Текст книги "Прорезь для писем (ЛП)"

Автор книги: Оуэн Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Всё стало лучше. Холодильник был полон, квартира – прекрасна. Несмотря на колено, Венди не была так счастлива годами.

Но Блейка беспокоила батарея обезболивающих на её новом столе.

Если она не должна страдать, стоит ли ему позволить? Достаточно ли того, что у них есть?

Весна оживила пустырь, и когда они вернулись за забытым чемоданом, Блейк едва разглядел очертания дома.

Он был там. Как уроненные деньги. Разве не высокомерно – отвернуться от такого дара?

Люди выигрывают и проигрывают. Если ты можешь выиграть, но не делаешь этого, разве не выиграет кто-то другой? Может, более достойный.

Но, вероятно, нет.

Те, кто выигрывает, выигрывают часто. Иногда так часто, что перестают замечать.

«Для них удача и неудача – как близнецы, разлучённые при рождении, и они встречают только хорошего».

Однажды за обедом Блейк попытался поделиться своей дилеммой с Айлин.

– Если бы ты пожелала, чтобы с каким-нибудь ужасным человеком случилось несчастье, и оно случилось – ты бы чувствовала себя виноватой?

– Не знаю, – Айлин прикусила свою губную серьгу. – Насколько несчастье?

– Довольно серьёзное.

– Но они не умирают?

– Нет, – сказал Блейк. – По крайней мере, вроде бы нет.

– Вроде бы ? Ладно, странно. Но вообще, вот что меня смущает: если бы я знала, что могу загадать желание, я бы пожелала что-то потрясающее для себя. – Размышляя, Айлин улыбнулась. – Например, бесплатную поездку на Гавайи.

– Окей! – он оживился, радуясь, что она сама подвела его к самому интересному. – Окей! Ужасный человек страдает, а ты получаешь бесплатный тур на Гавайи! Как тебе? Два в одном.

Она снова принялась теребить серьгу.

– Эх, это, честно говоря, портит всё. Я бы не смогла наслаждаться, зная, что это стоит  кому-то крови. Слушай, Блейк, ты о чём вообще? Ты весь дерганый. Ведешь себя, будто тебе ледышку в задницу засунули.

– Просто интересно, – сказал он, замечая, как она смотрит на его пальцы, барабанящие по столу. Блейк прижал ладони к поверхности.

Айлин ответила, что, возможно, поддалась бы искушению, но ей нужно подумать.

– Типа, какие последствия для души, понимаешь?

К их столику подошла девушка, которая нравилась Айлин, и та тут же развернулась к ней:

– Эй, Анджали, садись с нами!

Одним летним утром Блейк пробирался через заросли колючих кустов и цепких сорняков, окружавших демонстрационный дом, размахивая письмом, чтобы отгонять мошкару, лезущую в глаза. В письме он выражал благодарность и рассказывал своему Другу обо всех переменах, упомянув, что теперь их останавливает только колено Венди. Но, возможно, и с этим повезёт...

На крыльце, у щели для писем, он замешкался. Продираясь сквозь заросли, он вспотел, и капля упала со лба на сложенный листок. Странно, но у ступеней крыльца мошки прекратили преследование.

Блейк подкрался к окну гостиной. Зеленоватый свет, пробивавшийся сквозь листву, выхватывал старые листья на покоробившемся полу. Полосы облупившейся краски свисали со стен, словно папоротниковые ветви.

Он вернулся к щели и заглянул внутрь – в абсолютную, невозможную тьму. Ему пришло в голову, что пространство за ней, возможно, не связано с остальным домом. Может, эта тьма ведёт куда-то ещё.

Блейк развернул листок, достал ручку и добавил постскриптум.

«Я беспокоюсь о последствиях для души» , – написал он.

Когда он вернулся домой, мать разговаривала в кабинете с Джей-Джеем Блейзингеймом.

– Джей-Джей, я не говорю, что в литовской мебели слишком много ящиков, просто в американской их меньше...

В комнате Блейка на кровати лежал листок той же дешёвой бумаги, что и в прошлый раз. Он сел и прочитал:

Дружище,

Рад, что твоей маме лучше. Немного света – и всё тянется к солнцу. Но жаль, что с коленом. Думаю, если бы его починили, всё стало бы иначе. Я хотел бы помочь и, как назло, у меня есть ещё света на обмен, если ты в настроении торговаться.

Конечно, я понял из твоего P.S., что тебя что-то тревожит. С тем парнем, чьё имя ты обменял, случилась беда, и ты чувствуешь вину.

Помнишь Человека-Вещи? Однажды я спросил его, где он хранит свою коллекцию. «Куда ты деваешь всё, что, как я говорил, делает меня несчастным?» Я не мог устоять перед игрушкой, так что в его кепке Arco скопилось столько гадких чувств, что я не верил, будто они там все поместятся.

Человек-Вещи был из тех, чей возраст не угадаешь. Кожа обтянута, будто от работы на улице или от курения, а может, и от того, и от другого. Он всегда улыбался, но в тот раз улыбнулся так, что мне не понравилось: коричневые зубы, белёсые дёсны, будто вылезающие из лица, которое уже почти стало черепом. Он сказал: «Мальчик, боюсь, это секрет не для обмена. Разве ты отдашь комбинацию от своего сейфа или карту к кладу?»

Дружище, мы просто друзья, которые торгуются. Но пойми: когда ты платишь кому-то, ты не решаешь, как они потратят эту плату.

Если есть кто-то, кого ты ненавидишь, – давай сделку. Напиши имя на бумажке, как в прошлый раз, и кинь в щель. Я дам тебе света.

Искренне твой,

Друг

На верхней строке листка Блейк вывел «Грейнджер»  – имя сварливой арендодательницы из их старой квартиры, где Венди повредила колено и началась чёрная полоса. Затем он сложил бумажку и вышел.

Через два дня пришли новости о наследстве. Дядя Редж, почти десять лет боровшийся с Альцгеймером, тихо скончался во сне в клинике в Орегоне, и Венди оказалась единственной наследницей. Вторым подарком судьбы стали земли на северо-западе Орегона стоимостью больше $200 000.

Венди положила трубку после разговора с юристом, передала сыну новости и разрыдалась.

– Почему ты плачешь? – спросил Блейк, садясь рядом и обнимая её. Сквозь панорамное окно новой гостиной было видно, как река пылает в свете заката.

– Просто кажется, что это обман, Блейки, – прошептала она.

– В каком смысле?

– В смысле... что я такого сделала, чтобы получить ещё один золотой билет?

– А кто вообще заслуживает  то, что получает? – Блейк потрепал мать по плечу и взглянул на сверкающую реку.

Начался одиннадцатый класс Блейка. Венди перенесла первую операцию на колене, а через пару месяцев – вторую.

– Хочешь услышать что-то ужасное? – спросила она, лёжа в постели с подушкой под ногой. Вторая операция прошла успешно. Стояла поздняя осень.

Блейк протянул ей банку сельтерской. – Конечно.

– Помнишь миссис Грейнджер? – Венди скривилась.

– А, – сказал Блейк. – Да.

Их бывшая арендодательница попала в аварию: она свернула, чтобы избежать оборванного троса, и врезалась в кучу гравия, оставленную дорожными рабочими. Миссис Грейнджер получила сотрясение, а её девятилетняя внучка на переднем сиденье раздробила об торпеду оба локтя.

– Я узнала, потому что девочка ходит к тому же ортопеду, что и я. – Венди покатала банку по лбу. – Честно, я раньше мечтала, чтоб эту женщину молнией ударило или типа того. Очень плохая карма.

– Но они... в порядке? – Блейк выдохнул. – То есть, вылечатся?

– Ну... в какой-то мере. – Она открыла банку и отпила пены. Затем подробно описала, что сказал врач о состоянии локтей девочки – они не просто сломаны, а разрушены . Потребуются десятки процедур, чтобы она хотя бы приблизилась к нормальной подвижности рук. – Это заставляет взглянуть на мои проблемы иначе, понимаешь?

Блейк кивнул и улыбнулся. – Ну...

– Ну, – ответила Венди, улыбаясь в ответ.

Он передал ей пульт, извинился, вышел в ванную, закрыл дверь, включил вентилятор и проблевался. Прополоскав рот и почистив зубы, он вернулся к матери, прилёг рядом, и они посмотрели серию «Только убийства в доме» . Блейк задавался вопросом, что это говорит о нём, что он способен смеяться, но смеялся всё равно.

Весной прошла третья операция – без осложнений, и Венди усердно занималась реабилитацией. Блейк сохранял отличные оценки, и школьный консультант сказал, что у него блестящие перспективы.

Он изучал брошюры Тафтса, Колумбии и Пенна. Карьера юриста привлекала его. Венди спросила почему, и он ответил, что это «огромные деньги» .

Мать нахмурилась:

– Окей, но пообещай делать и что-то хорошее, ладно?

Блейк согласился, но это его раздражало – ведь хоть он и не мог объяснить, он уже сделал для них много хорошего .

Они взяли собаку – дворнягу по кличке Боди.

Блейк с первого раза сдал на права. Венди отремонтировала раздолбанный хэтчбек, так что теперь он был не так уж плох, просто немного тихоходен. Себе она купила подержанную машину, а старую отдала сыну.

Блейк разъезжал с Боди по городу. Пёс сидел у окна на переднем сиденье и наблюдал за миром с философским спокойствием старого шезлонга. Блейк стал реже бывать с матерью. Надо же взрослеть.

Айлин начала встречаться с Анджали, и они теперь всегда были вместе, так что Блейку она больше не звонила. И ладно. Она вечно шутила, а он, кажется, разучился её понимать.

Его всё чаще тянуло к участку с демонстрационным домом – он специально прокладывал маршрут, чтобы проезжать мимо. Снег растаял, сорняки и кусты снова поглотили дом, но он знал, что тот внутри. Блейк думал написать Другу – просто спросить, как дела.

Иногда в классе, если кто-то задавал глупый вопрос ( «Почему в математике всегда x и y, а не, например, g и r?» ), Блейк записывал имя в блокнот, затем вырывал полоску и носил её в кармане, перекатывая между пальцев. Потом выбрасывал и убеждал себя, что это ничего не значит  – просто бумага и чернила.

На летних каникулах Блейк устроился стажёром в местную юридическую контору – носил кофе и делал копии. Партнёрам нравился Боди, и они разрешали брать его с собой. Но однажды июльским утром пёс просто... умер. Блейк нашёл его аккуратно свернувшимся в лежанке. Ветеринар сказал, что это редкий генетический дефект – слабый клапан в молодом сердце. Мать и сын плакали и держались друг за друга, как в старые времена.

После этого Блейк плохо спал. Пустота, казалось, расползалась из угла гостиной, где стояла лежанка Боди, проникая во все комнаты.

Однажды ночью он встал, не включая свет, и пошёл на кухню за арахисовой пастой и крекерами. Дверь в её маленький кабинет была приоткрыта. Она говорила, вероятно, громче, чем думала, потому что на ней была гарнитура.

– ...Я польщена, Джей-Джей, и, знаешь, в идеальном мире всё могло бы быть иначе. Потому что ты мне небезразличен, милый.

Она замолчала, слушая ответ Блейзингейма.

– Конечно, это из-за Блейка. Ему было нелегко, и у него ещё год школы. Его отец никогда не был рядом, и я должна ставить его на первое место. Он переживает что-то – эту типичную подростковую угрюмость, когда одиноко и не нравишься сам себе. Это тяжело, но у него больше никого нет. Даже старого доброго Боди.

Блейк застыл в дверях, осознавая, насколько близки  его мать и Джей-Джей Блейзингейм, и что для них он  – своего рода проблема.

Потом он вошёл в комнату и написал письмо.

Дружище,

Рад твоему письму, хоть обстоятельства и печальны. Слушай, может показаться, что мать использует тебя как оправдание, но она любит тебя, понимаешь? Любит. Честно, читая между строк, мне кажется, этот тип просто пользуется своим положением её босса, чтобы давить.

Я рассказывал тебе про Человека-Вещи. Знаешь, что с ним стало? Один мальчик хотел с ним сделку – обменять дурную мысль, а Человек-Вещи сказал: «Можешь взять этот комикс про Людей Икс или этот Silly Putty». Но мальчику не хотелось ни того, ни другого. «Такое вот дерьмо, пацан», – сказал Человек-Вещи. Больше у него ничего не было.

И знаешь что? Думаю, мальчику не нравился Человек-Вещи ещё и потому, что тот вёл себя слишком фамильярно с его матерью: лишний раз трогал за плечо, шептал на ухо, заставляя хихикать, пока отец был на работе. Не знаю точно, но чувствую, что так и было. Он так же вёл себя с моей матерью, и это бесило.

Короче, мальчик рассказал кому-то, что Человек-Вещи предложил ему другой обмен. Ты понимаешь, о чём я. И история разошлась.

Кто это сделал – не знаю, но фургон Человека-Вещи нашли на горной дороге. Кто-то сжёг его вместе с хозяином. Тело было среди остатков товара, а руки – в наручниках.

Не хотел тебе этого рассказывать, Дружище, но это показательно. Иногда встречаешь нечестных людей. Они врут, подкручивают весы, делают что угодно, лишь бы получить своё. Похоже, твоя мать связалась с таким.

Ты упомянул, что думаешь о колледже. Лучшие вузы – это жёсткая конкуренция. Держу пари, тебе не помешала бы удача при поступлении.

Суть в том, что если ты напишешь имя этого человека на бумажке и кинешь в мою щель – всё устроится само.

Искренне твой,

Друг

Новость раздавила Венди. Сына Джей-Джея Блейзингейма – Джонатана Джеймсона Блейзингейма-младшего, единственного ребёнка от давно распавшегося брака, парня немногим старше Блейка – диагностировали рак костей на поздней стадии. До глубокой ночи она говорила с Блейзингеймом, предлагая методы лечения, имена специалистов, на чём сосредоточиться.

Блейк слушал и думал о том, что страдает никогда не тот , чьё имя он бросает в щель, а кто-то близкий : жена Хью Браммера подавилась, внучка миссис Грейнджер искалечена в аварии, а теперь у сына Блейзингейма – смертельная болезнь.

– Прости, я просто пытаюсь помочь! – всхлипнула Венди.

Блейзингейм, видимо, повесил трубку, потому что следующим звуком был щелчок гарнитуры, которую мать положила на стол.

Из гостиной квартиры стеклянная дверь вела на маленький балкон. На следующий вечер они ужинали там, но Венди больше интересовала бутылка шардоне, чем еда. Пока Блейк доедал вторую порцию пиккаты, мать медленно потягивала вино. Они почти не разговаривали.

– Ты выглядишь довольным, – заметила Венди. В её солнцезащитных очках отражались облака.

– Я очень доволен своим эссе для Пенна. – Он уже решил подавать документы на раннее зачисление.

– Это прекрасно.

– И знаешь, я думаю о том, как много изменилось за полтора года, – сказал Блейк.

– М-м, – она мокро улыбнулась и допила вино.

Её неопределённость сбила его с толку. – Разве теперь не лучше ?

– Лучше, – согласилась она.

Это не удовлетворило Блейка. Напротив, разозлило.

– Раньше, когда я смотрел на тебя, казалось, будто ты мертва. Как отец в гробу. Восковая, пустая.

Венди покрутила головой, разминая шею.

– О чём ты? Ты никогда не видел отца в гробу.

– Я помню, – настаивал Блейк. – Мне было два года, но я точно помню . И когда ты закрывала глаза, я клянусь—

– Это ложные воспоминания, дорогой. – Она откинула остатки вина. – Мы не устраивали прощания с твоим отцом. – Она сняла очки, сложила их, положила рядом с тарелкой и посмотрела на сына прямо.

– Что ты имеешь в виду? – Он вспомнил её рассказы о проблемах с сердцем у отца. «У него было большое сердце»,  – говорила она, «слишком большое».  Это всегда утешало его. – Если у него была болезнь сердца, почему нельзя было устроить прощание?

– Тебе в школе объясняли, что такое эвфемизм, Блейк? Что некоторые вещи настолько ужасны, что их называют иначе?

Джон Прайс был строителем, чертовски хорошим . По всему городу стояли дома, которые он строил. Собрав деньги, он прошёл путь от последнего парня в чужой бригаде до собственной команды, получавшей заказы на элитное жильё и госпроекты. Это не сделало его богачом, но обеспечило молодой жене стабильность.

Следующим шагом для такого успешного строителя было создать собственный  проект – целый жилой комплекс, чтобы сорвать куш. Несколько инвесторов уговорили Джона Прайса поверить в это, и они нашли идеальный участок – с демографией, зонированием и налоговыми льготами. Земля была на Джеймс-авеню, удобно расположенная рядом с трассой.

Для начала Джон построил всего один демонстрационный дом . План был такой: когда покупатели начнут приобретать участки, он построит для них такие же дома, а сам переедет в этот, первый. Венди была беременна Блейком.

Но был 2008 год , и едва дом достроили, а рекламный щит приглашал желающих на просмотр, как рецессия уничтожила планы, инвесторов и весь бизнес Джона Прайса .

Отец Блейка, self-made man , гордый, обещал Венди, что это временно. Когда пришли забирать его грузовик, он улыбнулся и сказал: «Это просто вещи, дружок. Просто вещи.»

– Я никогда не сомневалась, что справимся, – сказала Венди. – Было трудно, но главное – что ты должен был родиться. У нас было столько поводов для радости.

Последние лучи заката, отражаясь от реки и окон соседнего дома, били в глаза. Она снова надела очки.

– Но твой отец, видимо, этого не понимал. Он достал пистолет, однажды ночью пришёл в этот дурацкий дом, вошёл, закрыл за собой дверь и вставил ствол себе в ухо. Самое ужасное в жизни на Джеймс-авеню – это видеть остатки того дома. Я всё надеюсь, что хулиганы его спалят. Наверное, мне стоило это сделать самой. – Она положила руку на колено Блейка. – Так что да, у него было больное сердце , дорогой. Может, это и не вся правда, но и не ложь. Надеюсь, ты не будешь ненавидеть меня за то, что не сказала раньше.

Блейк почувствовал винный запах её дыхания.

– И из-за того, как  он это сделал, гроб был закрыт. Ты понимаешь, о чём я?

Он понял. Отец выстрелил себе в голову, размазав мозги по прихожей демонстрационного дома. Блейк кивнул.

Венди оставалась с рукой на его колене – ему казалось, тысячи дней , отражая в своих очках его ошеломлённое лицо. Потом, шатаясь от выпивки, но осторожная с прооперированным коленом, она медленно поднялась. Опираясь на его плечо, она вернулась в квартиру, объявив, что, пожалуй, откроет ещё одну бутылку.

Теперь Блейк приникает губами к щели для писем, шепчет:

– Пап? Пап? Пап?

Его руки и предплечья исцарапаны и горят после пробежки через летние заросли к дому. В листве жужжат насекомые.

– Друг? – пробует он. – Ты там, Друг?

Он достаёт клочок бумаги и подносит к щели.

– Для тебя, – шепчет он и проталкивает листок внутрь.

На нём написано имя его матери.

Не потому, что он хочет наказать её.

А потому, что хочет наказать себя .

Потому что дело не в том, чьё имя  ты пишешь.

А в том, кого любит этот человек .

Блейк прислушивается к звуку падающего письма – но звука нет, потому что за щелью нет пола .

Он рассеянно думает, кому достанется удача , кто получит благо от его грядущего несчастья.

© Owen King «Letter Slot»  (2025)

Переводчик: Павел Тимашков

Данный перевод выполнен в ознакомительных целях и считается «общественным достоянием». не являясь ничьей собственностью. Любой, кто захочет, может свободно распространять его и размещать на своем сайте. Также можете корректировать, если переведено или отредактировано неверно.

[1]  The Stuff Man