Текст книги "«Время сердца». Переписка Ингеборг Бахман и Пауля Целана"

Автор книги: Пауль Целан

«Время сердца». Переписка Ингеборг Бахман и Пауля Целана

Вступление Александра Белобратова

«Любовь прекрасна, как смирительная рубашка»: два поэта, два мира, два сердца в письмах об одном чувстве

Ингеборг Бахман (1926–1973) и Пауль Целан (1920–1970) относятся к самым ярким звездам на поэтическом небосклоне немецкоязычной поэзии после Второй мировой войны. Их многое разделяет, особенно происхождение: она – австрийская немка из Клагенфурта, из семьи школьного учителя, вступившего в нацистскую партию еще в 1932 году; он – немецкоязычный еврей из Черновцов (Буковина, окраина Австро-Венгрии, с 1918 года принадлежавшая Румынии, в 1940-м оккупированная Сталиным, а в 1941-м захваченная Гитлером), чьи родители погибли в фашистском концентрационном лагере в 1942-м.

Отличны друг от друга их поэтические судьбы и миры. Бахман приходит в литературу в конце 1940-х как поэт. В мае 1952 года на чтениях «Группы 47» в Ниендорфе, в Германии, стихи ее привлекли всеобщее внимание, а через год (на чтениях в Майнце) были отмечены литературной премией. В декабре 1953-го она выпускает свою первую поэтическую книгу «Отсроченное время», через три года – вторую («Призыв Большой Медведицы»), неожиданно оказавшуюся последней. Затем Ингеборг как лирик на долгие годы замолкает, в конце 1960-х пишет несколько пронзительно-глубоких поэтических текстов (в том числе знаменитое стихотворение «Богемия у моря») и более к поэзии не возвращается: в последнее десятилетие своей жизни, оборвавшейся из-за несчастного случая, она обращается к прозе (сборники новелл «Тридцатый год» и «Синхронно», роман «Малина»), вновь обретая литературную известность и внимание читателей и критики.

Целан как поэт начинает еще в Румынии (первые его публикации – «Фуга смерти», вышедшая в переводе на румынский, и несколько стихотворений в немецкоязычном журнале «Агора»), в 1948 году в Вене появляется его сборник «Песок из урн», которым сам автор остается недоволен и требует уничтожить его. Целан тоже читает свои стихи на собрании «Группы 47» – в 1952 году, в Ниендорфе, – но присутствующие реагируют весьма отрицательно и на тематику, и на строй его поэзии, и в особенности на, как им кажется, искусственно-торжественную, патетическую манеру чтения. Правда, один из слушателей – редактор «Немецкого издательства» – от стихов Целана в восторге, и в 1952 году в Штутгарте выходит книга стихов «Мак и память». Два последующих десятилетия Целан регулярно публикуется («От порога к порогу», 1955; «Решетка языка», 1959; «Роза-Никому», 1963; «Поворот дыхания», 1967; «Нитяные солнца», 1968; «Черная пошлина», 1969), выступает с чтением своих стихов во многих городах Германии, Австрии и Швейцарии (последняя поездка состоялась в марте 1970 года, за месяц до самоубийства поэта: он читал стихи из нового сборника «Бремя света»). Его поэтические достижения несомненны и отмечены двумя крупными литературными премиями Западной Германии, Бременской и Бюхнеровской (эти премии – одну чуть раньше, другую чуть позже Целана – получит и Бахман); однако он, с 1948 года живший и работавший во Франции, в Париже, существовал словно бы на периферии немецкоязычного литературного поля, прорываясь к читателю, может быть, в первую очередь своими немецкими переводами русской (Есенин, «Двенадцать» Блока, Мандельштам, Хлебников, «Бабий яр» Евтушенко), французской (Рембо, Валери, Сюпервьель, Шар, Мишо и др.), английской (сонеты Шекспира), американской (Фрост) и итальянской (Унгаретти) поэзии. Не способствовал поэтическому успеху и злобный навет (вдова франко-немецкого поэта Ивана Голля – Целан познакомился с ним в конце 1949 года и перевел на немецкий три томика его стихов – в 1953-м в открытом письме обвинила Целана в плагиате), оказавший разрушительное воздействие на его душевное и психическое состояние. Немецкие литературные критики более чем прохладно встречали его публикации, одни – из-за, как им представлялось, слишком навязчивой тематической привязанности стихов к проблематике Холокоста («поэзия после Освенцима»), другие – по причине «ненемецкости» его поэтического языка и повышенной герметичности словесных фигур и образов. Положение стало меняться в самом конце 1960-х, когда пришло новое поколение читателей, и смертельный прыжок с моста Мирабо, совершенный отчаявшимся и больным человеком, стал прыжком к славе, к бессмертию.

Повсеместное признание буквально настигло Целана. Сегодня он один из самых переводимых (после Рильке) немецкоязычных поэтов (его поэтические книги вышли на тридцати двух языках мира). И самый исследуемый (после Кафки) немецкоязычный писатель: ежегодно появляются десятки статей о его творчестве, опубликовано свыше двух сотен монографий о нем. Этот «последний поэт высокого модерна» (Ольга Седакова) признан и востребован в России, с поэтической культурой которой его столь многое связывает[1]1
  Первую публикацию в сборнике «Строки времени» (1967) – пять его стихотворений вышли в переводах Грейнема Ратгауза и Льва Гинзбурга – продолжили подборки в «ИЛ» (1974, № 5) и в знаменитой антологии «Из современной австрийской поэзии» (1975), куда были включены 43 стихотворения Целана, выполненные «грандами» отечественного переводческого искусства. Стихи Целана неоднократно печатались в «ИЛ» (1996, № 12; 2005, № 4; 2009, № 12). Важнейшее издание последнего времени – том «Стихотворения. Проза. Письма» (2008), подготовленный Татьяной Баскаковой и Марком Белорусцем.


[Закрыть].

Почти вровень с Целаном существует в современной культуре и Ингеборг Бахман. Ее «молчаливое» поэтическое слово воспринято читателями, оно звучит почти на 40 языках. В России первая подборка ее стихов вышла в том же сборнике «Строки времени», что и целановская «Фуга смерти»[2]2
  В 1960 г. в сборнике «Немецкая поэзия 1954–1959» было опубликовано стихотворение Бахман «Радость прощания» (перевод О. Берг).


[Закрыть]. Вместе представлены они и в антологии австрийской поэзии 1975 года[3]3
  Стихи Бахман печатались в «ИЛ» (1965, № 12; 2000, № 7; 2003, № 2), рассказы – в «ИЛ» (1996, № 9). В русском переводе вышли четыре книги Бахман: «Три дороги к озеру» (1976), Избранное (1981), роман «Малина» (1998), сборник стихотворений «Воистину» (2000), подготовленный Елизаветой Соколовой.


[Закрыть]. Поэты словно бы встретились друг с другом во времени. И все чаще в работах о Бахман и Целане звучат упоминания об их поэтической и человеческой близости[4]4
  В 1997 г. в Германии вышел солидный сборник статей «Ингеборг Бахман и Пауль Целан: поэтические соответствия» (по-немецки слово «Korrespondenzen» означает «соответствия», но одновременно и «письма», «переписка»).


[Закрыть].

В 2008-м родственники и душеприказчики Бахман сняли запрет на публикацию ее писем, и в свет вышла книга, ставшая самой значительной сенсацией литературного года[5]5
  Herzzeit. Ingeborg Bachmann – Paul Celan: Der Briefwechsel. – Frankfurt a. M., 2008. Hrsg. von B. Badiou, H. Höller, A. Stoll, B. Wiedemann.


[Закрыть].

Эта встреча – встреча двух поэтов, двух миров, двух сердец в их личной переписке – отмечена десятками рецензий, восторженным приемом со стороны читателей, бурными дебатами «целано– и бахмановедов», переводами на другие языки (на сегодня книга вышла уже в семи странах Европы). Ее место в культурном сознании эпохи столь же высоко, как место другой знаменитой поэтической «встречи» – «тройственной» переписки (Correspondences, «соответствий») Рильке, Пастернака и Цветаевой[6]6
  Рильке, Пастернак, Цветаева. Письма 1926 года / Сост. К. М. Азадовский, Е. Б. Пастернак, Е. В. Пастернак. – М., 1990.


[Закрыть].

В том вошли две сотни писем Целана и Бахман (с июня 1948-го по июль 1967 года), дополненные короткой перепиской швейцарского прозаика и драматурга Макса Фриша с Паулем Целаном (с 1959-го по 1961 год, – в то время Бахман и Фриш жили вместе в Цюрихе) и двадцатью пятью письмами, которыми обменялись Жизель Лестранж, жена Целана, и Ингеборг Бахман (1957–1973).

В заглавие книги ее составители включили необычное, не существующее в немецком языке, но вполне немецкое по форме слово: целановский поэтический неологизм Herzzeit («время сердца», «сердечная пора»), в котором по-целановски аллюзивно слышны отзвуки и Herbstzeit (времени года, «осенней поры»), и Jetztzeit («времени сейчас», экзистенциального времени), и Hetzzeit («времени гонений», «времени преследования» в политическом словаре эпохи, но и – в словаре зоологических понятий – «времени гона»). Этим словом открывается стихотворение Целана «Кёльн. На Подворье», написанное после его встречи с Бахман в Германии в октябре 1957 года, когда их любовные отношения возобновились. Но – обо всем по порядку.

Ингеборг Бахман приезжает в Вену осенью 1946-го. Ей двадцать лет, она учится на философском факультете и учится вполне основательно (в 1949 году завершает диссертацию о Мартине Хайдеггере), но ее влечет к литературе. Первые попытки опубликоваться, первые контакты в литературной среде приводят ее к знакомству, а потом и к близким отношениям с Хансом Вайгелем – вернувшимся в Вену еврейским эмигрантом, вокруг которого в знаменитом кафе «Раймунд» собираются молодые австрийские авторы. В середине мая 1948 года на одном из литературно-художественных вечеров, которые устраивались на квартире художника-сюрреалиста Эдгара Жене, Ингеборг Бахман знакомится с молодым человеком, всего несколько месяцев назад приехавшим в Вену из Румынии – вернее, сбежавшим из страны, где тогда начинала устанавливаться новая, «красная», власть, – и пытающимся добиться литературного успеха в Вене. Зовут его Пауль Целан, он уже опубликовал несколько стихотворений в журнале «План», выступал с чтением своих вещей, и он – настоящий поэт. Через несколько дней комната, которую снимает Бахман, оказывается усыпанной алыми маками – любимыми цветами ее нового друга. Их любовные отношения длятся недолго: в конце июня Целан покидает Вену, подарив Ингеборг на прощанье свое стихотворение «В Египте». Ему нельзя оставаться в Вене: ведь в городе, поделенном на четыре зоны оккупации, он, бежавший на Запад бывший гражданин СССР, подвергает себя опасности. Целан уезжает в Париж, и в самом конце года, на Рождество, начинается его переписка с Бахман – полная надежд и разочарований, стремления друг к другу и отталкивания, веры и недоверия. Две личности, два характера выстраиваются в сознании читателя при чтении этих писем – две человеческие и поэтические судьбы, столь разные и столь яркие и сложные.

Бахман рвется в Париж, строит планы их совместного бытия. Лишь в октябре 1950-го эту поездку удается организовать. Когда ехала, думала, что надолго – у него, с ним; но в декабре она уезжает – и от Целана, и из Парижа. Жить вместе не получается, но остаются письма, остаются стихи – и о них, о поэтическом творчестве нередко заходит речь в этой переписке. Целан часто посылает Ингеборг Бахман свои стихи, она старается помочь ему опубликоваться в Германии. И говорит о своем чувстве, и вновь надеется и ждет. В 1952-м они встретятся в Ниендорфе, на чтениях «Группы 47», куда Целана пригласили благодаря настоятельной просьбе Бахман. Однако надежды на новую встречу, на новое сближение рассыпаются в прах; и под воздействием внешней ситуации – успех Бахман и горькая неудача Целана в этих, как он пишет, «немецких „джунглях“», воздействуют на него отчуждающе – и прежде всего потому, что Целан, уже многие месяцы встречающийся с другой женщиной, намерен вступить с этой женщиной в брак (что и происходит в декабре 1952-го). «Пиши мне, прошу тебя, пиши, – заклинает его Бахман. – Мне важнее письмо, в котором ты расскажешь о себе, пусть в нем и не будет ответа на мои строки». Но переписка практически обрывается – Целан посылает Бахман в марте 1953 года свою книгу «Мак и память» с коротким посвящением, она в декабре того же года шлет ему свое «Отсроченное время»: «Паулю – обменяться, чтобы утешиться».

Кажется, их пути разошлись навсегда. Однако в октябре 1957-го они оба приезжают по приглашению на большую конференцию в Вупперталь, и тут чувство вдруг прорывается в них, разгорается с новой силой – после конференции они вместе оказываются в Кёльне, всего на один день и на одну ночь. Вернувшись через три дня в Париж, Целан теперь чуть ли не каждый день пишет Бахман, шлет ей свои стихи: «Читай, Ингеборг, читай: для тебя, Ингеборг, для тебя». Теперь уже Целан – алчущая встречи и близости сторона, теперь наступило его «время сердца»: «…Ты для меня – основа жизни, между прочим и потому, что была и остаешься оправданием моего говорения. <…> Знаешь, что я теперь снова могу говорить (и писать)?»

Она отвечает ему, но между ними – Жизель Лестранж, жена Целана, и маленький Эрик, его сын. Редкие и короткие встречи во время поездок с чтением стихов и письма, письма, письма: «Я еще раз выглянул из окна вагона, и ты тоже оглянулась, но поезд был уже далеко. / И тут что-то навалилось, сдавило горло с неистовой силой». И в ответ: «Каждый новый день теперь для меня – лишь отзвук [нашей встречи]. Но прошу, не избегай теперь Жизели из-за меня. <…> Кого, как не ее, благодарить нам теперь?»

Через год, осенью 1958-го, Бахман переезжает к Максу Фришу, с которым познакомилась летом в Париже – цюрихский театр показывал французам его «Господина Бидермана и поджигателей». На письмо Бахман с известием о предстоящей перемене в ее жизни Целан отвечает: «Я говорю своему сердцу, чтобы оно пожелало тебе счастья, – оно и так желает, охотно, без подсказки, ему ведь слышно, как ты надеешься и веришь».

В последний раз они встретятся в Цюрихе, в ноябре 1960-го. Вскоре прекратится и их переписка. Попытки Целана возобновить ее не увенчались успехом (сохранились два его письма, написанные в сентябре 1963-го и июле 1967-го, но так и оставшиеся без ответа). В стихотворении из сборника «Нитяные солнца», написанном в том же, 1967-м, году Целан горько заметит: «Любовь прекрасна, как смирительная рубашка» («DIE LIEBE, zwangsjackenschön…»). И все же «соответствия» (Korrespondenzen) между ним и Ингеборг Бахман не исчезли, не прекратились вовсе, ведь их поэзия, их стихи были «бутылочной почтой», которая сохраняла эту связь. В «Бременской речи» Целана (1958 года) об этом сказано так: «Ведь стихотворение <…> может стать бутылочной почтой, отправленной в надежде – зачастую, конечно, слабой, – что запечатанную бутылку с посланием где-нибудь когда-нибудь прибьет к берегу. Возможно, то будет берег сердца. Стихи и с этой точки зрения находятся в пути. Они куда-то плывут»[7]7
  Перевод Марка Белорусца.


[Закрыть].

1. Пауль Целан – Ингеборг Бахман

Стихотворение и посвящение в альбоме репродукций Матисса.

Вена, 24.(?)06.1948

В Египте

Для Ингеборг

 
Скажи глазам иноземки: «Водой обратись!»
Отыщи в глазах ее тех, кто водой обратился.
Позови их, пусть выйдут вновь из воды:
                                 Руфь, Ноэми, Мириам.
Убери украшеньями их, когда возляжешь с чужой.
Убери украшеньями их из облачных прядей чужой.
И скажи, чтоб услышали Руфи, Мириам, Ноэми:
Смотрите, я сплю с ней!
Убери иноземку лучшими из украшений.
Убери ее болью своей за Руфь, Мириам, Ноэми.
И скажи иноземке:
Смотри, я с этими спал![8]8
  Перевод Алёши Прокопьева. (Прим. переводчиков.)


[Закрыть]
 

Вена, 23 мая 1948 года[9]9
  Вена, 23 мая 1948 года. – Целан написал посвящение в альбоме через несколько дней после первой встречи с Ингеборг Бахман. Сама она в письме к родителям (от 20.05.1948) описала эту встречу так:
  «…сегодня случилось еще кое-что. Лирик-сюрреалист Пауль Целан, совершенно очаровательный, с которым я познакомилась у художника Жене позавчера вечером, вместе с Вайгелем, великолепнейшим образом влюбился в меня, что придало некоторую прелесть моей унылой поденщине. К сожалению, через месяц он уезжает в Париж. Моя комната в настоящий момент представляет собой маковое поле, потому что он не перестает осыпать меня этими цветами».
  Эдгар Жене (1904–1984) – немецко-французский художник-сюрреалист, художественный редактор журнала «План»; в 1945–1950 годах жил в Вене, потом – во Франции.
  Ханс Вайгель (1908–1991) – австрийский писатель и театральный критик, с которым Ингеборг Бахман находилась в близких отношениях.
  В свой день рождения (25.06.1948) Ингеборг записала в дневнике:
  «От Пауля Целана – два роскошных альбома современной французской живописи с последними работами Матисса и Сезанна, томик Честертона, цветы, сигареты, одно стихотворение, которое будто бы относится ко мне, одна фотография, которую я смогу показать вам на каникулах. (Завтра он уезжает в Париж.) Поэтому вчера, накануне моего дня рождения, я еще успела провести с ним очень праздничный вечер, мы поужинали в городе и выпили вина».
  Здесь и далее все комментарии, кроме оговоренных случаев, немецкого издателя.


[Закрыть]

 
Мучительно точной,
через 22 года после ее рождения,
от мучительно неточного.
 

2. Ингеборг Бахман – Паулю Целану

Вена (неотправленное письмо)

Рождество 1948 года

Дорогой, дорогой Пауль!

Вчера и сегодня я много думала о тебе, если хочешь знать – о нас обоих. Пишу не потому, чтобы ты снова написал, а потому что это мне доставляет радость и я так хочу. А еще я собиралась на днях встретить тебя где-нибудь в Париже, но потом глупое тщеславное чувство долга удержало меня здесь, и я никуда не поехала. Как это понимать: где-нибудь в Париже? Не знаю, совсем ничего не знаю, но уж как-нибудь все получилось бы здорово.

Три месяца назад кто-то неожиданно подарил мне книгу твоих стихов[10]10
  Имеется в виду сборник «Песок из урн» (1948). Целан письменно запретил распространение этой книги, среди прочих причин – из-за многочисленных опечаток.


[Закрыть]. Я и не знала, что она вышла. Было такое чувство… земля под ногами стала невесомой и поплыла, а рука моя слегка, совсем чуть-чуть, задрожала. А потом снова очень долго не было ничего. Несколько недель назад услышала в Вене, что чета Жене[11]11
  Художник Эдгар Жене и его жена Эрика Лиллег, с которыми Целан познакомился в Вене и при финансовой поддержке которых вышел «Песок из урн».


[Закрыть] уехала в Париж. И тут я снова отправилась в дорогу.

Я все еще не пойму, что значила прошлая весна. Ты ведь знаешь, я всегда хочу все знать точно. Она была прекрасна, как те стихи и как то стихотворение, которое мы создали вместе.

Я люблю тебя сегодня, и ты со мной рядом. Вот что я непременно хочу сказать тебе – а тогда я часто о таком молчала.

Как только у меня появится время, я смогу приехать на несколько дней. Захочешь ли ты меня увидеть? Хотя бы на час, на два.

Всего самого, самого доброго!

Твоя

Ингеборг.

3. Пауль Целан – Ингеборг Бахман

31, Рю дез Эколь,

Париж, 26.1.1949

Ингеборг!

Постарайся на минутку забыть, что я так долго и так упорно молчал – у меня было очень много забот, больше, чем мог бы снова снять с меня мой брат, мой добрый брат, чей дом ты наверняка не забыла. Пиши мне так, как если бы ты писала ему – ему, который постоянно думает о тебе и когда-то вложил в твой медальон записку, которую ты теперь потеряла. Не заставляй меня, не заставляй его ждать!

Обнимаю тебя,

Пауль.

4. Ингеборг Бахман – Паулю Целану

Вена, 12 апреля 1949 года

Любимый, Ты!

Я так обрадовалась, когда пришло твое письмо, – и вот я снова заставляю тебя так долго ждать, вовсе непреднамеренно и без всяких угрюмых мыслей. Ты ведь и сам знаешь, что так иногда бывает. И не понять почему. Я два или три раза принималась писать тебе письмо, а потом его все же не отсылала. Но разве это что-нибудь значит, если мы думаем друг о друге и если, быть может, это продлится еще очень долго.

Я разговариваю не только с твоим братом, сегодня я говорю почти только с тобой одним, ведь сквозь твоего брата я люблю тебя, и не смей думать, что я обошла тебя стороной. – Скоро снова настанет весна, год назад она была такая странная и такая незабываемая. Теперь каждый раз, когда иду через Городской парк, я наверняка знаю, что он может вдруг стать целым миром и каждый раз сама превращаюсь, как тогда, в маленькую рыбку.

Что у тебя огорчения, я чувствовала все время; дай мне знать, поможет ли тебе, если я буду писать чаще!

Осенью друзья подарили мне книгу твоих стихов. То был грустный миг, потому что твои стихи я получила от других людей и ни слова – от тебя. Но каждая прочитанная строчка вновь и вновь меняла все к лучшему.

Тебя, быть может, порадует, если я сообщу, что о тебе здесь иногда спрашивают, не так давно мне даже пришлось дать твой адрес совершенно незнакомым людям из Граца[12]12
  Вероятно, речь идет о поэте и переводчике Максе Хёльцере (1915–1984). В 1950 году он вместе с Эдгаром Жене издал альманах «Сюрреалистические публикации», в который включил стихи и переводы Целана.


[Закрыть], чтобы их не расстраивать. А у малышки Нани и у Клауса Демуса[13]13
  Нани Майер, школьная подруга Бахман, и ее муж, поэт и историк искусств Клаус Демус (р. 1927), – ближайшие друзья Пауля Целана, с которыми он познакомился в конце своего пребывания в Вене.


[Закрыть] по-прежнему светятся счастьем глаза, когда разговор заходит о тебе.

Теперь я хорошо понимаю, что ты правильно сделал, уехав в Париж. А что ты скажешь, если я осенью вдруг тоже там объявлюсь? Мне обещают дать стипендию в Америку или в Париж, после того как получу степень. Даже не верится. Это было бы слишком прекрасно.

О себе рассказывать почти нечего. У меня очень много работы, диссертация движется к концу, кроме того, пишу для газет, для радио и т. д., пишу много больше, чем прежде. Пытаюсь не думать о себе и с закрытыми глазами добираться до смысла того, что, собственно, имеется в виду. Конечно, мы все живем в большом напряжении, не можем освободиться и ищем окольных путей. Но я иногда от этого делаюсь совсем больной, настолько, что опасаюсь – в какой-то момент мне не выдержать.

На прощанье скажу – твоя записка, которую ты вложил в мой медальон, никуда не затерялась, хотя в медальоне ее давно больше нет; я думаю о тебе и все еще слышу тебя.

Ингеборг.

5. Ингеборг Бахман – Паулю Целану

Вена, конец мая – начало июня 1949 года (?)

Недописанное письмо.

Пауль, дорогой Пауль!

Я тоскую по тебе и по нашим с тобой сказкам. Что мне делать? Ты так далеко, и мне теперь мало твоих приветов в открытках, хотя до недавнего времени мне их вполне хватало.

Вчера Клаус Демус принес твои стихи, которых я прежде не знала, три из них – совсем недавние. Невыносимо, что они попали ко мне таким вот окольным путем. Прошу, прошу тебя, не надо так. Ведь хоть что-то должно же оставаться и для меня.

Я умею читать их лучше, чем другие, потому что встречаю в них тебя с тех самых пор, как больше не стало нашей с тобой Беатриксгассе[14]14
  Бахман снимала комнату в квартире по адресу Беатриксгассе 26 до июня 1949 года.


[Закрыть]. Все говорит мне о тебе, я погружаюсь в стихи и разговариваю с тобой, обхватываю ладонями твою чужестранную темную голову и хочу сдвинуть камни с твоей груди, разжать твою руку с гвоздиками[15]15
  Аллюзия на заключительную строку стихотворения Пауля Целана «Девкалион и Пирра»: «Пусть придет человек с гвоздикой!» В переработанном варианте стихотворение получило название «Поздно и глубоко», переписана была и заключительная строка: «Пусть придет человек из могилы!»


[Закрыть] и услышать, как ты поешь. Со мной не произошло ничего такого, что вдруг побудило бы меня думать о тебе больше. Все как всегда, у меня есть работа и успех, меня вроде как окружают мужчины, но это не имеет значения: ты слышишь, свет и мрак чередуются друг с другом, и дни пролетают словно миг…

6. Пауль Целан – Ингеборг Бахман

Париж, 20 июня 49 года

Ингеборг!

Нет, в этом году я приеду «неточно» и с опозданием. Но, может, лишь потому что хотел бы: пусть никого, кроме тебя, не будет, когда я поставлю маки, очень много маков, и память, памяти тоже не меньше, – два больших сияющих букета – на твой накрытый к дню рождения стол. Вот уже несколько недель я предвкушаю этот момент.

Пауль.

7. Ингеборг Бахман – Паулю Целану

Вена, 24 июня 1949 года

Ты, любимый!

Я вовсе и не думала об этом, и вот сегодня, накануне – в прошлом году ведь все так и было, – ко мне в самом деле прилетела твоя открытка, влетела прямо в сердце, да, именно так, я люблю тебя, я об этом ни слова не говорила, тогда… Я снова почувствовала запах маков, сильно, очень сильно, ты восхитительно колдовал тогда, мне никогда не забыть твоего волшебства.

Порой я хочу только одного: уехать отсюда, в Париж, почувствовать, как ты трогаешь мои руки, как ты всю меня трогаешь – цветами, а потом снова не знать ни о чем – ни откуда ты пришел, ни куда уходишь. Для меня ты родом из Индии или из еще более далекой, темной, смуглой страны, ты для меня пустыня, и море, и все, что есть тайна. Я по-прежнему ничего толком не знаю о тебе и потому часто боюсь за тебя, мне невозможно представить, что ты вынужден делать то же самое, что мы, другие, делаем здесь, мне хочется иметь замок для нас двоих, и чтобы ты пришел ко мне и был моим заколдованным господином, и там будет много-много ковров и музыки, и мы откроем для себя любовь.

Я часто размышляла о том, что «Корона» – твое самое прекрасное стихотворение, оно самым совершенным образом предугадывает то особое мгновение, когда все обратится в мрамор и будет навсегда. Но мне здесь не придет «время»[16]16
  Аллюзия на строки стихотворения Целана «Корона»: «Теперь время, чтоб время пришло» (Перевод В. Барского).


[Закрыть]. Я жажду чего-то, что мне недоступно, все тут плоское и затхлое, обессилевшее и использованное еще до того, как им успели попользоваться.

В середине августа собираюсь появиться в Париже, всего на несколько дней. Не спрашивай, почему и зачем, но будь там для меня – всего на один вечер, на два, на три… Поведи меня на набережную Сены, мы будем долго смотреть в ее воды, пока не превратимся в маленьких рыбок и не узнаем друг друга вновь.

Ингеборг.