Текст книги "Дедушко Павлин"

Автор книги: Павел Кренев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Часов через пять лес вдруг резко расступился и распахнул перед нами огромное болото. Далеко на том краю синел лес. И хотя под ногами сразу закачалось и зачавкало, мы с Колькой обрадовались, потому что кончилась темень таежной глуши и еще потому, что болото это было отмечено на нашей скудной на ориентиры «карте». Судя по ней, километрах в четырех за болотом просеку пересечет ручей, который и вытекает из Старикова озера.

Болото отняло у нас все силы и съело несколько часов. Мы допустили ошибку с самого начала: пошли напрямик, чтобы не сбиться с просеки и быстрее отыскать ее там, на другом краю. Подвело желание скорее дойти до цели и надежда – авось прорвемся. Почва в самом начале еще выдерживала, хоть и зыбко колыхалась под ногами. Потом время от времени стала рваться, как гнилая ткань, и сапоги вязли в жиже. Но возвращаться и идти в обход не хотелось, и мы, прыгая по кочкам, уходили в болото все дальше, надеясь, что сейчас эта трясина кончится. Она и впрямь кончалась, словно заманивала все дальше. Шли вдруг заросли карликовых березок, а потом начиналась такая вязь, что становилось совсем страшно. То один, то другой из нас постоянно оступался и влезал до бедер в коричневую грязь. Наконец дошло до нас очевидное – пройдем еще немного, и завязнем оба. Понурые и усталые, вернулись мы на старое место и, усевшись под сосенкой, поели и отдохнули. А потом начали долгий и нудный путь вокруг болота.

Поиски входа на просеку на другом краю болота тоже затянулись. Можно было рискнуть и пойти к ручью по компасу. Но рисковать мы боялись: слишком далеко ушли от дома, и за каждую ошибку пришлось бы расплачиваться непосильно дорого... К Старикову озеру мы пришли ночью, часа в два. Самые последние километры двигались по-черепашьи, отдыхали через каждые несколько минут: идти быстрее были уже не в силах.

Озеро открылось неожиданно, хотя мы давно его ждали и высматривали лес впереди – скорее бы! Оно вдруг замерцало между елками тусклым светом отраженного неба бледной белой ночи. А в первые минуты встречи мы не разглядели даже его – не смогли. Просто взошли на небольшой пригорок на берегу, легли на землю под сосной и уснули.

Утром меня растолкал Колька. Ломота в теле была такая, что я с трудом оторвал его от земли и сел, опершись спиной о широченный сосновый ствол. Стариково озеро лежало перед нами. Надо сказать, что вид его нас с Колькой разочаровал. Долгое время оно было для нас объектом жгучего устремления, заветной целью. Оно, это озеро, не должно было быть похожим на другие. Ведь это была наша мечта! И все же выглядело оно обычным, разве что более угрюмым из-за нависших над водой густых высоких деревьев. Так же, как и большинство здешних озер, оно, не широкое, не долгое, так же играло в мелкой ряби лучиками поднимающегося над лесом солнца, так же отражало небесную с белыми облаковыми пятнами синь. Удрученные этой обыденностью, мы с Колькой за завтраком уплетали консервы и высказывали громкие сомнения насчет того, что здесь жили когда-то старики. «Наверно, сказки все это. Кто-то когда-то видел... Вилами по воде...» Разочарованные, но как-то даже обрадованные своим новым открытием, мы медленно обошли озеро, осмотрели все возможные места, где бы можно было поставить избушку, но никаких следов человеческого жилья не нашли. Не жили тут никакие старики, конечно, не жили! Чего им тут было...

Решили мы отдохнуть, а заодно и поудить. Окуни клевали как заведенные. Хватали наживку с такой жадностью, будто всю свою рыбью жизнь только и ждали этой минуты. Вернувшись через пару часов к пригорку, где ночевали и где завтракали, мы, осененные, остановились: вот самое удобное место для избы – на угорышке, над ручьем и рядом с озером – и взбежали наверх...

Поодаль сосны, под которой спали, мы сразу нашли кучу обожженных камней, полусравнявшуюся с землей, поросшую брусничником. Да ведь это явно остатки печки-каменки! Потом уже без особого труда вырисовался и сам остов стоявшей тут избы – коричневая труха от бревен, тоже сплошь забитая травой и кореньями. Но это был остов, как и положено, четырехугольный, с валунами в углах. Изба, видимо, была совсем маленькой, только-только на двоих, наверно с дверцей на юг и окошечком на озеро. Мы с Колькой ликовали. Нашли все же, нашли! Вот оно, затерянное в чащобе лесное жилище, вот оно – подтверждение легенды!

Однако где же могилы? Их пришлось искать долго, хотя и было очевидным, что далеко от избы они быть не могут. Мы облазили на четвереньках весь бугор, обшарили руками всю землю. Наконец по другую сторону той же самой сосны я нащупал в траве узенькую полоску коричневой трухи. На всякий случай стал ее расчищать, вырывать траву и вскоре закричал от изумления: труха лежала четким крестом. Прибежал Колька, и уже вместе мы разглядели и едва уже видимый над землей продолговатый бугор. Труха заканчивалась у его основания. Тут когда-то стоял деревянный крест, потом упал...

Одна могила найдена. Но где же захоронился тот, кто умер последним? И вот рядом с найденным бугорком я опять нащупал труху, а потом под вырванным нами брусничником зажелтело, забелело... Этот, последний, вырыл, наверно, яму рядом с умершим ранее, положил туда колоду с выдолбленным под свой рост углублением и, когда пришла смерть, лег в нее. Я слышал от дедушки Павлина, что так раньше хоронили себя те, кому приходилось умирать в лесу в одиночестве. Мы с Колькой насыпали на каждую могилу песчаные бугры и обложили их каменьями, а в изголовье бугров вбили еловые столбики. Что можно было бы сделать еще, мы не знали. Не было с нами дедушки Павлина, не с кем было посоветоваться...

Потом сварили уху и, наевшись жирных окуней из Старикова озера, мы, ошеломленные, долго сидели на берегу и обсуждали пережитое.

Кто были они, старик и старуха, жившие здесь сто с лишним лет назад: отшельниками, преступниками, избегнувшими затворничеством наказания, схимниками-старообрядцами или просто людьми, нашедшими в одиночестве единственный выход из окружавших их несправедливостей? Как звали их? Никто этого теперь не знает и не узнает никогда.

Озеро кормило их рыбой, лес укрывал и скромно одаривал ягодами, грибами, кореньями, птицей, которую они ловили в силки. Старики жили здесь наедине с самой природой, одинокие, отрешенные от всего мира, и над их избушкой скрипела и по ночам шептала что-то высокая уже в давние те годы сосна.

Зачем, зачем ушли эти люди от людей? Что толкнуло их на это? Чья-то вражда или обида? Преступление или людское непонимание?

...Трудные это были слова для нас, малолеток. Тайны, сказания в детстве самоценны. Лишь зрелые годы зовут заглянуть в суть событий и явлений. Думается, разгадку обитателей избушки у Старикова озера искать надо в истории северных монастырей, которые, отнюдь не отрешаясь от мирских дел, диктовали свою власть и волю гордым и несклонным русским северянам, которые не помышляли ни о смирении, ни о расставании с родной землей. Вот и были в таких уходах на дальние озера и спокойное благородство, и сила души...

К вечеру ветер совсем утих, запутавшись в деревьях, улеглось и затихло и Стариково озеро. Елки на берегу наклонились над его зеркалом и молча засмотрелись на свое отражение. И только древняя огромная сосна всю ночь нашептывала нам о какой-то старой тайне.

Давно уже нет в живых и самого дедушки Павлина. Умер он в конце зимы, с последними февральскими ветрами, когда в ясные дни на южных склонах полей появляются первые зябкие проталины – разведчики приходящего тепла. Проталины по ночам заносило снегом, но в полдень следующего дня они открывались опять и темнели на белоснежном лице полей глазами скорой весны.

Перед смертью дедушко только и грезил, что о ней, о весне, очень ему хотелось увидеть опять первую траву. Он все спрашивал Анисью Петровну:

– Солнышко-то пригреват, бабка, аль нет?

– Пригреват, пригреват.

– Слава те осподи, скорей бы уж благодать-то пришла!

Вся деревня хоронила своего старика. Он лежит теперь рядом с Анисьей Петровной на деревенском кладбище, на угоре. Над их могилами качаются молодые сосны, а под угором течет Белая река, в которой живут ерши.

Я прихожу сюда часто и всегда кланяюсь старикам, научившим меня любить свой край, помнить его историю, преподавшим в детстве уроки добра.

[1] Канабра – труднопроходимые заросли.