говорилъ онъ, большой баринъ; въ Питерѣ живетъ; одного жалованья отъ Царя, братецъ ты мой, одного жалованья идетъ вашему барину въ мѣсяцъ 25,000 руб., а ты самъ знаешь, на такомъ мѣстѣ съ другихъ сторонъ сколько наплыветъ!.. Такъ вотъ ты и считай. А самъ онъ ничего не дѣлаетъ: пятьдесять человѣкъ…. а всѣ тѣ 50 человѣкъ – господа! Такъ вотъ они то все и пишутъ…. У насъ здѣсь по деревнямъ говорятъ: «Въ Питерѣ не знаютъ, чѣмъ его ужъ и награждать, барина то нашего: всѣ чины произошелъ»!
Послѣ я узналъ, что его баринъ точно живетъ въ Питерѣ, что онъ статскій совѣтникъ; сколько онъ жалованья получаетъ, я не знаю, но мнѣ кажется, если въ Питерѣ подумаютъ, чѣмъ его награждать, то, можетъ быть, и найдутъ.
Странное дѣло! наши крестьяне рѣдко отзываются съ большимъ жаромъ о своихъ прямыхъ отношеніяхъ къ помѣщику, а любятъ похвастаться, что ихъ баринъ – графъ такой-то, князь такой-то, или что ихъ баринъ всѣ чины превзошелъ!..
Поговоривъ объ этомъ баринѣ, – я пошелъ дальше и остановился немного отдохнуть у знакомаго уже мнѣ священника, въ погостѣ Николы, и отъ него услыхалъ слѣдующее преданіе:
Когда Иванъ Грозный взялъ Казань, то сталъ выводить оттуда татаръ, нѣкоторыхъ перевелъ въ Вологду, и желая ихъ совсѣмъ перевесть, заставилъ ихъ копать каналъ, чтобъ пустить воду изъ ручья, за 4 1/2 версты въ Вологду; но татары, полагать надо, были инженеры плохіе: каналъ то-они прорыть – прорыли, только вода шла не изъ ручья въ р. Вологду, а Вологда пошла въ ручей. Этотъ каналъ называется Золотухой.
Отъ погоста Николы верстахъ въ двухъ начинается Тверская губернія, и отецъ Василій, проводя меня до границы, простился со мною. Мѣстность сперва было показалась другою: поля какъ-то больше, горизонтъ шире, но это только сначала; дальше опять то же, что и сзади; тѣ же полоски, шириною аршина въ 1 1/2 выбѣгали изъ лединъ, тѣ же ледины, тѣ же загороди.
– Помогай Богъ! поздоровался я съ пахавшимъ мужикомъ, который выѣзжалъ съ полосы на дорогу очистить соху.
– Милости просимъ! отвѣчалъ тотъ, обивая прилипшую къ сохѣ землю.
– Что рано посѣялъ?
– Ранній сѣвъ къ позднему не ходитъ въ засѣкъ: знаешь пословицу? говорилъ мужикъ ухмыляясь; а и гдѣ рано? Другіе много уже посѣяли.
Я присѣлъ; мужикъ, вѣрно, обрадовавшись случаю покалякать съ постороннимъ, пересталъ пахать.
– Скажи, Христа ради, спросилъ я: какая такъ вдали виднѣется деревня?
– А вотъ это? Невицы! отвѣчалъ тотъ: Невицы, а все Пушковщиной прозывается; на 15 верстъ все Пушковщина, всѣ деревни – все Пушковщина; потому самому и мы пушкари!
– Отчего же такое прозвище?
– А вотъ отчего: былъ царь императоръ Павелъ первый… еще и дѣдовъ нашихъ не было на свѣтѣ; можетъ, при отцахъ-то нашихъ дѣдовъ жилъ императоръ Павелъ I, а при немъ былъ нашимъ бариномъ Мусинъ-Пушкинъ. За какую-то заслугу царь любилъ того Пушкина. Пушкинъ и говоритъ разъ царю: «сдѣлай, царское величество, божескую милость:– обмѣняй ты мнѣ: я тебѣ отдамъ всю мою Пушковщину, а ты мнѣ дай Лысково». Лысково – село такое есть на низу, на Волгѣ… «Возьми, говоритъ царь; только дуракъ ты, скажу я тебѣ, Пушкинъ: попроси ты у меня Лысково такъ, я отдалъ бы и такъ, а теперь давай Пушковщину въ обмѣвъ». Пушкинъ взялъ Лысково, а намъ сказана воля.
– О чемъ болтаете? послышался сзади голосъ.
Я оглянулся: облокотясь на загородь, стоялъ старикъ, шедшій, вѣрно, съ работы.
– А! это ты, Ѳедоръ Ѳомичъ! крикнулъ разскащикъ, вотъ человѣкъ спрашиваетъ, за что мы пушкарями прозываемся?
– Царь императоръ Павелъ I, дай Богъ ему вѣчную память, объявилъ насъ вольными, сказалъ пришедшій.
– Я говорилъ ему тоже, что при царѣ Павлѣ; дѣды еще не помнятъ…
– Ну, это ты совралъ, перебилъ его пришедшій: я помню, моя матка на барщину ходила.
– А вотъ что царь Павелъ здѣсь отродясь никогда не бывалъ, такъ это точно что не бывалъ, продолжалъ Ѳедоръ Ѳомичъ: да не то, что царь Павелъ, а, опричь царя Петра, ни одинъ царь не былъ.
– А царь Петръ былъ?
– Петръ былъ.
– А давно?
– Тотъ за дѣдовъ былъ! того никто и не помнитъ; въ ту пору канаву копали; такъ онъ часто изъ Москвы на канаву въ Питеръ ѣздилъ, а дорога-то шла на Волочокъ (Вышній) и на Весь (Весьегонскъ); такъ, значитъ, и здѣсь проходила дорога.
– Долго копали канаву?
– Про то не знаю и врать не хочу, отвѣчалъ старикъ, а только народу много загубили; сколько денегъ потратили, и сказать нельзя!..
– Старики говорятъ, перебилъ мой первый знакомый: старики говорятъ, у канавы одинъ берегъ – мѣшки съ деньгами, а другой – головы человѣческія.
– Это только такъ говорится, возразилъ старикъ, а дѣло было не такъ; берегъ – мѣшки съ деньгами, это значитъ: денегъ столько истратили; другой берегъ – головы человѣческія, это значитъ: народу столько на канавѣ перемерло.
– А еще говорятъ: откупщики понастроили кабаковъ, такъ въ тѣхъ кабакахъ столько денегъ пропито! а вино-то было дурное, отъ того вина и народъ такъ вымиралъ.
– А про грознаго царя Ивана не слыхалъ ты? спросилъ я старика.
– Про грознаго царя не слыхалъ, нѣтъ! отвѣчалъ старикъ, а про Пугачева слышалъ.
– Что же ты про него слышалъ?
– Сильный былъ воитель; только онъ здѣсь не былъ, не заходилъ сюда.
– Однако мнѣ пора опять за работу, сказалъ пахарь: дай Богъ вамъ путь!
– Спасибо! отвѣчалъ мужикъ: доори, а мы пойдемъ своей дорогой.
Въ Невицахъ и попросился переночевать въ первой попавшейся мнѣ избѣ; женщина лѣтъ сорока съ словами: «милости просимъ!» отворила дверь и я вошелъ въ избу.
– Что, родимый, чай странному человѣку и поѣсть можно? чай проголодался?
– Да, матушка, дай чего нибудь поѣсть!
– Ныньче я картоши (картофель) [20]20
Картофель еще называютъ земляными яблоками. Авт.
[Закрыть] варила; погоди, я тебѣ въ чашечку налью.
Послѣ картошей, хозяйка мнѣ дала морошки съ молокомъ. Это кушанье приготовляется такъ: кладутъ морошку въ горшокъ, ставятъ въ печь и когда ягоды довольно упрѣютъ, протираютъ ихъ чрезъ рѣшето; морса этого оставляютъ и на зиму ведра по три и по четыре.
– Сколько жъ тебѣ, хозяюшка денегъ надо? спросилъ я хозяйку, вставая изъ за ужина.
– А за что не деньги, родной?
– Какъ за что? за ужинъ?
– И родимый! Богъ съ тобой картоши свои, молочко свое; ягодъ Богъ пока много народилъ; за что-же брать-то? И то сказать: какъ же я возьму деньги съ страннаго человѣка?
– Да у меня деньги есть…
– И не говори этого! а коли у тебя есть, такъ поставь Богу свѣчку, вотъ и все! – А куда Богъ несетъ? круто поворотила баба, чтобъ покончить непріятный для нея разговоръ.
Поутру опять хозяйка меня накормила и опять не взяла никакой платы.
– Какъ мнѣ пройти въ Нефедьево? спросилъ я хозяйку, сказавъ ей спасибо за завтракъ.
– А вотъ ты спроси у моего мальца! отвѣчала она: онъ у насъ знаетъ, а я тебѣ не скажу.
– Онъ же почемъ знаетъ?
– Онъ ходилъ со слѣпенькимъ, такъ всѣ мѣста знаетъ; слѣпой-такой богатый; и добро-бы хорошо стихи пѣлъ, а то Дазаря, да Егорья, вотъ и все; а много собираетъ! Моему парнишкѣ отъ Николы вешняго до десяти дней послѣ Петрова дня цѣлковый по уговору заплатилъ; одному слѣпому ходить нельзя, такъ слѣпой поводыря нанимаетъ.
23-го августа, Нефедьево.
– Сколько верстъ отсюда до Вышняго Волочка? спросилъ я, выйдя изъ Невицъ.
– Извѣстно дѣло! отвѣчалъ мнѣ мужикъ, котораго я спрашивалъ: малый ребенокъ тебѣ скажетъ: до Волочка это восемьдесятъ верстъ будетъ; это вѣрно!
– Какъ же мнѣ около самой Устюжны говорили, что до Вышняго Волочка считается отъ Устюжны это восемьдесятъ верстъ?
– Это все равно, что отъ Устюжны, что отъ насъ, отъ Невицъ, – все тѣже сто восемьдесятъ верстъ!
– Да вѣдь изъ Устюжны въ Волочокъ надо идти на Нефедьево?
– На Нефедьево!
– Какъ не такъ, и отъ Устюжны и отъ Невицъ все сто восемьдесятъ верстъ? Вѣдь до Невицъ надо пройти…
– Пройдешь еще верстъ сорокъ, перебилъ женя мужикъ, такъ тебѣ меньше пойдетъ.
– Какъ? а то будетъ все сто восемьдесятъ?
– Всѣ будетъ сто восемьдесятъ.
– Это что-то хитро!
– А правду тебѣ сказать: кто здѣсь мѣрялъ дорогу? Никто! Мѣрила баба клюкой, да и махнула рукой: быть тутъ сто верстъ!.. Вотъ я тутъ тоже.
Кто ѣзжалъ по проселочнымъ дорогамъ, тому этотъ разговоръ не покажется невѣроятнымъ; спрашиваете вы: сколько верстъ до такого-то мѣста? «Верстъ будетъ 10, да и того не будетъ», отвѣтятъ вамъ. Вы проѣдете верстъ пять и опять спрашиваете, сколько осталось? «Верстъ 15t а то еще и больше!» получите совершенно неожиданно въ отвѣтъ; иногда верстъ не опредѣляютъ, а скажутъ какъ: «Близко! проѣдешь болото, да два поля, да двѣ пустошки, да лѣску немножко – вотъ тутъ тебѣ и будетъ!» Но мнѣ отъ русскихъ, собственно русскихъ, не случалось слышать, на разстояніи ста верстъ, одного и того же отвѣта – 180 верстъ.
– Скажи, пожалуйста, спросилъ я, пошапковавшись, лежащаго у дороги пастуха, сколько верстъ до Волочка? Мнѣ отъ самой Устюжны говорятъ: сто восемьдесятъ верстъ; скоро-ли будетъ меньше?
– Да ты кого спрашивалъ?
– Кто попадется, того и спрашивалъ.
– Да кого: русскаго или корелу?
– И русскихъ, и корелу.
– Нѣтъ, русскихъ ты не спрашивалъ; вѣрно, одну корелу; корела – та не знаетъ; корела сидитъ дома; корела землю оретъ, вотъ и все! а нашъ братъ русскій всегда кругомъ ходитъ; стадо знаетъ; и въ Питеръ ходитъ, и въ Боровичи, и въ Волочокъ, на барки, значитъ.
– Сколько же верстъ до Волочка?
– Самъ я не ходилъ на Волочокъ, а люди говорятъ, что до Устюжны, что до Волочка, что до Боровичей – сто восемьдесятъ верстъ; все равно тѣ же сто восемьдесятъ верстъ.
– Ну, а отсюда?
– И отсюда, говорятъ, что до Волочка, что до Боровичей все-таки сто восемьдесятъ верстъ.
– И ты, какъ корела, дома сидишь?
– Нѣтъ, прошлый годъ ходилъ къ большому Соловецкому… маленькій-то у насъ и дома есть, – приходъ у насъ Соловецкій… Такъ ходилъ я къ большому Соловецкому на море; братъ былъ боленъ, Богу обѣтъ далъ, сходить къ большому Соловецкому; обѣтъ-то далъ, да и померъ, не сходивши къ чудотворцамъ; пришла весна, я и говорю старикамъ: «Ищите себѣ на это лѣто другато пастуха, а я дойду Богу молиться». Ну, и сходилъ за брата на море къ большому Соловецкому.
– А то ты всегда въ пастухахъ?
– Всегда въ Сушигорицахъ пастухомъ живу, у царяднова [21]21
Очереднаго. Авт.
[Закрыть] ночую и ужинаю; обѣдать не обѣдаю: возьмешь съ собою хлѣбца, соли, да тѣмъ и пробавляешься, еще хорошо, коли вода близко, а то просто намучаешься!..
– Работа пастуху, кажется, небольшая?
– Какъ, братецъ ты мой, работа небольшая, дождь, сивера, а ты все въ полѣ, да въ полѣ!.. А то еще волки одолѣваютъ: вотъ третьяго дни трехъ коровъ зарѣзали; погналъ я стадо домой, а три коровы за кусты зашли; мнѣ и не въ примѣту; такъ онѣ остались, такъ и пропали.
– Кто же за нихъ отвѣчать будетъ?
– А кому отвѣчать? никто не отвѣчаетъ!
Коровы очень разбрелись, пастухъ схватилъ берестовую трубу, аршина въ два длиною, затрубилъ въ нее и коровы опять стали собираться къ кучу, не смотря на то, что отъ музыки моего новаго пріятеля скорѣе можно было разбѣжаться: арія, которую онъ разыгрывалъ на своемъ инструментѣ, была немногимъ хуже при доѣзжачихъ, когда тѣ скликаютъ изъ лѣсу или изъ острова собакъ.
– Отчего ты только трубишь? спросилъ я, ты бы лучше какую нибудь пѣсню игралъ.
– У насъ здѣсь не умѣютъ играть, только трубятъ; вотъ подъ Москвою, такъ тѣ ужъ какъ тебѣ играютъ-то, такъ играютъ! Я ходилъ Богу молиться, а здѣсь былъ пастухъ изъ подъ Москвы; слышалъ я, хорошо играетъ!.. Только на другой годъ не остался; съ волкомъ не справился, волкъ одолѣлъ!
– Какъ же ты справляешься?
– Я привыченъ, а къ осени и я одинъ не справлюсь, подпаска даютъ, съ царяднова двора мальчишку даютъ для того, что къ осени волкъ больно смѣлъ бываетъ.
1890
