Текст книги "Продюсер"

Автор книги: Павел Астахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Компаньоны

– Корней, я все понимаю, но у меня свои проблемы! Я же не лезу к тебе в телевидение. Так и ты ко мне не лезь.

– Ты, дорогой Рома, снова забываешь, что речь идет не только о твоих бабках. Иосиф вынимал деньги из нашего проекта и финансировал тебя. Ротация, конкурс, викторины. Сам знаешь, чего я буду тебе перечислять? Или тебе нужны доказательства? Так это не проблема! Я к тебе подошлю своих адвокатов. Они тебе все растолкуют, если мой язык тебе стал уже непонятен.

– О! Ну что ты сразу – «адвокатов»? Зачем так, Корней? Неужели мы перестали понимать друг друга? Или ты хочешь всю жизнь ходить и оглядываться?

– Ты что имеешь в виду? – голос Фроста дрогнул. – Ты мне угрожаешь?

– Ни в коем случае! Корней, ты все неправильно понимаешь! Я тебе как друг советую… Наша жизнь сложная… А пример Иосифа нам всем наука. Пока убийца не найден, нам всем придется оглядываться. Так ведь?

– Тут ты прав, Рома, – успокоился Фрост.

Он об этом как-то и не задумывался, но выстрел киллера не решил всех проблем, а создал новые и усугубил старые. Сейчас от всех компаньонов Шлица зависело, как будет распределено его огромное наследство. Вовсе не то, что официально будет объявлено в присутствии скорбящей вдовы нотариусом.

– Ну, хорошо. Если ты готов разговаривать без адвокатов, то слушай. Я предлагаю тебе оставить «Сингл года» и право на радиотрансляции выпускных вечеров «Звездного конвейера».

– Ах вот как? А что тебе?

– В принципе это не твое дело, Рома, но по большой дружбе я тебе скажу. Мне достается самое тяжелое и невыгодное – финансирование «Медиасити». Иосиф не выполнил своих обязательств, и мне теперь надо вкладываться за себя и за того парня.

– А может, и со мной поделишься? Может, я тоже вместо Иосифа могу подкинуть инвестиций? Дай мне долю Шлица, и будем работать вместе. Идет?

– Нет, Рома, не пойдет! Ты не в теме!

– Я сообразительный! Быстро включусь. Тем более у тебя там есть радийный комплекс. Отдай его мне. Можешь не вкладываться в него. Возьми долю и получай прибыль. Я все организую. Это же моя тема!

– Тема-то, может, и твоя, только желающих много. Алимджан тоже дает деньги. При этом ничего не просит.

– Ага! Знаем мы, как ничего не просит! Потом за это «ничего» снимет не только штаны, но и шкуру вместе с потрохами. Плавали – знаем.

– Ну, раз знаешь, чего же клянчишь? – усмехнулся Фрост, и тут ему пришла забавная мысль: – Рома, а ты знаешь, что у Иосифа осталось завещание?

– Как? Нет! Я не знал… а ты откуда? А что там, знаешь?

– Еще бы! Я читал. Там про тебя тоже написано. – Он замолчал и выжидал, наслаждаясь, как нервничает Ротман.

Тот не выдержал:

– Слушай, Корней! Неужели правда? Я думал, он шутил…

– Шутил?

– Да. Он как-то мне говорит: я тебя обязательно в своем завещании помяну, Рома.

– Ха! Так и сказал?

– Ну да! А что? Что написано про меня? Скажи! Не тяни!

– А там написано… Дай вспомню… А вот так. Моему коллеге, партнеру и другу Роману Ротману…

– Так и написал? Ух ты! Спасибо ему.

– Ну, да! Моему коллеге, партнеру и другу Роману, которого я обещал обязательно упомянуть в своем завещании…

– Ну, блин, дает, Иосиф! Ну-ну?

– Передаю огромный… Привет!

В трубке повисла тишина – секунда, две, пять. Потом Фрост не выдержал и, наслаждаясь розыгрышем, захохотал. А едва Ротман собрался на него наорать прямо в трубку, как дверь его кабинета приоткрылась, а Роман обмер и медленно сполз под стол.

– Не надо! Прошу вас! Умоляю! Я все отдам! У меня семья! У меня дети, жена, две любовницы! Нет!!!

На него через дверную щель смотрел ствол пистолета.

Стрелок

– Умоляю, не стреляйте! Я все отдам! – кричал из-под стола Роман Ротман.

– Роман, вылезайте из-под стола, – донесся до него ровный женский голос.

Роман ущипнул себя. Нет, не сон! Чуточку высунулся из-под стола. В кресле сидела не кто иная, как Медянская Виктория Станиславовна. Вся в черном, а перед ней на столе лежал пистолет марки «ТТ». Роман икнул.

– В-в-виктория? Что случилось?

Вопрос был глупым, и Роман это понимал, но, покрутив своей лысиной вправо и влево, он окончательно убедился, что через охрану и секретарей Медянская прорвалась в одиночку – без помощи наемных киллеров. А значит, фортуна на его стороне. Медянская закурила, и Ротман выполз из-под стола и, боязливо поглядывая на оружие Медянской, присел в кресло, – ни в коем случае не разваливаясь, чтобы в случае надобности сразу же снова нырнуть за дубовый стол. Виктория ухмыльнулась:

– Ах, жаль журналистов и камер нет. Вот бы они потешились. Не каждый день видишь великого радиомагната, прыгающего по кабинету, как заяц. Да еще отсиживающегося под столом.

Ротман снова икнул и попробовал обозначить свои позиции:

– Не шутите, Виктория! Вы проникли ко мне с оружием. Зачем? Я не понимаю. Ведь мы с вами не ссорились, я вам ничего не должен…

Медянская затянулась сигаретой, притушила ее прямо о каменный стол и взяла пистолет в руку.

– Какие уж тут шутки, Рома! Мне совсем не до шуток! Я знаю, что это ты убил моего мужа, поэтому пришла именно к тебе.

– Ва-а-ва-виктория?! Нее-е-ет! Я нне-не-не-е убивал! Нет! Это не я! Не я! – Он снова попятился под стол, а Медянская встала и навела пистолет – в упор:

– Тогда кто? Говори! Кто это был?! Я все узнаю. Все равно узнаю! Соврешь – прощайся с жизнью! Ну?! – Она ткнула пистолетом прямо ему в лицо и попала в нос.

Роман взвыл.

– Это Фрост! Это все он! Корней ненавидит! То есть ненавидел твоего Иосифа! У них бизнес. Большой. Очень. Миллиарды в «Медиасити», телеканал, «Звездный конвейер», артисты, продюсеры. Это огромные деньги. А у нас с Иосифом только «Сингл года» – и все. Да еще ротация. Но по ротации он мне должен! Понимаешь ты? Он! А когда ты должен – ты живешь! Это принцип! Закон.

– Закон? – подняла брови Медянская. – А ты разве по закону с ним поступал? Когда частоты оформил на станцию «Рома Радио»?

– «Роман Радио», – поправил Ротман и тут же получил толчок в нос.

– Уйя-я-а-а! Вика, ты с ума сошла! – взвыл он. – Это же мое лицо! Перестань!

– Хочешь, чтобы я взяла пониже? – и Медянская двинула ему пистолетом между ног.

Ротман закатил глаза:

– Ох! Ну, ты и ссу-укк… – и тут же закусил губу.

– Вот так-то лучше, Рома. Не буду я тебя убивать. Но ты сейчас напишешь расписку о том, что вернешь все, что получил от Иосифа, и все, что ему должен. Можешь забрать «Сингл года». Я тебе его отдаю. Но не даром. Пиши, что забираешь «Сингл» за пять миллионов долларов.

Медянская подтолкнула к нему лист бумаги и ручку, и Ротман убрал руки за спину:

– Но… я не могу…

Пистолет снова уперся ему между ног. Роман закряхтел и схватился за спасительную ручку. Быстро нацарапал расписку:

«Я, Роман Ротман, приобретаю конкурс и компанию „Сингл года“ у Медянской Виктории за пять миллионов долларов, которые обязуюсь выплатить в течение года с момента составления настоящей расписки», – подтолкнул Медянской.

Она пробежала глазами и усмехнулась:

– Не пойдет! Рома, какой год? Пиши: выплатить в течение месяца. Ну, давай!

Пистолет в ее руках снова дрогнул, и Роман вздохнул и переправил: «года» на «месяца». Вернул бумагу. Виктория кивнула и убрала лист. Сделала шаг назад. Подняла пистолет и прицелилась. Ротман задрожал и закрыл лицо руками:

– Нннее-е-ет!

А через секунду кабинет был пуст, и только щелчок закрывающейся двери доказывал, что Роман был не один в последние пятнадцать напряженных минут.

Гипноз

– Корней! Она была у меня! Грозила пистолетом. Убить грозилась!

– Тише ты! Кто? Кто тебя убить грозился? Успокойся, Рома!

– Медянская! Эта черная вдова! Она совсем сошла с ума. Ее надо остановить. Она опасна. Ты не понимаешь, Корней! Она реально убить могла.

В трубке телефона послышался смешок:

– Рома, Рома, успокойся. Да не волнуйся ты так. Подумаешь! Вдовы испугался.

Роман покачал головой:

– Корней! Ты так не говори. Она была вооружена. У нее пистолет. Я вообще думаю теперь, может, она сама… того… муженька своего грохнула? А?

В трубке на мгновение воцарилась тишина.

– Хм. Интересная мысль, Рома. Давай-ка мы ее забросим следователю. Вот он будет рад. Жены мужей убивают. Такое случается. Возьми хотя бы ту же генеральшу Роклину? А? Кто бы мог подумать? А следствие покопалось… и нашли.

– Чего нашли? – спросил Ротман и на мгновение ушел в себя; его вдруг озаботила расписка, которую он выдал Медянской.

Конечно, от нее можно отказаться. Ведь расписка под дулом пистолета – документ недействительный. Да и вряд ли Медянская попрется с ней в суд. В лучшем случае отдаст какому-нибудь Бессарабу или другим бандитам. А если так, то даже лучше. На ее «крышу» у Ротмана есть своя «красная». Однако он не мог понять, к чему клонит Фрост.

– Ты, Рома, видимо, слишком перебздел! Не въезжаешь в элементарные вещи. Медянская – убийца. Она вне закона. Понял?

Роман заволновался.

– Ах ты… Понял, понял. Точно! Она и убила. И пистолет у нее был. С него и завалила. Эх ты! Как же я сразу-то?..

– Вот-вот! Правильно, молодец, Роман. Позвони сейчас следаку этому, Агушину, и пусть теперь поет другие песни. Про измену, ревность и прочие пороки. Нечего хороших людей тревожить. Пусть преступников ловит. Убийца на свободе! А он дурака валяет! Ты давай звони, а я солью журналистам, кому надо. Натравлю их на следака, пусть крови попьют из него.

– Точно! Корней, ты гений. Спасибо! Я побежал. Пока!

– Беги, беги, дурашка, – промурчал Корней в ответ на короткие гудки, а сам, порывшись в записной книжке, тут же набрал телефон Медянской.

– Да, – сразу ответила Виктория.

Фрост отбросил усмешку и настроился на заботу, печаль и серьезность одновременно. От этого тон получился слащавый и неискренний:

– Виктория. Здравствуйте! Это Фрост.

– Корней Львович, я вам все сказала! Не надо…

– Нет-нет! Не торопитесь, Виктория. Я звоню как друг. Я очень переживал наш последний разговор и понял, что был не прав.

– Вот как?! Оч-чень интересно! Может, вы и миллиард готовы вернуть? – съехидничала Медянская.

«Ого! – чуть не поперхнулся Корней. – Она знает о расписке?!»

Пришлось на ходу менять тактику:

– Дело не в расписке, Виктория. Я приношу извинения. Ведь у вас такое горе. Я хочу реально помочь вам. Я уже это подтвердил. Надеюсь, конверт пришелся кстати?

Фрост очень грубо намекнул на деньги, переданные во время похорон, и, хотя видеть ее не мог, по наступившему молчанию понял, что удар нанесен точно, и продолжил с удвоенной энергией:

– Я могу предложить вам, Виктория, хорошую цену за проекты Иосифа. Например, не буду скрывать, что «Звездный конвейер» был нашим общим детищем. И он дорог мне не меньше, чем Иосифу и вам. Чтобы сохранить о нем память, я предлагаю ввести новый конкурс и новый грант для талантливых начинающих артистов. Назовем его «Премия Шлица». Каждый год проводим конкурс, отбираем лучших из лучших. На «конвейере» идет их учеба и потом выступления. Спонсоры будут стоять в очереди. Половина прибыли ваша, Виктория! Соглашайтесь.

Фроста понесло. Да, он врал, но делал это столь самозабвенно, что почувствовать, что это вранье, было почти невозможно.

– Я не понимаю всей механики… – забормотала ошарашенная Виктория, – мне сложно оценить эту идею… Конечно, Иосиф мечтал о собственной премии своего имени. Мне надо подумать…

– Хорошо, хорошо! Не тороплю. Не смею. Как будете готовы – звоните. Договорились?

Медянская вдруг почувствовала, что впадает в некий транс. То ли Корней обладал какими-то хитрыми приемами воздействия, то ли она просто измоталась, но все вокруг вращалось и кружилось. Она потерла висок, потом – другой, тряхнула головой, так что волосы разлетелись по сторонам, но наваждение не проходило.

– Да, конечно, Корней Львович, – решила она срочно заканчивать разговор, – извините, Корней, я… я поняла. Я позвоню… если что…

– Виктория, Вика, скажите, я прощен? Мне это важно… очень важно! – наседал Фрост, и Вика уже в полуобморочном состоянии прошептала:

– Да-да. Прощен… и я… и меня… все… пока…

Трубка выпала из ее рук, и она осела на ступеньках собственного подъезда, где и начала разговор с Фростом, выйдя из машины. Шофер уже уехал, а Виктория, задержавшись на крыльце, так на нем и осталась. Лежала тихонько, уткнувшись ничком в верхнюю ступеньку.

Плейбой

Огромный неповоротливый белый микроавтобус с широкой синей полосой и наклеенной надписью «Следственный комитет при Генеральной прокуратуре» летел по улицам, пугая автолюбителей сиреной и кряканьем. Испуганные прохожие-пешеходы едва успевали отскакивать от мчащегося правоохранительного «бобика», но, отскочив, они показывали пальцами и почему-то смеялись. Сидящий внутри Агушин, несмотря на то что погрузился в глубокие раздумья, это заметил. И когда уже восьмой человек помахал вслед рукой и сделал неприличный жест, Агушин окликнул водителя:

– Саша, в чем дело? Почему все оборачиваются и как-то странно реагируют? Ты машину осматривал? Может, там уже кто-то свастику или звезды пририсовал? А?

– Да вроде, Геннадий Дмитриевич, все в норме. Мыл вчера вечером.

– Ладно… когда доедем, посмотрим, – проворчал Агушин, – сейчас некогда. Давай здесь напрямки, – указал он, как срезать путь, проехав по встречной односторонней улице.

Идущие вдоль проезжей части люди вновь поприветствовали следственную группу, и генерал юстиции раздраженно закрыл глаза и попытался восстановить в подробностях события последних часов.

Федя и Проша по-прежнему сидели в КПЗ, и у него были еще законные 24 часа на их задержание. Фарфоров смылся из страны и находился теперь где-то в районе Лазурного побережья Франции, так как рейс частного самолета был выполнен на Ниццу. А из Ниццы можно попасть в любую точку побережья от Сан-Тропе до Сан-Ремо – без малого триста-четыреста километров роскошных пляжей, лазурных вод, горячих вечеринок и загорелых полунагих девиц.

Агушин завистливо вздохнул. Он таких девушек видел только в кино да на картинках «Плейбоя», который регулярно приносил кто-то из коллег в контору, где его и зачитывали до дыр, а потом разрывали на постеры. Да, вывешивать их на стенах было запрещено, но если открыть дверки любого шкафчика или сейфа, то из него на вас обязательно глянет какая-нибудь голая «Мисс Айова».

Он снова вздохнул и продолжил анализ. Фарфорова ищут. Генеральный санкцию, правда, не дал. Ну, это пока. Вечером Агушин будет докладывать помощнику Президента о ходе расследования и тогда уже скажет, кто мешает следствию.

– Зараза! – ругнулся генерал юстиции.

Затяжной конфликт между его боссом – начальником следственного комитета – и Генеральным прокурором наконец-то разрешился – отправкой в отставку обоих. Положивший конец этой вражде Президент страны назначил обоих послами в, так сказать, соседние регионы. Одного в Израиль, а другого в Палестину. Юмор нового Президента был оценен по достоинству не только в обоих ведомствах, но и в МИДе. А Агушин… Агушин думал о своем будущем.

В столь непростой ситуации главная задача Геннадия Дмитриевича заключалась вовсе не в том, чтобы скорее раскрыть это таинственное убийство. Версий было достаточно, и можно было отработать любую из них с одинаковым результатом – найти и схватить убийцу. Задача состояла в том, чтобы не только удержаться на месте, но и выйти из этого дела победителем, а то и хозяином нового кабинета.

Агушин улыбнулся; ему порядком поднадоело быть вечным и.о. Но водитель увидал его улыбку в зеркальце заднего вида и истолковал ее по-своему:

– Ага, Геннадий Дмитриевич, смешно!

– Ты о чем, Саша?

– Да вот же по радио говорят, что, скорее всего, Иосифа Шлица убила его же жена, Виктория Медянская. Я и говорю, смешно. Вы же тоже улыбаетесь? – Водитель сделал погромче волну 88,8, на которой только что закончились новости и объявили: «Вы слушаете „Роман-Радио“».

– Вот же, ерш твою медь! – выругался Агушин. – Не успели мы выехать к подозреваемой, а они уже трындят на весь мир. Бараны!

– А чего мы к ней едем? – удивился водитель.

– Не твоего ума дело! Хотя теперь скрывать-то уж нечего. Тьфу! – плюнул в сердцах на пол Агушин.

Сейчас он жалел, что бросил курить. Никотин добавил бы сил пережить журналистскую подставу. Но он бросил. Давно собирался, уговаривал себя, что может сделать это легко. Любимая поговорка в последние десять лет, что он готовился, была такая: «А я курить бросил. Послезавтра будет уже второй день». Все неизменно смеялись. А потом он все-таки бросил, и поводов для создания хорошего настроения стало меньше.

То, что информация ушла в прессу, совсем не радовало следователя, но он все же надеялся опередить и журналистов, и саму Медянскую. После заявления Ротмана о том, что она ворвалась в приемную, а потом и в кабинет, угрожала убийством и наставляла пистолет, акценты следствия поменялись.

Сомнения в том, что Виктория – убийца, у Агушина были серьезные. Он лично видел ее на месте преступления и разговаривал с ней, и, несмотря на ее спокойное поведение, было видно, что женщина потрясена. Далее, бабки-соседки видели ее уходящей из дома утром, после Шлица. Сидели они у подъезда весь день, а потому перечислили Агушину всех, кто заходил-выходил. Медянская не возвращалась и проскользнуть незамеченной не могла. На роль возможного убийцы подходили несколько незнакомых лиц, но женщин среди них не было. Уж Медянскую бабки узнали бы точно.

Агушин вздохнул и снова мысленно переложил пасьянс из подозреваемых. Среди семи человек были трое, которые так и не вышли из подъезда, включая Шлица. Наверное, жильцы. Старухи не знали всех поименно и в лицо. Четверо зашли и вышли, их сейчас и разыскивали по всем ориентировкам. Но и они ушли раньше, чем грохнул выстрел. Выходило, что или бабки еще кого-то пропустили, или убийца дождался, пока они поднимутся к его жертве, и проскочил мимо них незамеченным. Или ушел другим путем. Или вообще был жильцом дома, что не подтверждалось пока.

«А вот Медянская вполне могла действовать и не сама, – признал Агушин и вздохнул, – но тогда зачем ей второй пистолет, когда можно было вообще сымитировать самоубийство дома?»

– Дэ-а-а-а! Загадки, – вслух произнес он, и водитель тут же подхватил:

– Не говорите, Геннадий Дмитриевич, все только и обсуждают с утра до вечера.

– Что обсуждают? – не понял Агушин.

– Да убийство этого Шлица. Говорят, бабки у него немереные и теперь все вдове достанется.

– А много? – заинтересовался следователь.

– Много! Аж сто миллионов. Во как! – Водитель резко затормозил перед новым кирпичным домом в районе зоопарка. – Приехали, Геннадий Дмитриевич. Вот этот дом. Адрес, как вы сказали. Мне с вами?

– Нет. Со мной только опера идут. Сам буду задерживать. А ты, Саш, осмотри машину!

Агушин легко выскочил из отодвинутой в сторону двери и сразу же увидел, отчего потешались прохожие. Какой-то шутник привязал к антенне пиратский флаг, так называемый «Веселый Роджер». С недавних пор их почему-то стали продавать на всех московских перекрестках цыгане, мальчишки и уличные попрошайки. Кто-то не пожалел ста рублей и напроказничал. Агушин сам не смог сдержать улыбку, представив, как они неслись с сиренами по столице, а сзади лихо развевался череп с костями.

– Да, бл… джентльмены удачи. Сними сейчас же и сдай дежурному. Пусть заведет дело.

Два коренастых опера тоже засмеялись, но, увидев, как начальник метнул в них сердитый взгляд, затихли.

– Какое дело? – удивился водитель Саша, отвязывая кусок черной тряпицы.

– Такое! Это оскорбление работников правоохранительных органов. Давай действуй. Пока я вернусь, чтобы бумага была! – Агушин жестом приказал операм сопровождать его и решительно зашагал к знакомому уже подъезду.

Первое, что он увидел, было тело Медянской, лежащей у порога родного подъезда. Агушин в два прыжка добежал до ступенек и наклонился над одетой во все черное вдовой. Она не двигалась, а от головы текла тонкая струйка крови. Лица было не видно. У следователя внутри все оборвалось, он повернулся к операм:

– Вот вам и «черная вдова». Еще один труп. И это за несколько дней. На пороге одного дома. Что за хрень?!

– Да уж! Неувязочка.

– Форс-мажор полный, Дмитрич, – синхронно почесали опера стриженые затылки.

– Парни, вызывайте «Скорую» в любом случае. Пусть осмотрят. Дальше по обстановке. Если труп криминальный – один вопрос. Если нет – другой.

Агушин вздохнул и выпрямился, шаря по карманам в поисках давно брошенных сигарет.

В этот момент Виктория застонала и пошевелилась, и Агушин подпрыгнул и аккуратно повернул ее за плечи:

– Виктория Станиславовна? Вы живы?

– А? – она открыла глаза, но увидела лишь расплывчатые силуэты.

– Спокойно лежите. Сейчас врачи подъедут. Что случилось с вами?

– А где я? Что со мной? Кто вы?

Агушин лишь тяжело выдохнул:

– Фу! Ну, слава богу! Кровь вроде из носа идет. Видимо, гипертонический криз.

– А? Вы доктор? – Медянская щурилась, пытаясь рассмотреть, кто это в белом склонился над ней.

Агушин по случаю теплой погоды действительно надел все светлое.

– Ага! Травматолог! – съязвил он. – Вправляю мозг и возвращаю сознание. Очнулись, Виктория Станиславовна? Вот и славно! Где пистолет?

Медянская непонимающе моргнула, и Агушин усадил ее на ступеньки и склонился, чтобы видеть ее глаза и мимику. Пока она пребывала в полутрансе, врать не могла.

– Пистолет? В сейфе. У мужа. Там был.

– Отлично! Тогда прошу вас все-таки пройти к вам домой. Обыск-то мы делали у вас. Но сейф вы и не показали. Как же так? Зачем? Идти можете?

– Наверное, могу, – неуверенно отозвалась Виктория.

– Если нет, мои парни вас донесут, – он кивнул операм, – ребята, помогите даме проследовать до дому, до хаты.