Текст книги "Одиночество простых чисел"

Автор книги: Паоло Джордано

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

6

Было нечто важное, что следовало знать о Денисе. По правде говоря, он и сам думал, что на самом деле только это и нужно знать, и потому никогда никому ничего не говорил. Его секрет носил ужасное название, которое трепыхалось, словно нейлоновое полотнище, над всеми его мыслями, стесняя дыхание. Прочно засев в голове, оно давило на сознание, как проклятие, с которым рано или поздно придется считаться.

Ему исполнилось десять лет, когда преподаватель музыки провел его руку по всей гамме до мажор, положив на нее свою горячую ладонь, – и у Дениса перехватило дыхание. Он слегка наклонился вперед, стараясь прикрыть неожиданно поднявшийся в брюках пенис. Всю свою жизнь потом он будет вспоминать об этой минуте, как о мгновении настоящей любви, на ощупь выискивая в каждом тайнике своего существа цепкий жар того прикосновения.

Всякий раз, когда подобные картины захватывали его настолько, что шея и руки покрывались потом, он запирался в туалете и отчаянно мастурбировал, сидя на унитазе. Наслаждение, кругами исходившее от пениса, длилось всего мгновение. Чувство вины, напротив, обрушивалось на него, словно ушат грязной воды. Оно проникало под кожу, оседало где-то внутри, и тогда все в нем начинало медленно гнить – так протечки постепенно подтачивают стены старых домов.

На уроке биологии, в лаборатории, находившейся в полуподвале, Денис смотрел, как Маттиа режет кусок мяса, собираясь отделить белые прожилки от красных. Ему хотелось ласково коснуться его рук. Хотелось понять, не растает ли, подобно сливочному маслу, захватившее все его существо желание от одного только прикосновения к товарищу, в которого влюблен.

Они сидели рядом, опираясь локтями о стол. Шеренга конических колб, реторт и прозрачных пробирок отделяла их от остальной части класса. Преломляя свет, она искажала все, что находилось по ту сторону.

Маттиа сосредоточился на работе и вот уже четверть часа не отрывался от нее. Он не любил биологию, но выполнял задание с тем же усердием, с каким занимался всеми другими дисциплинами. Органическая материя, столь легко разрушаемая и такая несовершенная, представлялась ему непостижимой. Животный запах, исходивший от куска сырого мяса, не вызывал у него ничего, кроме легкого раздражения. С помощью пинцета он извлек из него тонкую белую прожилку и положил на предметное стекло микроскопа; посмотрев в окуляр, поправил фокус; записал в тетрадь наблюдения и зарисовал увеличенную картинку – его действия были уверенными и точными.

Денис глубоко вздохнул, потом, словно перед прыжком в воду, собрался с духом и заговорил.

– Матти, у тебя есть какой-нибудь секрет? – спросил он.

Маттиа, казалось, не слышал Дениса, только нож, которым он резал другой кусок мяса, выпал у него из рук и тихо звякнул на металлической столешнице. Он не спеша подобрал его.

Денис подождал. Маттиа сидел недвижно и держал нож над самым куском.

– Мне ты можешь доверить свой секрет, – продолжал Денис. Теперь, когда первый шаг был уже сделан, он не намерен был отступать. Лицо его пылало от волнения. – Знаешь, у меня тоже есть секрет, – добавил он.

Маттиа точным ударом рассек мясо пополам, словно хотел расправиться с чем-то уже мертвым.

– У меня нет никаких секретов, – тихо произнес он.

– Если расскажешь о своем, открою тебе мой, – настаивал Денис.

Он придвинулся вместе со стулом к Маттиа, и тот явно напрягся, хотя лицо его ничего не выражало, он по-прежнему смотрел на кусок мяса.

– Нужно заканчивать опыт, – сказал Маттиа ровным голосом. – Иначе не заполним таблицу.

– Мне наплевать на таблицу, – возразил Денис. – Скажи, что ты сделал со своим руками?

Маттиа сосчитал до трех. В воздухе витал запах этилового спирта, мельчайшие молекулы его попадали в ноздри. Маттиа чувствовал, как приятно они щекочут слизистую, проникая даже в глаза.

– Ты в самом деле хочешь знать, что я сделал с руками? – спросил он, поворачиваясь к Денису, но глядя не на него, а на баночки с формалином за его спиной – на десятки баночек с зародышами и конечностями разных животных.

Денис кивнул, задрожав от волнения.

– Тогда смотри, – ответил Маттиа.

Он зажал нож в кулаке и всадил его между указательным и средним пальцами, а потом прорезал всю ладонь до самого запястья.

7

В четверг Виола поджидала Аличе у школы. Когда та, опустив голову, уже собиралась пройти во двор, она окликнула ее.

Аличе вздрогнула, сразу же вспомнив о карамели. От приступа тошноты закружилась голова. Если эта четверка бралась за кого-то, то уж точно не оставляла больше в покое.

– Математичка собирается меня сегодня спросить, – сказала Виола. – А я ничего не знаю и не хочу идти в школу.

Аличе смотрела на нее, не понимая. Виола вроде бы не проявляла никакой враждебности, но девочка все же опасалась ее и хотела поскорее уйти.

– Пойдем прогуляемся, – предложила Виола. – Вдвоем. Ну да – мы с тобой.

Аличе в испуге оглянулась.

– Идем, скорее, – поторопила Виола. – Нельзя, чтобы нас видели здесь, у школы.

– Но… – хотела возразить Аличе.

Виола потянула ее за рукав, и Аличе, прихрамывая, поспешила за ней к автобусной остановке.

Они сели рядом, Аличе прижалось к окну, желая оставить Виоле побольше места. Ее не покидало ощущение, что вот-вот произойдет что-то ужасное.

Виола, напротив, сияла. Она извлекла из сумочки помаду и накрасила губы. Потом спросила:

– Хочешь?

Аличе покачала головой. Школа исчезала у них за спиной.

– Отец убьет меня, – прошептала она. У нее дрожали ноги.

Виола вздохнула:

– Да брось! Покажи дневник.

Рассмотрев подпись отца Аличе, она сказала:

– Простая… могу расписаться за него. – Открыв свой дневник, она показала подписи, которые подделывала всякий раз, когда пропускала школу. – Тем более завтра на первом уроке у нас Фоллини, а она слепая, ничего не заметит.

Виола заговорила о школе, о том, что ей нет никакого дела до математики, потому что дальше она будет изучать право. Аличе с трудом слушала ее. Она думала о том, что произошло накануне в раздевалке, и не могла понять, чем вызвана такая неожиданная откровенность.

Они вышли на площади и отправились гулять под портиками. Виола затащила ее в магазин готовой одежды со сверкающими витринами, куда Аличе никогда и ногой не ступала. Она держалась с ней, как с закадычной подругой. Настояв на примерке платьев, сама выбирала их для Аличе. Спросила, какой у нее размер, и Аличе со стыдом призналась – тридцать восьмой [2]2
  Соответствует российскому сорок шестому.


[Закрыть].

Продавщицы с подозрением посматривали на них, но Виола не обращала внимания. Они вместе примеряли одежду в одной кабинке, и Аличе незаметно сравнивала фигуры – свою и Виолы.

Разумеется, они ничего не купили.

Потом девочки зашли в бар, и Виола заказала два кофе, даже не спросив Аличе, что она хочет.

Ошеломленная, Аличе плохо понимала, что происходит. Постепенно она забыла и про отца, и про школу, испытав вдруг какое-то новое для нее ощущение счастья. Еще бы – сидеть в баре с самой Виолой Баи, и все это время, похоже, принадлежит только им двоим!

Виола выкурила две сигареты и настояла, чтобы попробовала и Аличе. Она смеялась, показывая свои идеальные зубы, всякий раз, когда новая подруга по неопытности начинала кашлять после затяжки. А потом устроила ей небольшой допрос о парнях, которых у Аличе сроду не было, и о поцелуях, которыми ее никто не награждал. Аличе отвечала, опустив глаза.

– И ты хочешь, чтобы я поверила, будто у тебя никогда не было парня? Никогда, никогда, никогда?

Аличе кивнула.

– Быть не может. Вот трагедия! – преувеличила Виола. – Непременно нужно что-то сделать. Не хочешь же ты умереть девственницей!

На другой день во время большой перемены они отправились по школе искать для Аличе парня. От Джады и других девочек Виола отделалась просто:

– У нас дела.

Те оторопели, увидев, как она выходит из класса, ведя за руку свою новую подругу.

Виола уже все продумала. Это произойдет на ее дне рождения, в субботу. Нужно только найти подходящего парня. Прохаживаясь по коридору, она указывала Аличе то на одного, то на другого и отпускала комментарии:

– Взгляни-ка на его задницу. Впечатляет? Уж он-то точно знает свое дело!

Аличе нервничала, хотя и заставляла себя улыбаться. С пугающей отчетливостью она вдруг представила, как какой-то парень лезет к ней под майку. И что он там обнаружит? Дряблую кожу и складки жира?

Теперь они стояли у окна на втором этаже и смотрели во двор на мальчишек, гонявших большой желтый и, похоже, сдутый мяч.

– А Триверо? – спросила Виола.

– Кто это?

– Как, ты не знаешь? Из десятого «А». Он занимался академической греблей вместе с моей сестрой. О нем говорят много интересного.

– И что же?

Виола жестом изобразила некую длину и расхохоталась, довольная тем, какое обескураживающее впечатление произвел ее намек. Аличе залилась краской и в то же время обрадовалась волнующему ощущению, что ее одиночеству, кажется, подходит конец.

Они спустились на первый этаж и прошли мимо автоматов с бутербродами и напитками, возле которых толпились школяры, позвякивая мелочью в карманах джинсов.

– Короче, тебе нужно решиться, – сказала Виола.

Аличе в растерянности осмотрелась.

– Вон тот, мне кажется, очень славный, – ответила она, указывая на двоих в стороне у окна. Они стояли рядом, но не разговаривали и не смотрели друг на друга.

– Который? – спросила Виола. – С перевязанной рукой или другой?

– С перевязанной рукой.

Блестящие глаза Виолы распахнулись, став как два океана.

– Ты с ума сошла, – сказала она. – Знаешь, что он сотворил?

Аличе покачала головой.

– Он всадил себе нож в руку, нарочно. Здесь, в школе.

Аличе пожала плечами.

– Мне кажется, это интересно.

– Интересно? Да он психопат! Свяжись с таким – и окажешься расчлененной в каком-нибудь морозильнике.

Аличе улыбнулась, продолжая смотреть на парня с перевязанной рукой. Он стоял, опустив голову, и было в нем что-то такое, отчего ей захотелось подойти к нему, приподнять эту голову за подбородок и сказать: «Посмотри на меня. Я пришла».

– Ты уверена? – спросила Виола.

– Да, – ответила Аличе.

Виола пожала плечами.

– Тогда идем.

Она взяла подругу за руку и потянула к ребятам, стоявшим у окна.

8

Маттиа смотрел в окно. Солнечный день обещал весну в начале марта. Сильный ветер, очистивший за ночь небосклон, казалось, гнал прочь и время, подстегивая его. Пересчитывая крыши, видневшиеся вдали, Маттиа старался понять, насколько удалены они от горизонта. Денис стоял рядом и незаметно наблюдал за ним, пытаясь угадать его мысли. Они не говорили о том, что произошло в лаборатории. Они вообще мало разговаривали, но все время проводили вместе; каждый сосредоточенно думал о своей проблеме, но даже этим они поддерживали друг друга без лишних слов.

– Чао! – услышал Маттиа приветствие, произнесенное едва ли над ухом.

Увидев в окне отражение двух девушек, стоявших у него за спиной и державшихся за руки, он обернулся. Денис вопросительно посмотрел на него. Девушки, казалось, чего-то ждали.

– Чао, – тихо ответил Маттиа и опустил голову, желая уклониться от колючего взгляда одной из них.

– Я – Виола, а это Аличе, – продолжала как раз эта девушка. – Мы из седьмого «Б».

Маттиа кивнул. Денис открыл от удивления рот. Оба молчали.

– Ну? – продолжала Виола. – А вы не представитесь?

Маттиа тихо, словно припоминая, назвал свое имя.

Неторопливо протянул незабинтованную руку, и Виола крепко пожала ее.

Другая девушка лишь едва коснулась его ладони и улыбнулась, глядя куда-то в сторону.

Денис представился столь же неловко.

– Хотим пригласить вас на мой день рождения, он будет через две недели, – сказала Виола.

Денис попытался заглянуть в глаза Маттиа, а тот, глядя на робкую улыбку Аличе, подумал, что губы у нее такие бледные и тонкие, будто их прорезали острым скальпелем.

– Почему? – спросил он.

Виола покосилась на него и выразительно взглянула на Аличе, как бы подтверждая: «Ну что я тебе говорила – он же сумасшедший!»

– Что значит «почему»? Это же ясно – потому что мы так хотим.

– Нет, спасибо, – ответил Маттиа. – Я не могу прийти.

Денис облегченно вздохнул и поспешил добавить:

– Я тем более.

Виола не стала с ним спорить и обратилась к парню с перевязанной рукой.

– Значит, нет? Интересно, чем же ты так занят в субботу вечером? – с вызовом поинтересовалась она. – Будешь сидеть за компом со своим дружком? Или надумал еще раз порезать себе вены?

Выпалив это, Виола слегка испугалась. Аличе сжала ей руку, давая понять, что нужно остановиться.

Маттиа подумал, что забыл количество крыш и до звонка не успеет пересчитать их заново.

– Я не люблю праздники, – объяснил он.

Виола постаралась рассмеяться, но смех получился какой-то короткий и писклявый: «Хи-хи-хи…»

– Ну и странный же ты тип, – нашлась она. – Праздники все любят. – Осмелев, она даже повертела пальцем у виска. Аличе отпустила ее ладонь и невольно прижала руки к животу.

– Я не люблю праздники, – строго повторил Маттиа. Виола с вызовом посмотрела на него, но он невозмутимо выдержал ее взгляд.

Аличе отступила.

Виола хотела было ответить, но тут прозвенел звонок. Маттиа повернулся и решительно зашагал к лестнице, как бы говоря, что для него дискуссия окончена. Денис, как привязанный, поплелся за ним.

9

За все время, что Соледад Гальенас служила горничной в семье делла Рокка, она допустила лишь одну оплошность. Это произошло четыре года назад, дождливым вечером, когда хозяева ужинали у друзей.

В шкафу у Соледад висела только траурная одежда, и нижнее белье тоже было черное. Она столько раз вспоминала о смерти мужа в результате несчастного случая на работе, что иногда и сама начинала верить в случившееся. Она представляла, как он стоит на лесах, в двадцати метрах над землей, с сигаретой в зубах, как выравнивает цементный раствор для нового ряда кирпичей. Как вдруг спотыкается об оставленный кем-то инструмент или, может, о моток веревки – той самой, которой должен был обвязать себя, но которую презрительно отбросил в сторону, потому что страховка – это для слабаков. Она видела, как он зашатался на деревянном настиле и полетел вниз, не издав ни единого звука. Далее кадр расширялся – черный, машущий руками силуэт человека на фоне светлого неба. Завершалось ее искусственное воспоминание панорамой сверху: распластавшееся на пыльной стройплощадке тело мужа – бездыханное, расплющенное, глаза пока еще открыты, и темное пятно крови, выползающее из-под спины.

Зрелище это вызывало приятное пощипывание где-то между носом и горлом и если немного затягивалось, то ей удавалось выжать несколько слезинок, но уже из жалости к самой себе.

А на самом деле ее муж просто ушел. Ушел однажды утром – наверное, для того, чтобы начать новую жизнь с той, которую она и не видела никогда. Больше Соледад о муже не слышала. А приехав в Италию, придумала историю о том, как стала вдовой, – надо же что-то рассказать о своем прошлом, ведь о настоящем прошлом сказать было нечего.

Траур и мысль о том, что люди могут заметить в ее глазах следы трагедии, безутешного горя, придавали ей уверенность. Она с достоинством носила этот траур и до того вечера никогда не предавала память покойного мужа.

По субботам она ходила на шестичасовую мессу, чтобы вернуться к ужину. Эрнесто уже несколько недель ухаживал за ней. После службы он поджидал ее на ступенях у входа в церковь и церемонно предлагал проводить домой. Соледад в своей черной одежде поначалу не решалась принять предложение, но потом все же согласилась.

Он рассказывал ей о том времени, когда работал на почте, и о том, как трудно в его годы коротать в одиночестве долгие вечера, сводить счеты с призраками, которых накопилось предостаточно. Эрнесто был старше Соледад, и жену у него отнял настоящий, а не придуманный рак поджелудочной железы.

В тот вечер они шли под руку, держась почти вплотную друг к другу. Эрнесто предложил ей зонт и намочил голову и пальто, желая получше укрыть ее. Он сыпал комплиментами по поводу ее итальянского языка, который от недели к неделе становился все лучше. Соледад смеялась, притворяясь, будто смущена.

А получилось это из-за какой-то легкой заминки или замешательства – вместо обычного поцелуя в щеку они поцеловали друг друга в губы, у дома делла Рокка, у самых дверей. Эрнесто извинился, а потом снова наклонился к ее губами, и Соледад ощутила, как вся пыль, скопившаяся в ее сердце за многие годы, взметнулась вихрем и затмила ей весь свет.

Она сама пригласила его в дом. Пусть Эрнесто посидит тихонько пару часов в ее комнате, пока она приготовит поесть для Аличе и отправит ее спать. Что же касается четы делла Рокка, то они вскоре уйдут и вернутся поздно.

Эрнесто благодарил кого-то там на небесах, что некоторые вещи случаются и в его годы.

Они крадучись вошли в дом. Соледад за руку, как подростка, провела любовника в свою комнату и, приложив палец к губам, велела сидеть тихо. Потом наспех приготовила ужин. Видя, как медленно Аличе ест, она заметила:

– Мне кажется, ты выглядишь усталой, лучше бы тебе пойти спать.

Аличе возразила, что хочет посмотреть телевизор, и Соледад уступила, лишь бы поскорее избавиться от нее, только попросила подняться наверх. Аличе пошла на второй этаж.

Соледад вернулась к своему гостю, и они долго целовались, сидя рядом и не зная, куда деть свои нерасторопные, отвыкшие от объятий руки. Потом Эрнесто набрался мужества и привлек ее к себе. Пока он возился с этими чертовыми застежками на ее лифчике, тихо извиняясь, что так неловок, она чувствовала себя молодой, прекрасной и лишенной предрассудков. Как и положено, она закрыла глаза, а когда открыла, увидела Аличе, стоявшую в дверях.

Аличе склонила голову набок и смотрела без удивления, как смотрят на посетителей животные в зоопарке.

– Черт возьми, – вырвалось у Соледад. – Что ты тут делаешь? – Она отшатнулась от Эрнесто и прикрыла руками грудь.

– Мне не уснуть, – объяснила Аличе.

По какому-то удивительному совпадению Соледад вдруг вспомнила об этой сцене, когда, повернувшись, увидела Аличе в дверях кабинета, где вытирала пыль на книжных полках. Тяжелая это была работа. Один за другим она вынимала из шкафа увесистые тома юридической энциклопедии в темно-зеленом переплете с позолоченным обрезом и, держа их в левой руке, которая уже начала ныть, правой протирала полки красного дерева, стараясь дотянуться до самых дальних уголков, поскольку адвокат однажды высказал недовольство тем, что пыль стерта только снаружи.

Аличе уже несколько лет не входила в кабинет отца. На пороге ее останавливал невидимый барьер враждебности. Она была уверена – стоит только поставить ногу на гипнотически правильный рисунок паркета, пол треснет под ее тяжестью, и она провалится в черный гроб.

Кабинет был пропитан отцовским запахом. Его источали пожелтевшие бумаги, ровными стопками лежавшие на столе, книги и даже плотные кремовые шторы.

Еще в детстве, когда Аличе посылали сообщить отцу, что ужин готов, она входила сюда на цыпочках. Прежде чем обратиться к отцу, она всегда немного медлила, против воли восхищаясь им: водрузив на нос очки в серебряной оправе, он важно сидел за столом и изучал документы. Заметив дочь, синьор делла Рокка не спеша поднимал голову и морщил лоб, словно удивляясь, а что она тут делает, потом кивал и изображал улыбку.

– Сейчас приду, – говорил он.

Аличе и теперь слышала в кабинете эхо этих слов, словно навсегда застрявших здесь да и в ее голове тоже.

– Привет, мой ангел, – произнесла Соледад.

Она по-прежнему звала ее так, хотя эта стремительно худеющая девушка, стоявшая сейчас перед ней, нисколько не походила на ту сонную девочку, которую она одевала по утрам и отводила в школу.

– Привет, – отозвалась Аличе.

Соледад посмотрела на нее, ожидая, что она скажет, но Аличе отвела взгляд. Соледад снова занялась полками.

– Соль… – наконец заговорила Аличе.

– Да?

– Хочу попросить тебя кое о чем.

Соледад положила книги на письменный стол и подошла к Аличе.

– О чем, ангел мой?

– Мне нужна твоя помощь.

– Помощь? Конечно, а в чем дело?

Аличе намотала на палец резинку от трусов.

– В субботу мне нужно идти на праздник. К моей подруге Виоле.

– Вот как! Это хорошо! – улыбнулась Соледад.

– Хочу принести ей что-нибудь сладкое. И хочу сама приготовить. Поможешь?

– Ну конечно, сокровище мое. А что ты хочешь?

– Не знаю. Какой-нибудь торт… тирамису. Или то пирожное, которое ты делаешь, с корицей.

– По рецепту моей мамы, – гордо заметила Соледад. – Я научу тебя.

Аличе заискивающе посмотрела на нее.

– Значит, в субботу пойдем за покупками? Хотя это и выходной день у тебя?

– Ну конечно, сокровище, – сказала Соледад.

Из-за просительного тона, с каким говорила Аличе, она вдруг снова почувствовала себя нужной и узнала девочку, которую растила.

– А ты могла бы сходить со мной еще кое-куда? – осторожно продолжала Аличе.

– Куда?

Аличе помедлила, а потом выпалила:

– Сделать татуировку.

– О, мой ангел… – вздохнула Соледад слегка разочарованно. – Твой отец против, ты же знаешь.

– Мы не скажем ему. И он никогда не увидит, – настаивала Аличе.

Соледад покачала головой.

– Ну же, Соледад, прошу тебя, – продолжала Аличе. – Если я пойду одна, мне не сделают. Необходимо согласие родителей.

– Ну а я-то что могу?

– А ты притворишься моей мамой. Нужно ведь только подписать бумагу, даже говорить ничего не придется.

– Нет, это невозможно, любовь моя, твой отец меня уволит.

Аличе вдруг сделалась очень серьезной и посмотрела Соледад прямо в глаза.

– Это будет наш секрет, Соль. – Она помолчала. – Ведь у нас с тобой уже есть один секрет, не так ли?

Соледад в растерянности взглянула на нее. И поначалу не поняла.

– А я умею хранить секреты, – многозначительно продолжила Аличе. Она ощущала себя сильной и безжалостной, как Виола. – Иначе тебя уже давно уволили бы.

Соледад почувствовала, как у нее перехватило дыхание.

– Но… – произнесла она.

– Так согласна? – потребовала ответа Аличе.

Соледад опустила глаза.

– Хорошо, – тихо произнесла она, потом отвернулась от Аличе и поправила книги на полке. Глаза ее наполнились слезами.