Текст книги "Влюбленные мошенники"

Автор книги: Патриция Гэфни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Размахнувшись изо всех сил, он трахнул бандита тростью по затылку, и тот мешком свалился на песок.

– Я его зацепил?

Для пущей убедительности Рубен еще несколько раз взмахнул тростью в воздухе.

– Я в него попал? Раздался выстрел, пуля просвистела совсем рядом.

– Ложись! – закричала сестра Августина. Рубен рухнул на землю рядом с бесчувственным телом Пивного Бочонка. Монахиня приземлилась около него. Он машинально потянулся за револьвером, торчащим из-за пояса у бандита, совсем забыв о своей мнимой слепоте, но сестра Августина его опередила. Укрывшись за телом Пивного Бочонка, стиснув зубы и прищурившись, она принялась лихо палить из револьвера, пока не выпустила всю обойму – ни дать, ни взять Дикий Бык Хикок[5]5
  Джеймс Батлер Хикок (1837-1876), по прозвищу Дикий Бык, легендарный американский шериф, необычайно меткий стрелок.


[Закрыть].

Высокий грабитель направился было к ним, уклоняясь и стреляя на ходу, но, встреченный градом пуль, повернулся и бросился наутек. Через несколько секунд они услышали удаляющийся топот копыт.

– Они сбежали! – воскликнул ошеломленный Суини, подползая на четвереньках к Рубену и монахине, которые так и остались лежать по обе стороны от Пивного Бочонка, вытянувшегося на спине и уставившегося в небо.

В воздухе витал едкий запах пороха.

– Он мертв? Как вы думаете? – с опаской спросил Суини, указывая на неподвижно распростертого головореза.

– От души надеюсь, что это так, – решительно отрезала сестра Августина.

Приподнявшись на локте, Рубен взглянул на нее с любопытством.

– Ради его же собственной бессмертной души, – торопливо добавила монахиня.

Суини тоже уставился на нее в изумлении.

– Поймите, если он жив, он будет продолжать грешить, но, если он мертв, можно надеяться, что он еще не загубил свою душу окончательно, и она, надо думать, попадет в чистилище, а уж потом… Тут Пивной Бочонок застонал.

– Воистину пути Господни неисповедимы, – глубокомысленно заметил Рубен. Суини поднялся:

– Пойду-ка я погляжу, как там мистер Уиллис и мистер Блейлок.

С этими словами он направился к дилижансу. Во время драки Рубен потерял свои синие очки. Он их прекрасно видел, они валялись в четырех шагах от вытянутой в сторону руки Пивного Бочонка – погнутые, но не разбившиеся, – однако ему ужасно не хотелось шарить по земле, чтобы их нащупать. Он был не в настроении. Вместо этого он посмотрел на сестру Гусси поверх все еще поверженного тела грабителя. Монахиня ответила ему хмурым взглядом. Лишь через несколько секунд она спохватилась и стянула на груди края разорванного пополам балахона.

– А вы неплохо орудуете тростью, мистер Кордова, – медленно проговорила сестра Августина. – Вы здорово попали ему прямо по голове.

– Скорее всего мне просто повезло. Сам Господь направлял мою руку, тут двух мнений быть не может.

– Вы хотите сказать, что это было чудо? – подозрительно прищурилась она.

– Вот именно – самое настоящее чудо! Давайте-ка посмотрим, как он выглядит.

Сестра Гусси просто остолбенела, услышав эти слова. Воцарилось гнетущее молчание.

– Это я так, к слову, – вывернулся Рубен. – Суини сказал, что у них у всех мешки на головах.

Еще целые две секунды она пристально смотрела на него, потом наклонилась и стащила джутовый мешок с головы грабителя. Рубен ничуть не удивился, увидев, что это китаец лет двадцати.

– Ну и каков он из себя?

– Лет пятидесяти, лысоват, волосы рыжие, – отчеканила без запинки сестра Гусси.

Рубен задумчиво погладил себя по подбородку.

– Я думаю, стоит его обыскать.

– Чего ради?

– Может, удастся установить, кто он такой.

– Да зачем он вам?

– Затем, что его дружки забрали мои деньги, – терпеливо объяснил Рубен.

– А разве полиция…

Сестра Гусси умолкла, признав его правоту, и с видимым отвращением принялась шарить по карманам Пивного Бочонка. Сунув руку во внутренний карман, она замерла на миг и осторожно вытащила маленькую глиняную фигурку. Это была статуэтка около четырех дюймов высотой. Оба рассматривали находку в течение целой минуты, не говоря ни слова. Рубену показалось, что это изображение человека с кошачьей головой.

– Что-то нашли? – спросил он с надеждой.

– Пока ничего.

Демонстративно не сводя с него глаз, сестра Гусси спрятала фигурку за корсаж своей кружевной сорочки и вернулась к обыску. Из брючного кармана преступника она извлекла сложенный листок бумаги. Рубен успел заметить длинные колонки китайских иероглифов, но тут она опять подняла голову и, заглянув прямо ему в глаза, невозмутимо пояснила:

– Счет из прачечной.

Листок отправился следом за статуэткой. Покачиваясь и опираясь на руку Суини, к ним приковылял Уиллис. Лицо у возницы было пепельно-серое, на виске темнел кровоподтек, но глаза смотрели ясно и голос не дрожал.

– Никто не пострадал? – спросил он. Они оба ответили, что остались целы, и спросили, как там Блейлок.

– Выживет, если успеем вовремя доставить его к врачу. А как этот? – Уиллис ткнул носком сапога в плечо Пивного Бочонка.

– Без сознания, – ответила монахиня.

– В двенадцати милях отсюда есть промежуточная станция «Уэллс-Фарго». Оттуда я мог бы телеграфировать шерифу в Сан-Матео. Извините, что приходится вас задерживать, господа, но шерифу надо сообщить подробности происшествия. Он захочет взять показания у всех вас.

«Ни за что на свете!» – подумал Рубен, заметив мимоходом, что мнимая монахиня тоже не горит желанием повстречаться с шерифом. Это было видно по лицу.

– Пойду посмотрю, как там бедный мистер Блейлок, – сказала она, поднимаясь на ноги.

Ангельская кротость ее голоса насторожила Рубена. Бросив через плечо Уиллису и Суини, что хочет ей помочь, он последовал за сестрой Гусси.

Лошадь Пивного Бочонка бандиты не взяли с собой, она так и осталась стоять возле дилижанса, мирно пощипывая травку. Когда сестра Августина подошла поближе, испуганное ее развевающимися черными одеждами животное попятилось и пустилось рысцой прочь по дороге. Тут мнимая монахиня оглянулась через плечо и, заметив Рубена, сразу же изменила направление. Подойдя к лежавшему у заднего колеса Блейлоку, она опустилась на колени и коснулась его лица, но он так и не открыл глаз.

Суини и возница, покраснев от натуги, приволокли к дилижансу тело Пивного Бочонка.

– Мистер Кордова, – запыхавшись, прохрипел Суини, – мы доставили правонарушителя. Вот он здесь, слева от вас. Вы нам не поможете втащить его в карету? Он тяжелее, чем кажется на вид, но, если вы возьметесь за ноги, думаю, мы сможем его поднять. Вот, прошу сюда. Раз-два, взяли! ..

Рубен подхватил лодыжки грабителя и помог перевалить его тушу через подножку дилижанса. Суини взобрался следом, и – где волоком, а где и толчками – они устроили Пивного Бочонка в сидячем положении, прислонив его спиной к задней дверце. Уиллис тем временем связал ему ноги веревкой.

Когда Рубен наконец смог обернуться, сестры Гусси и след простыл.

– Извините, – сказал он Уиллису, – я отойду ненадолго… гм… мне нехорошо.

Рассекая траву тростью, как косой, он поспешил следом за беглянкой и обнаружил ее за первым же поворотом дороги. Всунув одну ногу в стремя, она прыгала по земле, безуспешно пытаясь перекинуть другую через круп лошади, которая упорно отступала от нее.

Едва завидев его, сестра Гусси взвилась, как ужаленная, и позабыла даже о побеге.

– Я так и знала! – завопила она, уронив поводья, и бросилась на него с кулаками. Рубен попытался продолжить игру.

– Сестра? – спросил он, слепо шаря руками по воздуху. – Это вы?

Лучше бы ему было сразу занять оборонительную позицию: она ловко воспользовалась тем, что он открылся, и нанесла сокрушительный удар правой, вложив в него всю злобу. Рубен не успел уклониться.

– Да, это я, – мрачно ответила сестра Гусси.

– Эй, какого черта? – возмутился он.

– Ты ублюдок и извращенец!

– Постой, погоди! Давай… Она замахнулась снова:

– Выродок! Стоял и смотрел, как этот китаец меня насилует!

– Как ты можешь так говорить? Я же тебя спас!

– Скотина! Трус!

Он отскочил, едва успев уклониться от меткого удара слева.

– Слушай, давай продолжим беседу в другом месте и в другое время, – предложил Рубен, ухватив испуганную лошадь за гриву.

– Это моя лошадь, я первая ее нашла. Стой! Ах ты…

Спасаясь от града сыплющихся на него ударов, Рубен вскочил в седло. Стременные ремни оказались чересчур коротки, пришлось согнуть ноги в коленях. Теперь он сам себе напоминал кузнечика, изготовившегося к прыжку. Наклонившись к сестре Гусси, Рубен протянул ей руку, чтобы помочь взобраться на лошадь, но она оттолкнула его с такими словами, за которые ее точно отлучили бы от церкви. Он выровнял лошадь и пустил ее шагом.

– Эй, погоди! Стой, черт бы тебя побрал!

– Ну, если ты передумала, Гусси, то давай пошевеливайся, пока нас не накрыли.

На сей раз она проворно ухватилась за его протянутую руку, и он помог ей сесть на лошадь позади себя. Когда Рубен пришпорил лошадь, ей пришлось обхватить его обеими руками за талию, чтобы не свалиться.

Никто не выбежал на дорогу, никто их не окликнул со стороны дилижанса. Промчавшись галопом с полмили в напряженном молчании, подскакивая на ухабах и поминутно ожидая погони, Рубен убедился, что им удалось оторваться вчистую.

– Наша взяла! – радостно воскликнул он, переводя бег лошади в легкую рысь. – На дилижансе они за нами не погонятся: им надо ехать на юг, чтобы телеграфировать шерифу.

Сестра Гусси позади него отчаянно ерзала; он понял, что к езде без седла на лошадином крупе она не привыкла.

– И куда мы направляемся?

Судя по голосу, она все еще была зла на него.

– Ну, лично я, например, собираюсь вернуться домой, – ответил он мягко.

– Куда это «домой»?

– Дом номер четырнадцать по Янси-стрит, Сан-Франциско. А ты где живешь?

– Не твое собачье дело.

И кто его только за язык тянул? Знал же: женщинам доверять нельзя!

– У меня четыре доллара с мелочью, – сообщил он, пока они пересекали поросший соснами каньон. – А у тебя?

– Ни гроша, – огрызнулась она.

– Это осложняет дело, – вздохнул Рубен. – Придется нам ехать верхом по крайней мере до Вудсайда, а уж оттуда за четыре доллара мы, возможно, сумеем добраться третьим классом до Сан-Франциско.

Она ничего не ответила.

Рубен решил, что настала пора официально представиться друг другу.

– Меня зовут Рубен Джонс. Он повернулся в седле и протянул ей руку. Ответного жеста не последовало.

– А вы мисс…

– Миссис, – отрезала она. – Миссис Анри Руссо.

Рубен присвистнул:

– Вот это имечко! Может, я буду называть вас просто Грейс, а вы меня Рубеном?

– Откуда вы знаете, как меня…

Прекрасные голубые глаза расширились. Он даже понял, в какую именно секунду она сообразила, откуда ему известно ее имя. Нет, он узнал его не после ужина, когда она рассказала ему, как ее звали «до принятия пострига», а гораздо раньше: оно было вышито белой ниткой на отвороте ее капота. Он прочитал его в ту самую минуту, как ворвался к ней в комнату и увидел ее голой.

Рискуя свалиться, сестра Гусси отодвинулась как можно дальше от него на крупе лошади и на протяжении следующих двадцати миль больше не проронила ни слова.

Глава 3

То, что обычно называют дружбой, сводится к воровскому правилу: не тронь меня – и я тебя не трону.

Генри Дэвид Торо

Вой сирены в тумане, заунывный и протяжный, как вопли призрака, ворвался в сон Рубена на самом интересном месте. Во сне он стоял на церковной кафедре и читал проповедь целому сонму монашек. Сидя перед ним чинными рядами, все они вдруг закинули ногу на ногу и вздернули подол, словно танцовщицы, исполняющие канкан. У одних за подвязку были заткнуты пистолеты, у других – букетики цветов. Улыбаясь, то и дело вскидывая ножки в такт, они ловили каждое слово Рубена и дружно закивали, когда он предположил, что многие из них нуждаются в частных духовных наставлениях с глазу на глаз.

Непрерывное завывание сирены в отдалении не давало ему вновь уснуть. Ворочаясь с боку на бок, Рубен наконец оставил попытки досмотреть до конца приятный сон. Он опять повернулся, разминая затекшие ноги, но тут диванная пружина вонзилась ему в ребра. Это заставило его окончательно проснуться и вспомнить, где он находится: лежит у себя в гостиной на диване, скрючившись в одном белье под колючим пледом, от которого несет нафталином. Еще одно небольшое усилие, и он вспомнил, почему ночует на диване. Наверху в его постели спала Грейс.

Прошлым вечером он поднялся до виртуозных высот красноречия, пытаясь логически доказать ей, что раз уж они полдня скакали в обнимку на одной лошади, а вторую половину тряслись бок о бок в вагоне поезда, почему бы им не завершить этот долгий день, удобно устроившись в его широкой мягкой постели? Кто сказал, что сидеть рядом прилично, а лежать – неприлично? Они же взрослые люди, они устали с дороги, почему бы им не выспаться по-человечески? Но одержать верх в этом споре ему не удалось. Грейс была женщиной, логика на нее не действовала.

Ему вспомнилось, как где-то в районе Портола-Вэлли она вдруг обрела дар речи и принялась пилить его, не умолкая до самого Вудсайда, делая особый упор на его извращенность, трусость и моральное убожество. Присутствие других пассажиров в поезде, на который они сели в Хиллзборо, благодарение Богу, положило конец ее излияниям, и весь оставшийся путь они проделали в относительной тишине.

Она по-прежнему не желала сообщить, откуда родом и где живет. Судя по всему, не в Сан-Франциско, иначе она не приняла бы – даже не сказав «спасибо» – приглашение бесплатно переночевать в его квартире. Подобная неблагодарность свидетельствовала о скверном характере. К тому же она упорно продолжала дуться на него из-за вполне невинного розыгрыша, и Рубен решил, что ей явно недостает чувства юмора.

И все же она ему нравилась, несмотря на все свои недостатки. Да, она была сварлива, но ее острый язычок не ранил, а, скорее, забавлял его. И он не мог не восхищаться ее мужеством. С какой отвагой она оказала сопротивление Пивному Бочонку и как яростно потом палила из револьвера по главарю шайки! Для Рубена, который вообще не имел обыкновения носить оружие, этот момент оказался решающим.

Постанывая от онемения во всем теле, он сел на диване. Который же теперь час? Ранний, судя по непроглядному туману за окном. Рубен потянулся до хруста в костях и надел брюки, потом носки. Вчера вечером он забыл закрыть окно, выходившее в переулок, и к утру вся квартира оказалась выстуженной насквозь. Поднявшись, чтобы закрыть окно, Рубен заметил, что палисадник весь в цвету. Коттеджи на противоположной стороне улицы призрачно мерцали в летнем тумане. Откуда-то доносились голоса детей, но и они звучали нереально, словно издалека.

Его дом – бывший каретный сарай при некогда шикарном особняке – находился в старинном квартале, скорее живописном, чем респектабельном, что, по мнению Рубена, искупало все остальные недостатки. Он уже месяц не платил за свою двухэтажную квартиру – спальня с пристроенной к ней крошечной ванной комнатой находилась над гостиной, но в этом ничего страшного не было. Бывали у него жилища получше, бывали и похуже, однако миссис Финни, его нынешняя квартирная хозяйка, оказалась настоящим сокровищем: безропотно сносила все его странности, ни о чем не расспрашивала, а самое главное – не имела скверной привычки возникать на пороге первого числа каждого месяца, требуя платы за жилье.

Рубен зажег плиту и поставил на нее кофейник. Все его кулинарные способности сводились к умению варить кофе; питался он в ресторанах или в большой столовой вместе с остальными жильцами, когда миссис Финни была особенно милостиво расположена к нему. И тем не менее тот уголок своей гостиной, где располагалась плита и шкафчик со стаканами и чашками, он упорно именовал кухней.

Сверху послышался скрип кроватных пружин. Вынув из шкафчика две кружки, Рубен наполнил их дымящимся кофе.

– От сна восстань и воссияй! – прокричал он, поднимаясь по лестнице.

В ответ что-то зашелестело: очевидно, его гостья приводила себя в порядок.

– Привет, Гусси, – сказал Рубен, просовывая голову в дверь. – Надеюсь, ты пьешь кофе без сахара и сливок.

Она протянула голую руку поверх одеяла, натянутого до самого подбородка, издав при этом некий нечленораздельный звук, видимо, означавший «спасибо». Передав ей кружку, Рубен присел на край кровати и подул на кофе, чтобы не обжечься. При этом он не сводил глаз с Гусси. Выглядела она отлично. Спутанные со сна волосы осеняли ее головку золотистым нимбом, глаза с отяжелевшими веками сразу настроили его на любовный лад. Под одеялом на ней, похоже, ничего не было.

– Ну как спалось? – вежливо осведомился Рубен. – Надеюсь, кровать оказалась удобной?

Потягивая маленькими глоточками кофе, сестра Августина опять ответила односложно. Рубен понял, что она не из породы жаворонков.

– Прекрасный сегодня денек, вот туман рассеется – и сами увидите. Надеюсь, сирена вас не беспокоила? Я к ней так привык, что вообще перестал замечать. Надолго вы собираетесь здесь задержаться, сестра? Я это не к тому, чтобы вас торопить, у меня такого и в мыслях не было, оставайтесь хоть на весь день, буду только рад. Можете даже переехать ко мне насовсем, если…

– Пока не найду себе жилье и какую-нибудь приличную одежду, – сварливо буркнула она.

Давно же у него не было женщины, отметил про себя Рубен: даже ее ворчливый, хриплый со сна голос показался ему волнующим.

– Одежду и жилье… Да, конечно, об этом стоит подумать. – Он задумчиво потер подбородок. – Надеюсь, ваш супруг сможет вам чем-то помочь в этом смысле, а?

Она рассеянно провела большим пальцем по краю кружки, словно стирая след своих губ.

– Мне надо немедленно послать ему телеграмму. «Уклончивый ответ», – отметил про себя Рубен.

– В шести кварталах отсюда есть отделение «Вестерн-Юнион»[6]6
  Крупнейшая американская компания по доставке корреспонденция.


[Закрыть], – сообщил он вслух.

Вместо ответа она принялась напевать себе под нос, ожидая, пока немного остынет кофе.

– А где, собственно, находится ваш муж? – поинтересовался он как бы между прочим.

Сестра Гусси столь же небрежно махнула рукой куда-то в сторону.

– К северу отсюда.

– Стало быть, в Канаде?

– На юге Канады, – неохотно подтвердила она.

– Ну это уже более или менее точный адрес. А чем он зарабатывает на жизнь?

– Анри… – Она на секунду задумалась. – Он .предприниматель. У него свое дело. Рубен понимающе усмехнулся:

– Вот оно как!

Неожиданно она улыбнулась в ответ. Чудная у нее была улыбка: широкая и задорная, полная веселого лукавства. Он почувствовал, что напряженность между ними ослабевает, и опять возможность объединить силы с красивой монашкой соблазнительно поманила его. Конечно, это было бы не слишком умно, но зато обещало быть забавным.

Рубен оглядел комнату. Свой черный балахон сестра Гусси развесила на раскрытых дверцах его гардероба, башмаки стояли на полу у кровати, в них, от глаз подальше, были засунуты черные чулки. Что и говорить, на редкость аккуратная монахиня-расстрига.

– А куда вы дели статуэтку?

Когда она откинулась на подушку, одеяло соскользнуло, и Рубен с глубоким разочарованием убедился, что она не спала голышом: на ней была та же самая кружевная сорочка, которую он видел вчера. К сорочке стоило приглядеться повнимательнее: возможно, керамическая фигурка все еще скрывалась в этих кремовых оборочках.

Сестра Гусси подняла бровки с самым невинным видом. Рубен уже ждал, что сейчас она спросит: «Какую статуэтку?» Однако она помедлила, поставила кружку и, видимо, верно оценив расстановку сил, вытащила статуэтку из-под подушки. Правда, вместо того, чтобы протянуть фигурку Рубену, она положила ее к себе на колени, но они вместе наклонились, чтобы рассмотреть ее получше.

– Бесценное произведение искусства? – удивился Рубен. – Послушать Суини, так это настоящее сокровище! Ну и как тебе?

– Тут главная ценность в старине. Судя по всему, она очень древняя.

– Да что это вообще такое – человек или кошка? Он прищурился, разглядывая потускневшую голубую фигурку; эмаль местами истерлась, из-под нее выглядывала обыкновенная красная глина.

– И то и другое. Это человеческая фигура с головой тигра, один из двенадцати земных символов китайского лунного календаря.

Рубен уставился на нее, открыв рот:

– А ты откуда знаешь?

– Я много чего знаю, – самоуверенно заявила сестра Гусси. – Представь себе, я вообще прекрасно начитанна, разносторонне образована…

– Да ладно тебе! Ты все это вычитала в каталоге Суини! – смеясь, догадался он.

Она усмехнулась в подтверждение его догадки. Верхний клык слева у нее был немного скошен и немного заходил на соседний резец. Однако этот милый недостаток ее ничуть не портил, придавая ее улыбке неповторимо лукавый задор.

– Жаль, что у нас не осталось каталога. Я едва успела бегло пролистать его в тот вечер в отеле. Помню только, что это тигр. А еще дракон, коза, лошадь, обезьяна… Их всего двенадцать, этих знаков Зодиака, но остальные я не запомнила. Собака, кажется, тоже в их числе… По одному животному на каждый год, и каждое что-то символизирует. По-моему, там говорилось, что их зарывают в могилы. – В могилы?

– Эти фигурки сопровождают покойников в мир иной. Состоятельных покойников, ясное дело. – Она покачала головой. – Больше я ничего не помню.

– Теперь давай поглядим на ту бумажку, что ты вытащила из кармана у Пивного Бочонка, – предложил Рубен.

– У кого? О, ты имеешь в виду Пушечное Ядро? Они дружно рассмеялись. Рубен даже успел подумать: хорошо, что она так разумно и здраво, прямо-таки по-мужски относится к событию, которое другую женщину повергло бы в истерику на пару недель, но тут же заметил, как ее веселая улыбка сменяется презрительной гримасой., – Ты сидел сложа руки и смотрел, как этот недорезанный хряк меня лапает!

– Слушай, мы это уже проходили. Давай не будем начинать сначала.

– И как далеко ты позволил бы ему зайти? Что ты вообще за человек?

– Эй, эй, погоди! Я же тебя спасу разве не так? Причем, заметь, рискуя жизнью.

– Пока ты сидел, не решаясь оторвать задницу от земли, можно было уже раз двадцать огреть его палкой! Знаешь, по-моему, ты ничем не лучше Суини. Такой же трус.

– Но я же тебя спас! – обиделся Рубен. – Ну да. И ста лет не прошло.

– У него был нож!

– Ну и что? У тебя была палка, ты выше ростом, сильнее…

– М-м-м… видишь ли… дело в том, что я терпеть не могу ножей. Ясно? Они меня нервируют. Как только он убрал нож, я вскочил и оглушил его. Ты разве станешь это отрицать? Уж если на то пошло, почему ты сама не вытащила свой пугач и не всадила в него пулю? Что скажешь?

Сестра Гусси уставилась на него в задумчивости, так и не ответив на последний вопрос.

– Стало быть, ты боишься ножей. Что ж ты сразу не сказал?

– Я их не боюсь.

– Сам только что признался, что боишься.

– Я от них не в восторге, они мне не по душе, я предпочитаю держаться от них подальше, а это не одно и то же.

– У меня такое же отношение к змеям, – кивнула она. – Но только я в отличие от тебя признаю открыто, что я их боюсь.

– Ну а я не…

– Ладно, проехали.

Сестра Гусси положила конец спору, сунув руку за корсаж, и извлекла на свет сложенный листок бумаги.

– Вот он, счет из прачечной Пивного Бочонка. Она разгладила бумажку на согнутом под одеялом колене.

– Вполне возможно, что так оно и есть: тут все написано по-китайски.

Внимательно рассмотрев бумагу, они убедились, что внимания заслуживает лишь выполненный тушью рисунок в правом верхнем углу. Это был цветок.

– Лилия? – предположил Рубен.

– Нет, вряд ли, стебель слишком короткий. Может, камелия?

Они сделали еще несколько бесплодных попыток разобраться, что к чему, но в конце концов сдались. Пока сестра Гусси складывала записку и возвращала ее в соблазнительный тайник, Рубен опять принялся вертеть в руках голубую статуэтку.

– Один мой друг держит антикварную лавку. Древности и тому подобное – это по его части. – Он непринужденно поднялся. – Думаю, он смог бы нам помочь разобраться в этом деле. Когда-то он был…

– И не мечтай!

Сестра Гусси молниеносным движением выбросила руку вперед и выхватила фигурку, в тот самый миг, когда он собирался сунуть ее в карман.

– Отличная попытка, Джонс, но со мной такое не пройдет.

И она усмехнулась ему в лицо, зажав статуэтку в кулаке.

Рубен развел руками с видом оскорбленной невинности.

– Я же только хотел помочь! И вообще, с какой стати ты считаешь, что она твоя, а не наша?

– Я первая ее увидела!

– А вот и нет! Мы оба ее увидели в один и тот же момент.

– Как бы не так! Ты же был слеп!

– Половина ее стоимости принадлежит мне, сестричка, – грозно предупредил Рубен. – Если бы не я, тебе бы в жизни не выпутаться.

– Все шло отлично, пока ты не спер мою Лошадь!

– Я же не обязан был покупать тебе билет на поезд.

Этот козырь ей крыть было нечем.

– Я уступил тебе свою спальню, – Продолжал он, стремясь закрепиться на завоеванных позициях. – Принес тебе кофе в постель.

– И ты считаешь, что четыре доллара, эта ночлежка и чашка кофе дают тебе право на половину моей добычи?

– Вот именно.

Она задумчиво погладила пальцами голубую фигурку человека-тигра, потом вскинула голову и взглянула прямо ему в глаза:

– Ладно.

Рубен ждал подвоха, но ясные голубые глаза смотрели на него совершенно безмятежно.

– Ладно, – эхом отозвался он, – тогда давай ее сюда. Я ее передам…

– Черта с два! – фыркнула сестра Гусси. – Вы что, за дуру меня держите, мистер Джонс?

– Упаси меня Бог!

– Я еще не решила, как нам следует поступить; надо все хорошенько обдумать. Не знаю, стоит ли нам для начала обратиться к вашему другу-антиквару – если он вообще существует! – или нет. Но пока… – Гусси, ты меня обижаешь!

– Но пока мы не решили, что делать, тигр останется у меня.

Чувствительно задетый ее недоверием, Рубен все же не мог не восхищаться ее предусмотрительностью, обычно не свойственной женщинам. Собственное безрассудство-Бог свидетель! – доставляло ему больше неприятностей, чем все остальные его недостатки, вместе взятые. К тому же ему очень понравилось, как прозвучало в ее устах слово «мы».

– Ладно, Гусси, – согласился он, – твоя взяла.

– Не смей меня так называть.

– А как прикажешь тебя величать? Мадам Руссо?

– Ну, если тебе это не по нраву, можешь звать меня Грейс.

– Грейс. Какое милое имя!

Он знал, что лесть на нее подействует, как бы она ни старалась это скрыть. в. – Могу я спросить, Грейс, на какую сумму нагрел тебя Пивной Бочонок?

Она села прямее, подтянув колени к животу.

– По-моему, тебя это совершенно не касается.

– Целую кучу денег огреб, верно? – Рубен сочувственно прищелкнул языком. – Не повезло бедным африканским сироткам!

– А сколько потерял Эдуард Кордова? – ничуть не смутившись, парировала Грейс.

– Для него это был сущий пустяк, – отмахнулся Рубен. – Слушай, мне жаль прерывать нашу увлекательную беседу, но меня Ждет работа. Почему бы тебе не воспользоваться ванной? Как говорится, дамы вперед.

– А что у вас за работа, мистер Джонс? – спросила она с любопытством.

– Дела, Грейс, дела. Скучная мужская работа.

Стоит ли забивать подобными вещами твою прелестную головку?

Грейс обиженно поджала губки.

– Ну это уж мне виднее, стоит или не стоит! Рубен щелкнул пальцами.

– Ты, безусловно, права. Извини, я не хотел тебя обидеть.

– Итак?

Она изобразила рукой пистолет и, прицелившись в него, спустила воображаемый курок.

– Извини! Ты ждешь, чтобы я ушел и дал тебе возможность одеться? Я удаляюсь.

Он отвесил ей изысканный поклон в духе Эдуарда Кордовы, который еще два дня назад сразил бы ее наповал, и покинул комнату.

* * *

Грейс позволила себе вдоволь понежиться в ванне вовсе не из желания во что бы то ни стало досадить мистеру Джонсу. Просто ванна оказалась огромной, вода – божественно горячей, а сама Грейс не смогла отказать себе в удовольствии, которого была лишена вот уже несколько недель.

– Извини, что я так надолго заняла ванную, – сказала она, спускаясь по лестнице в гостиную и придерживая обеими руками подол монашеского одеяния, чтобы не споткнуться на ступеньках.

– Нашла все, что требовалось?

– Да, большое спасибо.

Рубен поднялся с кресла, в котором сидел, читая газету, и начал подниматься по лестнице. В жеваных рыжевато-коричневых брюках и синей рубашке без воротничка он в это утро ничем не напоминал ухоженного Эдуарда Кордову. По идее эта мысль должна была бы ее порадовать, особенно с учетом того, как ловко ему удалось ее провести, если бы не одно дополнительное наблюдение: босоногий, растрепанный, с покрытыми щетиной щеками он выглядел еще привлекательнее, чем в костюме испанского аристократа.

– Плита еще не остыла? – спросила Грейс.

– Вроде бы нет. А что, тебе холодно?

– Нет, но мне хотелось бы высушить волосы.

– Распоряжайся, будь как дома.

Он вдруг замер, занеся ногу на первую ступеньку.

– У тебя изумительные волосы, Грейс. Слава Богу, ты по большей части прятала их под покрывало, пока Суини и все остальные крутились неподалеку.

– На что ты намекаешь?

– Намекаю?

Рубен нарочито округлил глаза и даже развел руками, словно не понимая, как это до нее не доходит такая элементарная истина.

– Да если бы они хоть раз увидели твои волосы, они бы их в жизни не забыли. Тебя запросто могли бы арестовать. Еще бы, такая примета!

– Не пори чушь.

– Или тебе пришлось бы их остричь. По-моему, это было бы еще ужаснее.

Грейс уже помешивала угли в плите, но, услыхав эти слова, выпрямилась и подбоченилась.

– В газете что-то было про ограбление? – спросила она ледяным тоном, заранее пресекая дальнейшие шуточки.

– Нет, пока ни слова. Придется подождать вечернего выпуска. Засим позвольте откланяться.

Он повернулся и зашагал по лестнице сразу через две ступеньки.

Квартирка у него так себе, со смешанными чувствами отметила про себя Грейс, оглядывая скромную обстановку и прислушиваясь к звукам льющейся воды и посвистыванию Рубена в ванной наверху, пока сушила волосы над плитой. Похоже, в Сан-Франциско дела у мошенников идут не шибко. Обстановка казарменного типа, чего и следовало ожидать от меблированных комнат средней руки. Единственным по-настоящему ценным предметом среди его владений можно было считать коллекцию марочных вин, хранившуюся, как и положено, в горизонтальном положении в ячейках некоего сооружения вроде этажерки или, скорее, строительных лесов. Но только эта штука в форме пирамиды была составлена из глиняных трубок, наверное, тех же самых, что шли на строительство городского водопровода. Остроумное изобретение. Значит, он действительно знаток вин. Это соображение ее немного утешило: хоть в чем-то Эдуард Кордова не солгал.

Послышался стук в заднюю дверь, выходившую в переулок позади перестроенного каретного сарая. Отложив в сторону полотенце, Грейс подошла к подножию лестницы.

– Мистер Джонс?

Он ее не услышал. Зато она слышала, как он, перекрывая рев нагревателя, распевает во всю глотку «Голубоглазую Каролину». Помедлив еще несколько секунд, Грейс подошла к двери и открыла ее.

Пятеро мужчин отпрянули от удивления, увидев ее. Тот, что стоял ближе всех, сорвал с головы шляпу, остальные четверо поспешно последовали его примеру.