Текст книги "Семья преступника"

Автор книги: Паоло Джакометти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Розалия. Адой? Ты в бреду. Она говорила тебе, что ее зовут Эммой?

Коррадо. Говорила.

Розалия. Что она дочь доктора Пальмиери?

Коррадо. Говорила; но ты подтвердишь ли?

Розалия. Подтверждаю.

Коррадо. Тем хуже для тебя. Она дочь доктора Пальмиери? Но единственная законная дочь доктора умерла давно. Теперь я тебя спрошу, и ты мне ответишь: кто же мать этой девочки, которую ты так поторопилась спасти от моей ревности?

Розалия. Кто ее мать? Не знаю. Я была в крайней бедности, когда взяли меня к ней в гувернантки, и не считала себя вправе требовать ее метрического свидетельства. Спроси у ее отца.

Коррадо. Спрошу. Теперь другой вопрос: где Ада? Что ты с ней сделала?

Розалия. Странный вопрос! Что я с ней сделала? Она умерла.

Коррадо. Ада умерла?

Розалия. Да, умерла. Бедной жене преступника, презираемой всеми, недоставало милостыни для прокормления себя с дочерью; она умерла от нужды.

Коррадо. Моя Ада?.. И так равнодушно ты объявляешь мне о ее смерти? Ты! Мне? Не верю. Где свидетельство о ее смерти?

Розалия. Ступай в Катанию и спроси там. У меня ты не имеешь права спрашивать отчета; ты нас бросил.

Коррадо. Я вас бросил?.. Я?.. Для чего же я четырнадцать лет сгибал душу и тело под тяжестью цепей и не издыхал, как лошадь? Для чего я терпел удары и бичеванье? Что берегло мою жизнь, если не надежда увидать тебя, увидать дочь. Зачем же я пилил и ломал железные решетки? Зачем, не боясь смерти, тащился я по лесам и оврагам, еле двигая свои израненные цепями ноги? Куда стремился я? В дом, где оставил жену. Кого искал я? Розалию, мою первую любовь, единственную женщину, которую любил я с таким жаром, – и так недолго. Ах! Да, Розалию, чтобы сказать ей: «Смотри, сколько я страдал, и прости меня!» Смотри, что я перенес, чтобы дотащиться до твоих ног (падает на колени), и будь великодушна, подыми меня и иди со мной.

Розалия. С тобой? Нет. Я тебя очень жалею, но ты нас жалел ли? Ты знал, что у тебя дочь, больная, слабая, что у тебя жена, которая для тебя покинула родителей и покинута всеми. Ты не хотел пожалеть нас, не хотел сдержать своего буйного характера! Ты знал, что мы дышим только тобою, что без тебя мы погибнем от голода, стыда, унижения! Ты забыл нас и помнил только о мести. Ты убил моего брата…

Коррадо (медленно подымаясь). Не произноси этого имени!.. Оно не переставало звучать в душе моей самым горьким упреком… Алонзо хотел лишить меня всего и отнял, у меня все… Это преступление… но я страданиями искупил его.

Розалия. Ты думаешь? Не буду спорить с тобой… Но ведь позор преступления вечен, неизгладим, он переходит по наследству к невинным детям… Тюремщики, заковывая твои цепи, расковали наши брачные узы…

Коррадо. Нет, Розалия, закон не таков.

Розалия. Закон? А разве время не закон? Разве сердце не закон?

Коррадо. Так спроси свое сердце. Если пугают тебя пересуды, предрассудки общества, мы обманем общество. Мое имя позорно, я переменю его… Мы пойдем, мы укроемся в далекие, неизведанные страны, куда только тебе будет угодно…

Розалия. Коррадо, вспомни, нас разделяют два призрака: брат и мать моя: она не перенесла его смерти и умерла, проклиная меня… И несмотря на то, если бы ты пришел тогда, я пошла бы за тобой… Но четырнадцать лет! Время имеет свои права… Будь справедлив!.. Был у меня дом родительский, ты разрушил его; не отнимай же у меня этого убежища, удались!

Коррадо. Удалиться одному? Оставить тебя в этом доме? Невозможно! Если ты боишься осуждений, которые падают на мое имя, то ты должна бояться и тех осуждений, которые могут пасть на твое имя.

Розалия. Что ты говоришь?

Коррадо. Я говорю о том, о чем молчал до сих пор, – я все утешал себя несбыточными мечтами… Я испытывал твое сердце и нашел его закрытым для меня и неумолимым. Я говорю о том, что если ты еще будешь упорствовать, будешь отказываться итти со мной, я в самом деле подумаю, что я мертвец, что я как призрак явился выведать твои тайны и разрушить твою радость, твое счастье.

Розалия. Мою радость, мое счастье?

Коррадо. Я подумаю, что этот новый дом для тебя приятнее старого, что ты прячешь в нем свою новую любовь, свою новую дочь.

Розалия. Прекрасно! Думай это! Думай все, что хочешь! Я уж тысячу раз оклеветана по твоей милости. Никто не верил в добродетель, в самоотвержение женщины бедной, одинокой, замужней, но живущей без мужа… Присоединись к клеветникам: брось и ты комок грязи мне в лицо, делай то, что другие.

Коррадо. Я хочу смыть ее с тебя. Ради бога, иди за мной, пока я не встретился с этим человеком. Спаси меня, спаси и его!

Розалия. Ты хочешь решиться на новое преступление?

Коррадо. Ах, боже мой! Но зачем же раздувать огонь? Зачем же дразнить аспида? Я не хочу преступления, я хочу владеть собой; но кровь моя меня не слушает. (С отчаянием.) Розалия, пойдем!

Розалия (в испуге). Пожалей меня!

В дверях показывается Пальмиери.

Ах, он!

Явление шестое

Розалия, Коррадо, Пальмиери.

Коррадо. Он! Это он? Пальмиери?

Пальмиери. Я, а вы кто такой?

Коррадо. Муж, который требует жену свою.

Пальмиери (с изумлением). Коррадо?

Коррадо. Коррадо, который будет судить вас обоих.

Пальмиери (холодно). Судите!

Действие четвертое

Декорация первого и третьего действия.

Явление первое

Коррадо и дон Фернандо.

Коррадо (сидит у стола). Друг мой, еще раз прошу вас, оставьте меня в покое.

Дон Фернандо. Я тоже еще раз прошу вас сказать мне хоть что-нибудь о вашей встрече. Во-первых, это и меня очень интересует, во-вторых, мне хочется исполнить желание дяди: он ждет вашего ответа с большим нетерпением.

Коррадо. Монсиньор слишком беспокоится, и не знаю для чего. Что отвечать мне? Что сказать, коли я ничего не знаю?

Дон Фернандо. Вы не видали Розалию?

Коррадо. Видел.

Дон Фернандо. Что ж она говорила вам?

Коррадо. Много, но понял я одно.

Дон Фернандо. Что же именно?

Коррадо (указывая на сердце). Это здесь, мой друг.

Дон Фернандо. И не выйдет оттуда?

Коррадо. Не разорвав сердца, не выйдет.

Дон Фернандо. Если так, я не смею спрашивать. Но дочь?

Коррадо. Чья дочь?

Дон Фернандо. В том-то и вопрос… Вы ее разглядели?

Коррадо. Да.

Дон Фернандо. Какое же впечатление произвела она на вас?

Коррадо. Разве можно передавать впечатления? Мне хотелось и целовать ее, и убить.

Дон Фернандо. В одно и то же время?

Коррадо. Да.

Дон Фернандо. Значит, совершенный мрак?

Коррадо. Ужасный! Жду разъяснения от доктора, а он не очень торопится. Я жду его с тоской, с лихорадкой. Мы должны говорить с ним здесь; вот почему я прошу вас уйти, прошу в третий раз, не заставьте просить в четвертый!

Дон Фернандо. Не заставлю. Но мне хочется, чтобы вы успокоились, чтобы вы хорошенько подумали о своих обстоятельствах, которые могут быть очень серьезны. Я уж видел несколько конных жандармов, которые, вероятно, явились, чтоб…

Коррадо. Арестовать меня?.. Тем лучше!.. У кого уж нет семьи, тому можно и умереть. Я жил для жены и дочери; иначе разве я не разбил бы себе голову о каменные стены моей темницы, за неимением другого средства. Но знайте, что у меня есть и другое, лучшее средство, есть оно у меня и теперь… мне нужно только несколько минут, чтоб устроить свои дела в этом доме, и потом…

Дон Фернандо. Все это и загадочно и страшно. Но подумайте, что во всяком случае вы не имеете права ни наказывать, ни мстить.

Коррадо. Кто вам говорит о том или о другом.

Дон Фернандо. Надо же пожалеть и Розалию: не сама же ока вас бросила. И жена и вдова в одно и то же время!.. Девятнадцать лет… Как бы вы поступили на ее месте?

Коррадо. Легко рассуждать тому, кто не страдает. (С нетерпением.) Что ж он нейдет? Что ж он нейдет?

Дон Фернандо. Он придет; но я боюсь последствий вашего разговора. Что, если он будет так глупо благороден, что признается вам… Ах, боже мой!.. Что вы тогда сделаете?

Коррадо. Разве я знаю, что он будет говорить?.. Что я стану делать? Разве пуля, пока она еще не вылетела из ружья, знает, куда она попадет? Идите же; мне нужно подумать, прежде чем говорить с доктором.

Дон Фернандо. Это справедливо. Подумайте и посоветуйтесь со своей совестью. Мужайтесь, мой бедный друг. (Жмет ему руку и уходит.)

Коррадо. Я не имею права наказывать, а тем более мстить… я согласен. Розалия, брошенная мной на краю бездны, без опоры, слабая, могла поскользнуться, упасть… не спорю. Розалия желала моей смерти, ждала ее со дня на день, как приятную весть, чтоб быть свободной, счастливой… и… Но что ж нейдет этот доктор? Что он мучит? Они, вероятно, советуются, как обмануть меня… О, горе им, если они не сознаются… горе! (Увидав Пальмиери.) Вот он наконец! Господи, помилуй нас!

Явление второе

Коррадо и Пальмиери.

Пальмиери. К вашим услугам. Извините, что заставил ждать, но мне нужно было приготовиться к этому неожиданному разговору и спокойно обдумать все, что я должен сказать вам.

Коррадо. Я так и полагал.

Пальмиери. Для меня решение этого дела очень не легко. Я не мог положиться в этом случае на одного себя, я должен был соображаться с чужой волей.

Коррадо. С Розалией?

Пальмиери. Именно. Я так и сделал. Вот наше общее решение: человек провинившийся должен уметь загладить свои проступки даже ценою собственной жизни.

Коррадо. Это ваше признание?

Пальмиери. Нет еще. Я говорю о вас.

Коррадо. Обо мне? Но прежде всего, сделайте одолжение, покажите мне метрическое свидетельство вашей дочери.

Пальмиери. Вы требуете невозможного, у меня нет детей.

Коррадо. Нет детей? А эта девочка?

Пальмиери. Этот ангел-девочка?.. Она считает себя Эммой, и другие тоже… Она Ада.

Коррадо. Ада?

Пальмиери. Ваша дочь.

Коррадо. Ада жива? Она здесь? Я ее видел? (Едва стоит на ногах.)

Пальмиери. Вы теряете силы? Вы дрожите?

Коррадо. Есть радости, от которых можно умереть… но я буду жить… теперь только я живу. Моя Ада так хороша! Но зачем она считает вас своим отцом? Зачем любит? Вы не говорите; я не хочу и знать. Вы мне ее возвращаете – и довольно. Остальное я вам прощаю, прощаю, все… и всех… Я бегу к ней!

Пальмиери. Подождите.

Коррадо. Я вам повторяю, что мне больше ничего и нужно.

Пальмиери. Но мне нужно знать, стоите ли вы Ады.

Коррадо. Если не стоил, так буду стоить.

Пальмиери. Я надеюсь, увидим. Успокойтесь и подумайте хладнокровно о том, что я вам скажу, я еще очень мало сказал вам. Сядемте лучше.

Коррадо. Говорите.

Пальмиери. Лишнее рассказывать, как мы встретились с Розалией. Это случилось через несколько месяцев после вашего заточения. Я узнал ее в горе, в бедности, покинутую родными. Ее положение меня тронуло, и я решился помочь ей. Я сам был в несчастии, недавно я потерял жену и дочь Эмму. Я был не в таком положении, чтоб думать о любви, но, признаюсь вам, если б Розалия была свободна, я бы женился на ней, чтоб дать ей положение в обществе. К несчастию, она была скована с вами… С чувством сожаения глядел я на Аду, – она была несколько похожа на Эмму и День ото дня привязывалась ко мне, быть может и оттого, что я ласкал ее. Вскоре я убедился, что Ада была одна из тех нежных, болезненных, нервных натур, для которых всякие сильные впечатления и радости и горя равно губительны. Я думал: «Бедная малютка! Когда ты вырастешь, ты спросишь об отце. Что тебе ответит мать твоя? Что тебе скажут чужие? Увы! постоянная мысль будет портить каждую твою радость, каждое чувство, прерывать твой сон; а позже, когда душа запросит любви, кто ответит тебе любовью?.. Кто даст свое имя дочери преступника?» Я начал думать, как помочь ей, и однажды сказал Розалии: «Вы добрая мать; если хотите, я заставлю общество уважать Розалию. Если я не могу восстановить вашего положения, я могу сделать это для дочери, – могу дать ей беспорочное имя, – свое имя. Я буду думать, что моя дочь не умирала, и в вашей Аде буду обнимать свою Эмму». Так и сделалось – теперь судите меня!

Коррадо. Без сомнения, все это благородно… и тем более, если вы не ждали награды…

Пальмиери. Ждал от вас.

Коррадо. От меня? Но я скажу вам, что доброе дело теряет всю свою цену, когда нарушается чужое право. Синьор! У этой девочки был отец.

Пальмиери. Извините, я никак не могу убедиться в этом; я не знаю разницы между вечным заключением и могилою. Во всяком случае, если я даже и нарушил чужое право, то с добрым намерением; если я сделал проступок, то благородный.

Коррадо. Который вы и загладите, как сами сказали.

Пальмиери. Слова мои относились к вашим проступкам, которые важней моих, – искупить их ваша обязанность. Розалия, ваша жертва, подает вам высокий пример твердости. Чтобы скрыть обман, чтобы уверить всех, что моя Эмма жива, Розалия должна была отказаться от прав и радостей матери.

Коррадо. Розалия отказалась? Но вы понимаете, что я не могу и не хочу отказываться.

Пальмиери. Вы откажетесь – это необходимо.

Коррадо. Необходимо?

Пальмиери. Как же иначе? Я не знаю, где вы найдете слов для разговора с этим нежным, робким созданием. Что вы ей скажете? Честный человек, которого ты уважаешь и так горячо любишь, не отец твой; твой отец я, – я убил твоего родного дядю; я протягиваю к тебе руки, израненные кандалами, – я не прощен, я бежал, – каждый день, каждый час меня могут схватить и отправить в тюрьму, я твой отец. Если ты умрешь от жалости, от горя, мне нужды нет, – только бы обнять тебя.

Коррадо. О, ради бога, молчите!

Пальмиери. Я буду молчать, лишь бы заговорило ваше сердце.

Коррадо. Вы его истерзали и хотите, чтоб оно заговорило.

Пальмиери. В таком случае кончим разговор. (Подходит к двери и знаком приглашает войти кого-то.)

Коррадо. Что это значит?

Пальмиери. Вы увидите. Я исполнил долг мой – исполняйте свой. Судите, милуйте, казните – все, что вам угодно. Вы хотите разрушить весь мой труд? Вы имеете на то право; я его не оспариваю. Я признаю за вами право убить вашу дочь. Смотрите, она идет; бедная, великодушная мать ведет ее на ваш суд.

Коррадо. Ах! (Закрывает лицо руками.)

Пальмиери. Будьте тверже! Одним словом вы можете убить два сердца.

Коррадо. Что за мука!

Входят Розалия и Эмма.

Явление третье

Пальмиери, Коррадо, Розалия, Эмма.

Эмма (не замечая Коррало, подбегает прямо к Пальмиери). Наконец-то я тебя нашла, гадкий папа! Я одной минуты не могу быть без тебя и очень обрадовалась, когда Розалия позвала меня к тебе. Не приласкаешь ли ты меня хоть немного?

Пальмиери. Мне нужно кой-что сказать тебе… но я заговорился с этим человеком…

Эмма (увидав Коррадо, с испугом). Он опять здесь?

Пальмиери. Разве ты его боишься?

Эмма. Очень боюсь. Я уж его раз видела, и Розалий насилу спасла меня от него. Коррадо. Но тогда я…

Розалия не сводит глаз с Коррадо.

Эмма. Что я вам тогда сделала? Представь, папа, он говорил, что меня должно звать не Эммой, а Адой…

Коррадо. Потому что… (Встретив взгляд Розалии, останавливается.)

Эмма. Потому что так зовут вашу дочь, так каждую девушку и звать Адою?.. Хотел обнять меня, хотел, чтоб я называла его отцом…

Пальмиери. А ты не хочешь, чтоб он был твоим отцом?

Эмма. Я бы умерла сейчас же. Но ведь ты мой отец. (С криком и дрожа от страха.) Ты, это правда? Не оставляй меня! Я останусь с тобой всегда, всегда! (Обвивает его шею руками.)

Пальмиери (кладет ей руку на голову). Всегда.

Эмма. Всегда?.. Ах, как это хорошо! Но пойдем отсюда, у меня болит сердце, когда я вижу этого человека… Пойдем, ты хотел что-то поговорить со мной.

Пальмиери. Поди в кабинет… я сейчас приду.

Эмма. Не заставляй меня дожидаться. (Уходит.)

Пальмиери (Коррадо). Подумайте хорошенько о том, что вы слышали и видели. (Уходит; некоторое молчание.)

Розалия. Коррадо, ты ничего не имеешь сказать мне?

Коррадо. Много. Но мне приказано подумать о том, что я видел и слышал; человек, покрытый плотью, одаренный такими же, как и я, страстями, велит мне подумать. Он приказывает моему сердцу молчать, когда оно хочет стонать, и приказывает ему говорить, когда оно умерло. Да, я видел и слышал. Я видел мою дочь, прекрасную, как ангел, мою дочь, которая боится и ненавидит меня, не зная меня и не замечая, что я дышу только ею. Моя дочь любит другого, ласкает, целует, обнимает его… и ты дозволила ей это. Вместо того, чтобы научить ее плакать о моем несчастии, молиться за бедного заключенного, ты взлелеяла в ее сердце ложное, лживое чувство, противное природе и законам.

Розалия. Коррадо, я думала, что я вправе возвратить этой несчастной то, что ты у ней отнял, – доброго отца и честное имя.

Коррадо. Доброго отца?.. Да, я должен удивляться тому, что сделала ты, что сделал Арриго… но разум рассуждает так, а сердце иначе. Есть наказания, превосходящие всякую меру преступления, оскорбляющие человечество. Можно ли отцу, который, после стольких лет разлуки, встретился с дочерью, приказать быть равнодушным, немым? Я не камень… Я молчал, окаменел… но кровь опять заговорила во мне; теперь я чувствую и горесть и ревность, ужасную ревность. Отдай мою дочь!

Розалия. Разве ты не слыхал? Твоя дочь умрет.

Коррадо. Не умрет. Я расскажу ей мои страдания, мою тоску, мои угрызения. Если она добра, она согласится быть моим ангелом-утешителем. Да! Мне нужно, чтоб чистая, белая рука разгладила мое чело, освежила мою кровь, чтоб она вела меня и поддерживала. Пусть это будет только один раз, но позвольте прижать к груди мою… нашу Аду, потом я убегу.

Розалия. Один только раз! Но что будет с ней после? С Адой? Ах, Коррадо, невозможно! Ты говоришь мне о своих жестоких страданиях – я их вижу, чувствую; но не видишь и не чувствуешь ты моих страданий. Ты хочешь сказать нашей Аде, что ты ее отец? Но сказала ли я ей, что я ее мать? Чтоб избежать вопросов от нее: кто я, что я сделала, где отец, – я лишила себя прав и радостей матери и взяла должность гувернантки, няньки, служанки… Часто в тишине ночи я украдкой подходила к ее постельке, чтобы взглянуть на нее глазами матери; я целовала ее со страхом и скорей бежала прочь, – в моих ушах постоянно звучали крики общества, которое в Катании, здесь, везде ославило меня падшей женщиной.

Коррадо (вздрогнув). Тебя?.. И все это за меня!

Розалия. Хорошо, что ты это понимаешь; пойми же, что ты не должен отнимать у меня того, что мне стоило такого самоотвержения. Нет, ты не лишишь твою дочь тех удобств, которые так нужны для ее слабого сложения; не возьмешь ее делить с тобой бесславие и черствый хлеб подаяния; не поведешь ее в горы, где она должна трепетать каждую минуту, что тебя откроют, поймают, убьют у ее ног… Ах, нет, Коррадо! Если ты не слушаешь мольбы матери, не трогают тебя слезы жены, так пожалей няньку, которая сберегла твою дочь! (Становится на колени.)

Коррадо. Ты на коленях! Предо мной! Встань, Розалия, встань!

Розалия (вставая). Ну, слушай, Коррадо, вот мое решение! Пусть наша Ада всегда будет Эммой и останется у благородного человека, который дал ей свое имя. Что касается меня (жена – раба), пусть так и будет, я не жалуюсь, – я же иду за тобой в горы, в темницу, на эшафот, если хочешь.

Коррадо. Ты пойдешь за мной?.. За мной?

Розалия. Разве ты не нуждаешься в руке, которая бы разгладила твое чело, освежила твою кровь, которая бы тебя вела и поддерживала? Вот та рука, которую ты ищешь, вот она; возьми ее, она твоя!

Коррадо. Я не достоин коснуться ее!

Розалия. Бедный Коррадо! Забудь хоть на минуту прошлое… и успокой свою горячую голову на груди моей. Поди ко мне, несчастный Коррадо.

Коррадо (обняв Розалию). Розалия! Какое блаженство!

Розалия. Я тебе простила, все простила! Ты решился? Не правда ли?

Коррадо. Да, я решился; я не в силах более противиться тебе; железная душа моя растопилась в слезах на груди твоей.

Входит монсиньор.

Явление четвертое

Коррадо, Розалия, монсиньор.

Монсиньор. Извините, вы, вероятно, меня не ожидали. Но, кажется, я пришел в добрую минуту, чтоб принять участие в вашей назидательной беседе.

Розалия. Вы пришли прервать ее… но немного поздно; к моему счастью, все разговоры кончены, и мы во всем согласны. Не правда ли, Коррадо?

Коррадо. Да.

Розалия. Порадуйтесь, монсиньор, и позвольте мне удалиться. (Уходит.)

Монсиньор. Вы ее простили?

Коррадо. Вы, монсиньор, ошибаетесь: она меня простила.

Монсиньор. Прекрасно, взаимное оставление грехов – дело христианское. Но я слышал, стоя за дверью, – так как я пришел немножко рано и не хотел мешать вашим благородным излияниям, – что ваша Ада живет здесь под именем Эммы.

Коррадо. Живет, но не для меня.

Монсиньор. Не для вас?

Коррадо. Я должен отказаться от нее.

Монсиньор. Должны?.. Не может быть… Мужья и отцы не теряют своих прав.

Коррадо. Есть случаи, когда теряют.

Монсиньор. Я с вами не согласен.

Коррадо. Я верю. (Задумчиво.) Здесь, в несколько часов, душа моя стала чище, чем в продолжение четырнадцати лет заключения; в тюрьме рычал зверь, здесь плакал человек.

Монсиньор. Никто не имел права заставлять вас плакать, ваша семья принадлежит вам: Несчастный, и вы не понимаете, что хотят от вас избавиться! Доктор отнял у вас права отца, хочет отнять и супружеские.

Коррадо. Вы лжете! А вам бы не следовало.

Монсиньор. Я лгу?

Коррадо. Да, лжете. Ведь вы подслушивали у двери, как же вы не слыхали, что Розалия решилась итти со мной.

Монсиньор. Она притворяется, она знает, что полиция напала на ваши следы и что…

Коррадо. Молчите, не смейте оскорблять честную женщину!

Монсиньор. Честную?

Коррадо. Да, более нежели честную: святую.

Монсиньор. А! В таком случае мне остается только жалеть вас: полиция вас открыла, и я вас предупреждаю, что двери моего дома заперты для вас. Предоставляю вас судьбе вашей.

Коррадо. Я думаю даже, что вы на меня донесли.

Монсиньор. Вы не посмеете подозревать меня.

Коррадо. А вы не посмеете запереться. Подите, монсиньор, скажите тем, которые меня ищут, что я здесь и жду их.

Монсиньор уходит.