Текст книги "Пуля"
Автор книги: Павел Андреев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Андреев Павел
Пуля
Павел Андреев
Пуля
Я давно не видел его. Он сильно изменился с тех пор, как мы встречались с ним последний раз, года три назад. Тогда я приехал к нему в канун праздника Дня шахтера и убедился, что мой друг давно уже вырос из этого маленького и опрятного городка. Он изменился. Изменился внешне, но внутри его по-прежнему жил тот парень, которого я знал в Афгане. В его груди билось большое доброе сердце, но душа его, опаленная чужим жарким солнцем, окончательно сошла с ума. Я был уверен, что со временем все пройдет.
Я с волнением подошел к двери, нажал на звонок. За дверью послышался громкий, раздражающий слух звонок. Я представил как откроется дверь, я увижу его, мы обнимемся... Дверь распахнулась и я увидел его. В следующее мгновение он обыденно пожал мне руку и недоуменно заглянув мне в глаза, спросил: "Ты что, с "поля дураков"?" Я не смог справиться с охватившими меня чувствами. Моя растерянность и обида одновременно выплеснулись наружу. Скрыть это было трудно и он все увидел. Опережая мои эмоции, он запоздало обнял меня и дружелюбно, похлопав по спине, сказал: "Ну что ты, словно мальчик. Я рад тебя видеть, старик. Только соплями меня не измажь". Злость на его скупую радость встречи, обида на его снисходительность, все куда-то ушло, когда я, не разуваясь, в протезах, вошел в его однокомнатную квартиру. На видном месте, на полке книжного шкафа стояла миниатюрная модель БэТээРа-60 ПэБэ. На борту этой маленькой машинки стоял номер 345! Глаза моего друга, хозяина этой квартиры, горели неподдельной гордостью за этот маленький парад его побед: "Я тебе еще кое-что покажу. Я здесь куст настоящей индийской конопли посадил!..."
Я его уже не слушал. Его душа точно сошла с ума и время его не лечит. Он навсегда остался там, с ними. Я боялся этого.
...Солнце жгло лысый затылок. "Стекляшка" хрустела на спине, покрытая солью от пота. Над землей, словно раскаленное стекло, двигался неощущаемый поток воздуха, искажая контуры предметов до неузнаваемости.
Пуля лежал в собственноручно вырытом окопе для стрельбы "из положения лежа" и смотрел на плывущее марево в оптический прицел своей эСВэДэшки. "Поле Дураков" , на котором он изображал снайпера на боевой позиции, было куском пустыни , начинающимся от батальонного сортира. Это было место, где отбывали наказание все достойные этого. Наказание было простым и потому очень неприятным. Наказанному , полагалось выкопать свой индивидуальный окоп для стрельбы "из положения лежа" в соответствии со всеми требованиями военного искусства. Находится на посту приписывалось каждому по разному. Но наказанием считалось не сам факт подобного боевого дежурства. Считалось позором, если проверят качество твоего творения и твою бдительность. Ценилось доверие и самостоятельность. Но прийти могли в любой момент, а филонить значило только одно – потерять доверие и попасть в число "червей", проявляющих "червячью" гибкость в жизни. За два года, в течении которых в бригаду, из призыва в призыв, прибывали избалованные мальчиши великой страны, наказание становилось ритуалом, обрастающим более жесткими условностями. Соответственно более высоким становился статус "удостоенных" полного набора всех условностей ритуала. Как живая память о всех , побывавших в объятиях "Поля Дураков", кусок убитой солнцем земли был покрыт множеством оспин-окопов. Пуля лежал на "Поле Дураков" и развернувшись, спасаясь от скучного пейзажа пустыни , изучал бригаду в прицел снайперской винтовки, пытаясь не думать о Гуне, лет хе, подарившем ему эти мгновения радости общения с чужой совершенно землей.
Все люди на этой войне, после первых трех месяцев пребывания здесь, делились на два типа: те, кто видит в войне только материальную выгоду, и те, кого в основном привлекает игра в эту войну. Большинство попавших сюда, в конце концов, составляли промежуточную группу. Лейтенант, по кличке Гун, был ярким представителем той самой промежуточной группы. Он был профессионалом в вопросах торговли с местным населением, и еще большим профессионалом в вопросах ведения засадных действий против того же самого местного населения. Не утруждая себя компромиссами, Гун нашел простой выход, избавляя себя от угрызений совести – он и то и другое делал с чувством большой ответственности. Это выдавало в нем профессионала, стремящегося делать свою работу настолько аккуратно, насколько позволяют обстоятельства. Считалось, что Гун не приступает к делу до тех пор, пока не предпримет необходимых мер, чтобы обезопасить себя "на случай, если придется иметь дела с Аллахом ".
Не скрывая своего двойного высшего образования, Гун элегантно, дополняя Шекспира , объяснял свой взгляд на окружающую его действительность: " Дыра в кармане приводит к пустоте в голове. Пустота в голове приводит к дырке в той же голове. И другого выбора нет вокруг на сотни километров, сынки. Вся наша жизнь здесь сводится к необходимости и мы медленно становимся животными на этой чертовой войне!". До того, как Гун приметил Пулю, Пуля был простым бойцом "только что с самолета". У него даже было имя. Мама звала его Кешей, но мама ничего не говорила Кеше про войну и Советскую армию.
Кеша жил с родителями и сестрой, в горняцком урановом городке, затерявшемся в степных просторах. Он и не подозревал о существовании курсанта, будущего лейтенанта, жующего яблоки где-то на Украине. Война свела их вместе, пропустив их мир через оптику прицела, страшно упростив жизнь, сделав ее невыносимо конкретной....
...Когда мы, слегка выпив и выкурив все запасы "дряни", переместились на балкон, предоставляя Кешеной семье возможность спокойно выспаться, теплая летняя ночь наполнила маленькую квартиру своей прохладой. Мы сидели на балконе и говорили о прошлом. Я старался перевести разговор на настоящее положение дел. Но он, пропуская мои вопросы, все тащил и тащил меня в войну. Заглянув через открытую дверь балкона в комнату, где укрывшись белыми простынями , на единственном диване, спала его жена и дочь, он неожиданно вдруг сказал, кивая головой в комнату: Прикинь, мы в морге! .
Подобная аллегория меня поразила. Да, в залитой серебряным лунным светом комнате на полу лежали постеленные для нас матрасы, накрытые белыми простынями. Остальные спящие, также укрытые белым, дополняли эту картину ночной тишины. Но о чем нужно думать, как нужно смотреть на этот мир из глазниц-амбразур этого круглого, непробиваемого словно дот, черепа, что бы эту белую тишину, наполненную спокойствием здорового безмятежного сна, сравнить с мертвой безжизненностью морга?! Ты понимаешь, Кеш, что ты сейчас гонишь? , – спросил я его. Я гоню? , – он искренне удивился. Это ты гонишь! Ты думаешь все кончилось? Да оно только начинается! Ты посмотри вокруг? Ты забыл, как тебя в госпитале на коляске спускали на лифте на улицу лишь после того, как ты рубль давал деду лифтеру, забыл? Они не сдохли. У них растут дети, их дети, воспитанные ими. Они все вокруг нас. Они же мертвые все! И мы опять одни. Одни, как тогда в засаде! Это моя война и я ее не проиграю... , – он замолчал, глядя на меня в упор.
Кеш, я участвую , – успокоил я его. Ты помнишь, как нас учил Гун? ,-не унимался он....
...Ты должен понять, что это чужой тебе человек. Иначе ты не сможешь сделать это. Ты должен понять что это просто мишень, цель. Это чужая жизнь. чуждая тебе. Если ты это не сделаешь, то он такого шанса не упустит. Если ты подаришь ему этот шанс, он подарит тебе увольнительную домой. Только поедешь ты к маме в консервах . И будет она писать в бригаду письма о том, почему ей лейтенант не вернул сына. Тебе это надо? , – Гун стоял над Пулей, разбросавшем ноги в разные стороны, демонстрируя стрельбу лежа.
Перед Пулей была мишень, Гун ее лично притащил на Поле. Это бы старый глиняный кувшин, наполненный остатками киселя с ПХД. Сверху на кувшин был натянут презерватив, измазанный какой-то липкой гадостью , к которой прилипли куски войлока и другой волосатой дряни. Все это стояло от Пули на дистанции пятьсот метров.
Вот , сынок, перед тобой цель. Представь, что от твоего попадания зависит мое настроение и поэтому твое будущее. Выстрел, результат – идем отдыхать. Нет результата – я иду отдыхать, ты идешь работать. После попадания в цель, ты можешь сходить и убедиться в том, как будет выглядеть твоя голова, когда в ней сделают дырку. Этот кувшин с презервативом -точная копия твоей головы. Если ты этого не поймешь, тебя легче будет убить сейчас, чем брать с собой, а потом вытаскивать тебя на себе под огнем! Правила простые, поэтому запоминай, повторять не буду.
Первое: от стрелка из проклятой Ли-Энфилд образца 1902года (!!!), кидающей пули на дистанцию прицельной дальности до кэмэ восемьсот, ты выгодно отличаешься скоростью стрельбы. Если он обкурен и в меру раздражен, то его первый выстрел – это порядка семи секунд работы его мозгов. Учитывая , что попасть с первого раза – это гусарство для нормального человека, то на перезарядку духу понадобится для повторного выстрела секунд десять. Усек? Время подготовки второго выстрела дает движущейся цели шанс в тридцать метров, если конечно штаны спущены. У тебя такой паузы не должно быть. Твоя невеста – автоматическая винтовка, она экономит тебе секунд пять, а это метров пятнадцать, которые ты не дашь жертве пробежать. Первый выстрел в цель – это мечта! Мечтать не вредно, вредно не мечтать. Но после выстрела мимо, цель присядет,это в лучшем случае. В зависимости от жизненного опыта и психики, мгновенное оцепенение, в которое ты его вводишь своим первым неудачным выстрелом , длится около пяти – шести секунд. Это твой звездный час! Тебе этот миг дарит твоя автоматическая винтовка, оцени это.
Второе: нормальный дух в толщину в среднем до пятидесяти сантиметров. Все, что делает его живым и шустрым, находится внутри его тела на глубине 15-20 см. А на его грудь легко ложится круг радиусом в десять сантиметров -это гораздо больше разброса твоей винтовки на дистанции в 400 метров. На этом рубеже тебя может достать только такой же, как ты, стрелок или пулеметчик.
Пуля твоей винтовки весит чуть больше девяти граммов. Она одета в стальную рубашку с медным покрытием. При попадании в духа, она разворачивается на 90, затем, спустя доли мгновений – на 180 градусов и летит задницей вперед, незначительно разрывая ткани. Но на глубине 15-20 сантиметров она теряет свою силу, передовая ее телу , уже мертвого от страха, духа. При этом, его требуха переживает очень сильный разрыв своих тканей. Причем, при прохождении через сплошные органы, легкие или печень, она их разрушает полностью. Понял? Так что, твоя задача – попасть. Остальное не твое дело. Но фокус в другом.
При попадании в тело, пуля заставляет его пульсировать, как наполненный водой воздушный шарик. Представь, что с интервалом в две секунды в духа попадают две-три твоих пули? Они так раскачают его дерьмо, что оно само разорвет тело изнутри! Поэтому, запомни:
– Прицельная метка твоей оптики обычно мечется на цели – это нормально, но колебания должны снижаться на окончательной стадии прицеливания – за несколько мгновений до выстрела.
– Устойчивое положение винтовки, возможность ее перемещения при наводке и удобство самой наводки обеспечит принятое тобой положение для стрельбы . Здесь есть одна проблема – отдача. Удерживай ее. За счет правильного положения и следовательно, снижения колебаний, ты сможешь увеличить точность прицеливания в 6 раз при стрельбе из положения лежа или сидя, по сравнению с позой, когда ты читаешь, лежа на пляже или сидишь на унитазе, с опорой на локти рук (если будешь слушать меня ).
– Вот причины, которые заставляют обратить внимание на все эти прибабахи в куче: у тебя преимущество в скорострельности ; у тебя неплохая оптика для попадания на рубеже 400 метров тремя выстрелами в круг, радиусом в десять сантиметров, что даст тебе гарантию 100 % даже при поносе, который будет тебя мучить в это время!
У тебя есть все шансы уехать домой героем, сынок! А сейчас у тебя есть возможность меня удивить. Сначала делаешь один выстрел по цели, затем как можно быстрее и точнее два-три выстрела подряд и идем смотреть его мозги в кувшине. Приготовься и начинай без команды. ,– Гун отошел в сторону, чтобы не мешать.
Пуля попала в горлышко кувшина, пробила его насквозь и оставила пыльный след на земле, далеко за ним. Две другие, последовавшие следом с интервалом почти в три-четыре секунды, попали в центр кувшина, разбив его на крупные куски и порвав презерватив в местах входа и выхода. Сквозь дырки презерватива, стягивающего торчащие куски разбитого кувшина, вытекал в песок кисель.
Гун поднял кувшин, лежащий на боку и демонстративно, осматривая его , вылил остатки киселя с осколками. Тут даже на таблицу умножения не осталось ,– прокомментировал он остатки условных мозгов. Пуля стоял рядом и старался смотреть в сторону. Привыкай, сынок. Пойми, если ты не всадишь в него в течении первых десяти секунд, ты можешь в него влюбиться. А это значит, что ты просто не станешь стрелять. А я хочу тебе верить. Нас обоих ждут дома , – Гун ободряющее похлопал по плечу Пулю. Боже, да он сумасшедший!!! , – с ужасом подумал Пуля...
Кеша сидел вытянув перед собой свои худые натруженные руки: Я когда завалил на сессии математику на петрофизическом факультете Московского горного института , вернулся домой в Казахстан. Устроился на проходку в шахту. Долбим уран потихоньку. У нас здесь же бродяг хватает. Они меня все знают. Мне с ними по их понятиям легче жить, чем с этими....
...Как-то пошел на открытое партийное собрание шахты. Зашел к бродягам, взять "дряни" дунуть. А они мне говорят – мол, Кеша, мы тебя знаем, ты там дунешь, тебя пока прибьет ты к нам прейдешь и нас будешь грузить. Ты лучше сейчас здесь, с нами, дунь и иди туда их грузи. Разбираются,черти, в жизни.
Ну дунул я хорошенько и пошел на собрание отцов-коммунистов. Сижу, слушаю как они в свои игры играют. Прокололо меня это. Я и выступил. Дали мне слово, мол пусть молодежь скажет, я ведь под дембель вступил в кандидаты и домой приехал уже членом их партии, сам знаешь – полгода боевого стажа и ты без паузы уже кандидат. Ну вышел я на трибуну, а перед этим у Горбачева прочитал про новое мышление ровно четыре страницы. Ну и дал – все что прочитал и еще от себя прогнал, как бы я хотел это все видеть. Смотрю я притихли отцы, тихо так в зале, все два часа, что выступал, тишина стояла. Потом после меня еще один выступил , с одобрением и быстренько они сходку свою свернули. Так на выходе все мне руку жмут, одобряют, мастер, бригадир, начальник смены. А весь прикол в парторге. Подошел он ко мне и проникновенно так, сказал: Молодец, что выступил, но все таки слабовато, надо было лучше подготовиться... . Представляешь, он все за чистую монету принял. А ты мне говоришь, что я гоню. Это они гонят, и не понимают этого!... .
Все случилось в один миг, 9 мая 1982 года. Не смотря на праздник, батальону пришлось обеспечивать прохождение колонны. Две роты сорвались из расположения, так и не отдохнув после проведенных засад, не успев опробовать заготовленную заранее молодыми, по случаю большого праздника, бражку. Группы высаживались с брони в ходе движения по маршруту, блокируя участки вероятного обстрела, опережая засады противника, в местах где зеленка опасно приближалась к бетонке. Выигрывал тот, кто успевал.
Выстрел прозвучал одиноко и почти не слышно в ритме движения группы по винограднику. Пуля, посланная опытной рукой стрелка, остановила Халимова. Войдя в тело точно чуть правее левого соска, она вышла через левую лопатку, раздробив кость и обильно смочив ХэБэ на спине парня кровью. Халимов, побелев лицом скатился с дувала, в проеме которого его поймал дух. Он упал к ногам Кеши, который только что, перед Халимовым, пролез в эту злополучную дыру. Снайпер, для острастки и в целях профилактики других попыток преодолеть дувал, сделал еще несколько выстрелов подряд, продемонстрировав при этом завидное мастерство в скорострельности из своего бура.
Дувал разрезал дозорную группу из трех человек пополам. Один из троих, через тело которого прошла та невидимая черта, уже был мертв. Два других остались по разные стороны глиняной стены.Шквал огня, что последовал за выстрелами снайпера, заставил группу прижаться к дувалу и лишил возможности преодолеть его – ставший теперь огневым рубежом.
Кеша , первую минуту, сидел склонившись над мертвым телом товарища. Халилов умер у него на руках, сразу же, как только Кешка перевернул его лицом к себе. Он умер тихо и быстро, прошептав бескровными губами: Мама, как больно .Инстинктивно, стремясь избавиться от чужой липкой крови, Кеша макнул руки в пыль. Стыдливо, вытирая с рук, впитавшую в себя кровь пыль, он старался повнимательней оглядеться, чтобы определить направление выстрела, который они прозевали.
Когда море огня , под прикрытием которого три человека с Гуном перепрыгнули через дувал, выплеснулось из всех имеющихся в группе стволов на виноградник, Кеша уже метался, безрассудно пытаясь определить позицию стрелка, начавшего эту маленькую войну. Он пригнувшись, интуитивно перемещался по лабиринту виноградника.
Понимая, что он упускает время, Кеша сместился в край виноградника , пытаясь выбрать удобную позицию. Приблизительно определив линию выстрела, он понял что стрелок будет уходить из зоны обстрела и самое удобное для этого место это пролом в противоположной стене виноградника, по диагонали от Кешиной позиции, на рубеже около 80 метров. Стараясь успокоить дыхание, он широко расставив ноги, раздвинув лозу стволом своего ПэКа, медленно повел мушку вдоль дувала в ожидании появления стрелка. Он был уверен, что найдет его.
Гун. с двумя бойцами, не смотря на плотность огня, смог передать тело в проем, где у него его приняли земляки Халилова. Сразу оглядевшись, Гун решил искать второго, единственного молодого из троих, попавших под огонь снайпера. Плотность огня спала также неожиданно, как и возросла. Приняв возникшее хрупкое равновесие сил, противник вел только профилактический огонь, стараясь сохранить дистанцию огня. В этот момент, прозвучавшая длинная, захлебывающаяся пулеметная очередь, означала только одно молодой все еще жив и слава богу огрызается.
Дух появился в проеме неожиданно. Кеша почти прозевал его. Боясь, что он его упустит, Кешка нажал на спусковой крючок пулемета и продолжал стрелять пока пыль, поднятая его пулями не скрыла от него проем вместе с духом. Его ПэКа послушно следовал желаниям своего хозяина, посылая свои пули, наполненные ненавистью к врагу, с одним единственным желанием наказать, убить, доказать себе, что он может это сделать.
Они в тот день сделали все что смогли. Он выследил и завалил стрелка, а Гун вытащил тело этого духа вместе с его винтарем под чужим, яростным огнем. Уже вечером в бригаде, не стесняясь своего хмельного выхлопа, лет ха выловил дерзкого молодого, желая посмотреть на этого клоуна.
Любишь воевать, сынок? ,– Гун в упор смотрел на молодого солдата, которого привели по его просьбе в курилку между палатками. Нет, пулять люблю, , – стараясь выглядеть безразличным, ответил молодой. Гун внимательно осмотрел эту нелепую фигуру в панаме, с мятыми полями. но уже с лихо заломленным затылком и пыльными , грязными ботинками с порванными шнурками. Значит любишь пулять?– переспросил Гун.– а я подумал, что духи в атаку пошли, когда ты с пулемета саданул. Быстро ты сообразил что к чему .
Пулей! – молодой самодовольно улыбнулся. Гун продолжал внимательно разглядывать этого балбеса, который медленно переполнялся, закипающей в его заднице, собственной значимостью, не подозревая о истинном положении вещей.
На войне бывают моменты, сынок, когда необходимо действовать беспощадно и жестоко это моменты вспышки озарения твоего сознания, когда ты знаешь, что ты должен делать быстро и точно, прямо и непосредственно. В такой момент ты принадлежишь своему телу, наполненному инстинктами. И чем быстрее ты это поймешь, тем лучше для тебя. Если дальше будешь пулей соображать, папа тобой может гордиться. А сейчас, – Гун в упор смотрел в глаза молодого, проверяя, как далеко тот может зайти в своей дерзости, -понты убери, промежность на панаме поправь, проволоку замени шнурками и старайся больше не чмонеть. Бросай свои парагвайские замашки – все проблемы твоего быта относятся к трудностям войны. Завтра, с такой же дерзостью и винтовкой – ты на Поле дураков . Будем из тебя индейца делать. .
Так он стал Пулей. Многие, прилетевшие на одном с ним самолете, были все еще мифами , бесами , индейцами , парагвайцами , желудками , черепами , духами , червями . Многие из них уже потеряли свои имена, так и не заработав новых....
Гун погиб от нашей дымовой мины из Василька . Группа попала в задницу в зеленке. Духи принялись нас плотно окучивать. Гун через арык умудрился протащить группу к находившимся в окружении. Плотность огня с обеих сторон была очень высокой. Вытаскивать раненых приходилось в паузах между залпами минбатареи, пристрелявшей русло арыка и отсекавшей своими минами духов, которые лезли в эту щель между полупопиями Аллаха, словно мухи на дерьмо. Гун провел уже три группы туда и обратно, когда молодой из минбатареи, случайно задев спуск, дал залп из Василька по пристрелянному арыку, по руслу которого Гун выводил группу.
Их накрыло этим залпом. Троих сильно посекло осколками. Двое, следовавших за Гуном, получили ожоги от дымовой мины, попавшей точно в основание черепа Гуна, сильно опалив его тело и оторвав ему голову. Гуна вынесли на руках вместе с его головой. Молодого, из минбатареи,чудом удалось спасти от самосуда. В тот день у многих из бригады жизнь разделилась на две половины: до того и после того.
На внутренней стороне берета Гуна, хранившемся в ротной каптерке в ящике из под гранат, вместе с другими его личными вещами, была надпись: Я REX ВДВ, а не кусок гудрона! .
Я, часто вспоминая Гуна, много думал о том, что я видел на той дурацкой войне и о том, что видел и пережил после, отлеживая бока на госпитальной койке, натирая культи убогими протезами, выпивая литры водки с контуженными братьями-интернационалистами, выслушивая сожаления от тех, кто там не был.
Гун собрал нас всех в кучу, сделав из нас специалистов, а одного из нас просто асом на этой войне. Он научил нас многому, до остального мы дошли сами. Он лишил нас веры в бессмертие и избавил от иллюзии безнаказанности зла. Мы поняли, что оружием может быть простой карандаш, удар которым может подарить вам вульгарный перитонит. И лишь расторопность местных санитаров будет залогом благополучного исхода.
Уже там, каждый из нас понял, что оружие дает тебе право фактической мощи над местными кишлаками, которые ты можешь снести одним залпом. В частном случае, ты легко можешь столкнуться с ситуацией, когда ты будешь полностью владеть правом казнить или миловать пойманного тобой духа. И никого нисколько не удивит, если ты выйдешь за рамки раз или два, просто, чтобы убедиться, удастся тебе это или нет? И если ты это сделаешь, ты обязательно подсознательно будешь потом стремиться расширить пределы своего могущества, пока не натолкнешься на крепкую стену, границу, установленную твоей судьбой, которая одна лишь способна заставить тебя остановиться.
Судьба это как пуля снайпера.Ты живешь пока она летит. Как только ты попадаешь на прицел ты уже не принадлежишь себе до конца. В знак предупреждения ты начинаешь получать мелкие неприятности.Затем, не вняв предупреждениям, ты натыкаешься на прочную стену, которая дает только один выбор либо жить в установленных стеной границах, спрятавшись от предназначенной тебе судьбой пули, либо преодолеть стену и умереть свободным. Главное – вовремя понять,что ты уже достиг своей стены, познал предел дозволенного, предел своего могущества.
Восемьдесят из ста, прибывших в бригаду, достигают этой черты и не преодолевают ее, раз или два перешагнув ее и вернувшись, не справляясь со страхом за собственную проявленную смелость. А вот остальные двадцать переступают эту грань по несколько раз в день, хмелея от чувства свободы, вседозволенности и постоянной угрозы наказания за проявленную дерзость. Сам факт их существования, их способность сохраниться и остаться людьми и есть та мера человеческой удачи, которой определяется мастерство снайпера, отмеряющего дозволенное нам и наказывающего нас за дерзость попытки откусить от жизни больше, за большую цену.
Гун говорил нам: Жизнь прекрасна, но не дорога. И главное мы сами должны назначать цену за нее! Важно не продешевить в своей дерзости... .
Раз побывав там, за стеной, те двадцать из ста, остаются жить в том мире, где все за все готовы платить любую цену ибо там все прямо, просто и понятно!
... Часто у тебя срывает крышу? , – я спрашиваю Кешу, пытаясь понять, понимает ли он, что его не понимают другие люди. Последний раз, когда сорвало крышу, я развелся. Сейчас вроде нормально. Никто не жалуется. А вот тот раз, тогда я серьезно все делал.Это они думают, что я только гнал . А я не гнал !!! .
Его история меня не удивила.
...Меня выкинули из института. Я вернулся на рудник. Квартиру мне не давали. Поставили на очередь и я стал ждать. С родителями я не стал жить. Съехал от них. Комнату снял у старой казашки, в квартале землянок, где раньше жили основатели рудника зеки и ссыльные работяги.
Казашка была бабкой старой закалки курила Беломор , имела наколку на руке и иногда материлась по-русски. Единственным условием, которое она поставила, было условие не есть в ее доме свинину, уважая ее как мусульманку. На том и договорились.
Все шло нормально. С бабкой я быстро сдружился. Хохлушка, с которой я жил тогда, расписавшись по глупости, не все делала так, как я хотел. Но это не волновало меня. Я еще сам не знал, чего хочу – упахивался на шахте до беспамятства.
Однажды прихожу домой. Казашка сидит на улице, курит одну папиросу за другой. Вижу, что злая. Захожу в комнату, а там моя хохлушка жарит шкварки, запах на всю землянку! Я ей говорю, что ты делаешь, зачем бабку обижаешь? А она мне отвечает, мол пусть потерпит, не для того ее муж в Афгане воевал, чтобы здесь, дома, мусульман слушаться. Ну тут шторки у меня и упали. Не стал я ее сразу убивать.
Выхожу на улицу. Подхожу к апе и говорю: Что я должен сделать, чтобы исправить проступок моей жены? . А что мне делать? Как смыть позор с оскверненного дома?Не убьешь же ты ее за это? , – спрашивает апа у меня. А почему бы и нет?– говорю я ей. Дело серьезное и решать его надо по серьезному .
Выволакиваю свою благоверную за космы на улицу, срываю бельевую веревку с простынями. Простыню ей на голову, петлю на шею, веревку на столб, табуретку под ноги. Апа молчит, не мешает. Моя стоит с простыней на голове, петлей на шее и только тихо так скулит. Народ смотрю уже сбегаться начал. Люди там разные в землянках живут, многие из них уже рождаются с наколками.
Апа вдруг как заорет, что готова простить, чтобы я грех на душу не брал, аллаха побоялся – вешать грех у них большой. А то я не знаю? Я ей в ответ, а как же насчет оскверненного свининой дома, как быть с неверной? Все вокруг орут. Я решил, раз они предложили ее кончить за осквернение дома, пусть кончают. Только тогда я кончу одного из них, так как, кто мне простит мое безвольное участие в смерти жены. Предлагаю им: я – жену кончаю, они -одного из своих. А чтобы долго не выбирали кого кончать,я начал табуретку из под ног у своей хохлушки выбивать....
Потом, когда все закончилось всеобщей мировой попойкой, все недоумевали, как я мог так сделать? А как они могли так сделать? Кто предложил мне такое решение, за которое никто не собирался отвечать?
Я сказал я сделал. А они? Тогда ребята без обид, решил я, и начал всех строить. Раз не можешь как я тогда твой номер 320, становись за спину и делай, что я скажу!
А казашка оказалась заслуженной бабкой. Надела все свои ордена и пошла в горисполком. В итоге я получил себе хату. Вот только хохлушка моя в тот же вечер чухнула из дома и я ее больше не видел....
Я слушал истории из жизни Кешки и думал, как все мы похожи. Мы все словно ходим по заколдованному кругу, открывая одни и те же двери, не находя разумных, гибких решений из простых бытовых ситуаций. Превращая каждую из них в маленькую собственную войну, уповая на собственное везение, не считаясь с ценой и потерями, переступая через собственные труппы.
Государство, пославшее нас туда и не готовое к нашему возвращению, столкнувшись в нашем лице с резким усилением оппозиции , уходит на свою нормальную роль – применять насилие, следить за соблюдением общественных правил и частных договоров, защищать граждан друг от друга и само государство от нас, избавляясь от взятых когда-то по отношению к нам обязательств.
Гун погиб. Под Калатом летом 1982 погиб ротный. Под Сенжераем 22 апреля 1983 рота попала в засаду и там остались многие. Пуля был только контужен -повезло ему?
Жизнь разбросала нас всех. Мы все были там, за этой стеной и каждый сделал свой выбор. Я свой, Гун свой, Пуля свой, ротный свой. Каждый из нас знает, что хочет. Каждый знает, что он может. Мы все знаем, что нас ждет!!!
Кешка стучал по струнам, давно уже кем-то изнасилованной гитары. Его не смущало ни ранее утро, ни отсутствие слуха и элементарных навыков. Пытаясь изобразить чье то произведение, плод музыкального творчества, мы в два голоса дружно выводили:
...И проходит радости волна
Первых встреч объятья остывают.
Видишь, как растет вокруг стена!
Там, за ней, тебя не понимают!!!...
