Текст книги "«Тигры» в грязи. Воспоминания немецкого танкиста"

Автор книги: Отто Кариус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Пехотинцы не могли возвращаться пешком. Русские и в самом деле играли с нами в кошки-мышки, все время атакуя в том месте, где нас не было. После полудня фельдфебелю удалось подбить еще два русских танка в пункте 33.7.

До наступления темноты мы начали новую контратаку против центральных развалин. Полчаса спустя они были в наших руках. Эта атака должна была стать нашей последней атакой до того, как позднее мы пойдем в атаку на «восточный мешок» и установим более выгодную линию фронта далее к югу в рамках «операции Штрахвица».

Огромные потери в живой силе и технике заставили русских сделать передышку. Заслуга в этом принадлежала главным образом нашим славным пехотинцам. Она продемонстрировала в эти дни сверхчеловеческие возможности. В количественном отношении она была слишком малочисленна, для того чтобы удерживать свои позиции перед превосходящими силами.

Несмотря на это, пехотинцы постоянно атаковали и выбивали противника с его позиций. Это достижение может оценить тот, кто побывал в подобной ситуации. Словами невозможно описать такую боевую активность.

После того как положение восстановилось, я расставил свои «тигры» на равнине, чтобы прикрывать железнодорожный переезд. Своим артиллерийским и минометным огнем русские вынуждали нас постоянно менять позиции. Мы действовали, не имея никакого укрытия. Противник мог следить за всеми нашими передвижениями, особенно после того, как занял восточные развалины на нашей стороне железнодорожной насыпи. Он не давал нам никакого покоя.

Как всегда бывало в таких ситуациях, я приказал, чтобы ни один танк не давал задний ход, не получая подсказок по радио от соседнего танка. Командир двигающегося «тигра» не мог видеть непосредственно, что происходит позади его танка. Он всегда подвергался опасности застрять, двигаясь назад, особенно потому, что водитель был совершенно «слеп». Путь движения соседнего танка также приходилось все время прослеживать. При движении танка назад гусеничная лента могла соскочить с зубьев ведущего колеса при осуществлении даже легких поворотных движений, особенно в грязи или в снегу. Если это происходило, то танк становился обездвиженным. Не оставалось ничего иного, как разъединять гусеничную ленту.

Несмотря на опыт и постоянные напоминания, это было серьезной проблемой. Попав под обстрел, фельдфебель Грубер вдруг повернул танк назад и направил прямо в воронку от бомбы. Вероятно, он не настроил как следует свою рацию и не видел, как я ему сигналил. Поэтому я не смог предотвратить его въезда в воронку от бомбы.

Только дульный тормоз его пушки выглядывал из воронки. Неожиданно он установил со мной радиосвязь и ругался, как пьяный моряк, по поводу своего невезения. Никто из членов экипажа не мог вылезти, потому что русские, как бешеные, палили по танку Грубера.

Ситуация складывалась не из приятных. Я, конечно, сразу же подумал о «веселенькой» перспективе освобождения танка ближайшей ночью. В довершение всего у моего «тигра» была повреждена муфта, и его нельзя было использовать как тягач. Поэтому нам очень повезло, что в ту ночь Цветти прибыл на фронт в своем только что отремонтированном танке. Вместе с Кершером они вызволили «маленького Макса» и его экипаж из неприятной ситуации. К сожалению, не все прошло гладко.

Русские вновь открыли пальбу при появлении двух танков. Они, конечно, знали, что мы попытаемся вытащить потерпевший аварию «тигр». В течение дня они присматривались к этой дурацкой бомбовой воронке.

Одна из мин, специально приспособленная для борьбы с танками, пробила люк радиста на одном из наших танков. Снаряд ударил почти вертикально, и вся сила взрыва пришлась на ноги несчастного радиста. В последние несколько дней обходилось без жертв, и вот теперь, во время спасения другой машины, жертвой стал этот парень. Он только что прибыл в роту. Ему, наверное, едва исполнилось восемнадцать, и это была его первая боевая операция. В бункере мы наложили бедному парню повязку. Должно быть, он терпел невыносимую боль. Жаловался на боль в левой ступне, еще не осознавая, что ее уже больше не было.

Это ужасное зрелище потрясло меня сильнее, чем все операции нескольких последних дней.

В его глазах я видел смесь надежды и страха. В конце концов, он был еще наполовину ребенок, обнаруживший себя лежащим там, в танке с раздробленной ступней и жуткой болью. Он только бессвязно твердил:

– Господин лейтенант, она, наверное, уже больше никогда меня не увидит! Ой, как сильно болит левая нога! Ее ампутируют? Сможет ли она перенести это? Она уже потеряла двух сыновей, а теперь я... Господин лейтенант, вы напишете ей?

Причитания тяжело раненного юноши, который все время говорил о своей матери, потрясли меня до глубины души. Я устроил его как можно удобнее и позаботился, чтобы его немедленно доставили в полевой госпиталь в санитарной машине.

Я был счастлив, когда узнал, что он выжил. Пришлось ампутировать нижнюю часть левой ноги, но он снова увидел свою мать, и это было главное. Позднее я встретил его в запасном батальоне, и мы очень обрадовались встрече. Кто знает, может быть, нога, которую он потерял, как раз и спасла его жизнь.

22 марта русские в последний раз атаковали пункт 33.9 в «ботинке». Их атака была отбита, и они потеряли еще 2 танка.

После этого в «восточном мешке», наконец, стало спокойно. В период с 17 по 22 марта мы подбили 38 русских танков, уничтожили 4 самоходных орудия и 17 артиллерийских орудий в ходе тяжелых оборонительных боев, так что могли быть вполне удовлетворены своим успехом.

Единственным пострадавшим был тяжело раненный восемнадцатилетний танкист. Этого тоже могло и не случиться, если бы нам не пришлось вызволять танк Грубера.

Противник предпринял еще одну попытку достичь своей цели. Понимая, что ничего не добьется, атакуя из «восточного мешка», взялся за реализацию идеи высадки десанта с моря. Мы знали об этом намерении из показаний пленных. Даже поезда близ Силламяэ были подготовлены для операции «Морской лев». Под этим кодовым названием проходила операция, включавшая в себя оборонительные контрмеры.

Русские попытались высадиться к северу от «детского дома», у Марекюла. Мы немедленно двинулись к побережью с несколькими танками.

Большая часть десантных судов была уже уничтожена в море противотанковыми пушками дивизии «Фельдхернхалле».

Когда мы прибыли, увидели горевшие суда, которые дрейфовали по воде. Немногим русским удалось добраться до берега, но вскоре они попали в плен за линией нашего фронта. Как мы потом установили, это были прекрасно вооруженные элитные подразделения. По их словам, операция была точно отрепетирована. Она не должна была начаться до тех пор, пока не будет осуществлен прорыв в «восточном мешке». Но даже несмотря на то, что осуществить его русским так и не удалось, они все равно попытались высадить десант, но в результате только пожертвовали хорошими солдатами.

Несмотря на то что русские проиграли, призрак операции «Морской лев» преследовал нас еще долго, особенно по ночам. Однако в оставшееся время нашего пребывания на нарвском участке попыток повторить эту операцию не предпринималось.

В конце марта наши танки были выведены с участка 61-й пехотной дивизии. Мы готовились к новой операции. Она называлась «ликвидация «восточного мешка» и «западного мешка». Ее выполнение было поручено полковнику графу Штрахвицу.

Когда мы сосредоточились в Силламяэ, всем нашим «тиграм» требовался текущий ремонт.

Мятеж в бункере

На тыловой базе на Балтийском побережье нам, наконец, довелось провести несколько дней для ремонта техники и отдыха личного состава. Отдых был просто необходим экипажам трех наших танков. Во время нескольких предыдущих операций они не знали передышки ни днем ни ночью. Несмотря на всю стойкость и желание идти в бой, возможности человека имеют пределы, поэтому нам было необходимо расслабиться. И это удалось. Особенно большое удовольствие я получал от возможности снова послушать по радио хорошую музыку. По этому поводу мы порой препирались с командиром – я любил более серьезную музыку, он же отдавал предпочтение современной легкой музыке.

В нашей зоне отдыха ко мне привязался четвероногий друг – немецкая овчарка Хассо. Фон Шиллер выменял его у военной полиции на бутылку шнапса. Пес стал бесполезным для полиции после того, как сломал себе зубы о кирпич. Хассо, исключительно хорошо выдрессированный, доставлял мне огромную радость. Он легко поднимался по лестницам, поразительно высоко прыгал и даже доставал из воды предметы, несмотря на сильное течение в Балтийском море. Он охранял небольшой лесной участок, пока не была дана директива об освобождении его от службы.

Хассо оказался единственной в своем роде собакой. Он, например, мог по команде бросить кусок мяса, даже если уже держал его в пасти. Он следовал за мной повсюду, клал голову на мои ноги, когда я спал ночью на диване. Если утром ему нужно было облегчиться, он лизал мою руку до тех пор, пока я не просыпался и не выходил с ним. И хотя он был «компанейской» собакой и у него уже было много хозяев, он особенно привязался ко мне, хотя и никогда не забывал того, чему его уже научили. Так что в течение всего времени отдыха у меня были разного рода развлечения. Но моя радость не оставалась неомраченной.

Командир несколько завидовал мне, потому что я отлично со всеми ладил, однако он не завидовал мне в той же мере во всех лишениях, которые сопровождали мои успехи. Он удивлялся нашей «охотничьей удаче», в то время как все еще не смог подбить ни одного танка. Тот факт, что мы, в отличие от него, постоянно в работе, должно быть, ускользал от его внимания. Если два «тигра» в нашей роте были боеспособны, я всегда находился в одном из них. В конце концов, как долго мы были вынуждены держаться в Лембиту, не выполняя никакой задачи, пока, наконец, не заслужили свой кров и еду? Фон Шиллер напомнил мне удачливого охотника, который полагал, что можно просто пойти в лес и подстрелить оленя, который его там дожидается.

Я ладил с ним, когда мы оставались наедине, потому что помнил о его недостатках. Все было нормально и когда я был на операции, а он с ротой на тыловой базе. Однако в Силламяэ часто ощущалась некоторая напряженность. У меня вошло в привычку часто общаться с подчиненными. Это не нравилось командиру. Он придерживался того мнения, что следовало соблюдать дистанцию. Слава богу, что я не считал это необходимым. Я не знал случая, чтобы кто-то относился ко мне «неподобающим образом», поэтому всегда был неким амортизатором между «косой и камнем».

Мне приходилось успокаивать фельдфебелей, когда они жаловались на командиров, а также постоянно убеждать командиров, что наш личный состав – великолепные ребята, на которых можно положиться. Вероятно, из-за ожесточенных боевых действий мои подчиненные были на взводе, и однажды «бомба» взорвалась, причем последствия этого оказались гораздо более серьезными, чем я ожидал.

И более того, именно русские дали толчок тому, что произошло. Они не позволяли нам воспользоваться заслуженным отдыхом даже на наших «резервных позициях» – постоянно вели огонь, и над нами в море летели снаряды их дальнобойной артиллерии, которая находилась к югу от Нарвы. На самом деле они хотели попасть по автомагистрали, но снаряды падали слишком далеко. Когда они пролетали над нашими головами, у нас было ощущение, что они несут с собой крышу. Подобного рода малоприятный огневой вал возникал над нами примерно раз в два часа. Мы слышали приглушенный звук издалека и могли с точностью до секунды вычислить, когда они пролетят над нами и в каком месте. Часовой должен был немедленно докладывать о начале массированного артобстрела. Существовал приказ о том, что все при обстреле должны бежать в подвал дома. Этот приказ был совершенно оправдан, что подтвердил случай, когда русский снаряд упал с недолетом. Унтер-офицер из ремонтного взвода и ротный писарь были убиты осколками, когда направлялись в убежище, но не успели вовремя. Следовательно, предосторожность была совершенно необходима.

Однако фельдфебелей, которые спали в другой комнате, по соседству с нами, коробило, что командир всегда первым прыгал в подвал через дыру в полу, хотя такой спешки и не требовалось. Кроме того, в соответствии с воинской традицией командир должен думать о личной безопасности в последнюю очередь. Ротный связист, фельдфебель Шотрофф, в других случаях спокойный, надежный человек и образцовый солдат, сорвался, оскорбил фон Шиллера. Дошло и чуть ли не до рукоприкладства. Фельдфебель был взят под стражу как бунтовщик.

Фон Шиллер настаивал, чтобы я немедленно пошел с ним в военный трибунал. Нам в любом случае нужно было идти на совещание к командиру танкового полка дивизии «Великая Германия» полковнику графу Штрахвицу. По дороге я призвал фон Шиллера не портить жизнь такому надежному солдату, как Шотрофф.

В конце концов я добился того, что он заколебался. Наверное, сообразил, что в трибунале придется говорить вещи, которые будут неприятны ему самому. Как бы то ни было, к моему огромному облегчению, он повернулся ко мне и сказал:

– Ладно, Отто, я все это обдумал. Ради тебя лично накажу Шотроффа за безобразное поведение. Посажу под арест, а потом возьму с собой на боевые действия.

Я молчал; с моих плеч свалилось огромное бремя. Фельдфебель Шотрофф был подвергнут самому суровому наказанию, которое ему мог определить ротный командир: ему было запрещено отлучаться из расположения роты. Затем ему предстояло выполнять обязанности радиста в танке командира во время нескольких следующих боев. Последнее наказание было вдвойне фальшивым психологически. Назначение во фронтовые подразделения не могло быть карой, а только долгом каждого из нас. Оно требовалось от всех нас, как само собой разумеющееся. Следует заметить, что Шотрофф часто просил разрешить ему участвовать хотя бы в нескольких атаках. Однако ему всегда отказывали, потому что его трудно было кем-либо заменить. Наконец, фон Шиллеру никогда бы не разрешили взять его в свой танк, что вскоре и подтвердилось.

«Операция Штрахвица»

Полковник резерва Гиацинт граф Штрахвиц был таким человеком, которого, повстречав один раз, не забудешь никогда. Прекрасный организатор, он давал подчиненным возможность проявлять смекалку и считал это делом само собой разумеющимся. Нам очень повезло, что мы участвовали в нескольких операциях под его командованием. Они были прекрасным образцом успешных действий. Граф Штрахвиц получил Рыцарский крест 25 августа 1941 года еще как майор резерва и командир 1-го батальона 2-го танкового полка. 17 ноября 1942 года он был награжден дубовыми листьями к Рыцарскому кресту. В качестве полковника и командира танкового полка дивизии «Великая Германия» 28 марта 1943 года он получил мечи к Рыцарскому кресту. Мы внесли свой вклад в операцию, о которой пойдет речь. За успешное ее проведение 15 марта 1944 года он был отмечен бриллиантами к Рыцарскому кресту.

Сплетники утверждали, что Штрахвиц был отстранен от командования танковым полком дивизии «Великая Германия» за слишком большие потери. У меня есть правомерные сомнения относительно этих утверждений. Граф Штрахвиц и его личный состав всегда использовались в горячих точках на фронте, где им приходилось выполнять чрезвычайно трудные операции. Тяжелых потерь не всегда можно было избежать в такого рода боях, но благодаря именно этим операциям удавалось спасти жизни многих солдат из других подразделений.

Граф Штрахвиц взял с собой из «Великой Германии» личный состав, а также несколько танков и бронетранспортеров. Наша рота играла лишь второстепенную роль в первой операции, призванной отрезать «восточный мешок» и уничтожить его. Атака проводилась в направлении с запада на восток вблизи «каблука ботинка».

Был образован фронт наступления, и «мешок» в конце концов был ликвидирован. Дорога, которой пришлось для этого воспользоваться, была недостаточно широка и тверда для наших «тигров». Так что им пришлось довольствоваться танками «T-IV», которые были на 30 тонн легче.

Их граф взял с собой. Он ехал в передовом танке и тем самым с самого начала завоевал наше доверие. В этой операции мы отвечали только за то, чтобы сдерживать натиск, которому вполне естественно подвергались другие районы «западного мешка» в результате атаки.

Вся операция шла при поддержке пикирующих бомбардировщиков «Штука», или, вернее сказать, предполагалось, что будет проходить при поддержке пикирующих бомбардировщиков. Однако они оказались неэффективными на поросшей густым лесом местности и даже представляли опасность для наших войск! Летчики были не в состоянии распознавать цели. «Юнкерсы-87» прибыли вовремя и храбро спикировали на предназначенные им цели. Одна из их бомб упала на единственную дорогу, по которой только и могли двигаться атакующие танки. Упади она минутой позднее, сам граф Штрахвиц стал бы жертвой этой бомбы. Он разразился ругательствами, и атаку пехоте пришлось проводить без поддержки бронетехники.

Следует отметить, что намеченные цели должны были быть достигнуты любой ценой до наступления темноты. В противном случае существовала опасность того, что русские вырвутся из мешка на юг или двинутся на наши собственные позиции, которые висели на волоске. Фактически, Штрахвиц достиг цели без танков и пикирующих бомбардировщиков.

На следующий день «мешок» был ликвидирован. Русские большей частью попали к нам в плен вместе со своей военной техникой. Лишь немногим из них удалось ночью убежать на юг, где русские готовили контрнаступление. Этот мощный откат привел к тому, что противник сосредоточил в «восточном мешке» еще больше солдат и военной техники, чем прежде. Он не предполагал, что мы доберемся до него совершенно иным способом.

У графа были свои причуды, но никто из-за этого не относился к нему хуже, потому что он уже завоевал наше уважение и признание. Например, он не разрешал, чтобы к нему обращались «господин полковник». Люди, которые знали его еще как майора, говорили, что он также не стеснялся дать понять высокопоставленному начальству, что он граф. Говорил, что титул графа значит больше, чем воинское звание.

На первом инструктаже он не оставил сомнений в том, как представляет себе операцию. Смелые планы нас удивили, но вскоре в них обнаружилось много здравого смысла.

– Ну, господа, вот как я все себе представляю, – сказал он несколько надменно. – Наша боевая группа проведет фронтальное наступление на так называемый «восточный мешок». От «детского дома» мы отправимся через равнину к железнодорожному переезду. Четыре «тигра» будут следовать в авангарде. После пересечения железнодорожной насыпи они повернут направо и ударят во фланг.

Следующие четыре «тигра», на каждом из которых будет сидеть пехота, как дьяволы, ринутся к развилке дороги, которая находится в 100 метрах к юго-востоку от железнодорожного переезда. Этой развилки нужно достичь как можно быстрее и охранять, обеспечивая проезд через нее. Таким образом, четыре танка «Т-IV» и бронетранспортеры смогут двигаться вперед и занять равнину, которая спускается к основанию «мешка». – Он указал на карту. – Вот так можно с этим справиться.

Ночью будет установлено кольцо окружения и будет удерживаться до тех пор, пока другой пехотный полк не образует линию фронта. Затем будет установлен контакт на запад и на восток.

Главное, на что я хочу обратить ваше внимание, это то, что вся операция должна проходить точно по плану. Это значит, что ни один танк не должен оставаться на дороге и мешать мне. Успех всего дела может оказаться под угрозой из-за задержек. И я не позволю, чтобы таковые возникали. Так что категорически требую, чтобы каждый обездвиженный танк был отбуксирован в болото всеми возможными способами и не задерживал другие машины.

Ответственность за успех операции ложится непосредственно на командира танка, какого бы он ни был звания. Вам все ясно?

– Так точно, господин граф!

Полковник скривил губы в саркастической усмешке – он знал, что мы позволяли себе некоторые замечания относительно обращения, которого он требовал. Ни одно из них не найдешь в учебнике хороших манер.

– Очень хорошо. Пока что все было довольно просто. Но теперь вопрос к экипажам «тигров». С каким батальоном вы хотели бы вместе воевать?

Мы посмотрели друг на друга, пораженные щедростью такого предложения, и сразу же выбрали пехотный батальон, с которым уже действовали вместе.

– Очень хорошо, вы его получите. – Полковник повернулся к своему адъютанту: – Позаботьтесь, чтобы эти пехотинцы были сняты с фронта на Нарве, где они сейчас находятся, и переброшены сюда. О применении огнеметов, инженерных частей, артиллерийских наблюдателей и всего прочего мы поговорим позднее.

Огневое превосходство на этом участке обеспечат штурмовики. Об этом уже достигнута договоренность с авиагруппой. У вас будет необходимая радиосвязь с пикирующими бомбардировщиками через предоставленный вам бронетранспортер связи. Что-нибудь еще? Ах да, конечно! Вы получите карты и аэрофотоснимки. Они сделаны специально для этой операции. Все важные для вас районы помечены цифрами. Благодаря этому не будет недопонимания и не возникнет ненужных вопросов. Более того, вы сможете быстро и точно сообщить о своем местонахождении.

На сегодня все. Есть еще вопросы? Нет? Ну и хорошо. Спасибо, господа!

Несколько дней назад был заказан для доставки по воздуху новый тип устройства разминирования для танков. Это было сделано как раз перед началом операции, которая была запланирована на 6 апреля. Устройство представляло собой тяжелый каток, который двигался впереди танка. Он заставлял мины взрываться прежде, чем на них наедет танк. Однако новое устройство не прижилось, потому что значительно замедляло движение танков. Мы отказывались им пользоваться, несмотря на опасность мин.

«Операция Штрахвица» затем отрабатывалась дважды далеко за линией фронта, в районе, напоминавшем «восточный мешок». Это, конечно, делалось без люфтваффе и артиллерии, но использовались настоящие боеприпасы. При этом лично присутствовал командующий группой армий «Север» и провел с нами краткую беседу после тренировки. Он указал на важность этой операции. Плацдарм на Нарве нужно было удерживать любой ценой из-за залежей нефтеносных сланцев в Эстонии. Нефть была крайне необходима для обеспечения действий наших подлодок.

Опять же мы не задумывались над тем, почему эстонская нефть имела такое большое значение для ведения Германией войны. Мы были целиком поглощены миссией, которая нам предстояла.

Незадолго до начала атаки мы двинулись в районы нашего сосредоточения за возвышением «детского дома». Нам приходилось быть в высшей степени осторожными, избегая всякого шума, чтобы не привлекать внимания русских. Как обычно, артиллерия открыла отвлекающий огонь в качестве шумового фона. Граф все продумал!

Пехота была уже на месте, и каждое отделение быстро нашло свой танк, поскольку мы хорошо узнали друг друга по тренировкам. Все действовали как часовой механизм. Наши четыре «тигра» двигались в следующем порядке: Кершер, я, Цветти и Грубер.

Граф Штрахвиц категорически запрещал командиру подразделения следовать во главе колонны. Таким образом, атака не была бы задержана, если бы первый танк наткнулся на мину. Поэтому, вопреки обыкновению, мне на этот раз пришлось ехать вторым, несмотря на то что в лесистой местности должным образом оценить ситуацию можно только из головной машины.

Было вполне естественно, что «тигры» следовали впереди. Благодаря тому что до этого действовали там на протяжении нескольких недель, мы знали район Лембиту как свои пять пальцев. Нам была знакома каждая воронка, и мы даже бегло осмотрели местность за железнодорожной насыпью.

Трое командиров, которых я собрал вокруг себя, представляли собой идеальный тип командира танка. Редко встретишь такое совершенство. В течение нескольких предыдущих трудных месяцев я действовал бок о бок с кем-либо из этих товарищей во всех операциях. Поэтому надеюсь, что мне будет позволено выделить их, не пытаясь умалить значение других командиров, – Линка, Везели, Карпането, Геринга, Риела, Майера и Германна.

Всем им просто меньше повезло с танками. Им иногда приходилось «занимать» другую машину, поэтому они не выделялись, хотя и обладали мастерством высокого уровня.

У нашей передовой группы не было мотопехоты. Грубер и Цветти взяли на свои танки в качестве «гостей» по три сапера. Они должны были помогать нам, если на пути попадутся мины. Следует отметить, что с этими саперами ничего не случилось во время операции. Как только мы останавливались, они сразу исчезали из виду, поэтому им было лучше, чем нам в танках.

Граф Штрахвиц построил в «детском доме» два убежища – одно для себя, а другое для своего адъютанта.

Этот потрясающий граф действительно все продумал. Атакующим пехотинцам лучше двигаться без зимней одежды. По этой причине одежда была собрана и связана специальной командой. Каждая связка была помечена, и одежду следовало доставить на бронетранспортере сразу после завершения операции, чтобы солдатам не пришлось мерзнуть после атаки.

В дни, предшествовавшие атаке, заместитель командира должен был выяснить, в какую минуту утром становилось достаточно светло для хорошей видимости и точной стрельбы. Время начала атаки устанавливалось на основании этих выкладок.

Артиллерийская подготовка должна была начаться за пять минут до атаки, и предусматривался перенос огня еще через пять минут. К концу первых пяти минут мы уже должны были пересечь железнодорожную насыпь.

Незадолго до начала атаки граф подошел к нам со своей неизменной тростью, чтобы наблюдать прорыв с нашей позиции. Затем мы стали свидетелями такой огневой завесы, которую уже больше никогда не видели до самого конца войны. 37-мм скорострельные зенитные орудия, 20-мм счетверенные зенитные пулеметные установки и 88-мм зенитные пушки были расставлены полукругом вокруг «восточного мешка».

Они вели огонь трассирующими снарядами, которые создавали настоящий огненный купол, под которым мы могли двигаться до его южного края. Полк реактивных минометов вел обстрел по площадям, сначала ракетами с зажигательной смесью, а затем – с фугасными боезарядами. Эффект был разрушительным, как мы смогли убедиться позднее. Следует отметить, что низкорослый лес среди болот не позволял давлению взрывной волны уходить вверх, поэтому огонь сжигал деревья, и пламя поднималось на высоту нескольких метров. Все русские, не укрывшиеся в убежищах, были смертельно контужены на месте. В то же время орудия и артиллерийские подразделения с 280-мм гаубицами вели огонь на тотальное уничтожение.

Под покровом огневой завесы на высокой скорости мы двигались к железнодорожному переезду. Мы видели, как русские бежали от ряда разрушенных укреплений, которые занимали, к траншеям железнодорожного переезда. Наш пулеметный огонь был совершенно неэффективен при движении на скорости. В мгновение ока мы перевалили через переезд. Вопреки ожиданиям он не был заминирован, поскольку русским нужна была дорога на юг для подвоза своих собственных предметов снабжения.

Должно быть, наша атака оказалась полной неожиданностью для русских. После того как наши танки миновали железнодорожный переезд, чтобы затем повернуть направо, мы увидели русского, стоявшего как вкопанный в гимнастерке и галифе прямо перед нами. Он не верил своим глазам, что мы уже тут. Кершер разделался с противотанковой пушкой, которая, по-видимому, должна была прикрывать дорогу. Ее ствол был еще зачехлен, а расчет отсутствовал на местах.

Затем мы поехали вдоль насыпи, направляясь на запад. Равнина между железной дорогой и линией леса была заминирована, так что мы шли след в след, контролируя друг друга. К счастью, мины лежали открыто. Русские не успели из-за мороза присыпать их землей. Кроме того, вкопанные ящичные мины отсыревали в этой болотной местности. Так что мы достигли нашей промежуточной цели без потерь. Потом мы повернули вправо и увидели, как позиции русских выглядели с тыла. Противник построил бункеры в железнодорожной насыпи через каждые 2 метра. Конечно, они теперь не обеспечивали им защиты. Семь противотанковых орудий, которые ничего не подозревавший противник не успел развернуть, были немедленно обезврежены.

Мы были в отличном расположении духа, потому что наш прорыв, от которого все зависело именно сейчас, удался вопреки ожиданиям. Великолепно спланированная операция принесла плоды. Однако наше хорошее настроение внезапно было испорчено неприятным сюрпризом.

Именно тут по нас вдруг со стороны «детского дома» начала вести массированный огонь наша же батарея 150-мм пехотных гаубиц. Наблюдатель принял наши танки за танки противника. Силуэты наших машин едва появились из-за железнодорожной насыпи, а мы стали вести огонь в направлении наших собственных позиций.

Нам наглядно продемонстрировали, насколько неприятен огонь этих орудий. Мы отчетливо слышали каждую команду, а также видели крупнокалиберные снаряды, летевшие по отлогой траектории точно в нашем направлении. Ощущение было не для слабонервных.

Мы были вынуждены ездить взад-вперед по кишащей минами местности, чтобы избегать опасных «посылок». Эти перемещения можно было бы назвать «непрерывной сменой позиций», но кто захочет, чтобы ему в голову угодил снаряд 150-мм орудия? Ко всему прочему наши стреляли очень хорошо. Конечно же я немедленно радировал наблюдателю в «детском доме», чтобы сообщить о произошедшей ошибке. Становилось все более и более неуютно, потому что наши не прекращали вести огонь из всех четырех орудий. Мне не оставалось ничего иного, как сделать несколько выстрелов в направлении наблюдателя. Это вынудило его сменить позицию, и мы ретировались, не дожидаясь, пока он вновь начнет доставлять нам неприятности.

Позднее я дал этому парню нагоняй. Он действительно не узнал нас, отказываясь верить, что мы передвигались за железнодорожной насыпью так быстро.

У «дружественного огня» были и другие неприятные последствия. Мы, правда, вышли из него невредимыми, но напряжение и постоянное лавирование взад-вперед отвлекли наше внимание, и мы не заметили противотанковой пушки, которая заняла позицию в лесу позади нас. Тогда-то мы испугались, застигнутые врасплох. Я получил удар в корму. Цветти достал этого парня и прикрывал нас во избежание новых сюрпризов. Почти в то же самое время они ударили по Груберу справа. Русские быстро успели развернуть противотанковую пушку, которая находилась в небольшой рощице возле железнодорожного переезда. Мы ее не засекли, и она подбила Грубера. Первый же выстрел сильно повредил ходовую часть, второй – пробил танк. При этом были ранены Грубер и заряжающий.