Текст книги "Игра против всех"

Автор книги: Павел Шестаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

– С Кащеевой смертью, – засмеялся Борис и наклонил ящик. Гвозди и болты посыпались на верстак. Среди темных предметов мелькнул белый квадратик. Сосновский вытащил его из кучки и подкинул на ладони: – А вот и драгоценности.

Собственно, это был не квадрат, а скорее что-то вроде неправильной формы ромба, согнутого пополам. Такие металлические пластинки прикрепляют на портфели, когда дарят их сослуживцам по случаю юбилея.

Мазин взял пластинку и попытался разогнуть ее пальцами, но не смог: она была не просто согнута, а сплющена, как видно, молотком. Игорь просунул между краями стамеску. Пластинка распрямилась. Теперь можно было и прочитать текст. Он прочитал его. Потом еще раз. Потом подумал и прочитал вслух:

– «Дорогому Леониду Федоровичу Кранцу в связи с пятидесятилетием от товарищей по работе. Барнаул. 25 мая 1956 года».

Последовала длительная пауза. Каждый молча рассматривал надпись.

– Прошу учесть, что заметил эту штуку я, – сказал Борис.

– К медали представлю, – пообещал полковник. – Итак, молодые люди, сия находка подтверждает, что Кранца убил Федор Живых.

– Учитывая, что Кранц и Живых знали друг друга до войны, и, как утверждает Устинов, Кранц хорошо относился к Федору, он мог приехать к нему, – предположил Мазин.

– Наверняка. Вспомните, по гостиницам мы его следов не обнаружили. Значит, остановился у знакомых. Устинов ничего не знал…

– Да он бы и не принял предателя.

– А Живых? Почему принял его Живых? И почему убил? – спросил Боб.

– Ты еще спроси, почему убили самого Живых!

– Не шуметь! – остановил Дед. – Дайте срок, будет вам и белка, будет и свисток. Начинать сначала нужно. Кранц приехал к Живых. Тот его встретил вполне дружелюбно. Вместе пошли на футбол. Кранц, видимо, полностью доверял Живых. Судя по этой штуке, – Скворцов держал в руке монограмму, – оставил у него свои вещи. Но дальше с выводами становится сложнее. Было ли убийство Кранца задумано заранее или это результат ссоры на стадионе, сказать трудно. И главное – зачем убил?

– А деньги?

– Элементарный грабеж? Сомневаюсь.

– Во всем можно сомневаться, – возразил Борис. – По большому счету, эта железка тоже не доказательство, что Кранца убил Живых.

– А его удар? – ответил Игорь. Он вспомнил слова Устинова о том, как Живых снимал немецких часовых. – И пластинка – момент любопытный. Я уверен, что остальные вещи он уничтожил, а вот серебро оставил. Мастер сказался, хозяин, решил: пригодится.

– Согласен, что Кранца убил Живых, – поддержал Игоря Дед, – зато потом темный лес… Ясно одно: следы в прошлое ведут.

Мазин ждал, что Борис энергично поддержит шефа и отпустит пару шуточек в его, Игоря, адрес, но обычно балагуривший Сосновский посерьезнел.

– Мне кажется, Петр Данилович, – сказал он, – обстоятельства убийства Кранца и связь этого убийства со смертью самого Федора, как бы загадочно они ни выглядели, можно прояснить. Вряд ли о приезде Кранца знал один Живых. Стоит поискать, с кем он общался, через кого могла произойти утечка информации о появлении Кранца. Я не утверждаю, что обе смерти связаны, но как один из возможных вариантов…

– Понимаю, понимаю.»

– Между прочим, в хате еще сидит эта женщина, понятая, – напомнил Мазин.

Соседка поглядывала в окно, нетерпеливо дожидаясь, когда ее отпустят.

– Заскучали? – спросил полковник.

– Курей кормить нужно.

– Ничего, ничего, покормите… Вас, кажется, Ольгой Антоновной звать?

– Ольга я.

– Вы, Ольга Антоновна, говорили, что Федор Живых занимался мелким ремонтом?

– Говорила, чинил примуса.

– Значит, к нему много людей ходило?

– Не… Не особо. Он нелюдимо жил, как с Фросей разошелся.

– Почему они разошлись?

– Ас запою его. Какая женщина с таким жить захочет?

– А Фрося больше не появлялась?

– Чего ей тут делать!

– А мужчины?

– Ну, если вы про татарина…

– Именно про него, – подтвердил полковник, улыбнувшись.

– Так там же скандал один.

– Что за скандал?

– Да азиат он чистый, черный весь. Ему лишь бы поорать – хала-бала! Такой уж человек.

– Чем занимается этот человек?

– Да не знаю я толком. Наездник, кажется…

Мазин прислушался.

– Он работает на ипподроме?

– Скачет там. В городе у него сестра. Ходжаевы они по фамилии.

– Гаджиевы? – спросил Сосновский.

– Ага, ага.

– Вам эта фамилия что-нибудь говорит, Борис Михайлович?

– Гаджиева – соседка Зайцева.

– Вот как! Так что случилось с Гаджиевым, Ольга Антоновна? – заинтересовался Дед.

– А что с ним случится! Его хоть об дорогу бей. Примчался сюда, да не на жеребце, а в машине. И сколько это им плотють, что такой наездник машину себе купил! Тут всю жизнь работаешь и сыну велосипед не купишь, а этот барин на машине…

– Гаджиев был недоволен Федором?

– Куда доволен! Кричит на него: пьяница, алкоголик, берегись! Ну, и что-то про лошадей своих. Тут уж я ничего не разобрала.

– Любопытно. А как вел себя Федор?

– «Деньги, говорит, тебе отдам, не беспокойся. Я не нищий». И верно, если б он за работу взялся, так у него б денег на все хватило.

– Не помните, какая машина у Гаджиева?

– Как – какая? Легковая!

– А марка: «Волга», «Москвич»?

– Не понимаю я в них, – ответила соседка.

…По пути в управление Скворцов сказал:

– В доме Живых потребуется провести тщательный обыск. Может, найдем какие-то вещи Кранца. Слышишь, Игорь? Ты что задумался?

– Я думаю о сейфе.

Сосновский не удивился. Он тоже думал о сейфе.

ГЛАВА V

– Боб, ты сегодня непохож на себя, – сказала Юля.

Сосновский утратил самоуверенность. В отличие от Мазина, который по мере усложнения обстановки становился спокойнее и, кажется, попал в родную стихию, Борис стал замечать, что теряется. Это было непривычно и удивительно. Но факт оставался фактом: Сосновский, считавший, что любое преступление примитивно и к раскрытию его ведут прямые и ясные пути, не чувствовал себя хозяином положения и был склонен поверить в вещи неожиданные, с несерьезно-фантастическим привкусом.

«Я становлюсь авантюристом, – думал он, вспоминая, зачем пришел к Юле. – Дед бы меня засмеял. Но чем я виноват, если не могу уловить связи между происходящим?! Очищен сейф. Сработано чисто. Убит приехавший в город человек с темным прошлым. Не все понятно, но есть логические закономерности. Нужно найти пружину. Убийца – опустившийся морфинист – попадает по машину. Рядовой несчастный случай? Вот тут-то и начинается! Не рядовой. И связанный какими-то запутанными узлами и с ограблением, и с убийством! Именно запутанными и, к несчастью, как ни парадоксально звучит, слишком многочисленными. Узлов много, а концов нет».

Так размышлял Борис, чтобы хоть немного оправдать себя, свои нелепые, с точки зрения здравого смысла, подозрения.

Они возникли впервые, когда он узнал, что синяя «Волга», замеченная на ипподроме и у дома Зайцева, принадлежит Филину. Правда, похождения супруги профессора нарушали лишь законы нравственности и не попадали под действие уголовного кодекса, однако некоторые факты не давали покоя Борису. Он не мог не вспомнить о Диане Филиной, когда эксперт рассказывал об окурке со следами лиловой помады, найденном возле тела погибшего Федора Живых. Ведь Борис не раз бывал в доме профессора.

Впрочем, предположить, что окурок принадлежит Диане, было бы смело и для человека с воображением похлеще, чем у Сосновского. И когда Борис на просеке срезал ветку, на которой могли сохраниться следы автомобильной краски, он вовсе не был уверен, что краска окажется синей. А она оказалась именно такой. Ну и что из этого? Синий цвет распространен. Да и невероятно: жена профессора и пьяница, убийца! Какая связь? Но есть же связь между Дианой и Зайцевым, есть и между Зайцевым и Федором Живых. Вернее, была. Итак, новый вариант? Диана и Зайцев опустошают кассу. Ключ делает Федор. Он больше не нужен. Но тогда убийство Живых никак не связано с убийством Кранца. А зачем их связывать? Только Мазин готов увязать все на свете. В жизни же… Однако может ли быть в жизни то, что ему мерещится? Один раз уже померещилось…

– Знаешь, Юленька, я, кажется, заболел.

Они сидели в обширной гостиной. Кроме Юли, дома не было никого.

– Заболел? Разве ты можешь болеть? С такими-то красными щеками?!

Борис провел рукой по щекам:

– Как-то знобит и ломит.

Сердобольная Юля поверила:

– Может, проглотишь антибиотик?

– И чашечку кофе.

– Кофе у папы отличный.

– Ты, Юленька, добрая душа, свари, если не жалко.

Юля вышла в кухню, а Боб встал и отворил дверь в спальню, где стояли две кровати, телефон на тумбочке между ними и ореховое трюмо. На трюмо он увидел флаконы, баночки с кремом, щетку для волос, но губной помады не было.

– Что ты там делаешь, Борис?

Боб вздрогнул:

– Решил посмотреться в зеркало.

– Пойдем лучше на кухню. Надеюсь, тебя не оскорбит, если я предложу тебе кофе не в столовой? Не хочется возиться.

– Ну что ты! Какой может быть разговор! – Он понемногу приходил в себя от смущения. – А где эта знойная женщина?

– Дина умчалась делать покупки. Она уезжает.

– Куда же?

– На море.

Известие это подхлестнуло Бориса.

– Вот как? Папочка отпускает ее одну?

Юля засмеялась:

– Папахен не ревнив. Дина завоевала его, полное доверие добродетельным поведением.

– Не думал, что она способна на такое геройство!

– И ошибся. А еще следователь и психолог! Дина неплохая. Я, знаешь, как была к ней настроена? Хуже нельзя. А сейчас мы подружились. Она простая, веселая. Я даже защищаю ее от отца. У папы тяжелый характер, ворчит, ворчит, весь в работе. Ей с ним нелегко…

– Когда же эта прекрасная женщина помчится догонять осеннее солнце?

– Завтра утром.

«Живых был убит позавчера».

– Поездом?

– Что ты! Дина не признает ничего, кроме машины. Тут уж отцу приходится уступать, хоть он и внушает каждый день, что она погибнет в автомобильной катастрофе.

– Но пока же не погибла?

– Как видишь. Она, между прочим, прекрасный водитель. Скажу тебе по секрету: Дина была шофером такси.

– Неужели?

– Это страшная семейная тайна.

– Удивительно романтично. А чем она сейчас занимается?

– Учится в вечернем институте. Папе нужен диплом… Борька, а ты и в самом деле заболел! У тебя какой-то бессмысленный взгляд. Ради чего ты уставился на мусорное ведро?

– На мусорное? В самом деле, чего… Извини.

– У нас сломался мусоропровод. Приходится пользоваться ведром. Видишь, сколько набралось?

– Вижу.

Но видел он только одно: маленькую бумажную салфеточку – промокашку для губной помады.

– Юля, ты какой помадой красишь губы?

– Что за вопрос? Такой, чтобы не бросалась в глаза. Яркие краски учителям противопоказаны.

А на окурке была помада броская, лиловая. И на этом клочке бумаги тоже.

– Почему ты не уйдешь из школы?

– Чтобы поярче красить губы?

– Нет, но это же ужасно нервная работа.

– А у тебя разве не нервная?

– Я уйду… скоро. Чувствую, что придется.

Он поднес к губам маленькую фарфоровую чашку.

– Мне нравится с детьми.

– Хулиганье. Будущие преступники. Сейчас не школьники пошли, а черт-те что.

– Ты стареешь, Борька. Мы были точно такие. И на нас брюзжали.

– Я такой не был.

«Если я полезу в ведро, она подумает, что я тронулся. А что, если предложить вынести мусор? Нет, чушь, конечно. Самое верное – дождаться, когда она выйдет. Или все рассказать? Ну, уж это будет совсем глупо».

– Да, да, Юленька, я такой не был.

– А какой же ты был?

– Положительный. Между прочим, вашу Диану видели с молодым человеком.

– Ты невозможный брюзга и сплетник! Удивительно, что строже всего к женщинам относятся мужчины, у которых рыльце в пушку. Почему это так?

– У меня не в пушку.

– Нахал! Тебе полегчало?

– Да, начал выздоравливать. Еще глоток – и от болезни не останется и следа.

– Лечись, лечись! Я подолью.

Ему не хотелось кофе. Но нельзя же было уйти из кухни, не заполучив эту бумажку.

– Спасибо, Юленька!

Нет, Сосновского не зря называли везучим. Он-таки дождался телефонного звонка. Юля выскочила из кухни, а Борис наклонился над мусорным ведром и вытащил промокашку со следами помады. Пока Юля вернулась, он успел уложить листок между страницами записной книжки.

«Знала б Юля, зачем я приходил!..

– Прости, Юленька. Ты меня вылечила, а дела не ждут…

В криминалистической лаборатории, как всегда, было много работы.

– Ниночка, не в службу, а в дружбу.

Молодая женщина оторвалась от микроскопа и посмотрела на Бориса большими, слегка подведенными глазами. Под белым халатом проступали узкие погоны.

– Что тебе, Боря?

– Ниночка, как у Шекспира – быть или не быть. Помнишь окурок, найденный возле сбитого машиной Живых?

– Конечно.

– Взгляни-ка, не одна ли у них хозяйка?

– Тебе срочно?

– Очень, – сказал он, подумав: «Отрежу эту фантазию сразу, и дело с концом».

Борис вышел в коридор и прошелся из одного конца в другой, дожидаясь результата. Над дверьми были закреплены круглые часы. По ним, вздрагивая, прыгала секундная стрелка. Боб присел на подоконник.

«Предположим, что анализы совпадут. Что это будет означать? Что Диана убила Живых? Зачем?» Он и сам не знал толком, зачем ему доказательство того, что окурок и бумажка принадлежали одному человеку.

– Борис! Ты похож на Гамлета, покрасившегося перекисью водорода.

– Гамлет, как датчанин, наверняка был блондин. Ниночка, не томи! Что получилось?

– А что тебе больше хочется?

– Пойти с тобой вечером в кино.

– Больше ничего?

– О других желаниях я говорить стесняюсь. Меня слишком хорошо воспитывали в детстве.

– Пошляк! Но, может быть, я и соглашусь пойти в кино. Во всяком случае, с тебя причитается. Помада одна и та же. Слюна тоже. Рад?

– Немного ошеломлен.

– Не увлекайся. В городе наберется не одна тысяча женщин, предпочитающих такую помаду.

– Но только четверть из них имеет одинаковую группу крови, и еще меньше водят машину!

– Круг сужается, сказал бы Шерлок Холмс. Спасибо, Нинон. Пожалуй, я приглашу тебя не в кино, а в театр. В оперу.

Профессор Филин держал свою машину в институтском гараже. Борис пересек полгорода и примчался туда, замирая от волнения. «А что, если машины нет?» И напрасно волновался. Он увидел синюю «Волгу» еще со двора. Она стояла на цементном полу, поблескивая недавно отмытыми стеклами. Других автомобилей в гараже не было. Рабочий день не кончился.

Сосновскому хотелось немедленно устремиться к машине, но не следовало вызывать подозрений и ненужных толков. Поэтому он принял равнодушный вид и подошел к молодому парню, не то шоферу, не то механику, что латал старую камеру, сидя в дверях.

– Здорово, браток! Женьки нету, что ли?

Женькой звали одного из институтских шоферов.

Борис беседовал с ним о Хохловой, которую тот возил в банк.

– В отъезде.

– Жаль… У меня к нему дело одно было. Ну да ладно. Это не его тачка?

Боб ткнул пальцем в «Волгу».

– Нет, нашего зама.

– Ничего кабриолет.

Сосновский небрежно приблизился к автомобилю. Свет в гараже не горел, и рассмотреть незначительную царапину было трудно. Да Борис и не ее высматривал. Сбив человека, нельзя не оставить на машине хоть небольших повреждений, вмятин. Однако вся передняя часть «Волги» выглядела так, словно она только что сошла с заводского конвейера. Борис провел ладонью по ровной поверхности…

В кабинете Филина в тонкой рамке висел фотоснимок роденовского «Мыслителя». Профессор поймал взгляд Мазина.

– Прекрасная скульптура. Вам нравится? Человек всегда полноценнее, когда ощущает искусство. Если б вы видели оригинал! Я видел его в Медоне, на могиле Родена. Но я отвлекаю вас от дела, Игорь Николаевич, хотя права на это не имею ни малейшего.

За окном темнело. Филин согласился принять Мазина в конце рабочего дня. В институте было непривычно тихо, и голос профессора, бодрый, глуховатый баритон, звучал громко и подчеркнуто непринужденно.

– Итак, вам все еще не удалось найти преступника?

– Не удалось, – вздохнул Игорь.

– И вас ругает начальство?

– Терпимо.

– Ну, тогда жить можно. А что вы хотели узнать от меня? Ведь я, кажется, исчерпал свои возможности.

– Меня, профессор, сейчас интересует не столько сейф, сколько смерть Кранца.

– Вот оно что! Мне рассказал Константин Иннокентьевич. Я его очень плохо знал. Видел всего один или два раза. Я полностью к вашим услугам.

– Непонятного для нас в смерти Кранца больше, чем понятного. А тут этот несчастный случай с Живых…

– Думаете, несчастный случай?

Мазину не хотелось говорить всего. Он пожал плечами:

– Его сбила машина.

Филин кивнул:

– Что ж, вы рассуждаете трезво. Вы полагаете, что Кранц и Живых виделись?

– Есть косвенные данные…

– Простите, я не хотел касаться вашей технологии. К сожалению, я не знал хорошо и Живых, хотя видел его чаще, чем Кранца. Он помогал нам обеспечивать раненых продовольствием и был связан непосредственно с Константином Иннокентьевичем. Потом попал в облаву и был арестован приблизительно за месяц до ликвидации госпиталя. В целом это малопривлекательная фигура. Знаете, во время войны на поверхности иногда оказываются люди не подлинно мужественные, а, я бы сказал, лихие. Они могут проявить отвагу, но это зависит от обстоятельств. Если повезет, остаются ходить в храбрецах. Однако, попав в серьезный оборот, могут сломиться, По-моему, Федор из таких. Как почти каждый русский, он ненавидел оккупантов и старался нанести им возможный ущерб, но настоящего идейного стержня в нем не было. Отсюда и его трагедия. Не попадись Федор в гестапо, он остался бы обыкновенным человеком, нормальным. Но там его надломили. В итоге – алкоголизм и все остальное. Кстати, к вашей теории о том, что Кранц виделся с Живых. Не мог ли Живых убить Кранца?

– Живых?

– Да! Психологически это весьма вероятно. Ведь Кранц работал на немцев! Возможно, что он лично сыграл в судьбе Живых роль роковую. Отсюда стремление отомстить виновнику всех бедствий. А опустившийся, затуманенный наркотиком человек может выбрать только самое примитивное решение – удар ножом. По-моему, чтобы ударить человека финкой в спину на стадионе, нужно иметь ту самую лихость без достаточного интеллекта, о которой я говорил. Ну, как вам показалась моя версия?

– Психологически она привлекательна.

– Однако вас не убедила?

– Мне кажется, что если бы Кранц был человеком, погубившим Живых, он не пришел бы к нему в дом.

– Да, вы правы.

Профессор улыбнулся, согнав с лица усталость:

– Я дилетант, и вы легко нарушили мои построения. Прошу прощения, я постоянно забываю о том, что спрашивать должны вы и делать заключения тоже. Мое же дело – заготовка глины для ваших кирпичей. Уж извините привычку старшего учить молодежь.

– Что вы, Валентин Викентьевич! Ваша гипотеза интересна. Вы несомненно правы, когда считаете, что человек вроде Живых способен на убийство такого рода. Вообще-то это самая непонятная фигура. Оказалось, что он имеет определенное отношение к истории с вашим сейфом.

– Ого! Не слишком ли?

– Живых был знаком с Зайцевым, бывал в институтском доме.

– В нашем доме? – переспросил профессор.

– Да, в подъезде, где живут Хохлова и Устинов, только, кажется, этажом выше.

Филин улыбнулся:

– Надеюсь, мой сейф не ограблен?

Он вышел из-за стола и неожиданно для Мазина достал из сейфа бутылку коньяку.

– Не откажетесь? Прекрасно тонизирует. Я понимаю, что в служебное время… Однако рабочий день кончился.

И вынул две рюмки чешского стекла.

Мазин хотел запротестовать, но Филин покачал головой:

– Это великолепный армянский коньяк, и когда-нибудь в старости вы пожалеете, что отказались от него. Так зачем же предаваться сожалениям?

Он наполнил рюмки:

– За ваш успех, Игорь Николаевич! Когда вы пришли сюда впервые, скажу откровенно, вы мне не очень показались. Но сейчас я вижу: вы можете разобраться. Раскопать этакие авгиевы конюшни! Желаю вам от души успеха!

Они выпили.

– Между нами, выше Устинова живет редактор стенгазеты Коломийцев. И могу сказать уверенно: подозревайте любого, даже меня, но не тратьте время на Коломийцева. Если бы этот человек нашел полмиллиона на улице, он отнес бы деньги в стол находок. Это честнейший и наивнейший чудак. Да его все знают. Ведущий общественник…

– На меня он тоже произвел впечатление безобидное, однако…

– Всякое случается? Деньги исчезли бесследно, а чудес не бывает? Я уже говорил: сидящие в комнате, на мой взгляд, вне подозрений, как жена Цезаря. Даже Зайцев, которого я, по совести говоря, недолюбливаю.

– Почему?

– Затрудняюсь ответить. С ним знакома моя жена. Они вместе учились в автошколе. Он очень неряшлив. А у меня патологическая брезгливость к неряхам. Впрочем, скорее, во мне говорит естественная ревность старого мужа к молодому человеку.

Зазвонил телефон.

– Профессор Филин слушает. Ты, Диночка? Здесь? Хочешь подняться? Как тебе сказать… – Он прикрыл трубку ладонью и пояснил Игорю: – Моя жена. Она уезжает сегодня…

Игорь привстал:

– Я понимаю.

– Сидите! Мы подвезем вас. Моя машина в гараже, внизу… Диночка, – сказал профессор в трубку, – я жду тебя… Ах, не одна? Кто? Борис? Очень приятно. Здесь как раз его коллега, Игорь Николаевич.

Мазин удивился:

– Сосновский?

– Да, они встретились с Дианой Тимофеевной.

Они действительно встретились, причем в такой момент, когда Борису этого хотелось меньше всего.

– Что вы поглаживаете мою машину, как любимую девушку? – услышал он и вздрогнул, хотя никакой подозрительности в голосе Дианы не было. Говорила она весело и громко, покачивая сумкой с покупками.

– Диана Тимофеевна? Здравствуйте! Отличная машина и в превосходной форме. Завидую, потому что в душе автомобилист. «И вместо сердца – пламенный мотор», как сказал поэт, – замельтешил Сосновский, стараясь оправиться от смущения.

– Да что вы здесь делаете?

Вопрос был не из легких. Хорошо хоть парень, возившийся со скатом, отошел от дверей. Боб вспомнил, что Мазин собирался сегодня в институт.

– Жду приятеля.

– Или приятельницу? – засмеялась Диана. – Смотрите, донесу на вас Юленьке.

– Ну что вы! Моя репутация известна… – Игривый тон всегда выручал Сосновского. – Где-то здесь должен быть Игорь Мазин. Мы вместе работаем и меня послали…

Бросив пакеты на сиденье машины, Диана прошла в вестибюль и позвонила Филину. Борис, соображая помаленьку, стоял рядом.

– Боря, вам повезло. Ваш друг сидит у Валентина Викентьевича. Поехали!

Она направилась к лифту, а Сосновскому ничего не оставалось, как следовать за ней.

Тем временем Игорь испытывал смущение другого рода. Ему хотелось собственными глазами взглянуть на жену профессора, но початая бутылка стояла на столе, и Филин не собирался ее убирать. «Не нужно было пить», – ругал себя Мазин, представляя, как Боб красочно опишет его «падение».

Невдалеке прошумел лифт, хлопнула дверь и прозвучали шаги. Энергичные – Дианы, несколько неуверенные – Сосновского, и Мазин увидел ту самую женщину, что сидела в машине, ожидая Зайцева.

Боб старался вести себя непосредственно:

– Добрый вечер, профессор.

– Здравствуйте, Боря. Рюмочку коньяку? Мы тут побаловались немножко с вашим другом.

– Ваш знаменитый «Ереван»? С удовольствием, Валентин Викентьевич, но в данный момент я на работе, – твердо сказал Борис и подмигнул Мазину.

Тот покраснел.

Диана запротестовала:

– Нет-нет, уважаемые мужчины, мы все выпьем понемножку! И не пытайтесь возражать! Тем более, что вас, Боб, я застала на месте преступления. Смотрю: подозрительная личность присматривается к нашей «Волге».

– Вы встретились в гараже?

Сосновский понял, что без объяснений не обойтись. Но он уже успел подготовиться. Нужно было сказать правду, но сказать ее в такой шутливой, неправдоподобной форме, небрежным тоном, чтобы правде не поверили.

– Что поделаешь, мы ищем одну синюю «Волгу».

– При чем тут моя машина? – поинтересовался Филин.

– Она тоже синяя.

– У вас юмор американского типа, – улыбнулся профессор. – Помню, в журнале «Америка» была такая веселая картинка. На веранде в кресле-качалке сидит муж и говорит жене: «Ну что ты там бормочешь, я не могу понять ни слова!» А жену уже заглотал удав.

– Меня не так просто проглотить, – возразила Диана.

– Вы и не подозреваете, какие у меня были веские улики… поддержал тон Боб.

– Даже улики? – переспросил Филин.

– Представляю ваши улики! – Диана достала из сумочки сигарету и поднесла ко рту, накрашенному лиловой помадой. – В основном это окурки. В каждом детективе куча окурков, просто негигиенично.

– Вы угадали: без окурка нам не обойтись.

Борис приблизился к той точке, где можно было говорить все, что приходит в голову. Собственные подозрения после осмотра машины показались смешными, когда в мозгу его всплыл тот простой факт, что, увлекшись цветом помады, он забыл об отпечатке пальца. Борис непроизвольно поглядел на рюмку в руках Дианы. Ему захотелось взять рюмку, когда она поставила ее на стол, и сунуть в карман.

– Неужели в вашей шутке есть какое-то зерно серьезного? Вы говорите весьма убедительно! – настаивал Филин.

Мазин решил, что пришло время вмешаться:

– Борис, нам пора.

– Простите, профессор, – обрадовался Сосновский. – Конечно, все это вариации на вольные темы. Я зашел сюда за Игорем, а по пути решил повидать знакомого шофера. Тут меня и засекла Диана Тимофеевна.

– Значит, я свободна от подозрений и могу ехать?

Боб сделал широкий жест:

– В добрый час!

Все поднялись. Сосновский выходил последним.

А через день Борис сидел в комнате Мазина за столом, на котором с мужской неаккуратностью были разложены обнаруженные в холодильнике припасы, и пил портвейн, купленный по дороге.

– Пришел я, Игорек, чтобы сознаться раз и навсегда: в этой истории я ни бум-бум. Она мне напоминает старинный анекдот. «Посмотрите на картину – человек в море купается». – «Позвольте, я ничего не вижу». – «Неудивительно: море черное, купается негр, да еще и ночью. Что ж вы хотите увидеть?» А ты видишь в этих хаотических событиях какую-то закономерность?

– Пока нет. Но ведь она должна быть. Кто-то действует, причем активно. Чем больше он активничает, тем больше материала для анализа, для связи между фактами.

– Связи-то я и не улавливаю. Боюсь, что она существует лишь в нашем воображении, а имеем мы дело с тремя разными преступниками – с вором, убийцей и автолихачом.

– Факты, Борис, игнорировать невозможно. Если преступники и не действовали сообща, то они знакомы, встречались, как минимум.

– И только! Например, кто-то, назовем его Икс, заказав ключ Живых, осуществил кражу из сейфа. Тут ставим точку. Тем временем, совершенно безотносительно к первому случаю, в город возвращается Кранц, который каким-то образом опасен для Живых, и тот преспокойненько его…

Сосновский сделал красноречивый жест.

– Между прочим, Боб, Филин тоже думает, что Кранца убил Живых. Правда, он шел с другой стороны: ты считаешь, что Кранц был опасен для Живых, а он полагал, что Живых мстил Кранцу за прошлое.

– Что в лоб, что по лбу. Итак, Живых убивает Кранца. Но зачем убили Живых?

– Может быть, это не связано со смертью Кранца. Скажем, Живых начал догадываться, для чего понадобился ключ.

– Хорошо, пойдем твоим путем. Икс ограбил сейф и убил Живых. Живых убил Кранца. Кто Икс?

– Это придется узнать.

– Всего-то? Сущая чепуха.

Сосновский разлил портвейн в стаканы:

– Еще бутылка – и мы создадим замечательную гипотезу. Она просуществует почти до утра. Я уже такие придумывал и даже собирался поразить вас с Дедом великими открытиями, но ничего не вышло. Помнишь анонимку? Я решил, что деньги похищены Зайцевым с помощью дочки Хохловой.

– Она приходила ко мне вчера.

– Тебе повезло!

– Не очень. Оказывается, Хохлова – мать неродная. Она взяла Ленку из детдома во время войны.

– Неблагодарная соплячка!

– Я бы не судил так строго. Сделай поправку на возраст. Накануне исчезновения денег у них была очередная стычка.

– И она собрала чемодан и пошла к Зайцеву?

– Точно. Вернулась девушка чуть поумневшей, а тут несчастье с матерью… Теперь она стыдится, но нас это мало продвинуло.

– К сожалению. Помимо Ленки, Зайцев путался и с супругой почтеннейшего профессора Филина. Это величайшее, но столь же бесполезное открытие!

Мазин хлопнул по столу пустым стаканом.

– Слушай, Борис, по-моему, ты его недооцёниваешь. Вспомни обстоятельства убийства Живых. Их противоречивость. С одной стороны, все продумано: откуда заехать, как нанести удар, даже чужой окурок, который должен был ввести нас в заблуждение, предусмотрен. Окурок наверняка подброшен! А с другой – полнейшее дилетантство, оставлено столько следов! Похоже на неглупого, но самоуверенного человека, начитавшегося приключенческих книжек.

– Зайцев? Он не умеет водить машину.

– Умеет! Зайцев учился в автошколе.

– Врешь!

Сосновский перевернул свой стакан и со Звоном надел его на горлышко бутылки. Игорь улыбнулся. Ему нравился разговор с Борисом. Не часто у них так получалось. Пожалуй, впервые. Тогда, после неожиданной встречи в кабинете профессора, Мазин сказал, сдерживая себя:

– Объясни, что это за маскарад?

Он ждал отпора, в лучшем случае – очередных шуточек, но Боб поглядел необычно уныло и ответил:

– Извини, старик, виноват. Попал в безвыходное положение. Пришлось соврать.

– Не прояснишь ли?

Неожиданно Борис обнял его за плечи и попросил:

– Можно, не буду? Подожди дня два. Потом расскажу.

И вот они сидят в комнате Мазина, портвейн выпит, Игорь доволен разговором, но он, и не подозревает, что скажет сейчас Сосновский.

– Значит, Зайцев мог воспользоваться машиной Дианы! И окурок, который мы нашли, ее.

– Но группа слюны и цвет помады ничего не доказывают. Таких женщин может быть несколько сот.

Боб кивнул:

– Я знаю. Но на окурке остался отпечаток пальца. Про него я, к сожалению, вспомнил только в кабинете. А Диана собралась уезжать. Понимаешь мое положение? Я не удержался, хотя глупо вышло.

– Что? – не понял Игорь.

– Она пила коньяк. И рюмка… великолепные отпечатки…

– Ты утащил рюмку? Сумасшедший!

– Почти. Зато отпечатки совпали.

– Потрясающе!

– Не совсем. На машине нет ни одной вмятины.

– Тьфу, черт! Как нас болтает. То туда, то сюда. Давай-ка осмыслим факты. Итак, снова Зайцев. Он любовник жены Филина и мог воспользоваться ее машиной, а для маскировки оставить на месте преступления окурок. Кстати, дача профессора не так далеко от дома Живых. Зайцев мог вызвать его в рощу, отдать деньги, а потом прикончить.

– Все-таки зачем?

– Живых узнал о хищении и начал его шантажировать.

– Значит, сейф вскрыл Зайцев?

– Выходит.

– А Кранца убил Живых?

– По неизвестной нам причине.

– И Зайцев не знал ничего о Кранце?

– Естественно…

Они замолчали, поостыв немного. Сосновский встал из-за стола:

– Слушай, Игорь, давай схохмим?

– Что ты хочешь?

Борис вышел в коридор и полистал телефонную книгу.

– Кому ты звонишь?

– Зайцеву.

– Это уж слишком.

Борис протянул Мазину трубку. Слышались длинные гудки. Они подождали немного.

– Его нет дома.

– Слава богу, а то б ты наделал глупостей.

– Возможно, – согласился Сосновский покладисто. – Знаешь, я пойду, пожалуй, поздновато уже.