Текст книги "Дьявол и сеньорита Прим"

Автор книги: Пауло Коэльо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Она спустилась, поздоровалась, услышала: «У тебя усталый вид» и «Не случилось ли чего?». Все были приветливы и полны участия, готовы прийти на помощь, все были простодушны и безыскусно добры, а ее душа рвалась в клочья, обуреваемая страхом и сознанием своей власти, мечтами и жаждой приключений. Ей бы очень хотелось поделиться с кем-нибудь своей тайной, но она знала – стоит рассказать одному, как еще до полудня об этом будет знать весь город. Так что лучше уж поблагодарить за то, что беспокоятся о ее здоровье, и идти своей дорогой, пока не прояснится в голове.

– Нет, ничего, – отвечала она. – Волк выл всю ночь, не давал мне уснуть.

– А я не слышала никакого волка, – удивилась хозяйка гостиницы, тоже покупавшая хлеб.

– Уже несколько месяцев, как в округе не слышно волчьего воя, – согласилась с ней женщина, которая готовила местные блюда, продававшиеся в гостиничном

магазинчике. – Охотники, похоже, извели всех до единого, а для нас это очень скверно, ведь волки – главная приманка для приезжих. И чем неуловимей зверь, тем больше азарт охотников. Они ведь обожают подобное бессмысленное состязание.

– При булочнике не надо бы говорить, что в округе больше нет волков, – сказала хозяйка Шанталь. – Узнают об этом – люди вовсе перестанут приезжать к нам в Вискос.

– Но я слышала волчий вой.

– Наверно, это был оборотень, – заметила жена мэра, которая терпеть не могла Шанталь, но была дамой хорошо воспитанной и умела скрывать свои чувства.

– Никаких оборотней не существует, – не без раздражения сказала хозяйка. – Обыкновенный волк, а сейчас его, наверно, уже застрелили. Жена мэра, однако, не собиралась сдаваться:

– Существует или нет, но какой-то волк выл этой ночью. Вы заставляете Шанталь работать сверхурочно, она слишком устает, вот ей и мерещится всякое. Шанталь, не вмешиваясь в их спор, купила хлеб и ушла.

«Бессмысленное состязание», —думала она, вспоминая слова одной из собеседниц. Да, вот такой и представляется им жизнь – бессмысленным состязанием. Шанталь еле-еле сдержалась, чтобы не выложить предложение, сделанное ей Чужестранцем, —любопытно было бы посмотреть, как эти нищие духом, хорошо устроившиеся люди устроят иное состязание, в котором смысла будет больше. В обмен на преступление – десять слитков золота, способных обеспечить будущее их детей и внуков, вернуть былую славу Вискосу – с волками или без волков.

Однако девушка сдержалась. В ту минуту она решила, что расскажет эту историю сегодня же вечером, но – когда все соберутся в баре, чтобы никто не мог сказать потом, что, мол, не слышал или не понял. Может быть, они схватят чужестранца и потащат его прямиком в полицию, а ей, Шанталь, вручат ее слиток золота в виде вознаграждения за услуги, оказанные городу. А может быть, они просто не поверят, и тогда чужестранец покинет Вискос, уверясь, что все его жители – праведники. А ведь это не так.

Все они невежественны, наивны, все мыслят и чувствуют по шаблону. Все верят лишь в то, во что привыкли верить, – и ничему другому. Все боятся Бога. Все – и она в том числе – испытывают страх в тот миг, когда могут изменить свою судьбу. Что же касается истинной доброты, то ее, скорей всего, не существует вовсе – ни на земле, населенной трусливыми людьми, ни на небе, где обитает Господь-Вседержитель, налево и направо сеющий страдания с единственной целью – сделать так, чтобы мы всю жизнь просили избавить нас от зла.

Температура упала; Шанталь не спала уже три ночи кряду, но, варя себе утренний кофе, чувствовала себя хорошо как никогда. Нет, она не единственная, кто испытывает страх. Быть может, она единственная, кто сознает свою трусость, ибо все прочие называют жизнь «бессмысленным состязанием», а присущий им страх принимают за благородство.

На память ей пришел один из жителей Вискоса, который двадцать лет проработал в аптеке соседнего городка, а потом был уволен. Он не требовал себе ни выходного пособия, ни пенсии, объясняя это тем, что дружил с аптекарем, не хотел никак того ущемлять, ибо знал, что его рассчитали из-за возникших финансовых трудностей. Все это было враньем: он не подал в суд из трусости, ему во что бы то ни стало хотелось, чтобы его любили, чтобы владелец аптеки по-прежнему считал его благородным человеком и хорошим товарищем. Но, когда спустя какое-то время он все же пришел просить заработанные деньги, с ним и разговаривать не стали – было уже слишком поздно: он ведь подписал заявление об увольнении и ни на что больше претендовать не мог.

Так ему и надо. Изображать великодушие пристало лишь тому, кто страшится занять определенную позицию в жизни. Разумеется, намного проще верить в собственную доброту, чем кому-то противоборствовать и отстаивать свои права. Гораздо легче проглотить обиду, снести оскорбление, чем набраться храбрости и вступить в борьбу с сильным противником. Всегда можно сказать, что камень, которым в нас швырнули, пролетел мимо, и только ночью, оставшись наедине с самими собой, когда жена, или муж, или школьный товарищ спит, – только ночью, в тишине оплакиваем мы нашу трусость.

Шанталь выпила кофе, мечтая, чтобы день прошел поскорее. Вечером она уничтожит целый городок, покончит с Вискосом. Он так и так перестал бы существовать при жизни уже следующего поколения, ибо в нем не рождаются дети: молодые люди предпочитали плодиться и размножаться в других городах страны – там, где празднично и красиво, где носят нарядную одежду, где путешествуют и где есть «бессмысленное состязание».

День, вопреки ее желаниям, тянулся без конца. От пепельного неба, от низких туч возникало ощущение, будто время вовсе остановилось. Пелена тумана скрыла горы, и казалось, Вискос отрезан от всего мира, замкнут и затерян в самом себе, словно остался единственным на всей планете обитаемым местом. В окно Шанталь видела, как чужестранец вышел из гостиницы и по обыкновению зашагал в сторону гор. Шанталь забеспокоилась было о своем золоте, но тотчас успокоилась – он ведь уплатил за неделю вперед, а богатые люди денег на ветер не бросают – так ведут себя только бедняки.

Девушка попыталась читать, но смысл ускользал от нее. Тогда она решила прогуляться по Вискосу, и единственным человеком, которого она увидела по пути, была Берта, старуха-вдова, целыми днями сидевшая перед домом и бдительно следившая за всем, что происходит в городе.

– Похолодало наконец, – сообщила она Шанталь.

Та спросила себя – почему это люди придают погоде такое значение, и молча кивнула в знак согласия.

Потом пошла дальше, ибо за долгие годы, проведенные в Вискосе, они с Бертой уже переговорили обо всем, о чем только можно было переговорить. Одно время она даже заинтересовалась этой сильной женщиной, которая сумела наладить свою жизнь даже после того, как осталась вдовой – муж ее погиб в результате одного из несчастных случаев, столь частых на охоте. Берта тогда продала все свое имущество и, вложив эти деньги вместе со страховкой в какое-то надежное предприятие, жила теперь на ренту.

Потом, впрочем, Шанталь утратила интерес к Берте – в ее жизни девушка видела все то, чего боялась: вот и она тоже состарится и будет сидеть на стуле у дверей своего дома, зимой укутавшись в сотню одежек, и видеть перед глазами один и тот же пейзаж, и внимательно наблюдать за тем, что не требует ни внимания, ни наблюдения, ибо Ничего значительного, важного, ценного здесь не случается.

Шанталь углубилась в лес, не боясь заблудиться, ибо как свои пять пальцев знала там каждое дерево, каждый камень и каждую тропинку. Она представляла себе, какой сегодня будет восхитительный вечер, и на разные лады репетировала все то, что намеревалась рассказать землякам: она то сообщала им все, что видела и слышала, то дословно передавала им слова чужестранца, плела историю, о которой сама бы не могла сказать, правда это или вымысел, и даже подражала манере речи человека, уже три ночи кряду не дававшего ей спать.

«Он очень опасен, он хуже, чем все охотники, которых мне приходилось знать».

Шагая по лесной тропинке, Шанталь стала понимать, что есть, пожалуй, человек, который опасен не меньше чужестранца, и человек этот – она сама. Еще четыре дня назад она и не подозревала, что уже свыклась с тем, какой она стала, с тем, что может она ожидать от жизни, и с тем, что жизнь в Вискосе не так уж плоха – в конце концов, летом вся округа наводнена туристами, называвшими здешние места «райскими».

Но вот сейчас чудовища выползли из своих нор, вселяя ужас в ее душу, заставляя чувствовать себя несчастной, несправедливо обиженной, покинутой Богом, вытянувшей несчастливый жребий. Даже еще хуже – они принуждали ее сознавать, какое горькое чувство носила она в себе днем и ночью, в лесу и в баре, во время редких встреч с людьми и в одиночестве.

«Будь проклят этот человек. И будь я проклята за то, что наши с ним пути пересеклись».

Возвращаясь в городок, она раскаивалась о каждой прожитой ею минуте, проклинала мать за то, что та умерла так рано, и бабушку за то, что она внушала ей – надо стараться быть честной и доброй, и друзей – за то, что покинули ее, и судьбу – за то, что оставалась такой, а не иной. Берта сидела на прежнем месте.

– Что ты все бегаешь? – сказала она. – Присядь рядом со мной, отдохни.

Шанталь послушалась, подумав, что, если сумеет отвлечься на что-нибудь, время пролетит незаметней.

– Меняется наш Вискос, – заметила старуха. – В самом воздухе – что-то другое, а вчера я слышала, как воет «проклятый волк».

Девушка почувствовала облегчение. Оборотень или не оборотень, однако прошлой ночью волк выл, и по крайней мере еще один человек слышал это.

– Этот город совсем не меняется, – отвечала она. – Чередуются только времена года, и сейчас пришла зима.

– Нет. Это пришел чужестранец. Шанталь еле сдержала себя. Неужели он разговаривал с кем-нибудь еще?

– Что изменилось в нашем Вискосе с появлением чужестранца?

– Целый Божий день я смотрю на то, что меня окружает. Иные думают, будто это – зряшная трата времени, но для меня только так можно было пережить потерю человека, которого я так любила. Я вижу, как сменяют друг друга времена года, как деревья сбрасывают листву, а потом она появляется вновь. Но время от времени неожиданное явление природы порождает разительные перемены. Мне рассказывали, что вон те горы возникли после землетрясения, случившегося тысячелетия назад. Девушка кивнула: ей и в школе рассказывали об этом.

– Ничто не остается прежним. Боюсь, это и происходит сейчас.

Шанталь, заподозрив, что старая Берта что-то знает, уже хотела было рассказать ей о золоте, но все же промолчала.

– Я думаю об Ахаве, о нашем великом преобразователе, о нашем герое, о человеке, которого благословил святой отшельник.

– А почему об Ахаве?

– Потому что он способен был понять, что ничтожная мелочь – даже если она возникает из самых лучших побуждений – способна уничтожить все. Рассказывают, что, установив в городе мир, выгнав отсюда всякий сброд, установив новые начала для сельского хозяйства и торговли, он созвал на ужин друзей и приготовил для них аппетитное жаркое. И тут оказалось, что в доме нет соли. Тогда Ахав позвал сына и велел ему:

– Сходи-ка в город и купи соли. Но, смотри, уплати столько, сколько она должна стоить – не дороже и не дешевле.

– Я понимаю, отец, что не должен переплачивать, – удивился сын. – Но если можно будет поторговаться, отчего бы не сберечь толику денег?

– В большом городе именно так и следует поступать. Но для такого, как наш, это в конце концов окажется губительно.

Ни о чем больше не спрашивая, сын отправился за солью. А уже собравшиеся на ужин гости, которые слышали эти речи, стали спрашивать, отчего нельзя купить соль по более низкой цене? И Ахав ответил им:

– Тот, кто продает соль дешевле ее истинной стоимости, поступает так скорей всего потому, что отчаянно нуждается в деньгах. Тот, кто воспользуется этим, проявит неуважение к пролитому поту и к тяжкому труду, ибо без этого ничего нельзя произвести.

– Но этого ведь недостаточно, чтобы погиб наш Вискос!

– В начале времен, при сотворении мира, несправедливость тоже была ничтожно мала. Но каждый из приходивших следом добавлял к ней щепотку или горсточку, полагая, что ничего от этого не изменится. Поглядите, где в итоге мы с вами оказались.

– Да, взять, к примеру, хоть этого чужестранца, – сказала Шанталь, надеясь услышать от Берты, что она тоже говорила с ним. Но поскольку старуха ничего на это не отвечала, продолжала настойчиво: – Не понимаю, почему это Ахав так стремился спасти Вискос. Прежде это было прибежище подонков, а теперь средоточие трусости.

Разумеется, старухе что-то было известно. Оставалось только выяснить откуда – не от самого ли чужестранца, рассказавшего ей это.

– Я не уверена, что это трусость в точном смысле слова. Думаю, что это боязнь перемен. Люди хотят, чтобы Вискос оставался таким, как всегда, – местом, где можно возделывать землю и выращивать скотину, радушно принимать охотников и туристов, но где при этом каждый точно знает, что произойдет завтра, и где единственное, чего нельзя предсказать, – это шалости и взбрыки природы. Вероятно, таким образом они ищут мира в душе, и я согласна с тобой в одном: все считают, что управляют всем, тогда как никто не управляет ничем.

– Это верно: никто – ничем, – согласилась Шанталь.

– Никто не может прибавить ни черточки, ни точки к тому, что уже написано, – проговорила старуха, переиначив евангельский стих. – Но нам нравится жить с этой иллюзией, потому что она придает нам уверенности.

В конце концов, выбор, который я должна сделать, ничем не отличается от любого другого. Вместе с тем глупо полагать, что управляешь миром, и верить безо всяких на то оснований в то, что находишься в безопасности. Это кончается всеобщей неподготовленностью к жизни – в тот миг, когда ты меньше всего этого ожидаешь, землетрясение создает горы, молния убивает дерево, готовившееся весной зацвести, а нелепая случайность на охоте обрывает жизнь достойного человека.

И она в сотый раз пересказала, при каких обстоятельствах погиб ее муж. Он считался одним из самых лучших егерей-проводников в крае и видел в охоте не варварский вид спорта, а способ сохранить местную традицию. Его усилиями и стараниями Вискосу удалось увеличить поголовье некоторых пород, мэрия разработала законы по защите исчезающих видов животных и стала выдавать пополнявшие городскую казну лицензии на отстрел.

Муж Берты старался сделать так, чтобы охота, которую одни считали дикостью, а другие – традиционным развлечением, кое-чему учила людей. Когда приезжал человек неопытный, но богатый, он уводил его на какой-нибудь пустырь и там ставил на камень жестяную банку из-под пива. Потом отходил на пятьдесят метров и первым же выстрелом сбивал жестянку.

– Я лучший стрелок в здешних краях, – говорил он. – И тебя научу стрелять так, как стреляю я.

Ставил банку на прежнее место, возвращался на огневой рубеж, вытаскивал из кармана платок и просил завязать себе глаза. Затем прицеливался и снова стрелял.

– Попал? – спрашивал он, снимая повязку.

– Разумеется, промазал, – отвечал новоприбывший охотник, радуясь, что можно унизить горделивого егеря. – Пуля прошла далеко от цели. Плохо верится, что твои уроки мне пригодятся.

– Я только что преподал тебе самый важный в жизни урок, —говорил на это муж Берты. – Всякий раз, когда захочешь достичь чего-нибудь, гляди в оба, соберись и постарайся точно понять, что тебе нужно. Нельзя стремиться к цели с закрытыми глазами.

И однажды, когда егерь после первого выстрела ставил жестянку на место, приезжий охотник счел, что теперь его очередь показать свою меткость. Он нажал на курок, не дожидаясь, пока муж Берты вернется, и промахнулся, попав ему в шею. Охотник не успел усвоить полезнейший урок о том, как важно уметь сосредоточиться и отдавать себе полный отчет в своих действиях.

– Мне пора, – сказала Шанталь. – Перед тем как идти на работу, мне нужно еще кое-что сделать.

Берта, пожелав девушке удачи, провожала ее глазами до тех пор, пока та не скрылась в проулке за церковью. За те долгие годы, что старуха просидела перед своим домом, глядя на горы и облака, ведя мысленные беседы с покойным мужем, она научилась «видеть» людей. Язык ее был беден, она не всегда могла подобрать нужное слово, чтобы описать многие чувства, которые вызывали в ней люди, но происходило именно это – она проникала к ним в душу, читая в ней, как в открытой книге.

Все это началось на похоронах человека, которого она любила больше всех – а может, и единственного, кого она любила, – и тогда стоявший рядом маленький сын одного из жителей Вискоса – теперь он давно уже взрослый и живет за тысячи километров отсюда – спросил, почему она так печальна.

Берта не хотела пугать мальчика и говорить с ним о смерти и вечной разлуке, а потому сказала всего лишь, что муж ее уехал и отчего-то задержался.

– Мне кажется, он обманул вас, – сказал мальчик. – Я только что видел его: он прятался вон за тем надгробием, улыбался, а в руке держал столовую ложку.

Мать мальчика, услышав такое, строго отчитала сына и стала извиняться перед Бертой, говоря: «Дети в его возрасте вечно выдумывают всякие небылицы». Однако Берта, тотчас перестав плакать, поглядела туда, куда показывал мальчик: у мужа ее была бесконечно раздражавшая ее привычка есть только своей ложкой – хотя все они одинаковы и вмещают одинаковое количество супа – и он упрямо следовал этой привычке и пользовался лишь одной определенной ложкой. Берта никому об этом не рассказывала, боясь, что мужа сочтут полоумным.

Мальчик между тем на самом деле видел ее мужа, и столовая ложка была знаком того, что все это происходило в действительности. Дети «видят» скрытое. Берта тогда тоже решила научиться такому видению, потому что ей хотелось поговорить с мужем и сделать так, чтобы он оказался рядом – пусть хоть в виде тени или призрака.

Прежде всего она заперлась у себя в доме и, почти не выходя никуда, стала ждать, когда же муж появится перед ней. И в один прекрасный день коснулось ее предвестие – она поняла, что должна выйти за дверь дома и обратить внимание на других людей. Она почувствовала – муж. хочет, чтобы ее жизнь стала веселей, чтобы вдова его принимала большее участие в том, что происходит в Вискосе.

И Берта поставила у двери стул, села и принялась глядеть на горы; на улицах Вискоса прохожие попадались редко, но именно в этот самый день пришла из ближайшей деревни соседка и рассказала, что появились там бродячие торговцы и что они продают превосходные ложки, и очень дешево. И в подтверждение своих слов достала из сумки ложку.

Берта отдавала себе отчет в том, что никогда больше не увидит мужа, однако он попросил ее сидеть у дверей, глядеть на город – и она исполнит его просьбу. По прошествии некоторого времени стала она ощущать справа от себя чье-то присутствие и твердо поверила, что это он, муж ее, стоит рядом, составляя ей компанию и защищая от опасности. А помимо этого —учит ее видеть то, что другим недоступно: различать, например, в очертаниях облаков некие рисунки, подающие вести. Берта огорчалась сначала, что, когда она пытается взглянуть прямо на мужа, силуэт его исчезает, не скоро поняла, что может разговаривать с ним с помощью наития, и вот тогда они стали вести долгие беседы обо всем, что происходило в Вискосе.

Минуло еще три года, и она обрела способность «видеть» чувства, испытываемые другими людьми, а муж давал ей разного рода практические советы, оказывавшиеся очень полезными для нее: благодаря ему Берта не дала себя обмануть и не согласилась на компенсацию меньшую, чем следовало, благодаря ему она успела забрать деньги из банка незадолго до того, как он лопнул, разорив многих местных жителей, хранивших там свои сбережения.

Однажды утром – теперь Берта уже не помнит, сколько лет назад это было, – муж сказал ей: Вискос может быть уничтожен. Берта сначала подумала про землетрясение, от которого в их крае появятся новые горы, но муж успокоил ее, объяснив, что в ближайшие тысячу лет подобного не случится. Нет, речь шла о другом уничтожении, и Берта, хоть и не поняла, о чем же он говорил, встревожилась. Муж попросил ее быть внимательной – ведь это его родина, самое любимое место в мире, пусть даже ему и пришлось покинуть его раньше, чем хотелось бы.

Берта стала внимательней присматриваться к местным, к проплывающим по небу облакам, складывавшимся в причудливые картины, к охотникам, посещавшим и покидавшим Вискос, – но не находила свидетельств того, что кто-нибудь намеревается уничтожить город, никому никогда не сделавший ничего плохого. Муж, однако, настойчиво просил ее быть настороже, и она выполняла его просьбу.

И вот три дня назад, увидев, как пришел в Вискос чужестранец, да не один, а с дьяволом, поняла, что дождалась. А сегодня Берта заметила, что за одним плечом у Шанталь стоит ангел, а за другим – демон, и моментально связала воедино два события, уразумев, что странные дела произойдут в ее городке.

Улыбнувшись самой себе, она взглянула направо и почти незаметно послала в ту сторону воздушный поцелуй. Нет, она не бесполезная старая развалина – ей предстоит совершить еще нечто очень важное – спасти город, в котором родилась, и она спасет его, хотя пока и не знает, какие средства употребить для этого.

Шанталь покинула погруженную в размышления Берту и вернулась домой. Соседи перешептывались, бывало, о том, что старуха знается с нечистой силой. Рассказывали, что она целый год провела взаперти и за это время научилась колдовству и чародейству. Когда Шанталь спрашивала, кто же мог научить ее этому, одни отвечали, будто сам сатана приходил к Берте по ночам, другие же – что она, произнося заклинания, услышанные от родителей, вызывала дух кельтского жреца. Никого, впрочем, это особо не занимало и не трогало: безобидная старуха никому не причиняла вреда и всегда могла рассказать что-нибудь интересное.

И они были правы, хотя рассказывала она всегда одни и те же истории. Внезапно Шанталь замерла на месте, зажав в руке ключ от своей двери. Она много раз слышала о том, как погиб муж Берты, но лишь в эту минуту поняла, что эта история – важнейший урок для нее. Она припомнила, как совсем недавно бродила по лесу, объятая глухой злобой ко всему, готовая броситься и растерзать, не разбирая, все, что окажется перед ней, – себя самое, городок, его жителей и их детей.

Однако истинной и достойной мишенью был только чужестранец. Надо собраться, прицелиться и поразить добычу. А для этого необходим план – было бы настоящей глупостью рассказывать обо всем сегодня вечером и выпускать ситуацию из-под контроля. Шанталь решила отложить еще на день рассказ о предложении чужестранца – если она вообще соберется поведать землякам об этом предложении.

В тот вечер чужестранец, который, как всегда, платил за всех, вместе с деньгами протянул Шанталь записочку. Девушка сунула ее в карман, делая вид, что не придает этому особого значения, хотя и заметила, что чужестранец время от времени старается поймать ее взгляд, словно задавая ей какой-то безмолвный вопрос. Они поменялись ролями: теперь она владела ситуацией, она выбирала время и место боя. Именно так всегда поступают самые удачливые охотники – они создают такие условия, чтобы добыча сама вышла на выстрел.

И лишь вернувшись домой, причем на этот раз – со странным предчувствием, что этой ночью она будет спать глубоко и крепко, Шанталь развернула записку. Чужестранец назначал ей встречу – на том же месте, где они встретились впервые.

Он добавлял, что лучше бы поговорить наедине. Но если ей угодно – то можно и при всех.

Шанталь не только почувствовала угрозу, но и обрадовалась тому, что она прозвучала. Это значит, он теряет самообладание, чего никогда не происходит с теми, кто опасен по-настоящему. Великий миротворец Ахав любил повторять: «Есть два вида глупцов. Одни бросают начатое дело, почувствовав угрозу. Другие считают, что угрозами сами сумеют чего-либо добиться».

Шанталь разорвала записку на мелкие кусочки, бросила их в унитаз и спустила воду, потом приняла очень горячую ванну, потом легла в постель – и улыбнулась. Она добилась всего, чего хотела, а хотела она снова встретиться с чужестранцем для разговора с глазу на глаз. Если она хочет знать, как одолеть противника, надо досконально понять, что он из себя представляет.

Уснула она почти сразу и спала глубоко, спокойно и крепко. Одну ночь она провела с Добром, вторую – с Добром и Злом, третью – со Злом. Ни одно из них не добилось результатов, но оба остались жить в ее душе и теперь начинали единоборство, чтобы выяснить, кто сильней.

К тому времени, когда чужестранец пришел, Шанталь успела вымокнуть насквозь – вновь разыгралась буря.

– О погоде говорить не будем, – предупредила она. – Льет, как видите. Я знаю место, где мы сможем укрыться. Она поднялась и придвинула к себе нечто продолговатое в брезентовом чехле.

– Ружье, как я понимаю? – спросил чужестранец.

– Ружье.

– Ты хочешь меня убить.

– Хочу. Не уверена, что именно вас, но очень хочу. Но ружье я прихватила по другой причине: может быть, на дороге встретится «проклятый волк», я его застрелю и буду пользоваться большим уважением среди граждан Вискоса. Вчера ночью я слышала, как он воет, но мне никто не поверил.

– Что такое «проклятый волк»? Шанталь на миг задумалась – стоит ли откровенничать с человеком, которого считала врагом. Но тут ей вспомнилась книжка о японских боевых искусствах – она всегда читала без разбору все, что постояльцы забывали в гостинице, поскольку покупку книг считала зряшной тратой денег. Так вот, в книжке этой было сказано, что лучший способ ослабить противника – это убедить его в том, что поддаешься ему и соглашаешься с его намерениями.

И, шагая под дождем и ветром, она рассказала чужестранцу эту историю. Два года назад житель Вис-коса – местный кузнец, если быть точным, – выйдя погулять, внезапно увидел перед собой волка с выводком волчат. Кузнец испугался, схватил толстую ветку и швырнул ее так, что она пролетела над головой зверя. Обычно в такой ситуации волк убегает, но этот был с детенышами, а потому бросился на кузнеца и впился ему зубами в ногу. Кузнец, который по профессиональной необходимости должен был обладать недюжинной силой, изловчился и нанес такой жестокий удар волку, что тот разжал челюсти и скрылся в чаще леса вместе со своими щенками; больше его никто никогда не видел, и известно о нем лишь то, что на левом ухе у него белая отметина.

– Так отчего же он «проклятый»?

– Хищники, даже самые свирепые, никогда не нападают на человека первыми, разве только в таких исключительных случаях, как этот, – чтобы защитить детенышей. Если все же подобное происходит и зверь узнает вкус человеческой крови, вот тогда он становится по-настоящему опасен: он хочет еще и еще и из дикого зверя превращается в людоеда. У нас все считают, что когда-нибудь этот волк нападет снова. «Да это прямо про меня», – подумал чужестранец.

Шанталь – молодая, привычная к здешним дорогам – старалась шагать как можно быстрей, надеясь утомить и унизить своего спутника и тем самым получить над ним психологический перевес. Однако чужестранцу удавалось не отставать. Он, хотя и запыхался немного, но так и не попросил девушку сбавить темп.

Они подошли к хорошо замаскированной палатке из зеленого пластика, где охотники обычно поджидали дичь, забрались внутрь, дыша на заледенелые руки и растирая их.

– Что вам нужно? – спросила Шанталь. – Зачем вы назначили мне встречу?

– Хочу загадать тебе загадку: какой из всех дней нашей жизни не приходит никогда? – спросил он и, не дождавшись, ответил сам: – Завтрашний. Однако мне кажется, ты убеждена, что завтра наступит, и потому отложила то, о чем я просил тебя. Сегодня начинается уик-энд: если ты ничего не скажешь, это сделаю я.

Шанталь выбралась из палатки, отошла на безопасное расстояние, расстегнула чехол и вытащила из него ружье. Но чужестранец вроде бы даже не заметил этого.

– Скажи-ка мне, – произнес он, – вот если бы тебе пришлось писать книгу об этом случае с золотом, неужели ты считала бы, что большая часть читателей, каждый день сталкивающихся с разнообразными трудностями, не раз несправедливо обиженных жизнью и людьми, вынужденных выбиваться из сил, чтобы накормить и выучить детей, – так вот, неужели бы они согласились так страдать ради того, чтобы ты сбежала со слитком?

– Не знаю, – отвечала Шанталь, вкладывая в ствол первый патрон.

– И я не знаю. Именно такой ответ мне и нужен. Теперь был заряжен и второй ствол.

– Ты готова убить меня, хоть и пытаешься успокоить россказнями про волка. Но это ничего, поскольку отвечает на мой вопрос: представители рода человеческого отягощены злом, раз уж мелкая служащая из провинциального городка способна совершить преступление ради денег. Я умру, но теперь я знаю ответ, и потому умру довольным.

– Держите, – и Шанталь протянула ружье чужестранцу. – Никто не знает, что мы с вами знакомы. В гостиничном формуляре вы указали о себе ложные сведения. Вы можете уехать, когда пожелаете, и, насколько я понимаю, можете скрыться где угодно, в любом уголке мира. Вам даже прицеливаться не надо – просто направьте на меня дуло и нажмите на курок. Заряд состоит из маленьких кусочков свинца, которые разлетаются конусом. С такими патронами ходят на крупную дичь. И на людей. Вы можете даже смотреть в другую сторону, если вам не хочется видеть, как картечь разворотит мое тело.

Чужестранец положил палец на спусковой крючок, прицелился в ее сторону, и Шанталь с удивлением заметила, что двустволку он держит привычно и правильно, как человек, умеющий владеть оружием. Так они простояли довольно долго: Шанталь знала, что, если чужестранец поскользнется или вздрогнет от внезапного появления зверя или птицы, палец его дернется и ружье выстрелит. В этот момент она осознала, сколь по-детски наивным было ее душевное движение: она пыталась бросить вызов этому типу, всего лишь чтобы подразнить его – пусть-ка сам сделает то, что предлагает сделать другим.

А чужестранец между тем продолжал направлять ружье на Шанталь, он не моргал, и руки его не дрожали. Теперь уже было поздно; теперь уж он сам был убежден, что оборвать жизнь девушки, бросившей ему вызов, – недурная, в сущности, идея. Шанталь готова была взмолиться о пощаде, но он опустил ружье раньше, чем она успела вымолвить слово.

– Я почти физически ощущаю твой страх, – проговорил он, протягивая ей ружье. – Я чувствую запах пота, струящегося у тебя по лицу, хоть он и перемешивается с каплями дождя; несмотря на ветер, который с адским шумом раскачивает деревья, я слышу, как, едва не выскакивая из груди, колотится твоё сердце.