Текст книги "История барсучихи. Мой тайный мир"

Автор книги: Паулина Киднер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

Те, кому посчастливилось увидеть этих милых, таящихся от людей животных, особенно на заре, когда над землей еще белеет пар, никогда не забудут этого зрелища. И тем более горестно, что столько этих трогательных существ становятся жертвами происшествий на дорогах, – бывает, у оленя или косули еще достает сил уйти с места трагедии, чтобы потом умереть…

Я, конечно, помнила того детеныша косули, которого выкормила несколько лет назад. Как это ни странно, у косуль есть нечто, роднящее их с барсуками, а именно – «отложенная имплантация»: если брачный период длится с июля по август, то имплантация бластоцисты происходит не ранее конца декабря – начала января. Так что детеныши появляются на свет между серединой мая и серединой июня. После рождения детенышей олени часто оставляют их на какое-то время в высокой траве, а сами уходят пастись, иногда довольно далеко. Если детенышей рождается больше, чем один (а близнецы – довольно распространенное явление), они держатся порознь и ждут возвращения мамы. Но когда их находят люди, то думают, что они брошены. Если видишь, что животное не в состоянии стресса, не трогай его – мама вернется!

Правда, тут вот какой парадокс: олени столь широко распространены в Британии, что ежегодно выдаются лицензии на отстрел 15 000 штук: если дать им бесконтрольно размножаться, то они причинят серьезный ущерб деревьям и среде в целом. Все в природе должно быть сбалансировано!

Читатель, возможно, помнит выкормленного мною косуленка по кличке Брамбл, что значит Ежевика, – его нашли запутавшимся в этом колючем кустарнике. Скажу откровенно, у меня сердце кровью обливалось, когда он убежал искать себе подобных. Но ведь свобода – это лучшее, что я могла ему даровать. Хочется верить, что с ним ничего не случится…

А сейчас у меня молодая самка красного оленя. Ее зовут Дот. Она тоже была подобрана людьми, думавшими, что ее бросили, и отнесена супружеской паре – почтальону и его жене Франческе. Эти люди, знавшие, как заботиться о диких животных, выкормили олениху. К несчастью, ей никогда не приходилось видеть себе подобных – я про таких животных говорю: они думают, будто они тоже люди! Когда Дот исполнилось полгода, Франческа, понимая, что олениха нуждается в общении с людьми, хотела определить ее куда-нибудь, где ее будут показывать людям и объяснять, почему нельзя трогать найденных оленят.

Отправившись посмотреть на Дот, я взяла с собой Мэнди, нашу главную специалистку по уходу за животными. Мне нужно было удостовериться, что Дот действительно лучше быть с людьми, чем вернуться в дикую природу, где можно носиться как угорелая в лучах заката. Франческа расписала мне во всех подробностях, как до нее добраться, и, прямо скажем, это оказалось нелишним. Машина долго петляла меж холмов у подножья Эксмура, и мы даже стали подозревать, что заехали в такую глухомань, где на много миль вокруг ни деревушки, ни человеческой души. Но вот наконец и коттедж Франчески, а вот и сама хозяйка с только что пришедшими из школы сыновьями выходит встречать нас, попутно обсуждая с ними вопрос, где лучше выкопать в саду погреб. Франческа и ее супруг имеют большой опыт по выхаживанию диких животных, так что мы быстро нашли общий язык. Хозяйка повела нас тропинкою сада к загону, примыкающему к коттеджу.

Ей не пришлось подзывать Дот – олениха уже нас заметила, стремглав бросилась к нам, а когда казалось, что она вот-вот налетит на нас, резко остановилась. Дот была значительно больше, чем я думала, – она доставала мне до пояса, но при этом элегантности и грации ей было не занимать. И никаких комплексов, если можно так сказать применительно к животному. Все идут в дом выпить чашечку кофе – почему бы и мне не пойти со всеми?!

Так или иначе, но передо мной снова стояла проблема перевозки крупного и – каким бы домашним оно ни было – пугливого животного. Франческа обещала проводить ее до нашей фермы, а если та вдруг занервничает в дороге, она постарается ее успокоить. Хотя Дот выглядела уже совсем взрослой, ей по-прежнему полагалась бутылка молока дважды в день, и мы решили: когда она переселится к нам, кормить Дот будет только Мэнди. Пусть олениха признает именно ее своей приемной матерью после расставания с Франческой.

Наконец настал день переселения. Он прошел без приключений, лучшего трудно было пожелать! Франческа постелила в фургоне соломы для Дот и сама залезла туда; Дот последовала за ней без всяких приглашений. Зная, что в жизненной практике Дот не было дальних путешествий, я вела машину, как говорится, на цыпочках, содрогаясь при мысли, что же будет, если олениха занервничает. Франческа чувствовала себя точно так же: ведь если животное впадет в истерику и поломает себе ноги, его придется усыпить. Не знаю, прочитала ли Дот наши мысли, но только всю дорогу она лежала спокойно и с любопытством глядела в окошко.

Когда мы прибыли на ферму, возникли тревожные вопросы: привыкнет ли Дот к новым условиям и новой среде? Там – покой и тишина холмов, здесь – суетня-беготня, голоса множества различных животных, наконец, отдаленный гул автотрассы. Мы тихонько повели олениху в новое жилье. Там были окна, через которые она могла видеть все происходящее вокруг, но все же мы навесили на них решетки, чтобы ей, не дай Бог, не пришло в голову попытаться разбить стекла и выскочить. А не попробовать ли подселить к ней здешнюю старожилку – козу? Может, привыкнут друг к другу, будут пастись вместе в нашем яблоневом саду? Как бы не так! Дот отнюдь не обрадовалась новому соседству! На ее морде обозначилось такое плохо скрываемое презрение, что стало ясно: никакой дружбы между ними не получится, и мы решили – пусть живет одна. Франческа была сама любезность и побыла с нами еще пару часов, чтобы убедиться, что Дот стала привыкать к новой обстановке. Если бы она прочла в глазах Дот безразличие, это, безусловно, встревожило бы ее. Но нет, вроде ничего, привыкает! Я пообещала Франческе позвонить и сообщить, как пойдут дела. Бодро улыбнувшись, Франческа взяла под руку супруга, и они направились к выходу; но когда, выходя из ворот, она всплакнула на плече у мужа, я прекрасно поняла, что у нее на душе, и сказала: если Дот почувствует себя несчастной, приезжайте и забирайте ее назад. На этом они и уехали.

Проводив прежних хозяев Дот, я отправилась проведать ее саму. В душе жила надежда, что наш шаг был правильным, и все-таки – будет ли наше жилье принято ею как родной дом? Если удерет, для нее раз плюнуть доскакать до автотрассы; а как вспомнишь, сколько у нас соседей, имеющих ружья, так дрожь пробирает. Да нет, пока вроде все честь по чести, но это не избавило меня от беспокойства.

Мэнди, как некогда Франческа, дважды в день кормила Дот из бутылочки. Все работавшие у нас на ферме девушки были очарованы ее прелестной питомицей. Когда Дот сосала молоко, становились ясно видны железы, выделяющие секрет, при помощи которого олени метят свою территорию. Когда наблюдаешь подобное со стороны, кажется, будто олени хотят выколоть себе глаза о ветки кустарников. Это не так – просто железы, содержащие пахучий секрет, располагаются у них не в анальной области, как у других животных, а в области глаз. Две недели мы продержали Дот взаперти, чтобы она совсем привыкла к новому жилью, а затем стали – сперва понемножку, на полчасика – выпускать ее погулять в сопровождении Мэнди, за которой она следовала по пятам, как собачонка. Проблема заключалась в том, в какой момент предпринять последний шаг и разрешить ей уходить, когда пожелает и на сколько пожелает.

Все разрешилось само собой в один прекрасный день, когда все вышеупомянутые девушки быстро сделали свою работу на ферме и могли отправиться на соседнюю наблюдать за барсуками. Та, кто последней заходила к Дот, не закрыла дверь как следует, и олениха незаметно выбралась в яблоневый сад. Как раз в этот день мы наняли молодого парня распилить на дрова для камина в гостиной несколько старых высохших стволов. И вот я иду из офиса, а парень мне навстречу: нельзя ли убрать подальше оленя, который все норовит толкнуть его под локоть? Пусть себе ластится сколько влезет, но не тогда, когда он орудует бензопилой! Согласитесь, это немножечко опасно… Зато мы поняли, что нисколько не опасно выпускать Дот на целый день.

Она теперь и бегает по целым дням – то носится наперегонки с какой-нибудь из девушек, то сует нос в старую сыроварню – нет ли там какой-нибудь еды? Труднее всего удержать ее от посещений чайной – конечно, гостям приятно, когда она туда заглядывает, да вот беда – вокруг посажены розы, декоративные кустарники, ивы, а равнодушно пройти мимо этого моя любимица не может. Все бы ничего, если бы она аккуратно «подстригала» кустарники – тогда можно было бы даже сэкономить на жалованье садовнику. Так ведь нет – из-за того, что у оленей отсутствуют верхние зубы, ветки, с которых они общипали зелень, выглядят просто драными. Наш садовник Рэг вечно ворчит на Дот: подстригай за ней!

Как я уже писала выше, в Сомерсете растет много ив, которые иногда идут на изготовление бит для крикета. Вот только из тех ив, что растут у нас во дворе, бит уже не наделаешь. Моя любимая Дот их так объела, что они теперь ни на что не годны.

Глава четвертая
Мы и пресса

Когда мы еще только начали функционировать как туристическая, так сказать, гостепримечательность, мы и представить себе не могли, сколько нас ждет впереди забавных и курьезных ситуаций, о которых говорят – и смех и грех!

Особенно частыми они стали, когда мы превратились в Центр по спасению барсуков и других диких животных. Дело в том, что каждая уважающая себя газета стремится включить в номер хоть один материал о животных, и репортеры охотно гоняются за ним. Если туговато с новостями о животных в дикой природе, они обзванивают различные Центры по защите животных и спрашивают, нет ли чего интересного, а если есть, то можно ли приехать черкнуть крохотную заметочку. Вот как-то перед Рождеством мне позвонил репортер со своим обычным вопросом. Поскольку дело было зимой, то одним из самых популярных героев газетных рубрик о братьях наших меньших был колючий дружок – Центры по защите животных подбирали ежат, слишком поздно появившихся на свет, чтобы перезимовать, выхаживали их и по весне снова выпускали на волю. Но в конце концов все пресытились ежиными историями, надо было искать что-нибудь посвежее.

– Есть у тебя что-нибудь новенькое? – спросил журналист Алан, дозвонившись до меня.

– Да нет, все по-старому, – ответила я. – Как я поняла, ежи уже приелись, а в остальном все так обыкновенно, что материал для сюжета вы уж точно не найдете.

– Жаль, – разочарованно протянул Алан.

– Сочувствую, – сказала я, – но любой другой ответ был бы неправдой.

– А зачем обязательно правду? – воскликнул Алан, и в его голосе снова зазвучали нотки энтузиазма. – Подкиньте-ка мне сюжетик, я разверну – выйдет здорово!

Вот в таком ключе обычно и происходят наши диалоги с акулами пера. А как их упрекнешь? Они делают нам имя, мы по мере сил идем им навстречу. Приходится принимать как данность: все, что пишут в газете, должно подаваться с крупинкой соли. Мы готовы терпеть даже то, что, когда фотографы приходят снимать нас с нашими питомцами, они изощряются, заставляя тебя (и животное!) принимать самые немыслимые позы. Есть один такой – инструкции так и текут у него из уст, как из худого крана. Мы даже ворчим про себя, когда он появляется.

– Так, милочка… Приблизьте-ка свое личико к вашему дружку, плечико чуть направо – хорошо, улыбайтесь, сейчас птичка вы… Нет, постойте, еще чуть поближе к столу – вот так! Улыбайтесь, смотрите прямо в объектив – есть! А впрочем… Мне понравилось, как изящно повернулся ваш питомец, попросите его проделать то же самое, но в замедленном темпе…

В конце концов морда у твоего питомца (не говоря уже о твоей собственной) становится кислой от потока ценных указаний – и, как вы думаете, какой снимок будет напечатан завтра в утренней газете? Тот самый, на котором у вас с питомцем самые кислые рожи!

Справедливости ради нужно заметить, что искусство требует жертв не только у модели. Фрэнсис Стоутхард сделал у нас немало снимков для местной газеты, но больше всего запомнилось, как он забрался со своей громоздкой аппаратурой в бельчатник. С ним была ассистентка – очаровательная студентка Шелли, проходившая у нас практику. Она имела неосторожность похвастаться Фрэнсису, что белки берут у нее орешки прямо из губ, Фрэнсис согласился, что лучшего сюжета для кадра не придумаешь.

Итак, оба забрались в бельчатник, по проволочной сетке которого кругами носились в возбуждении серые белки. Шелли стояла в полной боевой готовности с орехом в очаровательных губках, а Фрэнсис подыскивал идеальную точку для съемки. Три белки были, очевидно, так взволнованы вниманием к себе, что в благодарность налили бедному Фрэнсису прямо за шиворот, но, несмотря на все, наш герой стоически выжидал момент для нажатия кнопки затвора. Тут я, к своему ужасу, заметила, что у него завернуты кверху штанины. Открыла рот, чтобы крикнуть ему об опасности, – поздно!!! Идиотка я, старая копченая селедка – не взяла с собой фотокамеру! Видели бы вы, какая рожа была у этого Фрэнсиса, когда белка, юркнув ему в штанину, пронеслась вверх и вынырнула через воротник! «Ну уж был денек», – признался он мне в конце. «Ничего! Это тебе в отместку за то, что заставлял нас принимать всякие идиотские позы», – подумала я.

Когда моя первая книжка только-только увидела свет, Фрэнсис попросил меня надписать ее.

– Покажу своим сослуживцам, пусть завидуют! – сказал он.

– Охотно! – сказала я и написала так:

«Милому Фрэнсису – с благодарностью за все те позы, которыми ты меня за годы нашего знакомства просто довел до ручки. (В особенности – за кадры № 52 и 105.)

С наилучшими пожеланиями

Паулина»

Интересно, пошел ли он хвастаться сослуживцам, а если да – то какой была их реакция?

Дерека редко приглашали участвовать в подобных съемках, но однажды и ему чуть было не досталась толика славы. Как-то раз нам принесли гуся, которого нашли неподалеку от нашего пляжа. Мы решили, что это обыкновенный белолобый гусь, но один из посетителей высказал мнение, что это гусь более редкой для здешних мест породы. Мы сообразить не успели, что к чему, а к нам уже толпами повалили охотники до всяких «пернатых» редкостей. «Что ж, – решили мы, – раз эти сумасшедшие зеваки думают, будто к нам залетел гусь редкой породы, пусть приходят и любуются, милости просим».

Ну и, конечно, как снег на голову свалился фотокорреспондент местной газеты, прослышавший про наше чудо. В этот момент на ферме были только Дерек и я, наши девушки отсутствовали. Фотограф застал его за чисткой коровника и уговорил сняться с гусем под мышкой. Дерек любезно согласился и вышел сниматься как был – в старом халате и с растрепанной шевелюрой. Когда на следующее утро его мать увидела это фото в газете, она сказала: «Эх, я вот помню, когда школьником водила тебя к фотографу…» Глядя на фото бородатого мужчины в самом соку, хоть и слегка подуставшего, я не понимала, какая тут может возникнуть ассоциация со школьными годами. «Я имею в виду, – сказала мама Дерека, – что я всегда стояла рядом с расческой наготове!»

После публикации фотографии мы получили серьезное письмо от сэра Питера Скотта, указывавшего, что на фото изображен самый обыкновенный белолобый гусь. Так что надежды Дерека на толику славы не оправдались.

А еще был случай – жила у нас до смешного ручная хрюшка по кличке Дотти. Вот как-то одной из рекламных фирм понадобился плакат, изображающий хрюшку с крыльями – этакий свинопегас, что ли. Ну, они и позвонили нам – хотим заснять для плаката вашу Дотти. Нет, мы вовсе не собираемся пришивать ей крылья, мы это сделаем уже на снимке, с помощью компьютера. Сошлись на сумме в 50 фунтов, с тем, однако, чтобы хрюшка была чистенькой, как новорожденный поросеночек. Ну, Дерек вывел ее во двор и два часа драил мочалкой и жидкостью для мытья посуды – чистая работа! Дотти позировала перед камерой блестяще. Еще два часа – и дело сделано. В кармане Дерека приятно топорщилась новенькая пятидесятифунтовка. Пожалуй, впервые в жизни он так охотно участвовал в рекламной кампании! Фото нашей летающей хрюшки обошло многие газеты – поэты, седлайте свинопегасов, они обеспечат вам творческий взлет и много-много свинства!

Вообще нам грех жаловаться на невнимание со стороны прессы, о нас неоднократно писали даже большие журналы; но одна публикация, рассчитанная на сенсацию, нас прямо-таки шокировала. Однажды звонят нам из Лондона – мол, такая-то центральная газета шлет к вам корреспондентку. Мы поехали на вокзал встретить ее. Высокая такая, худощавая, точно ветка ивы. Звали ее Джейн. Она провела с нами целый день, интервьюируя и меня и Дерека, и не скрывала своего восхищения нашими животными. Особенно понравились ей барсучата, которых я тогда выкармливала.

Мы обсуждали проблемы барсучьей популяции в Англии и возможные последствия преследования этих животных. Как оказалось, Джейн направил сотрудник Национальной федерации групп по спасению барсуков, узнав о том, что она собирается писать статью об их работе. Этим он предоставлял Джейн шанс увидеть живых барсуков и, естественно, надеялся, что публикация привлечет в группы новых членов.

Беря интервью у Дерека, журналистка, в частности, задала ему вопрос: привык ли он к тому, что вокруг него всегда столько народу? Дерек ответил, что, к счастью, толпы людей ему не мешают, но добавил, что его отец вряд ли одобрил бы такой стиль жизни – это тебе не былые блаженные дни, когда единственными «возмутителями спокойствия» на ферме были местные мальчишки, прибегавшие поработать за стаканчик сидра.

Джейн стала допытываться, как нам удается финансировать нашу работу. Дерек рассказал об «Обществе Блюбелл», члены которого платят взносы и оказывают спонсорскую поддержку делу спасения животных. «Некоторые члены Общества регулярно бывают у нас в гостях, как вот, например, эти две леди в чайной комнате», – сказал Дерек и показал на Анджелу Ли и Эйлин Митчелл, попивавших в это время чай со сливками. Это две наши добрые знакомые – удивительно привлекательные женщины благодаря изысканности манер и умению со вкусом одеваться. Они работают гидами на континенте.

Дерек представил Джейн Анджеле и Эйлин, и те с энтузиазмом рассказали об «Обществе Блюбелл» и подчеркнули, сколь важна, по их мнению, эта работа. В конце беседы Эйлин мимоходом бросила фразу: «А мы всего лишь две блаженные старушки – когда можем, приходим поглядеть на зверей и помочь Дереку и Паулине в работе, которую они делают. Нам тут хорошо!»

…К концу дня у Джейн, должно быть, уже разнылась рука от всей этой писанины: что бы она ни увидела, все методично заносила в блокнот. Дерек отвез ее к поезду. «Ну, – сказал он, возвратившись домой, – если в печать попадет хоть пять процентов того, что она тут понаписала, то и тогда статья выйдет классная!»

Статья увидела свет в первую субботу после Троицына дня. «Теперь уж у нас точно отбоя не будет от желающих вступить в ряды защитников барсуков», – думала я, беря в руки номер. Развернула газету – и глазам своим не верю: почти две полосы заняты фотографиями наших питомцев, а работе групп по защите барсуков посвящены всего две колонки по три дюйма. В основном же материал повествовал о том, как фермерша спасает барсуков и прочую живность в пику своему старому мужу-ворчуну, который вечно жалуется, что не может даже достать еду из холодильника: кухня отдана во власть барсучатам. «Этот усач заявляет, что вся эта кутерьма стоит у него поперек горла и что он был куда счастливее, если бы возился с одними только хрюшками, как все нормальные люди. Какая прекрасная жизнь была прежде – дои себе коров да попивай сидр в свое удовольствие. А теперь барсуки постоянно путаются под ногами и проходу нет от толп туристов!» Дальше было хлеще: «Англичане, – сказал Дерек, – любят барсуков как эти полупомешанные старухи». И тут же дана фотография Анджелы и Эйлин, зашедших к нам попить чайку…

Боюсь, иные защитники природы, прочитав такой материал, не захотят со мной разговаривать. Что поделаешь, люди привыкли безоглядно верить печатному слову. (Справедливости ради следует заметить – немало туристов приехали к нам специально, чтобы поглядеть на старого мужа-ворчуна и его многострадальную жену, и убедились, где правда, а где вымысел.) Не нужно объяснять, что Дерек, прочитав эту статью, неделю ходил багрово-фиолетовый от ярости. Особенно неудобно было перед Эйлин и Анджелой. К счастью, наши блаженные старушки только посмеялись всласть. А ну как недостало бы у них чувства юмора?!

…Когда через твои руки проходит такое количество животных, приходится немало общаться с ветеринарами. Самое правильное – иметь постоянного, так сказать, домашнего врача, который, пользуя ваших питомцев, досконально знал бы, что у вас и где заведено и устроено. Но естественно, поскольку работы у нас хоть отбавляй, ее хватает на несколько специалистов.

До недавнего времени за домашнего врача, на чьих плечах лежал основной объем работы, у нас был Бэрри Парсонс. Этот абсолютно безмятежный человек обладает редкостным даром находить подход к любому существу – от ворчливого барсука до миниатюрной сони-тихони. Он тщательно осматривает животное, не скупясь на ласковые слова ему в утешение, и всякий раз настраивает на то, что путь к улучшению его самочувствия может оказаться долгим. Печально было узнать, что он оставляет врачебную практику ради того, чтобы иметь возможность проводить больше времени со своей молодой семьей. Еще бы – ведь за то время, что он пользовал наших зверушек, у нас сложились доверительные отношения, мы могли делить с ним и горести и радости. Трудно привыкнуть к тому, что такого советчика и собеседника рядом с нами больше не будет. Я искренне надеюсь, что, когда его детишки подрастут, Бэрри вновь вернется к своей профессии – нельзя же терять квалификацию! Мы будем очень рады, когда это произойдет.

Пришлось потрудиться, чтобы приискать ему достойную замену – и вот теперь у нас за главного айболита Стюарт Мэрри из Новой Зеландии. Высокий, стройный, темноволосый, вальяжно выговаривает слова врастяжечку и при этом иногда склонен перебарщивать с черным юмором. Но он, как и Бэрри, дает себе труд разъяснить, почему он поставил тот или иной диагноз, что означают те или иные симптомы, и помогает понять, какой внутренний орган животного в данный момент не в порядке. Разве могла я тогда знать, что Стюарт станет моим верным помощником в самые тяжелые времена.

…Как-то раз я повезла барсука к Стюарту на рентген. Сделав снимок, Стюарт отвел меня в дальний угол кабинета показать результат. Пока мы беседовали, я почувствовала, как чей-то маленький холодный носик тычется мне в ногу, и глянула, кто бы это мог быть. «Это» оказалось забавным существом щенячьей породы – извиваясь всем тельцем, оно кружило вокруг моих ног и весело виляло хвостиком. Оно было бы радо, если бы кто-нибудь с ним поболтал. Клочья черной и бурой шерсти свидетельствовали о том, что когда-то у него была красивая шубка, но на большей части тела шерсть отсутствовала, а кожа была покрыта струпьями, «украшавшими» даже мордочку. Но это нисколько не мешало ему радоваться жизни и новому знакомству – от волнения он прижал уши, а в карих глазах так и читалась мольба: поиграйте со мной!

– Ну что, бродяга, поиграть хочется? – сказала я, гладя щенка по голове.

Тут же в кабинет вошла девушка с длинными, завязанными, точно хвост пони, волосами. Это по ее недосмотру щенок убежал из вольера.

– Бедняжечка, – сказала ветмедсестра Бекки. – Его к нам прислало Общество покровительства животным. У него тяжелая форма чесотки. Сейчас дело пошло на поправку, но у него такой ужасный вид, что никто брать его не хочет. Что ж делать, – сказала она, глядя мне в глаза, – если к понедельнику не найдем для него дом, придется усыплять.

Я пыталась сосредоточиться на том, что толковал Стюарт относительно результатов обследования, но у ног моих вертелось крохотное существо, а в ушах звучали слова Бекки. Как только Стюарт закрыл рот, я тут же подхватила щенка на руки, и в благодарность за это он кинулся лизать мне лицо и лизал до тех пор, пока я его не отстранила. Размером он был с таксу, только ноги чуть подлиннее. Стараясь не показаться слишком сентиментальной, я все-таки спустила его на пол. Когда мы вернулись в регистратуру, ко мне снова подскочила Бекки:

– Не правда ли, лапочка?

– Конечно, не красавчик, но лапочка – это точно. Как он к вам попал?

– Его увели у какого-то коммивояжера и передали в Общество покровительства животным. Там мамаша и еще четверо щенят; у всех чесотка, но у этого в самой тяжелой форме. Он даже не мог стоять на ногах. Теперь он выздоравливает, но ему нужна специальная диета, – объяснила Бекки и, смеясь, добавила: – Ну как ты, готова?

– Попробую обработать Дерека, только ты смотри, раньше времени не встревай! – ответила я с улыбкой.

Бекки имела уже немалый стаж работы ветмедсестрой, и у нее постоянно жили несколько собак. Всего за год до этого случая она сосватала мне крохотную и жалкую собачонку Полли. Увидев это создание, я поняла, что с ней что-то не в порядке, и попросила ветеринара сделать рентгеновский снимок. Оказался шунт между сердцем и печенью – лишняя вена, препятствовавшая нормальной очистке крови, а местоположение этой вены делало операцию невозможной. «С таким пороком хорошо если проживет шесть месяцев», – сказал врач. Полли прожила семь, за этот короткий срок доставила мне массу радости и, как и другие наши любимцы, оставила добрую память о себе.

Когда Полли не стало, мы не брали другого щенка ей на замену, так как у нас было две собаки, оставшиеся от сыновей, уехавших учиться в университет, – типичный фермерский пес Барни, похожий на плюшевого мишку, и Саманта – миниатюрный невротический шнауцер, облаивающий людей, когда они приходят к нам на ферму, ходят по ферме и уходят с фермы восвояси.

Я ехала домой, а мысли были заняты только одним: как уговорить Дерека? Я не могла забыть эти карие глаза! В тот вечер у нас была назначена небольшая пирушка с друзьями, и я думала: в какой бы момент замолвить слово о щенке? Вечеринка удалась на славу: гости уселись за стол, не дожидаясь моего возвращения, и, пока я катила домой, Дерек успел пропустить пару-тройку стаканчиков.

– Там одного щеночка хотят усыпить, жалко, – вставила я как бы невзначай. Дерек, который знает мою натуру вдоль и поперек, понял, к чему я клоню, и коль скоро он не встал мгновенно на дыбы, я решила: есть шанс на положительный ответ, упустить его никак нельзя.

Я с трудом дождалась следующего дня и, когда мы сели пить кофе, задала Дереку вопрос в упор: не будет ли он возражать, если я заведу щенка?

– Что ж, – ответил он. – Разрешаю. Поезжай за ним, только смотри, возиться с ним будешь сама. И смотри, чтобы это была не восточноевропейская овчарка!

С прыгающим от волнения сердцем хватаю ключи от машины, бросаю Мэнди (которая была на моей стороне!), что разрешение взять щенка получено, и несусь за ним.

– Все в порядке! – крикнула я Бекки, врываясь в приемную. – Муж разрешил мне взять щенка при условии, если это будет не восточноевропейская овчарка.

– Ну что ж, отлично, – сказала Бекки. – Запишем его так: помесь колли с мотоциклом.

Сидевший за столом Стюарт поднял брови:

– Подумай-ка еще раз, прежде чем брать, – сказал он с улыбкой. – Ты не представляешь, какие проблемы на себя вешаешь. Мы ведь даже не знаем точно, сколько ему времени от роду. – Но, взглянув на счастливую пару – меня и щенка, понял, что напрасно сотрясает воздух.

Бекки проводила меня до машины и дала сумку с диетическим питанием для щенка, втрое превышающую по размерам его самого. Свернувшись под одеялом, он проспал всю дорогу до дома.

– Ну, а назовем-то тебя как? – сказала я, вынимая его из машины. В памяти возникло смущенное лицо Стюарта, и я решила: назову-ка я щенка Мэрри!

Пронеся Мэрри через двор в сад, я посадила его на зеленую лужайку; работники сбежались посмотреть на новое приобретение. Понятное дело, неуклюжее существо с бочкообразным тельцем на длинных ножках, да еще покрытое струпьями, поначалу ни у кого не вызвало симпатии. Но когда щенок, извиваясь всем тельцем, принялся вертеться меж многочисленных ног, приглашая поиграть, – точно так же, как он приглашал меня, – публика мигом оттаяла, за исключением, может быть, Дерека.

– Что-то он уж больно смахивает на восточноевропейскую овчарку, – сказал он. – Во всяком случае, если судить по остаткам шерсти, окрас точь-в-точь тот же.

– Окрас-то, может быть, и тот же, – медленно выговорила я, тщательно подбирая слова, – но вспомни-ка, сколько пород собак черные! Даже йоркширские терьеры. А посмотри, как у него свисают ушки – совсем как у длинноногой таксы!

Дерека это не очень убедило.

Кстати сказать, я только теперь разглядела, как моему новому вислоухому любимцу трудно ходить. Коленные сухожилия у него были очень толстые и жесткие; когда он садился, суставы его передних ног выворачивались наружу; все это казалось бы очень забавным, когда бы не было так грустно.

Мэрри оказался превосходным другом – конечно, лужицы, всякие щенячьи проказы, но так ведь у любого щенка. Главное, он был очень спокойным и не поднимал лай по ночам. Единственная проблема заключалась в том, что посетители пытались его закармливать, а ему при его болезни можно было съедать разве что маленький кусочек сверх назначенной диеты – иначе его движения становились очень вялыми. Правда, поначалу я особенно не отпускала его от себя, чтобы он не шокировал посетителей своим неприглядным видом; мне всякий раз приходилось объяснять, почему он такой, но, слава Богу, шерсть начала отрастать, и вскоре он мог свободнее исследовать окружающее пространство. В те немногие часы, когда я отпускала его погулять, собачонка Саманта учила его отыскивать посетителей, устраивающих пикник!

Ситуация обострилась до предела в тот вечер, когда я имела неосторожность выйти поговорить с приятелем, оставив Мэрри на попечение Дерека. Щенку так и не удалось завоевать сердце моего супруга, а то, что ушки у него начинали становиться торчком, как у восточноевропейской овчарки, вряд ли способствовало их сближению. В тот вечер кто-то тайком от меня его чем-то обкормил, да так, что ему сделалось дурно.

Вернувшись в кухню примерно час спустя, я застала Дерека сидящим в кресле; положив ноги на скамеечку, он смотрел футбол.