Текст книги "Фирма приключений"

Автор книги: Павел Багряк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Сердце Хартона как будто смягчилось от столь высокой оценки возможностей фирмы.

– Итак, господин Гард, – с прежней открытой приветливостью сказал он, – приключения бывают трех категорий: драматические, романтические и мистические. Например, падение самолета в океан, прелестная незнакомка в гостиничном номере и привидение…

– А нельзя ли, – перебил Гард, – познакомиться с незнакомкой в самолете, падающем в океан, а ночью, когда ты плывешь с ней в резиновой лодке, из воды лезут привидения?

– Можно! – радостно воскликнул старый вакх. – Все можно, если у вас есть деньги. Я понял наконец: вам нужно ассорти!

– Что?!

– Ассорти. Вы, очевидно, не очень внимательно прочитали проспект фирмы. Ассорти из приключений включает приключения всех трех категорий. Это стоит до тысячи кларков. Согласен, дорого. Но поверьте, комиссар, ассорти стоит этих денег! В этом случае список приключений не оговаривается заранее. Вы развлекаетесь до тех пор, пока сами в устной или письменной форме не говорите: «Хватит!» Если в течение недели клиент не скажет «хватит», деньги возвращаются. Но хочу честно предупредить: был лишь один-единственный случай, когда мы вернули деньги. Буквально на второй же день после ночевки в склепе у клиента случился нервный шок и он онемел. Мы же ничего не знали и возились с ним целую неделю. Потом судились, но деньги все же пришлось вернуть! Кстати, после этого случая мы и ввели в правила эту поправку: «хватит» можно сказать как в устной, так и в письменной форме. Поверьте, ассорти – это великолепно! Не было ни одной жалобы!

– Согласен, но мне бы не хотелось доводить дело до онемения и нервных шоков, – сказал Гард, который давно понял, что Хартон хитрее, чем он думает, и что вся эта милая болтовня и даже мнимая обида, которую этот старый вакх так неназойливо и тонко продемонстрировал, позволяют считать Хартона тертым калачом, да другого на его месте вряд ли бы держали. Продолжать игру дальше уже не имело смысла, и Гард сухо произнес: – Ладно, Хартон, довольно. Пощажу ваши нервы в обмен на то, что вы пощадите мои. Гляньте на список, вам известны поименованные в нем люди?

С этими словами Гард вынул из кармана белую карточку, на которой были напечатаны девятнадцать фамилий пропавших бесследно гангстеров.

– Ах, комиссар, комиссар! – Хартон откинулся в кресле и захохотал вдруг, запрокинув голову. – Так обмануть старика! А я-то думал… Вы не поверите, я ведь был уверен, что вам действительно нужно приключение. «Друг-романтик», как вам это нравится? Ведь я поверил, поверил! О, наивный, предлагал кинозвезду с веревочной лестницей! – Хартон опять заразительно расхохотался, показав фарфоровые зубы; вероятно, решил Гард, ему нужно какое-то время, чтобы прийти в себя и собраться с мыслями. Ну что ж, пусть собирается…

Комиссар молча смотрел на веселящегося вакха, и даже Хартону стало понятно, что Гард понимает, что он врет. Сразу оборвав смех, старик заговорил в том тоне, в каком только что произносил слова комиссар, решив, что сухость и строгость дадут понять комиссару, что его условия игры приняты. Пока Гард воображал, что изучает Хартона, Хартон сам изучал гостя, и этот финал с хохотом тоже разыгрывался с мастерством незаурядного актера.

– Только дела, одни дела интересуют таких людей, как вы, комиссар, – устало произнес Хартон с некоторым сочувствием в адрес Гарда, промокая при этом глаза белоснежным платком. Затем, грустно улыбнувшись, он медленно взял карточку с фамилиями, пробежал ее глазами, некоторое время молчал, что-то обдумывая и как бы вспоминая, и наконец произнес: – Трудно сказать, господин комиссар… Вот эту последнюю фамилию я вроде помню, Аль Почино… Да, конечно, помню. Этот малый купил себе приключение без гарантии и…

– Мне это уже известно.

Хартон вяло посмотрел на комиссара, как бы желая сказать, что и ему известно, что это известно Гарду, а затем так же вяло перевел глаза на карточку с фамилиями:

– Но ведь вы не знаете подробностей, господин Гард. Вы хотели бы знать, как погиб Аль Почино?

– Разумеется.

– Точно не помню, но что-то, связанное с морем… Это легко восстановить, если позволите. Вся документация…

– Документация пока не нужна, – сказал Гард. – Море так море. Концы в воду.

– Не понял? – произнес Хартон, склонив голову набок и приложив ладонь к уху, как бы давая этим понять, что он ослышался.

– Я говорю, Хартон, что сейчас меня больше интересуют остальные восемнадцать человек! – Гард твердо посмотрел в глаза вакха, которые из вялых мгновенно превратились в осмысленно-энергичные.

– О, это мы немедленно установим!

Хартон нажал кнопку и, едва «красная стрекоза» появилась в дверях, проговорил, протягивая ей карточку:

– Проверьте, мисс Паули, пользовались ли эти люди услугами нашей фирмы.

– И когда, – вставил Гард.

– И когда, – повторил Хартон. Затем добавил, предвосхитив слова комиссара: – И с каким результатом. Вам ясно?

«Стрекоза» кивнула, и дверь за ней закрылась.

Гард спросил:

– Сколько человек в год погибают с вашей помощью?

– Вот именно: всего лишь «с помощью», комиссар… Знаете, эта цифра сильно колеблется. В первый год существования фирмы – буквально единицы. Но мы не жалели денег на рекламу, сняли отличный документальный фильм, его показывали по многим программам ТВ. Помните, там есть кадры, когда человек гибнет в вулканической магме? Единственные в своем роде кадры…

– Тогда и начал атаку на вас этот врач?

– Коппи? Идиот. Завистник. Уверяю вас, люди, подобные этому, с позволения сказать, «врачу», погубят великую западную демократию. Свобода предпринимательства! Пока она существует, существуют все другие свободы, комиссар. Мир пресен. Мы окружены услужливыми машинами и механизмами. Человек стал человеком в результате борьбы за существование, в схватке со стихиями. Он должен был постоянно утверждать себя, именно так он рос. А сейчас?

– Ну, борьбы за существование предостаточно и в наше время, – сказал Гард.

– Ах, вы о социологии, – поморщился Хартон. – Нас не интересует социология. Я говорю о нагрузках физических. Тело взывает и возмущается! Оно рождено для борьбы, для движения, оно обязано напрягаться, это потребность мышц…

– Да вы теоретик, Хартон?

– Недовольство тела приводит к недовольству духа, – словно не слыша Гарда, продолжал старый вакх. – Здесь корень всех нервных расстройств и психического дискомфорта. И правоту этих моих слов подтверждает успех, я имею в виду коммерческий успех, нашей фирмы. Мы дали наконец возможность человеку вновь почувствовать себя человеком. И если он покупает себе приключение без гарантии, это означает только, что ему до смерти осточертел этот мир со всеми его страховками, спасательными кругами, привязными ремнями, футбольными щитками, предохранителями, огнетушителями, вентиляторами – со всей этой техникой безопасности в самом широком смысле этого понятия.

Гард смотрел на Хартона и ловил себя на мысли, что опять не может понять, говорит ли тот искренне или валяет дурака. «Если это лицедей-профессионал, то профессионал самого высокого класса», – подумал Гард.

– А что делаем мы? Мы говорим ему: плыви по морю жизни без спасательного круга! Испытай себя! Побеждай и тем самым научись уважать себя. И если он гибнет, если человеку не по силам эта борьба, то в миг своей гибели он не проклинает нас, нет! Утопающий никогда не проклинает бурю, он оплакивает себя, слабость своего тела и своего духа…

– А не кажется ли вам, – сказал Гард, – что, рассуждая подобным образом, можно, например, организовать фирму в помощь самоубийцам? Человек хочет уйти из жизни, но не может решиться убить себя, и тут приходит агент фирмы… Впрочем, даже не приходит, а, получив заявку, ну и деньги конечно, подстерегает клиента, ничего в тот момент не подозревающего, на улице и с чердака из бесшумной винтовки с оптическим прицелом – шпок!

– Блестящая идея, господин комиссар! – искренне воскликнул Хартон. – Вы гений! Давайте организуем общее дело, ведь у вас наверняка есть люди, умеющие метко стрелять, а мы со своей стороны…

– Перестаньте говорить глупости, Хартон. Я, кажется, вас спросил, какое количество трупов в год делает ваша фирма? – с металлом в голосе произнес Гард.

Хартон слегка сузил глаза, как бы прицеливаясь:

– Прошу прощения, комиссар, но такой цифры я в данный момент не могу вам представить. Мы этих данных не имеем, надо считать. Зато всю прочую документацию, смею уверить вас, фирма хранит в идеальном порядке и готова…

В это мгновение на пороге кабинета возникла «красная стрекоза», и Хартон оборвал себя на полуслове. Подойдя к столику шефа, она положила перед ним карточку Гарда и бесстрастным голосом произнесла:

– Мистер Хартон, все поименованные в этой карточке господа в разное время были клиентами нашей фирмы. Они приобрели приключения без гарантии и погибли при различных обстоятельствах.

– Благодарю вас, мисс Паули, – почему-то довольным тоном сказал Хартон, и «стрекоза», даже не взглянув на Гарда, упорхнула. – Вот так, господин комиссар, весьма сожалею, но увы…

Гард встал. Дальнейший разговор был бесполезен. Из этого Хартона можно было вытряхивать цифры и сведения с таким же успехом, как пыль из металлического сейфа.

– Я, признаться, всегда считал, что этим ребятам хватает приключений в повседневной реальности, – заметил Гард. – Как вы там говорили? «Потребность мышц»? У них эта потребность удовлетворена на сто лет вперед.

– Поверьте мне, старику, – возразил Хартон с непременной улыбкой на устах, – что чужая душа – потемки!

– Нет, не поверю, – произнес Гард, подавая Хартону руку, поскольку тот вежливо протянул свою. – Приготовьте для меня всю документацию, за ней заедет кто-нибудь из моих сотрудников. Впрочем, не гарантирую, что нам с вами больше не придется встречаться.

Гард повернулся и пошел к двери.

– Всегда к вашим услугам! – вдогонку произнес Хартон.

– Да, – остановившись в дверях, сказал Гард, словно вспомнив нечто важное. – Скажите мне, Хартон, почему за целый час нашего с вами разговора ни разу не зазвонил телефон на вашем столе и никто из ваших людей вас не потревожил? Или вся жизнь на фирме замерла, как в кладбищенском склепе, над которым летают гробы?

Хартон в ответ развел руки, как бы желая сказать много больше того, что он скажет на самом деле. Гард усмехнулся:

– Ладно, так и быть: я буду поставлять вам метких стрелков, а вы?

– Позабочусь о рекламе, – попытался в тон Гарду пошутить Хартон.

– Об этом стоит подумать!

С этими словами Гард вышел из кабинета. Он не мог видеть, как изменилось лицо старого вакха, как мгновенно слетела искусственная улыбка с его тонких губ, как резко сузились глаза, а вся физиономия приобрела суровые, даже жесткие черты. Некоторое время Хартон сидел неподвижно, разглядывая высушенную голову индейца на своем письменном приборе. Затем, не оборачиваясь, он протянул руку к красной кнопке за своей спиной, и в то мгновение, как Хартон нажал ее, из маленького динамика, вмонтированного в торшер, раздался спокойный голос с баритональными нотками:

– Я все слышал, Хартон, не надо волноваться. Сегодня к шестнадцати часам подготовьте мне официальный доклад о визите комиссара Гарда и приложите к нему магнитофонную запись разговора.

Динамик сам выключился, и губы Хартона неслышно прошептали уже в пустоту:

– Слушаюсь, генерал!

7. КАПРИЗ

– Ну, как дела? – спросил Гард, открывая дверцу «мерседеса» Фреду Честеру. – Не копайся, садись проворнее, – добавил он.

Моросил теплый дождь. Мимо них в свете фонарей проносились деформированные тенями вечера автомашины. Честер выставил ладонь через приспущенное стекло и ловил ею щекочущие капли дождя.

– Я спрашиваю, как дела? – повторил Гард.

– Да ну вас всех к черту! – беззлобно произнес Честер. – Представь себе, сегодня днем Верблюд справился о здоровье Линды! Вы что, гипнотизируете, что ли? Оказывается, он даже знает, как ее имя… Признаюсь тебе, Дэвид, о чем я мечтал, становясь журналистом. О том, чтобы мои коллеги ценили меня за собственные качества, а не за достоинства моих друзей!

– Если твой шеф – верблюд, – заметил Гард, – то ты настоящий безмозглый осел… Между прочим, достоинства твоих друзей суть продолжение твоих собственных достоинств: скажи мне, кто твой друг, – или забыл? – и я скажу тебе…

– Ничего ты не скажешь! – воскликнул Честер, перебивая друга. – Ответь мне, каким образом Клоду удалось прищемить хвост Аделаиде Гриппски? Молчишь? За ней действительно что-то числилось по твоему ведомству? Когда Верблюд объявлял о моем назначении «контробозревателем», он не глядел никому в глаза, и вид у него был как у побитой собаки. Мне даже стало жаль его, честное слово! Вы все же шантажировали Аделаиду, да? Скажи мне, Дэвид, я такой ценой получил должность?

– Извини, Фред, но мне неприятен этот разговор. Во-первых, «операцию» осуществлял не я, а Клод вместе с Рольфом, и что они там делали, мне неизвестно, да и знать, откровенно говоря, не хочется. Правда, не скрою, кое-какие данные об Аделаиде я им дал, она действительно женщина «с прошлым», как говорят в таких случаях. Это во-вторых. И если вместо того, чтобы сесть в тюрьму за прошлые грехи или, как минимум, попасть в лапы репортерам, она откупается местом для способного журналиста во вшивой газетенке своего супруга, то это для нее подарок судьбы. Щедрый, Фред! Так что хватит об Идке-вонючке и о Верблюде, лучше помоги мне разобраться в дурацком деле с «Фирмой Приключений», я сам удивляюсь своей тупости.

– Комиссар полиции в принципе может быть тупым, – философически заметил Честер. – Но комиссар полиции, говорящий, что он туп, – это нарушение всех детективных канонов.

– При чем тут каноны? Ты же сам говорил мне, что литература – это модель жизни, но всякая модель несовершенна. Каноны! Если бы я писал об убийстве Мишеля Пикколи роман или повесть, я бы давно нашел убийцу, связал бы его с «Фирмой Приключений» и откопал бы в этой фирме сюжет для кучи номеров самого популярного журнала. Писал бы, конечно, ты, но за идею и меня, надеюсь, не оставил бы без гонорара, а?

– Знаешь, Дэвид, чем стоять на месте, поехали куда-нибудь и посидим за чашечкой кофе, – предложил Честер.

Гард тут же вставил ключ в замок зажигания, и машина бесшумно сдвинулась с места, чтобы через какое-то время влиться в поток сотен автомобилей, летящих по вечерним улицам города, словно их гнала куда-то одна общая забота. Но вот через минут пятнадцать «мерседес» Гарда, миновав неоновые рекламы, пугающие фильмами ужасов и настоящими ужасами игорных домов, вырвался из общего потока чуть в сторону, где движение было поменьше, а потом Гард и вовсе свернул в тихую улочку, где по-семейному горела вывеска над дверьми двухэтажной виллы: «Не забывайте детство!»

– Вот тут и посидим, – сказал комиссар, выходя из машины.

– Не посидим, – с улыбкой поправил Честер, – а впадем в это самое детство! Ты иногда просто фантастически угадываешь настроение, Дэвид! Психолог!

– Какой к черту психолог? – проворчал Гард. – Просто перед лицом невероятно сложной задачи я ощущаю себя младенцем, только и всего.

Они вошли в небольшой зальчик, где им навстречу поднялась дама в очках с лицом гувернантки и жестом пригласила за стол. Ресторан был пуст, дела его шли, вероятно, не так уж блестяще – кому из взрослых, обремененных множеством тягчайших забот, удавалось найти время, чтобы «впадать в детство»? Впрочем, в самом углу друзья заметили пару – ее и его; они сидели рядом, как птенчики, держа друг друга за руки, и с умилением прикладывались к молочному коктейлю. Паре было, если не преувеличивать, не менее ста восьмидесяти лет на двоих.

Усаживаясь за стол. Гард шепнул Честеру, показав глазами на «птенчиков»:

– Нам до этого, слава Богу, не дожить.

– Чего изволите, мальчики? – нежным голосом, хоть и несколько фамильярно, спросила их «гувернантка».

– Хм! Двойной стерфорд, – сказал Честер. – И кофе без сахара, если не возражаете.

– Какая нынче молодежь пошла! – с улыбкой произнесла дама, явно желая сделать комплимент посетителям ресторана. – Не успели снять слюнявчики, и уже стерфорд!

Гувернантка удалилась, но очень скоро вернулась назад, неся на подносе кофе и две рюмки со стерфордом.

– Музыку? – спросила она.

– Да, что-нибудь из ранней юности, – попросил Честер. – «Два поцелуя за фантик». У вас это есть?

– Конечно!

И детский голосок, сопровождаемый совсем недурным джазом, запел известную песенку, в которой речь шла о том, что все начинается с невинных фантиков, а заканчивается рождением младенцев, которым приходится петь эту песенку про поцелуи за фантики.

– К сожалению, – сказал Гард, – мы все еще не утратили детской наивности. Во всяком случае, ты.

– Твоя профессия скорее других излечивает от инфантильности. Между прочим, профессия Клода Серпино тоже. О Рольфе я не говорю: наука основана на принципе «много будешь знать – скоро состаришься». Из всех нас только Карел защищен от быстрого дряхления: он – народ, народ любит поэзию и музыку, а эти вещи благоприятствуют молодости, привилегия которой – наив! Ты согласен со мной, комиссар?

– В какой-то степени. Я бы добавил, что рутинная работа в любой бюрократической канцелярии тоже оставляет человека наивным: ему не о чем и некогда думать.

Они, не сговариваясь, отхлебнули одновременно по глотку стерфорда.

– Давай еще раз прокрутим логику событий, – предложил Гард. – О другом мне пока не думается.

– Давай, – без энтузиазма согласился Честер, но Гард знал, что с его характером он недолго останется холодным и равнодушным. – Смотри, кровавая лужа! – вдруг сказал он, показав на улицу за окном, где, подсвеченная неоновой рекламой ресторана, красным отблеском светилась лужа.

– Фред, ты воспринимаешь мир через образ, но это хорошо для писателя. Для журналиста – губительно. Кровавая лужа! – Гард пожал плечами. – Неон есть неон, лужа есть лужа, все остальное – отрыв от реальности.

– Покупка гангстерами приключений без гарантии – тоже реальность?

– Без сомнения, – сказал Гард.

– Но реальность этого факта не согласуется с логикой жизни. Скорее я могу представить себе алкоголика, который приходит в «Не забывайте детство!» и заказывает молочный коктейль, чем бандита, который выкладывает кровные деньги за то, чтобы его убили в «Фирме Приключений», вместо того чтобы там же заработать ту же сумму за убийство кого-то другого! Если это реальность, то что же тогда фантастика, Гард?

– Да, нелепо.

– Ты можешь объяснить мне, зачем они ищут смерть? Да еще не бесплатную?

– Не могу, Фред. Если это всего лишь «крыша», тогда, конечно… Но самое долгое приключение без гарантии длится не более двух недель. Стало быть, смыться на две недели? Тоже нелепость, ибо потом возникает вопрос: что дальше? Что же касается Аль Почино, то я вообще теряюсь в догадках. Он чист передо мной, никаких улик, одни досужие предположения, – какой смысл скрываться? А если они в этой фирме действительно… погибают, тут уж, извините, надо обращаться за разъяснением к психиатру. – Гард помолчал, закурил сигарету, сделал еще глоток стерфорда. – Фред, я не так уж плохо знаю психологию преступников, поверь мне…

– Верю, верю. Что ты хочешь сказать?

– Гангстерам чужды идеи монтекризма. Они прагматики и никогда не чешут левое ухо правой рукой. Аль Почино много раз попадал в переплет, как и все восемнадцать его собратьев по ремеслу. У него должны быть крепкие нервы, за ним стоит мощная гангстерская организация, такая мощная, что даже это милое заведение, где мы сейчас сидим, быть может, их явочная квартира, а гувернантка в очках каждую ночь надевает через левый глаз черную повязку, берет в зубы кинжал и идет «на дело».

Честер искренне рассмеялся, но Гард продолжал:

– Кому нужно, чтобы Аль Почино умер, если у меня к нему нет никаких претензий? Он не только сам не хочет, он не должен, не может, не обязан погибать при помощи какой-то фирмы, щекочущей нервы бездельникам и взрослым младенцам!

– Словом, – сказал Честер, – сплошное «не», «не», «не». Но минус на минус – плюс!

– Ложная гибель?! Я об этом думал, Фред. Кто-то заставил, убедил их купить приключения без гарантии, при этом, напротив, гарантировав им жизнь! Их убирают – для меня, для жен, для правосудия, чтобы дать им новое существование… Но зачем? И кто это делает? Фрез и Гауснер? Какой им смысл? А если не они, то кто посмеет вопреки этим воротилам хозяйничать в их собственном доме, забирая у них лучших людей? Полная ерунда!

Несколько минут они молчали. За это время пара стариков, воистину впавших в детство, покончила с молочным коктейлем и удалилась, причем он держал ее за руку, как будто им было по пять лет и будто они шли в колонне сверстников по аллее какого-нибудь зоопарка, – эта аналогия пришла на ум Честеру, который перехватил полные восторга взгляды стариков, обращенные на него и на Гарда, словно они были экзотическими животными.

– Да, ерунда, – согласился Честер. – Дважды два получается не четыре, а… жирафа!

– Что?

– Это я так, по аналогии, – невразумительно объяснил Фред. – Скажи мне, Дэвид, почему фильмы ужасов, тошнотворные для любого нормального человека, собирают такую массовую аудиторию?

– Щекочут нервы. Вот и все.

– Между прочим, в дни нашей молодости таких фильмов не было. Что же щекотало нам нервы тогда? Или спроса на «щекотку» не было?

– Гм, – промычал Гард. – В самом деле… А ты что думаешь?

– Только не упрекай меня в том, будто я воспринимаю действительность не как факт. Думаю, что и тогда и сегодня людьми двигает скука. Да, Гард, скука!

– Вот не сказал бы, что наша жизнь скучна.

– С какой стороны на нее посмотреть, Дэвид! Я имею в виду не банальную скуку… Обрати внимание: мы все время идем по правой стороне тротуара. Почему? Потому, что встречный поток идет слева! Только отрегулированность потоков позволяет людям не сталкиваться. В жизни происходит то же самое: все отрегулировано, все обезопасено! Каждый шаг человека! Автомобилисты и мотоциклисты – в шлемах и ремнях безопасности, машины – с утапливающимися рулями, подземные переходы, таблетки от нервов и переутомления, темные очки от лишнего света, дистанционное включение телевизоров без отрыва, так сказать, зада от кресла, лифты, движущиеся тротуары, автоматы по продаже, регламентированный и санкционированный врачами досуг, – Господи, даже гангстеризм, и тот отрегулирован! Где былая свобода передвижений, чувств, переживаний и мелкого предпринимательства? Спроси Шмерля, сколько идиотских правил, о которых его отец-галантерейщик не имел представления, он вынужден соблюдать в своей ничтожной лавчонке! Певцы, художники, писатели зависят уже не просто от читательского спроса или, на худой конец, от критиков и издателей, а от мощных рекламных концернов, которые все взяли в свои руки, зажали в кулак и регулируют читательский вкус, как тот полицейский, что стоит на перекрестке и регулирует потоки машин. Когда-то, в дни сотворения мира, клетки человеческого тела были независимы – я в этом абсолютно убежден, Дэвид. Потом они с помощью Господа Бога или мистера Дарвина объединились в организм и утратили свою независимость. Нечто подобное происходит сейчас с людьми, с обществом. Люди сливаются в государственный организм и все меньше значат сами как личности, как индивидуальности. Отсюда – хиппи, наркомания, «красные бригады», увлечение сексом и разными паучьими ужасами, которые щекочут нервы, отсюда терроризм, угоны самолетов, самоубийства… Скучно стало жить, Дэвид! Это все симптомы острой социальной и физической неудовлетворенности, подсознательный протест против обесчеловечивания человека!

Гард терпеливо выслушал страстный монолог Честера и, ни разу не сделав даже попытки его остановить, молча похлопал ладонью о ладонь.

– Бурные аплодисменты, – констатировал с грустной иронией Фред, – переходящие в овацию. Все встают и… уходят, отплевываясь. Так?

– Ох и далеко же ты удалился от моей фирмы, дружище, – с некоторым сожалением произнес Гард. – Ты форменный трибун! Хочешь, мы с Карелом и Шмерлем проголосуем за твою кандидатуру в парламент? Вот где тебя заслушаются!

Честер продолжал грустно улыбаться.

– Знаешь, Дэвид, пока я болтал, кофе превратился в лед… Между прочим, от моих идей до твоей фирмы ничуть не дальше, чем от меня до тебя. Мне вспомнилась сейчас одна задача. Квадрат. Тремя линиями надо начертить замкнутый треугольник, чтобы его стороны проходили через все четыре вершины квадрата. Представляешь?

Гард тут же ручкой нарисовал на салфетке подобие квадрата и стал втискивать в него треугольник, но запнулся уже на втором варианте.

– Типичная для каждого посредственного ума ошибка, – прокомментировал Честер. – Все начинают проводить линии внутри квадрата, а надо выйти за его пределы, и тогда замкнутый треугольник элементарно охватит все четыре вершины… Дэвид, давай, и я попробую выйти за пределы твоего «квадрата».

– Ты имеешь в виду фирму, Аль Почино и антиквара Мишеля Пикколи? Это не квадрат – треугольник!

– Я не о геометрии, Дэвид, я о жизни… Представь себе, что твой друг Фред Честер заскучал, и вот он становится клиентом «Фирмы Приключений», а?

– Пустой номер, – жестко сказал Гард. – Если в приключениях без гарантии действительно гибли люди, ты не вернешься оттуда, а труп, извини за прямолинейность, свидетельствовать не может. Кроме того, я уверен, что полиция уже наводила справки относительно фирмы, мне остается лишь выяснить, в каком отделе эти данные. Так или иначе, рисковать тобой я не намерен, ты мне дорог как память. – Гард поднял рюмку, приветствуя Честера, и допил ее содержимое до конца.

Фред церемонно поклонился, привстав со стула, и жестом пригласил «гувернантку», из-за стойки внимательно ловившую каждый взгляд или жест клиентов.

– Что вам угодно, мальчики? – игриво спросила она, подходя.

– Повторите этому грудному младенцу стерфорд, – сказал Фред, – иначе он разучится умно говорить.

– Ха, ха, ха! – раздельно произнося каждый слог, сказала «гувернантка», давая этим понять, что и она в ладах с юмором. Принеся на подносе стерфорд, она аккуратно поправила у Гарда немного съехавший набок галстук, как у детей поправляют воротнички. От «гувернантки» так и веяло материнством.

– Дэвид, – сказал очень серьезно Честер, – твои коллеги очень плохие ищейки, особенно применительно к «Фирме Приключений». Что они могли или могут там узнать, даже побывав там в качестве клиентов или познакомившись с документацией, если совершенно лишены воображения и никогда не задумывались над тем, почему люди стремятся к приключениям?

– Не понимаю, – тупо сказал Гард.

– Кто бы ни действовал за кулисами фирмы, кто бы ни стоял за этим Хартоном, надо признать, что это человек не лишенный воображения и богатой фантазии.

– Предположим.

– Иначе все было бы примитивно. Фирма прогорела бы через неделю, и тебе не пришлось бы ломать голову над загадками! Значит, воображению надо противопоставить воображение, а вовсе не полицейскую, прошу прощения, несколько притупленную педантичность. Согласен?

– Возможно, ты и прав, – подумав, ответил Гард. – Даже наверняка прав. Но если ты нападешь на след, а они это почувствуют, тебе не помогут даже «гарантии», ты это понимаешь?

– Отговариваешь?

– Да.

– Ну а меня интересует общественно-социальная подоплека всеобщего увлечения ужасами, жестокостями и приключениями. Я сам себе хозяин, в конце концов, и вполне могу обойтись без твоего благословения. Мы не дети, Дэвид, хоть и сидим в этом ресторане!

– Перестань капризничать, Фред. И зачем кипятиться?

– А затем, дорогой, – повысил голос Честер, – что однажды уже было увлечение «фильмами ужасов»! В двадцатых годах! В Германии! Ты об этом забыл? А с меня хватит! Каприз, говоришь? Мне вообще на тебя плевать, у меня собственный интерес к фирме!

– Черт с тобой, – сдался Гард. – Мне ничего не стоит поломать это дело, как бы ты ни кипятился, но я не буду. Может быть, ты и прав… Но дай мне, Фред, одно обещание.

– Не брать без гарантии? Вот тебе! – И Честер показал другу хорошо сконструированный кукиш.

– Мальчики! – укоризненно воскликнула из-за стойки очкастая «гувернантка».

– Извините, мадам, – поправился Фред.

– И все же ты купишь приключение именно с гарантией, – тихо, но твердо сказал Гард, и в его тоне было столько железной уверенности, что у Честера язык не повернулся возразить.