Лунка серебристая

Текст добавлен: 7 июля 2017, 14:30

Текст книги "Лунка серебристая"

Автор книги: Павел Мариковский

Жанр:

Природа и животные

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

А оса, возбужденная победой, стремительно выписывает круги, то взлетит в воздух, то сядет. Но вот постепенно ее движения становятся медленнее, она успокаивается, чистит свой блестящий костюм, усы, ноги, челюсти. И только тогда, будто впервые, замечает нас. У осы, оказывается, отличное зрение.

Легкое движение руки, и она вздрагивает, пугается, взлетает. Тогда мы застываем как изваяния. Только моргают веки да движутся глаза за ней – черным комочком, полным силы и неистощимой энергии.

Кобылка же постепенно приходит в себя. Переваливается с боку на бок, шевелит усами, сгибает и разгибает здоровую ногу, а когда черный хищник подбегает к ней, неожиданно подскакивает в воздух и расправляет большие голубые с черным крылья.

Но все напрасно. Оса уже висит на своей добыче, кривые челюсти пронзили кромку крыльев, прихватили брюшко. Здоровая нога кобылки согнута, и ей никак не разогнуться: мешает голова противника.

Но как ловок прием хищника! Одна лишь хватка челюстей – и у такой большой и сильной кобылки скованы крылья, брюшко и нога.

Вот для чего, оказывается, осе нужны такие кривые и длинные челюсти!

Черное брюшко осы конвульсивно вздрагивает. Вот его кончик нащупал едва заметную впадину у места прикрепления средней ноги к туловищу. Туда вонзается острый кинжал-жало. Еще один удар в грудь, и кобылка нема, глуха, слепа, недвижима, и только мелкое дрожание усиков говорит о том, что жизнь еще не покинула ее тело и оно, умело отравленное, превратилось в консервы для детки удачливой охотницы-матери.

Проходит несколько минут. Оса быстро бегает вокруг кобылки. Ей, видимо, теперь надо рыть норку. Но разбойнику не нравятся посторонние наблюдатели, он замечает наши неосторожные движения. Тогда оса садится верхом на большую кобылку, хватает челюстями ее короткие белые усики и, приподнявшись на длинные ноги, быстро тащит прочь свою добычу.

Теперь ясно, зачем осе понадобились длинные ноги!

Красавица-оса нас всех заинтриговала. Интересно бы посмотреть до конца ее охоту, проследить ускользнувшие детали да заодно забрать ее для коллекции. Быть может, этот вид осы неизвестен науке.

– Не остаться ли нам еще на день? – предлагает кто-то из нас неуверенным голосом.

– Останемся! – соглашаются все дружно.

Целый долгий день мы вновь страдаем от жары и сухости, бродим по пустыне, приглядываясь к голубокрылым кобылкам, но никому более не удается увидеть чудесного черного охотника.

Вертячки и рыбы

Среди отвесных глинистых берегов по равнине, поросшей лохом, чингилем и травами, бежит небольшой ручей. Его воды зарождаются отсюда далеко, пожалуй, не менее чем за сотню километров, в высоких ледниках Заилийского Алатау, сбегая бурной горной речкой по каменистому ложу в равнину. Тут река расходится по многочисленным каналам для орошения полей и садов. И только вот этот крохотный ручей стремится вниз, чтобы слиться с желтыми водами реки пустыни – Или.

Я долго шел по тропинке вдоль ручья среди зарослей трав и колючих листьев тростника, изнывая от жары и жажды, и не знал, что он рядом, пока не услышал журчания воды. Здесь ручеек образовал небольшой водопадик и ниже его – озерко. С высокого берега я увидел прозрачную, как стекло, воду и сквозь нее какое-то странное черное дно. Оно слегка колыхалось и меняло свою форму. А на самой поверхности воды сбились кучкой жуки-вертячки. Но вот, такие осторожные, они издалека заметили меня и мгновенно заметались. Вместе с ними взметнулось черное дно и превратилось в тысячную стайку мелких рыбок-шиповок.

Я уселся на берегу, замер, застыл. Вертячки сразу успокоились, а рыбы тотчас же улеглись на дно. Неужели поняли беспокойство вертячек как признак опасности? Уж не служат ли у рыб жуки сторожами? Ничего подобного я не знал.

Тогда я подношу сачок к жукам, слегка взмахиваю им, и все повторяется сначала: вертячки мечутся, темное пятно взметывается облаком и становится стайкой рыб.

Как бы еще лучше убедиться в предположении?

Осторожно я сгоняю вертячек с озерка вниз по ручью и остаюсь наедине с рыбами. Все они теперь спокойны и не обращают на меня внимания. Лишь камень, брошенный в воду, ненадолго нарушает их покой. Вся большая компания рыб желает спать. Чем-то им здесь хорошо. Только некоторые крутятся у поверхности воды и, высовывая круглые ротики, кого-то склевывают.

А над озерком, в тени его отвесных берегов, крутится, беснуется в безудержной пляске рой черных мух. Иногда один из воздушных плясунов, истощив силы, падает в воду. Тотчас же высовывается рот колечком, и неудачник отправляется в желудок маленькой рыбы. В природе ничего зря не исчезает и все находит свое испокон веков установившееся назначение.

Иногда водопадик приносит случайно упавшее на воду насекомое. Струйка льющейся воды топит пловцов и направляет их ко дну, к черному бесформенному пятну шиповок, откуда уже нет возврата.

Пока я рассматриваю рой мушек, плывущих насекомых и рыб, вода в ручье постепенно мутнеет, и вскоре все закрывается непроницаемой пеленой. Что-то необычное происходит в ручье. Осторожно иду вверх по течению и вздрагиваю от неожиданности. Раздается громкий всплеск, шум, отрывистое хрюкание, темный большой зверь проносится мимо и скрывается в зарослях. В ручейке, оказывается, затеяло купание стадо кабанов.

Солнечные лучи становятся еще жарче. Стихает ветер. Где-то вдали лениво кукует кукушка. Светлеет вода. Рыбки сбиваются плотнее и черным пятном ложатся на дно. Неугомонные вертячки затихают, собираются стайкой, засыпают.

Странные путешественники

Тугаи у реки Или стали необыкновенными. Дождливая весна, обилие влаги – и всюду развилась пышная, невиданно богатая растительность. Цветет джида, и волнами аромата напоен воздух. Местами фиолетово-алые цветы джингиля закрывают собой все зеленое. Как костры, горят розовые тамариски. Покрылись, будто белой пеной, изящные джузгуны, а на самых сыпучих песках красавица песчаная акация, светлая и прозрачная, оделась в темно-фиолетовое, почти черное убранство. А рядом с тугаями склоны холмов полыхают кроваво-красными маками, светится солнечная пижма. Безумолчно щелкают соловьи, в кустах волнуются за свое короткохвостое потомство сороки. Биение жизни ощущается в каждой былинке, крошечном насекомом.

После жаркой пустыни мы с удовольствием располагаемся под деревьями – какая благодать тут, в тени, рядом со зноем южного солнца! А потом, отдохнув, идем на разведку, на поиски насекомых.

Но поиски неудачны. Насекомых всюду очень мало. Сказались три предыдущих сухих и голодных года. И сейчас не для чего это изобилие цветов, аромата, ярких красок! Кое-где лишь зажужжит пчела, застынет в воздухе муха-бомбилида. Удивительное время буйства растений и малочисленности насекомых! Пройдет год, быть может, два, шестиногие обитатели воспрянут и вновь оживят лик пустыни.

Мне надоело приглядываться. Всюду пусто, и не за что зацепиться взглядом. Вот разве только интересны эти зигзаги на песке. Они очень часты, эти узенькие полоски, протянутые таинственными незнакомцами. Кто бы мог путешествовать, ползая в песке, под самой поверхностью, чтобы не быть заметным врагам и остаться неуязвимым.

Но сколько я не копаюсь, ничего не нахожу и не могу понять, в какую сторону направлялся хозяин следов. Обидно не раскрыть загадки и возвращаться ни с чем к биваку. А они, эти извилистые ходы, на каждом шагу и будто издеваются надо мною.

Я утешаю себя: по-видимому, обладатели ходов бродят ночью и мне сейчас их не уследить, а на день прячутся глубоко. Поэтому перевожу взгляд на расцвеченные кусты чингиля, джузгуна, тамариска, слежу за птицами, убеждаю себя, что неудача – мелочь, не стоящая внимания, и почти достигаю цели – таинственные зигзаги забыты.

Но на биваке, у машины, где мы несколько часов тому назад истоптали весь песок, все снова испещрено зигзагами. Их проделали будто в издевку над нами, когда нас не было. Я снова ползаю по песку, пачкаюсь в пыли и опять без толку. Меня жалеют, пытаются помочь. Но никому нет счастья, песок весь изрыт, истоптан, все зигзаги перекопаны безрезультатно.

Тогда я сержусь на себя и усиленно занимаюсь другими делами – привожу в порядок коллекции, записи. На биваке наступает тишина, все разошлись опять по делам. Мучительно вспоминая название одного растения, я случайно гляжу под ноги и вижу легкую струйку песка, вздымающуюся кверху. А впереди этой струйки толчками, с остановками, движется небольшой песчаный бугорок. Сзади бугорка я вижу то, что искал почти весь день, – тонкую извилистую бороздку, тот самый след незнакомца. Он довольно быстро удаляется от меня, приближается к кустику, отходит от него в сторону, прочеркивая зигзаги.

Не переводя дыхания, я смотрю в бинокль с лупками и вижу такие знакомые, торчащие из песка кривые челюсти-сабли личинки муравьиного льва. Она ползет вспять, брюшком вперед, вся в песке, изогнутой кверху головой, взметывая струйками песок, оставляет позади себя дорожку.

Так вот кто ты такой, таинственный незнакомец! Воронки муравьиных львов здесь всюду по пескам тугаев. Этих насекомых миновала беда прошлых лет, и вот теперь они страдают от недостатка добычи. Никто не попадает в их хитроумные ловушки, и, наверное, поэтому голодные личинки так часто меняют места, путешествуют в поисках несуществующих богатых угодий.

Зеленые крышечки

По каменистым осыпям трудно спускаться. Камни шатаются под ногами и съезжают вниз. Надоели каменистые осыпи. А вокруг них крутой склон гор закрыт непролазными зарослями колючего шиповника.

Долог и скучен спуск.

Но вдруг отвлекаюсь. Сбоку осыпи, под кустами, замелькали ярко-белые ракушечки моллюсков. Изящные, с острыми ребрышками, они были очень красивы и, кроме того, разные: и большие, и маленькие, и совсем крохотные, но все одного вида.

Как хорошо, что они встретились! Привезу Леночке, маленькой девочке, дочери соседа.

Леночка очень обрадовалась ракушкам и уложила их всех в маленькую картонную коробку. На следующий день она спросила меня:

– А почему некоторые ракушечки закрыты зеленой крышечкой?

– Какой такой зеленой крышечкой? – удивился я. – Наверное, грязь какая-нибудь пристала.

Еще через день Леночка примчалась ко мне.

– А почему, – спросила она торопливо, – в коробке с ракушками что-то шуршит, копошится?

– Шуршит? Тебе, наверное, показалось. Открой коробку, посмотри.

– А я боюсь!

– Ну тогда посмотрим вместе.

В коробочке же оказалась маленькая чудесная пчелка. Она поводила в стороны длинными усиками, поворачивая головкой с большими черными глазами, и будто спрашивала с недоумением:

– Как я здесь очутилась?

Действительно, как здесь очутилась милая пчелка? Уж не подшутила ли надо мной Леночка?

Пришлось заняться подробным осмотром ракушек. И тогда неожиданно обнаружилась ракушка, закрытая искусно вылепленной зеленой крышечкой. А в другой – зеленая крышечка была взломана, и там внутри раковины виднелись остатки ячейки пчелки. Тогда все вспомнилось, стало понятным.

Есть такие пчелки-ильницы. Они делают ячейки для своих деток в различных укромных местах: ямках, щелках, норках, замазывая вход массой, приготовленной из пережеванных водорослей. Каждый вид пчелок-ильниц готовит ячейки по-своему. И вот, оказывается, есть пчелки-ильницы, которые поселяют своих деток в маленькие пустые белые ракушечки. Чем не отличная квартира!

– Ну, Леночка, что теперь будем делать с пчелкой-ильницей?

– Пусть у нас живет.

– А где же она найдет цветы? Ведь все пчелы собирают с цветов пыльцу и пьют нектар.

– А я ей поставлю букет.

– Ей такие не нужны цветы. Она любит только дикие, горные. Ей еще нужна чистая речка с зелеными водорослями, свежий воздух, пустые ракушечки под кустом, многое что нужно. Трудно будет ей жить в неволе.

– Придется тогда отпустить пчелку на волю, – со вздохом согласилась Леночка.

Маленький овражек

Наверное, потому, что хочется поскорее очутиться в поле, так медленно тянется путь по городу. Красный свет светофоров, кажется, горит дольше положенного, томительно длинна улица, по которой нельзя обгонять впереди идущий автобус, смердящий черным перегаром солярового масла. Но вот все меньше и меньше машин, кончились дома, шоссе обступили сады, исчез задымленный воздух, стало свежо, запахло сохнущими травами. Вскоре поворот с дороги – и предстоящий путь весь как на ладони, все видно.

По крутым холмам, опоясывающим высокие горы с еловыми лесами и белыми снегами, я вижу три полоски дорог. Одна, самая правая, темная, слабо заметная, наверное, трудная и малоезженная. Другая светлее всех, и на ее пути далеко три ярких белых пятнышка. Самая левая очень извилиста, местами исчерчена продольными полосками, возможно, размыта овражками. Все три дороги неизвестны, значит, интересны, и я наугад выбираю среднюю, привязываю к рулю мотоцикла резиновую подушку с водой, присоединяю от нее шланг к трубочке с дырочками над мотором, приоткрываю краник. Вода посочилась капельками, теперь можно начинать трудный подъем, мотору не страшен перегрев. Самый крутой склон преодолен, а дальше путь легче.

Проходит еще немного времени, и внизу открылась безбрежная равнина. Ее край не виден. Он теряется в дымке жаркого дня. На ней темными пятнами селения, желтые квадраты созревших посевов хлеба, темные полоски дорог, обсаженные тополями. А у самых ног расстилается город. Сквозь зелень садов, парков и улиц белеют здания и всюду вспыхивают и гаснут яркие отблески: то солнце отражается от стекол движущихся автомобилей.

Над городом угрюмой косматой шапкой повисла коричневая мгла дыма.

Пора дальше продолжать путь. Вот и близко еловые леса, и ледники сверкают на солнце ослепительно и ярко. Из-за бугра показываются три больших белых палатки. Здесь расположена колхозная ферма, и вокруг, по тучной траве, бродят коровы.

– Хорошее здесь место, – рассказывает старик бригадир. – Воздух чистый, трава густая, сверху видать все наши поля и дома, человеку благодать и скоту хорошо – слепней мало.

Вот ты скажи нам, – продолжает он разговор, – где только мне не приходилось пасти скот – и в Казачке, и в Каратуруке, и в Рахате, везде мучает слепень. А вот здесь его мало. Совсем почти нет.

Сначала мне кажется, старик что-то путает, быть может, преувеличивает. Вчера из города привезли доильный агрегат, а сегодня, к великому удовольствию всех работников фермы, стрекочет мотор, машина делает доброе дело, у старика отличное настроение, и все кажется ему хорошим. Но где-то в тайниках памяти шевелится догадка и вспыхивает слабая надежда. Неужели сейчас опять произойдет встреча с моими старыми знакомыми, бембексами? Ну что же! Не беда, что я сегодня не доберусь до еловых лесов и не увижу поближе сверкающие белизной ледники. Бембексы стоят того, чтобы ими заняться. И, оставив мотоцикл возле белых палаток, я иду к коровам.

Животные спокойно пасутся: тихие шорохи, глубокие вздохи, ленивое помахивание хвостами, запах молока. И больше будто нет ничего примечательного.

Нет, есть! Вон там, в стороне, раздается легкий гул крыльев, и рядом, возле коровы, крутится кто-то неугомонный, жужжит, что-то разыскивает. Да это он, бембекс, оса-истребительница слепней, способная охотиться только на них и больше ни на кого другого. Их здесь немало, я вижу уже не менее десятка. Коровы равнодушны к осам, не обращают на них внимания, не отмахиваются хвостами. А слепни? Какие они смирные, прячутся в траве, а кто на животном, прижался, не шевелится, замер, испугался.

Жалкие трусливые кровопийцы! Где уж им уберечься! Вот резкий бросок – слепень схвачен осой с ноги коровы, оба, хищник и добыча, падают на землю. Ничего не разобрать в траве в копошащемся клубке. Несколько секунд схватки, и слепень недвижим, а удачливый охотник хватает добычу ногами и, прижав ее к брюшку, взлетает в воздух. Черная точка все выше и меньше, потом поворачивает и мчится через овраг в сторону другого продольного холма, растаяла, исчезла…

Странно! Зачем далеко полетел бембекс, что ему там надо, к чему отправляться в дальний путь, неужели нет места здесь, поблизости, чтобы выкопать норку, спрятать в нее кровопийцу и, отложив на него яичко, закончить заботу о детке? Это, наверное, какой-то непутевый бембекс, чужестранец, залетел сюда случайно. Посмотрим, куда направятся другие, где они будут копать свои норки. Но и другие, все до единого охотники, летят с добычей через глубокий овраг, на соседние холмы. Непонятные у ос порядки. Придется разведывать их путь через глубокий овраг. Нелегкая это задача.

По крутым склонам, покрытым травою, скользят ноги, а сердце так бьется, будто мотор на крутом подъеме, и больно ему от тяжкой работы.

Вот и овраг позади и гребень другого холма, вот и та, самая левая дорога, которую я разглядывал снизу. В этом месте дождевые потоки выбрали путь с холмов вниз и промыли по дороге неглубокий, но крутой овражек. Отсюда видны и белые палатки и стадо коров.

Что же мне делать дальше?

Я усаживаюсь в тени большого куста шиповника, жду, когда успокоится сердце, поглядывая на далекую пустыню, на зеленые пятна селений, на тонущий в дыму город.

В воздухе показалась какая-то черная точка и медленно снижается. Это что-то интересное, надо подбежать поближе. Черная точка уже реет над землей и застыла на короткое мгновение на одном месте. Да это он, бембекс, мой милый знакомый, и не один, а с убитым слепнем. Он только что перелетел через глубокий овраг и вот сейчас, наверное, замешкался, будто задумался, ищет, где его норка.

Норка оказалась совсем рядом, и охотник ныряет в нее вместе с добычей. И тогда – какая удача! – я вижу, чего никак не предполагал: всюду на склонах глиняного овражка виднеются норки с кучками выброшенной земли и всюду трудятся неутомимые враги слепней. Кто роет норку, и из нее струйками вылетают мелкие частицы, кто без устали реет над землей, разыскивая место для домика будущей детки, кто сидит на цветах, лакомится нектаром, запасая энергию для предстоящих трудных дел. Все заняты, все деловиты, ни у кого нет и тени безделья.

Я доволен находкой колонии бембексов. Здесь следует провести несколько дней, попытаться подробнее узнать жизнь этих интересных и полезных хищных насекомых. А сейчас пора в обратный путь к мотоциклу, опять через глубокий овраг по крутым и скользким его склонам.

– Вот и раскрыл я вашу загадку, – говорю я старику бригадиру. – Все дело в ручейке от весенних дождей. Из-за ручейка и не мучают вас здесь слепни и коровы спокойно пасутся, не теряют в весе, как в других местах, и дают много молока. Даже, пожалуй, и не в ручейке дело, а в дороге. Она ведь гораздо старее, чем эта, которая ведет к вашим палаткам?

– Да, по той дороге еще на конях ездили в горы за лесом наши отцы и деды, – кивает головой старик. Мое объяснение ему непонятно, не нравится. – При чем тут дороги, ручейки и слепни?

– Как при чем? По дороге обнажилась земля и стала свободнее от трав и дерна. По ней побежали ручейки и вымыли в одном месте узенький овражек. Он как раз напротив фермы, и длина его не более сотни метров. А когда появился овражек, в его рыхлых стенках стало легко рыть норки бембексам, тем самым, которые кружатся возле коров и ловят слепней. Коровы их хорошо знают, не боятся, не отмахиваются хвостами. Они – спасители стада, трудятся все лето без устали, очищают от слепней животных. Мне даже кажется, для них сейчас мало добычи, все давно истреблено, и в их цепкие ноги попадают только те, которые прилетают из других мест: кровососы хорошие летуны и могут далеко путешествовать.

Вот какую пользу приносят никому не ведомые друзья – замечательные осы-бембексы. Только жаль, что им приходится летать с грузом так далеко от фермы, где пасется скот, через овраг на другой холм. А ведь что стоит рядом пройтись трактору с канавокопателем и вырыть ров? Специально для охотников за кровопийцами!

Все удивляются тому, что я рассказал, и бембекс, вынутый из морилки, переходит из рук в руки. Никто не думал, что вот он, такой маленький, а делает большое дело. А мне удивительно удачным кажется день, и я соглашаюсь со стариком бригадиром, что это место чудесное и воздух здесь прозрачный, и видны отсюда поля и дома, и трава здесь тучная, и нет слепней, а, главное, живут здесь в небольшом глинистом овражке неутомимые истребители слепней и незримо приносят человеку пользу.