Текст книги "Орден святых ищеек"

Автор книги: Павел Данилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Павел Данилов
Орден святых ищеек

Глава 1

Реактор атомного дирижабля остановился. В один миг прекратились все ядерные реакции, словно отчаявшийся командир запустил режим самоуничтожения, боясь попасть в плен к врагу. Но капитан Хим сидел с приоткрытым ртом и изумленно глядел на приборную панель. Наполовину скуренная сигара выпала из зубов и продолжала дымиться на полу.

– Четыре, три, два, один, – сиплым шепотом посчитал помощник капитана мастер Сми́бдорт.

Ни пожара, ни резкого скачка мощности не произошло, дирижабль «Незримый» просто потерял тягу, отдавшись на милость морским ветрам.

– Какого ша́за творится?! – вскакивая, проорал капитан. Не дождавшись смерти в течение пяти секунд, он моментально вернул себе привычное агрессивное самообладание. – А, Смиб?

Смибдорт надавил на рычаг, включая динамики по всему дирижаблю.

– Ремонтная бригада, атомогенетик, инженер…

– Каждый сраный умник! Бегом к реактору! – перебил его капитан.

– Приборы показывают, что ядерные реакции прекращены, – спокойным голосом продолжал вещать мастер Смибдорт.

– Не хотите отрабатывать деньги Хора, подумайте о своих паршивых задницах! – рявкнул Хим, подобрал с пола еще тлеющую сигару и крепко затянулся. Плевал он на советчиков, что велят набирать дым только в рот. Полумеры он не любил. Курить, так чтоб пронимало до печенки.

– Медленно теряем высоту, нагнетатели остались без питания, – сообщил Смибдорт и отпустил рычаг вещания. – Пойду тоже посмотрю.

– Мастер, вы опережаете мои приказы, – хмыкнул капитан. – Попробую удержать нас в воздухе подольше. Ветер ни к шазу.

Смибдорт кратко кивнул и вышел из рубки. Из-за двухметрового роста он комфортно себя чувствовал только там, по остальному дирижаблю приходилось передвигаться полусогнутым. Сверхпрочный, легкий, не пропускающий радиацию и чудовищно дорогой ковмарил, из которого был сделан дирижабль, диктовал свои условия при проектировании машины. Зеленовато-белый, отталкивающий все виды красок, он соединялся только ковмари́ловыми болтами, словно брезговал прикасаться к другим веществам. Смибдорт ненавидел этот цвет плесени, но он был мастером, потому относился к своей ненависти доброжелательно, в тайне радуясь, что в копилке его души остались иррациональные чувства.

Послышался топот, умники, как и было приказано, бежали. Хотя даже самый недалекий матрос сейчас должен был понимать: они которую минуту живут взаймы. Смибдорт прислушался к себе, страха не было совсем, никакой паники или желания объявить подготовку к всеобщей эвакуации.

Сбросить ядерный реактор в океан – такого не было даже в мыслях. Хор тысячи голосов, сколько бы правители федерации не грызлись между собой, подобного не простит. В этом вопросе полифония обеспечена. Смибдорт вспомнил писклявый голос самого болтливого и безвластного вещателя, тысяча первого участника Хора: «Технологию могут подобрать агенты Властителя или ищейки из Ордена по частному заказу». Мастер мысленно ответил: «Реактор лежит под трехкилометровой толщей воды, и даже мы не знаем координаты». «Плевать! Неоправданный риск!» Смибдорт изобразил на лице усмешку: он знал – так и будет.

Мастер вошел в приборную зону реактора, атомогенетик А́льред с унылым посвистыванием двигал разноцветные рычажки. Смибдорт узнал его по извечной сетчатой накидке из ковмари́ла, но даже закрой он глаза, все равно угадал бы атомогенетика – столь минорную мелодию на судне мог выдать только Альред.

Ядовито-красные, ярко-синие, спокойно-желтые рычаги десятками торчали из полукруглой приборной панели. «Сам шаз не разберется!» – обычно ворчал капитан Хим. А сам – разбирался.

– Я и без выкриков Хима почувствовал остановку сердца, – оглянувшись через плечо, сообщил Альред. – Даже не остановку, а как будто наш дирижабль превратился в воздушный шарик. На все возбудители реактор не реагирует, будто его законсервировали.

– Могли это сделать твои… коллеги? На расстоянии? – спросил Смибдорт, хотя заранее знал ответ. Остановить ядерный реактор, установленный на «Незримом», главном дирижабле военных сил Хора, под силу разве что объединению из тысячи атомогенетиков. А столько может не найтись и на всей планете. Уникальные люди, атомогенетики, во время транса могут управлять, корректировать, запускать и останавливать ядерные реакции. Когда-то Смибдорт мечтал стать и мастером, и атомогенетиком, и святой ищейкой, а потом стал мастером и прекратил мечтать вообще о чем-либо.

Альред качнул головой. Даже выдавил из себя усмешку. Если сильнейший атомогенетик Миллиона в чем-то был уверен, то он – улыбался.

Открылась вторая по толщине дверь на дирижабле. Вошли трое в ковмариловых доспехах поверх теплоизоляционного скафандра, только глаза блестят через мелкую сеточку, да слышится тяжелое дыхание. По уставу в приборный зал ремонтная бригада должна входить в полной экипировке, вдруг там есть пробоины. Чтобы не быть убитыми ни радиацией, ни температурой. Сейчас становилось холоднее, темнее, душнее. Инфракрасные отопители отключились, экономя энергию аккумуляторов, принудительная вентиляция, ожидая либо команды капитана, либо датчиков загрязнения, взяла с них пример. Аргоновые лампы работали в полсилы.

Следом вхромал главный инженер в мешковатой, растянутой на локтях и животе бежевой тунике. По-детски помахал всем ладошкой и без всяких средств защиты направился к самой толстой и мощной двери на дирижабле, ведущую в смотровую окружность реактора.

– Какого шаза там чинить? – буркнул ремонтник из-под шлема.

На тупой вопрос никто не ответил. Инженер пошел по кругу, осматривая реактор и на ходу отдавая приказания спустившейся почти в самое сердце реактора ремонтной бригаде: тут подергайте, тут пните, туда загляните.

Теплоносители забрали всю энергию остывающего реактора, потому хлопковая туника инженера была лучшей одеждой для осмотра. Все остальные нещадно потели.

– Вся механика работает, – сообщил он через динамики всему кораблю, хотя должен был докладывать только капитану, – и топлива полно. А реактору как будто – полный ипце́д, уснул дракоша.

«Все знают, что мы над океаном, приближается шторм, от которого мы пытались улететь. Он позвал на судно панику», – рассудил и даже немного осудил Смибдорт. Мастер и без приборов чувствовал, как медленно, но неуклонно возрастает атмосферное давление – «Незримый» терял высоту. И как едва уловимо поменял оттенок ковмарил, перестав захватывать и нейтрализовать радиационное излучение.

– Попробуешь запустить? – спросил он Альреда.

– Помоги войти в транс.

Дирижабль клюнул носом, потом качнулся в сторону, задрал нос, один из ремонтников не устоял на ногах. Это капитан Хим пытался подстроиться под ветер и сохранить высоту? Или же шторм уже начал смертельную игру с человеческой машиной? Эластичные тросы гасили колебания корзины, разбивая их на вибрации, жесткий ковмарил, наоборот, передавал каждый толчок, сбивая людей с ног, ударяя о стенки кают и коридоров. Главный инженер упал на приборную панель, неловко вывернув руку, раздался хруст, вскрик, затем дирижабль снова тряхнуло, и на тунике, под визг на одной ноте, разрослось кровавое пятно. Увидев оголенную кость и порванные сухожилия, инженер потерял сознание.

– Мне нужно войти в транс! – напомнил Альред. – В таком шуме даже с тобой это будет сложно.

– Наложите жгут! – приказал Смибдорт ремонтникам. – И не сломайте ему шею, пока несете в медотсек. Как очнется, пусть сразу идет в капитанскую рубку.

Смибдорт сел напротив Альреда, тоже пристегнулся и, почти упершись лбом в лоб, посмотрел в глаза. Атомогенетик смотрел, не мигая, на серо-зеленую радужку, мастер начал двигать глазными яблоками из стороны в сторону, монотонно считать, наполнил мозг белым шумом, не давая пробиться ни единой мысли.

– Всем надеть утепленные спасжилеты! Взять недельный экстренный паек! – проорал капитан. – Облегчить экипировку! Весь ипцедский хлам – за борт!

– Голос Хима мертвого разбудит, выключи здесь динамики, – усмехнулся Альред.

Смибдорт почувствовал, как дирижабль сделал несколько скачков вверх – не иначе из грузового отсека сбросили тяжелые сухопутные машины. Значит, у них было еще немного времени. До этого не было совсем.

Помогая атомогенетикам войти в транс, мастера отдавали им часть своей силы и получали, как вознаграждение, роль стороннего наблюдателя в ядерном мире.

Это не было похоже на первый залп горящих стрел на поле средневекового боя, когда вылетают первые нейтроны. Это не было похоже на современную террор-войну на уничтожение, когда запустилась цепная реакция. Это не было похоже на грызущуюся свору собак с единственной сучкой с эструсом, когда в ядерное топливо прилетает возбудитель. Это было похоже на притон с седативными наркотиками, словно все втянули дым э́жроха. Они потенциально могли жить как прежде, но не хотели и не будут, внутри уже что-то «сломалось».

У Смибдорта разболелась голова, давно такого не было. Альред пытался расшевелить, запустить ядерный мир, промелькнуло что-то вроде искры, почувствовалось движение… безуспешно, частицы сбежали, чтобы их не трогали. Атомогенетик сделал несколько движений, выходя из транса.

По щекам обоих мужчин, от перенапряжения, текли слезы.

– Это не передать, не понимаю…, словно они устали взаимодействовать, словно у них депрессия… шаз знает что! – Альред был вне себя.

– Как остывшие звезды, – глухо сказал мастер. – Пойдем к Химу.

В капитанской рубке было не продохнуть. Один огрызок сигары дымился на полу, половина зажженной второй лежала возле показаний состояния оболочки дирижабля, третья чадила в зубах Хима. В минуты крайнего напряжения он часто прикуривал новую сигару, забыв о том, что где-то рядом лежит ее дымящаяся сестра.

Пепел снова напомнил Смибдорту об увиденном в микромире. Новое направление? Новая проблема? Депрессия микрочастиц? И сколько прошло времени, раз Хим успел столько скурить, а на стуле сидел главный инженер, пристегнутый двумя ремнями поверх спасжилета и белой накидки. Рука была загипсована и прижата к груди.

– Что с распорками внутри главного баллона?! – рявкнул Хим.

– Давление оболочки критическое, выше тестируемого, и в два раза выше рекомендованного, – занудил бледный инженер, лишившись от перелома и румянца и бежевой туники, которая так раздражала капитана.

– Шаз ипцедский! Сколько у нас времени?! Как уменьшить нагрузку?! Или ты тут сдохнуть решил? А выживем, до могильной плиты не расплатимся с Хором.

– Особенно вы, – спокойным голосом обратился к инженеру Смибдорт, – вы ведь официально не военный. Своих псов Хор как-нибудь простит.

Глаза инженера лихорадочно блеснули, к щекам вернулся румянец – мотивационная речь подействовала.

– Рад с вами служить, мастер Смиб, – нашел время сказать капитан. – Не вышло?

Ответил Альред:

– У «Незримого» больше нет реактора, стал балластом.

– Который нельзя сбрасывать, – проворчал Хим.

– Разве корзина удержится на плаву с реакторным отсеком?

– Должна.

– В спокойной воде, – прошептал мастер, но даже за свистом ветра его услышали все присутствующие.

Капитанская рубка – герметичная капсула внутри дирижабля, сама по себе была с высокой положительной плавучестью. Также «Незримый» без предварительного сброса матросов-швартовщиков мог использовать для посадки озера и спокойные полноводные реки. Но что будет, если придется отстегнуть оболочку, наполненную сотней нагнетателей и газовых мешков? Или же попробовать потягаться со штормом вместе с нею? Этого не мог просчитать инженер, и не мог проинтуичить мастер. А на учениях такие маловероятные и, самое главное, пораженческие ситуации даже не рассматривались.

Хим отключил три четверти нагнетателей, пытаясь балансировать между возможностью покинуть зону шторма и экономией крупиц энергии в аккумуляторах.

– Матросы-швартовщики все целы? – надавив на рычаг связи, спросил капитан.

– Да, – ответил командир квартета.

– Нужно перераспределить газовые мешки внутри оболочки, половину – в носовую часть, а в хвостовую бросьте десяток неработающих нагнетателей, для веса и жесткости, – приказал Хим. – Быстро! Быстро!

– Слушаюсь!

– Если сможем держать задницу к ветру, а нос хоть немного приподнимется…

– Если бы не шторм, – вздохнул инженер, не прекращая высчитывать угол основного направления ветра, сравнивая скорости вращения всех флюгеров.

– Если бы реактор не отключился, – в тон ему пробурчал Альред.

– Отключился? Или диверсия? – прищурился капитан и выпустил практически непрозрачный шар дыма. – Я не мастер, но нутром чую, будто его кто-то отключил.

– Там творится что-то невообразимое, – покачал головой Альред, – вряд ли такая технология вообще вписывается в…

– «Незримый» тоже не ядерный трехколесник, который может себя позволить каждая вторая семья Миллиона! – перебил его Хим и плюнул на пол табаком – мундштуком он не пользовался.

Не будь ситуация смертельной для техники и экипажа, Смибдорт поспорил бы с капитаном. Трехколесники – транспорт с необслуживаемым микрореактором, топливно рассчитанным на пятьсот мотодней. Но у каждой третьей семьи он давным-давно отмотал больше тысячи мотодней, проехав «вокруг планеты» с десяток раз. С опасным, заправленным подпольно реактором, который запаивали непонятными материалами – дорогой ковмарил оттуда обычно вытаскивали. Именно такой первый транспорт приобретали осчастливленные бедняки, и возили на нем своих детей. Да, так получалось дешевле и комфортнее, чем на общественном. Но это всегда была лотерея, где главный выигрыш не умереть от лучевой болезни.

– Если б отключили, значит, можно было б и включить, – попробовал сумничать инженер.

– Сломали! Пусть будет сломали! – вызверился на него Хим. – Что с ветром? Что с оболочкой? Нос поднимается?

– Пока нет.

– Матросы! Вы внутри баллона?

Ответа не было, как и связи в целом.

– Ипцед, – выругался Хим, – антенна для связи с Хором тоже не работает.

Хотел взять новую сигару, но коробка оказалась пуста. И повторил еще более расстроено:

– Ипцед.

Снова отвел рычаг.

– Медотсек, что у вас? И живо ко мне матроса!

– Трое с переломами рук, но продолжают выполнять обязанности, двое с сильным сотрясением, один – погибший, водитель бронетехники, не вовремя решил перекусить.

– Прискорбно. Всем за работу, и пристегнуться ко всему чему можно! Нужно спасти «Незримый»! Чтобы попрощаться с погибшим и быть достойными чести, которую нам оказал Хор тысячи голосов. Не лишайте свою страну, великий Миллион, лучшей боевой машины!

– На всех дирижаблях, на которых я работал, были резиновые поручни, – заметил инженер, когда на пороге появился матрос с разбитой бровью. Левый глаз заливала кровь.

– Умно, – буркнул тот.

Капитан швырнул ему магнитный ключ.

– Живо принеси из моей каюты самую большую коробку сигар! Я без них думать не могу! Вернешься, мастер тебя перевяжет.

– Слушаюсь.

– Слишком сильный ветер, – произнес Смибдорт, почувствовав, как внутри проснулся инстинкт самосохранения, – а газовые мешки скоро перестанут поддерживать каркас. Надо снижаться.

– Смиб, по-моему, в шторм даже у парусной лодки больше шансов. Нет.

– Если кто-то нарочно сломал реактор, – с печальной улыбкой возвестил атомогенетик, – то лучшего момента не найти.

На пороге появился матрос с коробкой сигар, кровь покрыла всю щеку и заливалась за воротник.

– Наконец-то! – воскликнул Хим, но с кресла не встал, поманил к себе подчиненного. – Что с высотой?

– Нос приподнялся, – обрадовался инженер, – стабилизировалась! Даже понемногу набираем!

В следующую секунду каркас главного баллона лопнул и пробил оболочку. Дирижабль ухнул вниз, матрос с коробкой сигар подскочил вверх и, несмотря на самый высокий потолок на судне, размозжил об него голову, превратив ее из котелка в тазик с переливающимися через верх мозгами. Инженер снова потерял сознание – счастливчик.

Хим выхватил коробку, добытую ценой жизни матроса, и оттолкнул тело. Включив герметизацию капитанской рубки, он приготовился ее отстыковывать.

– Оболочка хоть немного парашютит?! – рыкнул он.

– Процентов тридцать скорости точно гасит, – с закрытыми глазами глухим шепотом, который разносился на десятки метров, ответил Смибдорт.

Альред вытер с губ блевотину.

– Раз, два, три, – медленно посчитал Хим. – Отстыковываю.

Капсула капитанской рубки ударилась о край корзины и завертелась. Летала рвота атомогенетика, летали кровь и мозги матроса, летало тело самого матроса, угрожая в любой миг убить еще одного члена экипажа. Неестественно шаталась голова инженера, подсказывая, что вряд ли он снова очнется. Смибдорт, Хим и Альред сидели с ногами на креслах, засунув голову между колен и закрыв затылок ладонями – они ждали удара.

Хотя мастер уже несколько минут пытался спасти экипаж.

Одного матроса-швартовщика через прореху выкинуло в океан, другого разрезала пополам спружинившая во время разлома конструкция. Куски тела разлетелись, заливая все вокруг густой черной кровью. Еще двое пытались найти среди трепыхающихся складок и неверного света налобных фонарей с люминесцентными кристаллами люк в корзину, в панике не понимая, что от удара об воду их ждет неминуемая смерть, и лучше затаиться среди мягких и плавучих газовых мешков. Эта ясная мысль пришла как озарение им обоим одновременно, и они кое-как, помогая друг другу, цепляясь за куски оболочки, проползли в носовую часть.

Корзина летела без вращения. После отстыковки реактора и капитанской капсулы, вес сильно уменьшился, и даже рваная оболочка с мешками и зарывшимися среди них двумя матросами неплохо доигрывала свою последнюю драматическую роль – гигантского полураскрытого парашюта.

Люди, находившиеся в медотсеке – бесполезны. Шокированные, вжавшиеся в кровати и кресла – тоже. Но были и те, кто так сильно хотел жить, что это могло сработать. Они готовы были рискнуть. Ремонтная бригада. В гигантских спасательных жилетах поверх ковмариловых доспехов, они выглядели как карикатуры на младенцев, которых одела неопытная мать на прогулку в первый зимний день. Смибдорт думал. Смибдорт… внушал.

– Рухнем в океан, и рваный баллон может нас перевернуть! – возбужденно проговорил первый ремонтник.

– Если не отстегнем, всем ипцед, – согласился второй.

– Да-да, я тоже об этом только что подумал! – сказал третий, обычно самый медлительный, и оттого радостный, что поспел за товарищами. – Надо уже начинать срезать и отстегивать.

– В баллоне могли остаться живые швартовщики, – напомнил первый.

– Оставим пару строп в носовой части корзины, дадим им шанс.

– Но если начнет тянуть на дно…

– Ясное дело.

Словно альпинисты на особо опасном участке, ремонтники перецепляли карабины страховочных поясов через каждые несколько шагов. Двое с ножами-резаками из орденского металла вышли на правую внешнюю палубу дирижабля, третий, с атомным ножом, собирался резать стропы на левой.

Темно-синие, почти черные воды приближались не так медленно, как хотелось бы. Волны накатывали друг на друга, схлестывались в невообразимом поединке, появлялись водовороты и клинья, а белая пена, словно кровь океана, брызгала во все стороны.

Атомный нож работал как надо, резал прочные стропы почти без напряжения. По сравнению с главным реактором, реакции внутри ножа были комариным писком на фоне грохота тысячи копыт несущегося табуна лошадей. Но Альред «услышал» его, почувствовал, как пристальный взгляд из далекого окна. Ядерный мир жив, и атомогенетик, падая с огромной высоты, с зажатой меж коленами головой, без знания, останется ли он жив в ближайшие минуты и секунды, расплылся в счастливой улыбке впервые за несколько лет.

За миг до падения двое ремонтников срубили последнюю стропу с задней части корзины и распластались на палубе, третий лежал в носовой части и напряженно ждал. Еще никогда, даже когда приходилось чинить судна во время боя, он не чувствовал такого груза ответственности. Он мог погубить всех: и швартовщиков, и экипаж в корзине, а мог и спасти. Он молился, чтобы не пришлось выбирать.

– Скорее, скорее на корзину! – завопил швартовщик, только почувствовал удар об воду.

На всякий случай он поволочил за собой газовый мешок. Второй матрос приземлился не столь удачно, но в сознании остался. Они должны были спастись.

У Смибдорта потекла кровь из десен, но он так же, как и Альред – улыбнулся. Только ощущение, что он сделал чуть больше, чем мог и должен, еще способно было принести мастеру хотя бы призрак радости.

Через три с половиной секунды после слова Хима: «Отстыковываю», высокая волна приняла их на свой гребень, затем окунула под воду, лизнула и отпустила.

– Легко отделались, – прогромыхал Хим.

– Не они, – кивнув на бездыханного инженера, рядом с которым лежало тело матроса, сказал Смибдорт. – Отстегиваться не рекомендую.

– Надо было еще кого-то позвать в рубку, – то ли спросил, то ли осудил атомогенетик.

– В корзине много жратвы, – вздохнул капитан, – а у нас только пайки да вода, которую надо шаз знает как экономить.

– Они обречены, – как всегда пессимистично заявил Альред. Спасибо, что не улыбнулся.

– Нет, если сможем вызвать помощь. До ближайшей базы километров триста, даже на корабле за нами могут прийти в течение полусуток.

– Я бы на их месте сделал бы вид, что не получал сигнала, – сказал Альред.

– Который надо еще послать, антенна тоже не работает, – проворчал Хим, затем сощурившись по очереди посмотрел на мастера и атомогенетика. – И мы не скажем, что «Незримому» конец.

– Капитан Хим, раз вы уверены, что это диверсия, – начал Смидборт, – не разумнее предупредить об этом Хор тысячи голосов? И не наш ли это долг?

– Я считаю, что будет лучше, если я им это расскажу при личной встрече. Альред, приказываю вам вместе с мастером починить антенну и отправить призыв о помощи. И так, чтобы Орден тоже его мог услышать.

– Слушаюсь, – сказал атомогенетик, отстегнулся и на корточках, хватаясь руками за рычаги, сиденья и край стола перебрался на кресло рядом с панелью управления внешней антенной. – Как меня мутит. Я потому и не пошел в моряки…

Смибдорт тоже хотел отстегнуться и перебраться к Альреду, но инстинкт остановил пальцы на защелке. В этот момент капсулу, несмотря на тяжелый пол, трижды провернуло вокруг своей оси. Хим выронил сигару и она сильно обожгла мастеру щеку, Альреда снова вырвало. Со своим гигантским ростом мастер точно сплющил бы себе макушку.

– Ветер стихает, – разрядил обстановку капитан, – кажется, эта шазова волна дала толчок прочь от центра шторма. Надеюсь, повезет и экипажу.

– Мы истратили всё свое везение, – сказал Альред, пытаясь сделать передачу.

– Такого не может быть, – отрезал Смибдорт.

Атомная антенна не работала, точнее, не работал микрореактор. Ядерное топливо, нестабильные атомы просто не реагировали на энергию возбуждения, на бомбардировку частицами, на катализаторы. Будто отключилась сама возможность деления ядер, словно кто-то сломал «природу».

– На корзине кто-то использовал атомный нож, – сказал Альред, – значит, реакции возможны.

Альред начал покачиваться в такт волнам, Смибдорт взял его за плечи и постарался поймать такт, глядя в глаза и одновременно качая из стороны в сторону глазными яблоками. Хим отвернулся, он ничего не мог с собой поделать, все эти махинации выглядели для него как ритуалы умалишенных.

Частицы трепыхались внутри ядер, готовые испуститься, но чем-то сдерживаемые. Словно молодые разгоряченные псы, которым жестокий хозяин приказал «сидеть!» И нет сил противиться, хотя, что может быть проще, сорваться и сбежать? Альред, превратившийся в сгусток энергии с множеством щупалец, шевелил каждое ядро, словно пытался вытрясти монетку, не разбив детскую копилку. Несколько раз это удалось, но реакция не превращалась в цепную, а затухала. И он начал бить всеми щупальцами, сеять хаос, с которого все и начинается в природе. А сам – уменьшался.

Смибдорт почувствовал толчок и оказался в макромире – Альред выбросил его из транса, рассек невидимую энергетическую пуповину, а сам остался в глубоком сне.

Штаны атомогенетика намокли, глаза закатились, полностью превратившись в белки с сетью ярко-красных прожилок, затем, как при сильном отравлении, его начало рвать кровью и желчью. Даже мастер Смибдорт не мог до конца понять процессы, происходящие в организме атомогенетика, эту чудовищную и иррациональную связь биологического макромира с микромиром ядерным. Альред восстанавливал природные свойства веществ в маленьком пространстве ценой собственного умерщвления. И не позволил помочь.

Реактор антенны заработал.

Колебания тысяч корпускул понесли призыв о помощи на экстренных частотах Хора тысячи голосов и Ордена святых ищеек. Приспешники Властителя, по уверениям инженеров-шифровальщиков, должны были принять передачу как свод недешифрируемых помех.

Редкое хлюпающее дыхание атомогенетика прекратилось.

– Альред! – яростным, полным боли голоса проорал капитан. Он успел привязаться к этому унылому, невероятно надежному сослуживцу. Даже как-то раз подарил ему коробку сигар.

Но атомогенетик оставался мертв. Впервые уверенность подвела Альреда: голос Хима его не разбудил.