Текст книги "Лазутчик"

Автор книги: Отто Гофман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Глава пятая

– Нагнитесь! Нагнитесь! – вскричал Питер, увидев, что Эдуард и его дядя быстро поднялись. – Разве вам пришла охота улечься рядом с тем, который заснул уже вечным сном? Если же вы хотите осмотреться и убедиться в присутствии врага, то в таком случае не показывайте ничего, кроме голов, и не оставайтесь долго на одном месте.

– Но что же это такое? – спросил нетерпеливо Эдуард, невольно подчиняясь приказанию лазутчика и прячась вместе с дядей за борт лодки.

– Индейцы опять начали свои дьявольские хитрости – вот что! – отвечал Питер, и выражение его лица сделалось еще беспокойнее, нежели в то время, когда он спасался от своих преследователей. – Приподнимите-ка еще головы, – продолжал он, – но только осторожнее. Так, ну посмотрите теперь на правый берег и скажите мне, что вы там видите?

Дядя с племянником последовали его приказанию, и после нескольких минут внимательного наблюдения первый сказал:

– Я ничего не вижу.

– И я тоже, – прибавил Эдуард.

– Я так и думал, – проворчал лазутчик, – и красные черти думали также, что вы ничего не увидите; и если бы я не был с ними давно знаком, то легко попался бы в ловушку, как некая лисица. Ну, – прибавил он, – так я скажу вам, в чем дело. Посмотрите еще и, может быть, вы заметите массу кустов, которые немного больше других выдаются над поверхностью воды.

– Да, я вижу это, – сказал Эдуард.

– Видите ли вы что-нибудь сзади?

– Мне кажется, что там находится груда бревен, хотя кусты так закрывают ее, что я едва могу рассмотреть.

– Ну, молодой человек, а если я скажу вам, что это действительно груда бревен – что тогда?

– Да, что тогда? – повторил Эдуард вопрос.

– Я спрашиваю вас, как она туда попала?

– Гм! Вы хотите сказать, что индейцы сложили эти бревна?

– Совершенно верно, молодой человек, совершенно верно! – вскричал лазутчик.

– Ну, что же дальше? Чем же она так страшна?

– А если я вам скажу, что эти бревна образуют род бруствера, который индейцы устроили на проклятом плоту, на котором они переплыли сюда?

– Гм! – вскричал Эдуард, обнаруживая величайшее беспокойство. – Я начинаю понимать вас, Питер: вы думаете, что индейцы выстроили укрепление, чтобы иметь возможность подплыть в большом числе к нам, когда мы поплывем мимо них.

– Так, мой сын, так! Наконец-то вы напали на истину, – отвечал лазутчик. – Пока вы были в заливе и строили форт, проклятые индейцы успели тоже нечто соорудить, и так как мы должны были проплыть мимо этого места, то они поставили свой плот сюда, чтобы пересечь нам дорогу.

– Но что нам делать теперь? – спросил Эдуард озабоченно.

– Я хотел было сам предложить вам этот вопрос, – отвечал Питер, сдвигая шапку с одного уха на другое.

– Если мы пробудем здесь целый день, то ночью ведь мы не уйдем от них? – вмешался в разговор Амос Штанфорт.

– Подумайте только, если бы вы попали в их гнездо, разве вы могли бы выбраться оттуда живым, – обратился Питер к этому последнему. – Нет, нет! Если мы останемся здесь до вечера, то гадины окружат нас, как мухи падаль. Мы одни могли бы еще прорваться, но с женщинами мало надежды.

– Но что нам делать? – со вздохом произнес Эдуард.

– У нас одна только надежда, да и та весьма слабая; я не предвижу большой пользы от нее.

– Что такое? – спросил Эдуард, и на его прекрасном лице выразилось мучительное беспокойство, все более увеличивавшееся потому, что он слышал жалобы женщин, до ушей которых через тонкие стены каюты доходил весь разговор.

– Буря, – отвечал он. – Видите ту тучку на западе – это предвестник страшного урагана, от которого наша лодка так быстро понесется по реке, что сам черт не догонит нас.

– Ну, на это действительно нельзя рассчитывать, – отвечал Эдуард с отчаянием, глядя на ясное голубое небо, где у самого горизонта виднелось чуть заметное облачко.

– Ведь я говорил вам, что надежда эта очень слабая, – продолжал лазутчик, – и, к сожалению, тем более что предвестница бури еще очень далеко.

На этом разговор прервался, и несколько минут царило молчание; каждый был занят своими собственными мыслями. Лазутчик не переставал наблюдать за приближением тучки, в то же время осматривал и берег, боясь, чтобы неприятель не сделал новой попытки к неожиданному на них нападению; затем снова погружался в апатичное спокойствие.

– Эта нерешительность ужасна! – вскричал Эдуард после некоторого молчания.

Он вскочил со своего места и стал ходить взад и вперед.

– Нагнитесь, нагнитесь! – приказывал лазутчик. – А то не успеете оглянуться, как вас подстрелят.

И вслед за этим просвистело несколько пуль мимо Эдуарда; одна из них задела рукав его охотничьего платья, и затем гром дружных выстрелов показал, что бдительные враги не выпускали лодки из вида.

– Вы видите, – спокойно заметил лазутчик, когда Эдуард поспешно спрятался за борт лодки, – вы видите, негодяи не спускают с нас глаз, и мы ничего не выиграем, если безрассудно будем подставлять себя под их выстрелы.

– Если вы того мнения, что всем нам предстоит умереть, то все-таки, по-моему, мы должны испробовать все средства, чтобы спастись, – предложил Амос Штанфорт.

– Я соглашаюсь на все, что вы найдете лучшим, – отвечал Питер, – для меня невыносимо сидеть сложа руки. Куда бы вы ни направили вашу лодку и будет ли от этого лучше или хуже, мне решительно все равно.

– Нет, – возразил ему Эдуард, – незачем предпринимать этой последней отчаянной попытки. Дальнейшее пребывание здесь не может ухудшить нашего положения, а, может быть, к вечеру наступит какая-нибудь благоприятная перемена.

– Конечно, – отвечал охотник хладнокровно, – конечно, что-нибудь да будет. Я вспоминаю, что со мной некогда был такой же случай и при подобных же обстоятельствах. Я был…

– Тише! – воскликнул в это мгновение Эдуард, и луч надежды промелькнул на его бледном лице. – Что это? Выстрел или гром?

– Гром, гром! – ликовал лазутчик, причем он быстро поднялся, осмотрел своими зоркими глазами горизонт и снова исчез за бортом прежде, чем индейцы успели прицелиться в него.

– На юго-западе действительно видна туча, и если подымется порядочный ветер, то мы поставим парус и проведем лодку под самым носом красных негодяев.

– Дай Бог, чтобы это удалось нам, – прошептал Эдуард, скрещивая руки.

– Ура! – закричал Питер, услышав в отдалении раскаты грома, подобные пушечным выстрелам.

– Что такое? Что случилось, Эдуард? – спросила Мабель, все время сидевшая с Пелегом у входа в каюту.

– Буря! Буря! – вскричал радостно Эдуард в ответ девушке. – Проси Бога, чтобы была буря, Мабель, чтобы была гроза, ураган! Только тогда будет возможно наше бегство. Она приближается! – прибавил он после короткого молчания. – Черная грозовая туча несется сюда. Вот она, вот! Слышите ли вы, как гремит гром? Это голос ангела-хранителя, это голос Всемогущего, вещающего нам: надейтесь и не отчаивайтесь! О, Боже, не дай нам ужасно разочароваться в своих ожиданиях!

Язык человеческий имеет свои пределы, и невозможно выразить ощущения надежды и страха, волновавшие сердца бедных измученных беглецов при раскатах грома и при виде черной тучи, время от времени пересекаемой ослепительными молниями. Гроза быстро приближалась; уже передние тучи, гонимые сильным ветром, застилали небо тяжелыми темными массами; яркая молния все чаще и чаще прорезывала тучи, и оглушительные удары грома следовали без перерыва один за другим. Казалось, все стихии ополчились друг на друга.

– Ставьте мачту! – вскричал Амос Штанфорт, когда наступила минута, в которую беглецы должны были поставить на карту свою собственную жизнь. – Пусть двое вытащат якорь.

– Обратите внимание: буря начинается, будьте наготове! – распоряжался Эдуард, когда была окончена работа, исполнение которой, однако же, не обошлось без нескольких выстрелов со стороны неприятеля, но, к счастью, из наших друзей никто не был ранен.

Раздался ужасный удар грома, и могучий дуб на берегу с треском грохнулся на землю. Воздух становился все удушливее и темнее; несколько лесных птиц с пронзительным криком пролетели мимо; ветер срывал листья с деревьев. Вдруг сильным порывом ветра чуть не опрокинуло лодку; женщины вскрикнули. Парус мгновенно надулся и грозил разорваться; мачта гнулась и трещала; казалось, на судне стонала каждая доска.

Под давлением этого страшного напора ветра тяжелая лодка неслась по течению, словно бешеный конь, сбросивший с себя докучную узду. Дождь лил ручьями.

– Я буду править лодкой, – вскричал Питер и поспешил к рулю; он стал прямо, не заботясь о пулях, свистевших вокруг него; дикари дружно стреляли по удалявшимся беглецам и испускали крики ярости при виде ускользающей добычи.

– Приготовьте ружья! – приказал Питер, посмотрев вниз по реке и увидев, что дикари тоже вывели свой плот на середину реки, надеясь остановить лодку, гонимую бурей с быстротой молнии и рассекавшую пенистые волны.

Питер направил лодку к левому берегу с целью обмануть индейцев, которые изо всех сил стали грести по тому же направлению, надеясь отрезать путь беглецам. Брасси смеялся в душе, видя успех своей хитрости, и неуклонно держался принятого им направления до тех пор, пока лодка не очутилась футах в 15 от индейцев. Тогда он круто повернул ее в другую сторону, и, прежде чем индейцы поняли этот маневр, лодка пролетела в самом незначительном расстоянии от плота.

На этом плоту с трех сторон было нечто вроде бруствера, под защитой которого скрывалось около 12 индейцев, но благодаря маневру Питера судно прошло как раз мимо четвертой незащищенной стороны. В ту минуту, когда лодка поравнялась с плотом, охотник оставил руль, схватил заранее приготовленное ружье и выстрелил, почти не целясь. Несмотря на это, пуля попала в одного дикаря, прошла навылет и ранила другого, стоявшего за ним. С торжествующим криком Брасси исчез за бортом лодки и сделал это вовремя, потому что тотчас же над его головой просвистели пули, пущенные взбешенным неприятелем; после этого смелый лазутчик еще раз приподнялся и, злобно смеясь, замахал над головой поясом убитого на острове дикаря.

Громкий вой выразил ярость индейцев, которые, потеряв порядочное количество храбрых воинов, видели теперь, что их последняя надежда отомстить врагу, так дерзко издевающемуся над ними, рушилась и что он быстро ускользал от их выстрелов.

– Вот вам урок, чертово племя, не начинать дела с людьми, из которых один стоит двадцати ваших. Отправляйтесь назад в ад, из которого вы вышли.

Таково было последнее прощание с дикими смелого, неустрашимого лазутчика. А между тем лодка неслась все вперед, и расстояние между ней и индейцами быстро увеличивалось.

Ураган продолжал свирепствовать во всей своей силе в продолжение почти двух часов, затем буря стала мало-помалу ослабевать, темные тучи проясняться; река расширилась, а вдали, насколько можно было разглядеть сквозь проливной дождь, виднелись бурные, мутные волны бухты Мауме.

– Хвала Богу!.. – вскричал Эдуард, стоявший рядом с дядей и смотревший на реку, берега которой все более отдалялись. – Хвала Богу! – повторил он со вздохом, вырвавшимся из глубины души. – Там лежит озеро Эри, и теперь мы спасены. О, если бы бедный отец, подобно нам, счастливо отделался от опасности! – прибавил он, и глаза его наполнились слезами, которые тихо потекли по его благородному, мужественному лицу.

– Для нас очень тяжела эта потеря, но я нахожу, что ему лучше теперь, – сказал дядя Амос, утирая глаза грубой, загорелой рукою. – Подумай, милый Эдуард, сколько выстрадал твой отец за последние годы, и мы рано или поздно все равно должны были лишиться его. Тебя должно утешать то, что его смерть, хотя и внезапная, была легка и что он теперь переселился в лучший мир.

– Я говорю о своей потере, дядя, – отвечал Эдуард, – но я не желал бы возвратить отца опять к жизни, чтобы он снова страдал так, как страдал до сих пор. Я принимаю его смерть за милость Того, Который печется о судьбах этого и еще миллионов других миров; горесть моей потери не уменьшает моей благодарности за наше чудесное спасение.

– Аминь! И да ниспошлет нам Бог спасение во всех предстоящих и неведомых нам опасностях! – прибавил торжественно Амос Штанфорт.

Оба благоговейно обнажили головы и сотворили краткую, но горячую молитву Всевышнему.

После этого Эдуард задал вопрос, по-видимому очень занимавший его.

– Ну, дядя, теперь мы уже достигли озера, но где же, скажи мне, проведем мы ночь?

– Может быть, мы совсем не будем бросать якоря и всю ночь будем плыть далее, – отвечал дядя задумчиво. – Но знаешь что, Эдуард? – продолжал он поспешно, как будто неожиданная мысль осенила его. – Я хочу поговорить об этом с лазутчиком, а ты пойди к женщинам и укрой еще чем-нибудь каюту, чтобы она лучше была защищена от дождя.

После этих слов он направился к корме лодки, где Брасси продолжал занимать место рулевого, а Эдуард принялся отыскивать нужный материал для покрышки каюты.

Дядя дал ему эту работу больше для того, чтобы он не был свидетелем его разговора с лазутчиком: он боялся снова расстроить Эдуарда.

– Питер, – начал Амос Штанфорт свой разговор с мужественным, теперь совершенно беззаботным охотником. – Нужно похоронить поскорее моего брата. Мне не хотелось бы опускать его труп в воду, если вы думаете, что можно, не подвергаясь опасности, перенести его на твердую землю. Не зайти ли нам в ближайшую бухту и исполнить эту печальную церемонию, если только, повторяю я, мы не подвергнемся случайной опасности?

– Мне кажется, что мы ничем не рискуем, – сказал Питер, – хотя я, собственно, думал употребить это время на то, чтобы еще до ночи достичь одного из островов озера, где вы могли бы переночевать. Как вам это покажется?

– Отлично, – отвечал мистер Штанфорт, – я буду очень доволен, если удастся похоронить брата на твердой земле; на острове ему будет так же спокойно лежать, как и на этом берегу.

После нескольких минут разговора с лазутчиком Амос Штанфорт возвратился к своему уединенному месту.

Разговор прервался, и глубокое молчание царствовало на лодке, которая, гонимая постоянным ветром, направилась к северо-востоку и оставила далеко за собой правый лесистый берег, так что скоро он совсем почти исчез из виду вместе с своими бухтами и мысами. Только вдали на юге виднелась темная неправильная полоса.

Успокоившись немного от пережитых волнений, Мабель предложила управлявшему лодкой охотнику остатки приготовленного еще утром завтрака, которые тот съел с жадностью, поблагодарив девушку за ее заботливость, и таким образом утолил страшно мучивший его голод, который до сих пор переносил безропотно.

В остальную часть этого страшного дня не случилось больше ничего замечательного.

– Приведите все в порядок! – вскричал наконец Питер. – Видна земля.

Все вскочили и устремили свои взоры на темное пятно, находившееся еще на довольно далеком расстоянии. Тут путники вздохнули свободнее при одной мысли, что скоро они будут на маленьком острове и найдут там временное убежище от своих страшных врагов. И действительно надежда не обманула их.

Через два часа киль лодки ударился о пустынный берег острова. В одну минуту путешественники были на твердой земле, а лодка соединенными усилиями вытащена на песок, чтобы волны не унесли ее. К счастью, порох наших путешественников, находившийся в большом плотно закупоренном кувшине, который был завернут еще в покрывало и стоял в закрытом от дождя месте, не подмок; но все ружья так отсырели, что их нельзя было тотчас употребить, да, к счастью, теперь в этом и не было нужды,

– Ну, – сказал Эдуард, – как же мы расположимся здесь на ночь?

– Я сейчас осмотрю кусты и поищу место, где бы можно было разложить огонь и прилечь отдохнуть, – отвечал лазутчик, поспешно насыпал свежего пороху на полку ружья, разрядил его и затем снова зарядил.

– Вам, молодой друг, – обратился он к Эдуарду, – я советую сделать то же, чтобы все было готово на случай опасности, хотя я и не думаю, чтобы на расстоянии двадцати миль был бы хотя один дикарь.

С этими словами он перебросил ружье через плечо и при слабом свете звезд направился вдоль песчаного берега к едва заметной кучке деревьев и кустов. Эдуард последовал совету охотника и, разрядив ружья одно за другим, снова зарядил их, после чего вернулся к матери и сестре, которые очень нуждались в его утешении.

Дядя же Амос с Пелегом принялись выкачивать из лодки воду, порядком набравшуюся туда во время проливного дождя. Когда все были таким образом заняты, кто работой, кто своими мыслями, раздался довольно далеко выстрел, который произвел сильный переполох между путниками.

– О Эдуард, неужели индейцы снова напали на наш след?! – вскричала мать Эдуарда, ухватившись дрожащими руками за своего сына.

– Ах, спаси меня, спаси меня, милый брат! – умоляла еще более испуганная Карри, крепко прижимаясь к брату, единственному своему защитнику.

– Что это значит, Эдуард? – спросил с беспокойством дядя Амос, оставляя свою работу и спеша к прочим, между тем как Пелег, следовавший по пятам за ним, старался укрыться за его спиной и, наконец, спрятаться за тетку Эсфирь.

– Вероятно, выстрел, который мы слышали, сделал Питер, – сказала поспешно Мабель.

– Едва ли бы Питер стал стрелять: он прибегнул бы к этому лишь в том случае, если бы встретил врага иди же хотел предупредить нас об опасности, – заметил с беспокойством Эдуард. – Но может быть, он сделал выстрел, чтобы позвать к себе на помощь. В таком случае мне нужно. вооружиться и идти к нему.

– Нет, Эдуард, нет! – вскричали разом все женщины. – Нет, Эдуард, не ходи!

– Ну, хорошо, хорошо, я не пойду, – успокаивал Эдуард тетку Эсфирь, кричавшую больше всех. – Но все-таки мы должны ответить на выстрел, чтобы дать понять нашему другу, что мы слышали его сигнал.

– Это мы, конечно, можем сделать, – прибавил дядя Амос, – но прежде всего женщины должны войти в лодку и сидеть там как можно спокойнее. Как только ты выстрелишь; Эдуард, то тотчас же заряжай опять ружье, между тем я с Пелегом буду готов стрелять во всякого, кто приблизится, в случае если индейцы вздумают напасть на нас!

Эдуард выстрелил и, снова торопливо заряжая ружье, бросал беспокойные взгляды во все стороны. После нескольких минут ожидания, во время которых не обнаружилось ничего опасного, молодой Штанфорт услышал шорох в кустах. Он уже направил свое ружье в эту сторону, дав знак дяде и Пелегу последовать его примеру, как из кустов раздался хорошо знакомый голос лазутчика, который теперь показался нашим беглецам какой-то небесной музыкой.

– Эй! Что с вами, друзья? – вскричал он.

– Все в порядке, Питер, – отвечал ему Эдуард, – мы боялись только, не случилось ли с вами какого-нибудь несчастья.

Темная фигура охотника появилась из-за кустов, зашагала по песку, и через несколько минут он был уже подле путников.

– Я слышал ружейный выстрел гораздо позднее того, как вы разрядили свои ружья; я думал, что вам что-нибудь понадобилось, и поэтому поторопился возвратиться, – отвечал Питер.

– Наш выстрел был ответом на ваш, – возразил Эдуард.

– На мой? – спросил лазутчик с удивлением. – Но я вовсе не стрелял.

– Как?! – вскричал Эдуард, делаясь озабоченнее прежнего. – Но выстрел, который мы слышали, разве был сделан не из вашего ружья?

– Нет, молодой человек, у меня остался в ружье тот же заряд, с которым я ушел.

– Небо, защити нас! Тогда, значит, враги снова напали на наш след!

– Но в какой стороне слышали вы выстрел? – быстро спросил Питер.

– Он донесся издалека, но все-таки как будто с острова.

– Нет, нет! Не может, быть, чтобы он был сделан на острове, а то бы я его слышал, – возразил Брасси. – Да сколько раз вы стреляли?

– Четыре раза.

– Я так и слышал: три раза быстро один за другим, а последний раз вот недавно.

– Это очень странно! – заметил Эдуард. – Но что же вы советуете теперь, Питер?

– Я думаю, самое лучшее будет идти в лес, где я уже развел хороший огонь и в это время услышал ваш выстрел, – отвечал лазутчик.

– Как удалось вам развести огонь после такого дождя? – спросил Эдуард.

– Я постоянно ношу в поясе кремень, огниво и трут; несколько сухих листьев, найденных мной под камнем, сделали остальное, – был ответ старого, опытного охотника.

– А лодка, Питер? Разве мы можем ее оставить, когда, может быть, индейцы близко? – заметил задумчиво мистер Штанфорт.

– Мы должны оставить ее или остаться около нее: нельзя же ее взять с собой, – отвечал сухо лазутчик. – По моему мнению, следует оставить ее, захватив с собой все наиболее нужное.

После короткого совещания предложение лазутчика было принято. Беглецы решили прикрепить лодку длинным канатом к ближайшему дереву, чтобы ее не унесло волнами, а все оружие, инструменты, съестные припасы, кухонные принадлежности, а также и большую часть одежды перенести на место стоянки так, что если бы лодка была открыта и украдена, то по крайней мере потеря не была бы так чувствительна. Так как все вышеупомянутые предметы не были особенно тяжелы и наши путники могли за один раз захватить их, то переноска их не причинила большой задержки – понадобилось лишь несколько минут, чтобы собрать все и вытащить на берег. Путники скоро миновали узкую песчаную береговую полосу и скрылись. Питер служил проводником и вскоре привел их к небольшой ложбине, где над выступом скалы он развел большой огонь.

– Здесь, – сказал он, снимая с себя ношу. – У этого пламени вы можете обсушиться и согреться, а также и соснуть, что, по моему мнению, гораздо лучше, чем сидеть на берегу и мерзнуть.

– Спать! – повторила мать Эдуарда с глубоким печальным вздохом. – Даже если бы нам нечего было бояться индейцев, то все-таки горе не даст мне спать.

– Да-да, я забыл того, кто не может уже прийти сюда с нами, – произнес с участием Брасси, вспомнив о трупе бедного Давида Штанфорта, лежавшего еще в лодке.

– Мария! – начал мистер Штанфорт, обращаясь к своей невестке. – Я думаю, нам следует похоронить Давида, пока не предвидится никакой опасности; мы не можем возить его с собой!

Напоминание об этом горестном, хотя и необходимом деле вызвало новый порыв печали у тех, для кого дорогой мертвец был все еще добрым, снисходительным отцом и супругом, дорогим братом и другом, и несколько времени только вздохи, тяжелые стоны и рыдания прерывали мертвую тишину ночи. Даже грубый, суровый лазутчик был тронут и отвернулся, чтобы скрыть слезы, выступившие против воли на его глазах. Наконец Амос Штанфорт взял молча пару заступов, дал знак Пелегу следовать за ним и пошел на берег, где начал свою печальную работу; скоро могила, последнее убежище его брата, была готова в мягком, сыром песке.

Мы не станем описывать погребение и страшную горесть присутствовавших: каждый из наших молодых читателей может представить себе печальное, достойное сострадания положение путников. Мы прибавим только, что на могиле были принесены Создателю горячие мольбы о свидании с умершим в другом мире, после чего мужчины с нежной настойчивостью увели женщин, а услужливый лазутчик остался, по просьбе Амоса Штанфорта, насыпать холм над усопшим.

Кончив свою работу и при слабом свете звезд осмотрев еще раз окрестности, храбрый Питер поспешил без дальнейших замедлений на место стоянки. Он нашел своих спутников сидящими в горестном молчании вокруг огня.

Подойдя к ним, он набрал сучьев и сухого хвороста и бросил их в огонь, потом посоветовал беглецам как можно лучше высушить платья, постели, одеяла и лечь отдохнуть, чтобы следующее утро застало их бодрыми и свежими.

– Я убежден, – прибавил он, – что здесь, на острове, нет ни одного индейца и что выстрел, который вы слышали, если вы только в самом деле слышали его, потому что часто чудится то, чего боишься, – так если это действительно выстрел, то он был сделан или на воде, или на одном из близлежащих островов, и поэтому это нас не касается. Но если вы все еще беспокоитесь, то я сейчас обойду остров, а вы до моего возвращения держите ружья наготове.

Это предложение было принято с благодарностью. Питер ушел и был в отсутствии около часа, после чего он вернулся и принес известие, что все спокойно и обстоит в лучшем порядке. Затем из покрывал и из платков была сделана просторная палатка, и когда она была готова, то пришлось еще уговаривать женщин воспользоваться отдыхом, так как они отговаривались, что не смогут сомкнуть глаз всю ночь.

Но усталость взяла свое, и еще задолго до полуночи все Спали глубоким сном. Мужчины тоже прилегли около костра по совету лазутчика, который обещал держать самую бдительную стражу. Питер тихо и осторожно отыскал себе место, где он мог прислониться к древесному стволу; положил возле себя ружье и, сложив свои могучие руки, долго сидел, задумчиво глядя на огонь, пока, наконец, глаза его не стали невольно смыкаться. Он стал покачиваться направо и налево, и как он ни старался, но не мог переломить себя и вскоре задремал подобно своим товарищам, хотя не* так крепко, так что малейший шум мог разбудить его.