Текст книги "Экспедиционный корпус"

Автор книги: Павел Карев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Часть вторая

1

Июнь был жаркий. Солнце налило нещадно. Часть солдат отсиживалась в кафе, любители спорта играли в городки и футбол. Кое-кто в тени деревьев занимался чтением. Большинство же уходило в лес, где изо дня в день происходили оживленные споры о революции в России и о том, скоро ли Временное правительство пришлет приказ об отправке на родину.

Занятия в лагере почти совершенно прекратились. Многие офицеры, забросив военные дела, кутили в ресторанах и офицерском собрании. Высшее начальство без конца заседало в штабе под председательством генерала Лохвицкого. Придумывались способы вернуть солдат «на истинный путь» и снова бросить на фронт. Штаб часто слал телеграммы в Петроград, требуя инструкций для дальнейших действий и прося командировать во Францию полномочного представителя Временного правительства, который сумел бы убедить солдат в необходимости продолжать войну.

В одноэтажном каменном доме, недалеко от офицерского собрания, происходили заседания отрядного комитета. Присутствовали обычно только солдаты. Офицеры, избранные в комитет, на заседания не являлись.

Помнится, отрядный комитет обсуждал вопрос о немедленном возвращении всех русских солдат в Россию. Столкнулись две точки зрения. Председатель комитета Балтайс горячо доказывал, что мы не имеем права нарушать договор с союзниками, обязаны остаться во Франции и итти на фронт.

– В противном случае, – говорил он, – нас разоружат, как бунтовщиков, и все равно пошлют на передовые позиции рыть окопы.

Противоположную точку зрения отстаивал его заместитель Глоба:

– Договора с союзниками мы не подписывали, поэтому нечего нам и выполнять его. Солдаты не хотят воевать против таких же, как они, рабочих и крестьян Германии и Австро– Венгрии. Солдаты не хотят защищать интересы буржуазии, не желают поддерживать Временное правительство, состоящее из помещиков и капиталистов. Нам незачем воевать, нечего здесь защищать, у нас нет сейчас ничего. Нужно не просить Временное правительство о нашем возвращении в Россию, а требовать, и требовать настойчиво!

– Балтайс и его сторонники, – продолжал Глоба, – боятся того, что нас здесь обезоружат и отправят на фронт рыть окопы. Этого бояться нечего. Винтовки, залитые нашей кровью под Бремоном и Курси, мы не сдадим и вернемся с ними в Россию, где они еще пригодятся. Наши русские братья, погибшие во Франции, своей жизнью расплатились за эти винтовки, и отнять их у нас никто не имеет права.

Глоба предложил послать телеграммы Временному правительству, Совету рабочих и солдатских депутатов, французскому правительству и командующему фронтом с требованием о немедленном возвращении русских войск на родину.

За предложение Балтайса голосовали пять членов отрядного комитета, за предложение Глобы подняли руки семь человек. Телеграммы тут же были посланы в четыре адреса.

На следующий день все роты и команды были поставлены в известность о телеграммах. Члены комитета сообщили солдатам подробности заседания, происходившего накануне. Большинство солдат возмущалось поведением Балтайса и требовало замены его Глобой, хотя Глобу знали немногие: он был незадолго до этого выбран в отрядный комитет от первого особого полка и выступать перед солдатами ему еще не приходилось.

Время шло. Балтайс часто посещал генерала Лохвицкого и подолгу с ним беседовал. О чем они говорили – оставалось тайной. Иногда Балтайс рассказывал членам отрядного комитета о своих беседах с Лохвицким. Он сообщил, например, что Лохвицкий будто бы очень жалеет солдат и советует им одуматься, пока не поздно, что представитель русского командования во Франции, назначенный вместо генерала Палицына, генерал Занкевич собирается якобы принять самые суровые меры против вышедших из подчинения войск.

Возможно, Балтайс говорил правду, но ему уже мало верили, солдаты считали его генеральским приспешником.

А грозные тучи все больше сгущались над ля-Куртином, Офицеры все реже показывались в своих частях. Даже те, которые были присланы Временным правительством, так называемые «революционные офицеры», стали избегать встреч с солдатами.

Прошел июнь. Положение оставалось прежним. Большинство офицеров продолжало пьянствовать, высшие чины заседали и слали тревожные сигналы в Петроград.

Отрядный комитет никак не мог найти общий язык. Некоторые солдаты, чувствуя полное безвластие, стали вести себя недопустимо. Участились случаи краж из военных складов, которых в ля-Куртине было много. Начало кражам положили кое– кто из офицеров. Командиры, зная, в какой день стоят в карауле их любимчики и приверженцы, посылали в склад денщиков, и те тащили оттуда сукно, хром на сапоги и прочее. Крали также продукты и продавали их местному населению, которое в это время очень нуждалось.

Сознательные, честные солдаты боролись против этих безобразий и сдерживали многих.

*

Пятого пли шестого июля в ля-Куртин приехал из Петрограда представитель Временного правительства. В первые дни пребывания в лагере он совещался с генералом Лохвицким и другими высшими офицерами дивизии. На одном совещании присутствовал и Балтайс. Что было решено тогда, – солдаты и даже члены отрядного комитета не знали. Только спустя некоторое время представитель Временного правительства заехал в отрядный комитет и договорился о дне и часе общего собрания дивизии, на котором обещал сделать доклад о положении в России.

В тот же день отрядный комитет разослал извещения полковым и ротным комитетам. На общее собрание дивизии предлагалось явиться в полном вооружении под командой ротных командиров и начальников команд, а в случае отсутствия их – под командой председателей ротных комитетов, которым вменялось в обязанность подготовить людей к смотру и собранию по всем воинским правилам.

К назначенному часу вся дивизия была в сборе. Каждая рота, каждая команда в полном вооружении заняла свое место на плацу. Солдаты с нетерпением ждали представителя Временного правительства, от которого надеялись услышать много нового и радостного о жизни и событиях на далекой родной стороне.

Собрание было назначено на пять часов вечера, но время шло, а представитель не показывался. Солдаты начали возмущаться.

В половине седьмого из офицерского собрания вышло более сотни офицеров. Подойдя к своим частям, они заняли места в строю. Все были одеты в парадную форму. Почти у каждого на груди сверкали кресты и медали, полученные «за геройство» под Бремоном и Курси.

Около семи часов к войскам подъехал закрытый автомобиль, и из него вышли генерал Лохвицкий и долгожданный представитель. Полковник Дьяконов подал команду. Войска взяли винтовки на караул.

Здороваясь с дивизией, представитель Временного правительства, в сопровождении Лохвицкого и группы офицеров из штаба дивизии, прошел вдоль фронта. На вид представителю было лет пятьдесят. Он был выше среднего роста, очень тучный, лицо и голова чисто выбриты. Одет в черный фрак. В одной руке – фетровая шляпа, в другой – толстая трость с серебряным набалдашником, на которую он грузно опирался. Внешний вид представителя сразу же вызвал у солдат иронические реплики по его адресу.

На трибуне появился Балтайс. Он объявил, что представитель Временного правительства сделает сообщение о революции, о положении в России и на фронтах.

– Просим! Просим! – закричали со всех концов солдаты, громко хлопая в ладоши.

Представитель отдышался, вытер несколько раз носовым платком лицо и шею и тяжело поднялся на трибуну.

– Солдаты! – послышался наконец его голос.

Вся дивизия притихла, насторожилась.

– Разрешите передать вам горячий привет от нашего Временного правительства. Как представитель его, я могу сообщить вам, что до созыва Учредительного собрания, которое решит участь русского народа, мы будем продолжать войну против Германии до полной победы… Полученные мною сведения о том, что ваша боевая дивизия отказывается от продолжения войны, я считаю необоснованными. Уверен, что вы все, как один, преданы хозяину России – Временному правительству. Если же среди вас есть люди, внушающие вам неподчинение командованию, уговаривающие не итти на фронт, имейте в виду: это говорят изменники и предатели. Таких людей надо предавать военно-революционному суду… Солдаты, не верьте шпионам, которые сумели влезть в ваше доверие,– они ведут вас по ложной дороге, сбивая на то, чтобы вы требовали немедленной отправки в Россию… Путь в Россию теперь очень опасен: во всех морях шныряют германские подводные лодки, которые нападают на суда союзников. Временное правительство ценит и уважает вас и никогда не допустит того, чтобы храбрая и заслуженная дивизия была отправлена на дно морское. К тому же, должен вам сказать, в настоящее время в России ощущается большой недостаток продуктов, а здесь вы питаетесь хорошо… Я уверен, что не пройдет трех – четырех месяцев, – и мы будем встречать вас на родной земле, как победителей.

На этом представитель закончил свою речь. Офицеры, делавшие вид, что внимательно слушали оратора, долго и громко аплодировали ему. Хлопки заглушил шум тысяч солдатских голосов.

Начались споры и пререкания. Одни соглашались со словами оратора, другие – нет, и сразу трудно было понять, на какой стороне большинство.

Балтайс рьяно поддерживал представителя Временного правительства, но его речь впечатления не произвела.

После, выслушав нескольких ораторов, взял слово солдат первой роты первого полка Коваль. Он сказал, что представитель, несмотря на свое обещание, ни словом не сказал, как произошла февральская революция, как свергли царя, как образовалось Временное правительство. Из кого оно состоит? Кто такой Керенский и что он делает для русского народа? Почему Ленин против Временного правительства, за Советы рабочих и солдатских депутатов?

Короткая, простая речь Коваля, состоявшая почти из одних вопросов, действительно волновавших солдатскую массу, заставила всех насторожиться.

Так как желающих говорить больше не было, представитель выступил с заключительным словом.

– Солдаты, – сказал он, – я не хотел затягивать собрание в виду позднего времени, поэтому мало коснулся переворота…

– Сам виноват! – раздались крики. – Почему вместо пяти приехал в семь?

– Я думал, что вы уже осведомлены об этом, – оправдывался представитель. – На следующем собрании я расскажу вам о перевороте.

Люди из задних рядов постепенно начали уходить с плаца.

Представитель предложил проголосовать: кто подчиняется Временному правительству? Тысячи рук взметнулись вверх. Затем был поставлен вопрос: кто по приказу Временного правительства немедленно отправится на фронт? Не поднялось ни одной солдатской руки.

– Как это понимать? – спросил представитель.

– Как хочешь, так и понимай! – кричали солдаты. – Временному правительству подчиняемся, а на фронт не пойдем!

Надвигалась ночь. Солдаты стали уже большими группами покидать плац, и Балтайс поспешил закрыть собрание.

Приезжий из Петрограда прожил в ля-Куртине еще некоторое время и, не созвав второго собрания, куда-то исчез. Это еще больше возмутило солдат, и число недовольных политикой Временного правительства росло изо дня в день.

Вскоре был получен приказ генерала Занкевича – немедленно приступить к занятиям. Ротные командиры и начальники команд прочли приказ солдатам. Но, несмотря на уговоры и угрозы, люди не желали выполнять распоряжение Занкевича. Упорствовавших командиров, которые по старой привычке вели себя грубо, солдаты выводили из казарм и требовали больше не показываться.

*

Во второй половине июля в ля-Куртин приехал из Петрограда другой представитель Временного правительства по фамилии Рапп. Ко дню встречи с ним вся дивизия почистилась, привела в порядок амуницию и оружие. Солдаты постриглись и побрились, надели суконные брюки и гимнастерки, начистили сапоги.

В день смотра по сигналу горниста роты вышли на плац, отбивая чеканный шаг.

Офицеры в части не явились, за исключением командира минометчиков капитана Савицкого. Роты вышли под командой преимущественно председателей ротных комитетов. Мне, следовательно, пришлось командовать первой ротой второго полка.

Рапп оказался аккуратным и приехал на собрание в назначенный час. За несколько минут до него пришли офицеры во главе с генералом Лохвицким. Они построились возле трибуны.

Рапп, сопровождаемый генералом Занкевичем, принял рапорт Лохвицкого и, поздоровавшись с солдатами, прошел по фронту дивизии. Стройные ряды шестнадцати тысяч отборных рослых солдат представляли красивую картину. На плацу стояла мертвая тишина. Солдаты старались держать себя примерно. Большинство почему-то было уверено, что Рапп приехал специально для того, чтобы отправить войска в Россию.

Новый посланец Временного правительства был лет пятидесяти, с седеющими волосами и небольшой бородкой, высокого роста и очень худой. Одет был в поношенный серый костюм, на голове – кепка.

Не успел Рапп с трибуны сказать несколько фраз, как по солдатским рядам побежал легкий шумок разочарования. К удивлению своему солдаты услышали те же слова, что говорил им первый представитель.

– И если вы не хотите воевать на французском фронте,– заявил Рапп, – то это равносильно тому, что вы вообще не хотите драться против общего врага. Эго бунт, и с такими частями Временное правительство поступит как с изменниками родине, то есть обезоружит и пошлет на принудительные работы, как недостойных носить оружие и звание революционного солдата…

Солдаты молчали. Из шести выступавших только один Балтайс поддержал Раппа. Остальные пятеро требовали немедленной отправки в Россию.

Степан Коваль и на этот раз допытывался, почему докладчик не сказал солдатам, из кого состоит Временное правительство из помещиков и капиталистов или из рабочих и крестьян, почему он, Рапп, молчит о Ленине.

Когда говорил последний оратор, к трибуне подошел высокий красивый унтер-офицер и попросил слова. Это был Глоба. Он произнес большую речь, уничтожившую все доводы Раппа. Заканчивая свое выступление, Глоба сказал:

– Мы ждали закона о немедленном отобрании земли у помещиков и о передаче ее в безвозмездное пользование трудовому крестьянству. Мы ждали немедленного прекращения войны. Но Временное правительство продолжает вести царскую политику и проповедует войну до победного конца. Мы воевать не будем, мы не хотим защищать интересы помещиков и капиталистов и их правительство! Довольно проливать кровь в угоду капиталистам!

– Правильно! Правильно! – крпчалп тысячи солдат. На плацу загремело «ура».

Когда шум стих, Глоба внес такое предложение: «Обязать представителя Временного правительства добиться от французского правительства немедленной отправки русских войск на родину; поручить господину Раппу от имени всей дивизии заявить французскому правительству, что русские войска категорически отказываются итти на фронт, и заявить также, что оружие, залитое нашей кровью под Бремоном п Курси и окупленное смертью наших братьев в бою, мы не сдадим, а вернемся с ним в Россию».

Возгласы одобрения, аплодисменты, крики «ура» слились в продолжительный гул после того, как в напряженной тишине солдаты выслушали предложение Глобы.

Я был глубоко взволнован, и в первый момент у меня было горячее желание взойти на трибуну и бросить в лицо Раппу и офицерам: «Довольно издеваться над нами! Довольно считать нас серой скотиной!» Но, увидев, что Рапп снова поднялся на трибуну, я отказался от этой мысли, – мгновенно у меня зародился другой план действий.

– Господа солдаты! – послышался голос представителя, когда люди затихли. – Я уверен, что ни один человек не поверит словам, сказанным сейчас немецким шпионом, изменником родине и революции, уверен…

Я не выдержал и подал команду:

– Первая рота, смирно!

Рапп замолчал. Офицеры насторожились. Головы солдат всей дивизии повернулись в сторону первой роты.

– Напра-во! – продолжал я командовать. – Влево отделениями стройсь! На пле-чо! Равнение направо, шагом марш!..

Когда наша рота проходила с песней мимо трибуны, ошеломленные офицеры со злобой молча смотрели на нас. Солдаты, оставшиеся на месте, горячо хлопали в ладоши, подбрасывали вверх фуражки, крпчалп:

– Браво, браво! Молодцы!

Примеру первой роты последовала сначала вторая, потом третья п четвертая, за четвертой двинулась минометная команда, впереди которой ехал капитан Савицкий.

Через несколько минут на огромном плацу не осталось ни одного солдата.

На другой день во многих ротах состоялись собрания. Солдаты требовали отстранить Балтайса н вместо него утвердить председателем отрядного комитета Глобу, который всех поразил смелым выступлением против Временного правительства.

Рапп некоторое время оставался в лагере. Он устраивал собрания случайно встреченных солдат и уговаривал их раскаяться, пока не поздно. Люди вступали с ним в спор, настаивая на немедленной отправке домой.

Провалившись с обоими представителями Временного правительства, командование решило пойти на хитрость. Опираясь на подпрапорщиков, фельдфебелей и переодетых в солдатские шинели офицеров, приехавших в этот момент из России, оно всячески стремилось взять в руки непокорных солдат.

Переодетым офицерам было дано задание войти в доверие солдатской массы и добиться своего избрания в ротные, полковые и даже в отрядный комитеты. Куртинцы на удочку не шли. Они тщательно обсуждали и прощупывали каждую кандидатуру в члены комитета. Решено было не выбирать ни одного человека из тех солдат, которые прибыли в наши части после бремонского боя, как новое пополнение. Наша первая рота стала еще более популярной и авторитетной. Меня выбрали членом полкового комитета.

2

Через несколько дней после отъезда Раппа приехал в ля– Куртин генерал Занкевич. Отрядный комитет получил от него распоряжение собрать на плац всю дивизию, чтобы выслушать важный и срочный приказ Временного правительства.

Когда полки собрались, Балтайс подал команду «смирно», и Занкевич поднялся на трибуну.

– Солдаты! – начал он. – Сегодня мною получен приказ за подписью главковерха Александра Федоровича Керенского. Временное правительство приказывает всем штаб– и обер– офицерам, всему низшему командному составу и всем солдатам безоговорочно подчиняться всем моим распоряжениям, как представителя русских войск во Франции. Все офицеры и солдаты, которые выполнят мои распоряжения, будут считаться верными Временному правительству. Все остальные признаются бунтовщиками и изменниками. На основании этого приказа я предлагаю: в двадцать четыре часа всем войскам, верным Временному правительству, оставить лагерь ля-Куртин и выступить во вновь назначенный для русских лагерь Фельтен, в двадцати километрах от ля-Куртина.'Все, кто после указанного срока останется в ля-Куртине, будут объявлены вне закона. Никаких разговоров по этому приказу я открывать не разрешаю. В вашем распоряжении двадцать четыре часа, и каждому предоставляется право самостоятельно решить: или подчиниться приказу главковерха или остаться здесь. Командиры отвечают за вывод своих частей.

Занкевич сошел с трибуны, сел в машину и уехал.

Был уже поздний час, солдаты хотели тут же обсудить создавшееся положение. Балтайс однако предложил расходиться, и роты двинулись в казармы.

Всю ночь в офицерском собрании шло совещание генерала Занкевича с офицерами и командиром дивизии Лохвицким.

Не спали и мы: во всех ротах и командах происходили общие собрания. Заседание отрядного комитета продолжалось до самого утра. Одна часть комитета, возглавляемая Балтайсом, настаивала на подчинении генералу Занкевичу и на выводе войск в назначенный срок в Фельтен. Другая же часть, с Глобой во главе, твердо стояла на том, чтобы не подчиняться приказу. Когда вопрос был поставлен на голосование, большинство приняло второе предложение. Сторонники Балтайса тотчас же покинули заседание комитета.

Солдаты волновались больше, чем когда-либо. Малодушные изъявляли желание итти в Фельтен и уговаривали товарищей и земляков последовать их примеру. Подавляющее большинство было решительно против оставления ля-Куртина.

Первыми в Фельтен уехали офицеры со своими денщиками и вестовыми. За ними потянулись подпрапорщики и фельдфебели, потом писаря из штабов, нестроевые команды.

Всего из шестнадцати тысяч войск, расположенных в ляКуртине, перекочевало в Фельтен около четырех тысяч человек. Из пятого п шестого полков третьей бригады ушло около трех тысяч, остальные – из первого и второго полков первой бригады.

В ля-Куртине остались отборные бойцы, не раз нюхавшие порох.Среди них были минометчики во главе с капитаном Савицким, который категорически отказался подчиниться приказу Временного правительства.

На третью ночь в Фельтен ушли председатель отрядного комитета Балтайс и с ним несколько его единомышленников. После ухода Балтайса председателем комитета был избран Глоба.

Пять человек пз первой роты второго полка былп направлены в Фельтен с определенным заданием: организовать там наблюдение за действиями начальства и установить постоянную связь с ля-Куртином. Главную роль в этом деле играл рядовой третьего взвода Василий Краснов.

Из младших командиров в ля-Куртине остался только подпрапорщик третьей роты второго полка. Солдаты его уважали. За время пути во Францию и в период пребывания здесь он никого не наказал напрасно, а мордобойством вообще не занимался.

Опираясь на свой авторитет, подпрапорщик стремился воздействовать на солдат своей роты п всех их вывести в Фельтен.

У меня в этой роте были товарищи и земляки. Полковой комитет поручил мне выступить на ротном собрании и расстроить план подпрапорщика. Эго удалось мне сделать с помощью товарищей, и подпрапорщик ушел в Фельтен, уведя с собою всего лишь человек десять.

*

Когда уход пз ля-Куртина в Фельтен прекратился, отрядный комитет созвал общее собрание. На этом собрании был объявлен приказ комитета, предлагавший всем ротам и командам немедленно приступить к занятиям. Руководство ими было возложено на ротные комитеты, взводных и отделенных унтер– офицеров. Был выработан месячный план, в котором указывалось, в какие часы делать подъем рот и команд, когда выходить в поле, кончать учения, производить общую вечернюю поверку, сколько часов затрачивать на занятия словесностью.

Приказом категорически запрещалось пьянство, хулиганство, а также ссоры с местным населением. Замеченных в краже отрядный комитет постановил предавать военно-революционному суду, который был организован в лагере. Суду предоставлялось право за кражу военного имущества или имущества местного населения, за дебош в населенных пунктах выносить приговор с применением высшей меры наказания– расстрела.

Приказ был одобрен и принят подавляющим большинством. Этим приказом комитет вводил в дпвпзпп твердую и разумную дисциплину.

На следующий день в семь часов утра все роты и команды в полном боевом снаряжении вышли в поле на тактические учения.

Как только начались занятия, сразу же прекратились всякие неполадки. Караулы стали добросовестно относиться к своим обязанностям, часовые на постах не спали, как это было раньше. Начальники караулов и дежурные по лагерю часто проверяли посты. Прекратились хищения военного имущества, пьянство, нелады с местным населением.

Французские рабочие и крестьяне стали чаще посещать наш лагерь и подолгу беседовали с солдатами. Из этих бесед французы узнали, что русские солдаты не подчиняются начальству не потому, что они якобы лодыри и хулиганы, а потому, что не желают продолжать войну и требуют возвращения домой, к мирному труду. Поняв истинный смысл требований русских, французы быстро сдружились с солдатами и часто присутствовали на собраниях в лагере, открыто выражая нам сочувствие.

Лагерь стал неузнаваем. В каждой казарме при входе стоял дневальный, хорошо н опрятно одетый. Внутри казармы в каждом взводе были дневальные, которые следили за чистотой и порядком в роте и за сохранностью винтовок, стоявших в пирамидах.

В ля-Куртин начали приезжать представители рабочих организаций крупных заводов и фабрик. Они хотели собственными глазами убедиться в том, что русские войска, оставшись без командования, сумели наладить порядок и дисциплину в своих частях.

Приезжавшие рабочие немало удивлялись чистоте и порядку как на улицах лагеря, так и внутри казарм. Их поражала твердая товарищеская дисциплина в войсках. Все распоряжения отрядного, полковых п ротных комитетов, а также приказания взводных и отделенных унтер-офицеров выполнялись солдатами быстро и безоговорочно. Теперь уже не впдно было в местечке праздношатающихся русских солдат, как это наблюдалось раньше. В кино и театр ходили ротами, поочередно, в полном порядке.

Нашлись любители искусства, организовали свой театр. Ежедневно ставили спектакли. Солдаты охотно посещали их. Вскоре были созданы музыкальный и хоровой кружки. На сцене часто можно было видеть русские и украинские пляски.

Время шло. Ля-Куртин жил своей жизнью, а Фельтен – своей. Там все было наоборот: несмотря на то, что на четыре тысячи сборных солдат приходилось пятьсот-шестьсот офицеров, занятия не|производились, от безделья люди пьянствовали, играли в карты. Солдаты-фронтовики, узнав о порядках в ля– Куртине, потянулись обратно к нам. Мы встречали их с радостью, без упрека. Некоторые куртинцы, продолжавшие колебаться, с приходом фельтенцев перестали думать об уходе из лагеря.

Часто приезжали к нам французские фронтовики, обычно те, кто получил отпуск. Они также считали своим долгом побывать в ля-Куртине и посмотреть, как живут русские солдаты без начальства. Нередко фронтовики посещали нас целыми группами. Они проводили с нами по нескольку дней, присутствовали на наших занятиях, на собраниях, осматривали казармы. Обо всем виденном они по возвращении на фронт рассказывали своим товарищам. Куртинский «скверный душок» распространился по всему фронту. В некоторых французских частях происходили восстания, солдаты отказывались итти на передовые позиции. Восставших разоружали и пачками ссылали на разные острова Средиземного моря и в другие места.

Французское командование требовало от русского убрать «бунтовщиков» в Россию или укротить их на месте. Генерал Занкевич продолжал слать в Петроград телеграмму за телеграммой, запрашивая Керенского, как быть с «куртинской республикой». Главковерх молчал. Очевидно, он боялся перебрасывать куртинцев в Россию, где и без того изо дня в день росло число недовольных буржуазно-помещичьим Временным правительством.

Не получая ответа из Петрограда, Занкевич метался из стороны в сторону: то плакался во французском военном министерстве, то заседал в Фельтене с офицерами, ломая голову над вопросом, как преодолеть упорство «несознательных» куртинских солдат. Но дело вперед не двинулось ни на шаг: куртинцы держались стойко.

*

Наконец командование пошло на хитрость. За подписью полковника Котовича, который временно исполнял обязанности командира первого полка, нами был получен приказ объединиться с фельтенцами и выработать общий план дальнейшего пребывания русских войск во Франции. Отрядный комитет послал делегацию для предварительных переговоров. Котович предложил созвать общее собрание в Фельтене, куда все должны явиться без орз'жия. На собрании по его мнению можно будет договориться обо всем окончательно. Наша делегация согласилась с этим предложением.

Накануне общего собрания отрядный комитет провел совещание совместно с представителями полковых и ротных комитетов. Было решено: предложение Котовнча принять, но на всякий случай оставить в ля-Куртине третью часть войск для охраны лагеря и оружия, а на дорогах, ведущих к лагерю, выставить сторожевые заставы и посты из надежных, проверенных людей.

В заставы были назначены пулеметчики, , гранатометчики и снайперы. Снайперам нашей первой роты, под командой унтер– офицера Оченина, было поручено охранять дорогу из ля– Куртина в Курно. В лагере был также оставлен член отрядного комитета старший унтер-офицер Симонов, на котором лежала ответственность за поддержание порядка. К Симонову было прикомандировано несколько самокатчиков (мотоциклистов) для связи с войсками, ушедшими в Фельтен, со сторожевыми заставами и постами.

В назначенный день рано утром около восьми тысяч куртинцев выступили из лагеря.

Шоссейная дорога, ведущая в Фельтен, проходила лесом. Отряд шел по всем правилам военного похода. По обеим сторонам дороги, а также впереди и сзади отряда двигалось сторожевое охранение, которое в свою очередь выслало вперед и в стороны дозоры и секреты. Такая предосторожность была принята потому, что куртинцы не доверяли фельтенскому начальству, ожидая от него всякой пакости.

Пройдя двенадцать километров, отряд остановился на привал. Солдаты сторожевого охранения привели в отрядный комитет девять фельтенцев с двумя легкими пулеметами системы Льюис. Фельтенцы были обнаружены в засаде в лесу,недалеко от шоссейной дороги.

Вскоре сторожевое охранение правого фланга задержало вторую группу фельтенцев с двумя пулеметами; потом была захвачена третья засада. Солдаты поняли, что их подло обманули и хотят загнать в ловушку.

Недалеко от места встречи с фельтенцамн охранение натолкнулось на три пулемета, скрытые густой листвой. Фельтенцев обнаружили наши военно-санитарные собаки.

Из рассказов задержанных солдат мы узнали, что полковник Котович другой дорогой выслал в ля-Куртин несколько грузовых автомашин с пулеметами, рассчитывая обезоружить оставшихся в лагере людей.

Руководители отряда не растерялись. Глоба немедленно написал Симонову распоряжение и отправил с самокатчиками в ля-Куртин. Симонов тут же выслал нам винтовки и легкие пулеметы. Весь лагерь был поднят на ноги. Вскоре лучшие лошади, запряженные в военные повозки, мчались по дороге к Фельтену. Вместе с тем Симонов усилил охрану лагеря.

В нескольких местах были выставлены приготовленные к бою пулеметы.

И действительно, недалеко от ля-Куртнна показались грузовые автомашины, которые средним ходом осторожно приближались к лагерю. В каждой машине рядом с шофером сидел офицер с биноклем в руках, внимательно осматривая местность.

Ля-куртинские пулеметчики ждали «гостей» с большим нетерпением, и как только первая автомашина фельтенцев вошла в зону пулеметного обстрела, наши открыли по ней огонь. Машина повернула назад и быстро исчезла. Шедшие по другим дорогам автомашины, услышав пулеметные выстрелы, приблизиться к ля-Куртину не решились и также удрали.

*

Когда прибывшие из ля-Куртина пулеметы были расставлены на указанных местах, а винтовки розданы солдатам, Глоба запросил сторожевое охранение, как обстоит дело с охраной отряда.

Выяснилось, что куртинцы заняли очень хорошие позиции. Пулеметы были установлены на всех возвышенностях и держали под угрозой всю окружающую местность.