Текст книги "Двенадцать лет с Гитлером. Воспоминания имперского руководителя прессы. 1933-1945"

Автор книги: Отто Дитрих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Упорство в солдате – великое достоинство, но это не то специфическое качество, которое создает великого командира. Упорство и побудительная энергия были великими чертами Гитлера как военачальника. Он был носителем революционизирующего духа немецкого вермахта, его движущей силой. Он воодушевлял его организационную машину, которую даже неприятель признавал превосходной. Осознавая свою тенденцию к излишней скрупулезности и бюрократической жесткости, он неустанно боролся с этой тенденцией. Где бы он ни замечал умную импровизацию противника, он всегда ставил ее в пример. Дело в том, что он знал: немецкий организаторский талант должен дополняться гибкостью. В конце концов мелочная опека подчиненных зашла так далеко, что он стал вмешиваться в деятельность командиров низшего звена. Это многих оскорбляло, не говоря уж о том, что противоречило его стремлению быть командиром самого высокого полета. Он вполне справедливо упрекал многих офицеров в отсутствии духа импровизации. Но как командиру самому Гитлеру, с его интеллектуальной непреклонностью и однообразным повторением предыдущих действий, точно так же недоставало оригинальности, как и простому лейтенанту.

С 1942 года ни одно из наступлений Гитлера не закончилось успешным окружением. Напротив, с конца этого года именно его войска попадали в окружение. Русские учились на опыте предыдущего года и отступали, когда этого требовала необходимость. Гитлер же ничему не научился и не принимал никаких советов. Поскольку он был неспособен идти на какие-либо уступки, мысль об отступлении под напором сил, временно превышающих его собственные, казалась ему невыносимой. Такая мысль просто не умещалась в его диктаторской голове. Как только возможность продолжать наступательные действия иссякла, его пыл погас. Сталинград оказался могилой 6-й армии и поворотным пунктом в судьбе Германии. Здесь воля Гитлера, динамический основной элемент его существования, сломалась вместе с боевым духом Германии.

Гений военачальника был искрой, возгоравшейся, лишь когда инициатива была в его руках, когда он следовал властному голосу своей воли. Эта искра погасла в тот момент, когда ему пришлось уступить и смириться с навязанными ему обстоятельствами.

С середины августа 1942 года на столе Гитлера лежало тщательно отредактированное и готовое к печати специальное коммюнике, которое должно было быть опубликовано после падения Сталинграда. Этого события ожидали с часу на час. Ставка Гитлера к тому времени переехала на Украину и теперь располагалась в сосновых лесах под Винницей. Три месяца спустя, 8 ноября, на традиционной встрече в мюнхенском городском пивном погребке он с вызовом заявил своей старой гвардии: «Я в Сталинграде и останусь в Сталинграде». Несколько раньше, в три часа утра того же дня, пока его поезд стоял на станции Калау на пути в Мюнхен, он получил сообщение, что союзники высадились в Северной Африке. Как ни удивительно, высадка стала для него полнейшей неожиданностью. Теперь он пожинал плоды своей политики во Франции.

20 ноября Сталинград был отрезан. 1 февраля 1943 года город, вместе с 80 тысячами немецких солдат, оказался в руках русских. В течение шести месяцев, с августа по ноябрь, назревал решающий кризис, пошатнувший дух Гитлера.

После того как его далекоидущие надежды на завоевание Кавказа потерпели крах, у него произошла резкая стычка с генералами ОКВ. Он даже перестал обедать с ними в штабном казино; с тех пор и до конца войны он чаще всего обедал в одиночестве. Он утверждал, что его устные приказания, даваемые во время ежедневного обсуждения ситуации, не передаются вовсе или передаются неправильно. Он приказал Борману набрать специальный штат стенографисток. Отныне каждое слово, произнесенное им во время этих многочасовых обсуждений, должно было записываться и передаваться по назначению; так делалось вплоть до конца войны. Он уволил начальника Генерального штаба генерал-полковника Гальдера, заменив его генерал-полковником Зейцлером. Своего главного военного адъютанта, полковника Шмундта (убитого позже во время попытки покушения на Гитлера 20 июля 1944 года), он назначил начальником армейского кадрового управления. С тех пор любое назначение на армейский пост осуществлялось через Шмундта самим Гитлером. Стабильность в руководстве армией стала исключением, а постоянные перемены превратились в систему.

Тем временем русские прорвались на обоих флангах Сталинградского фронта и наголову разбили румынские и итальянские войска. Тогда Гитлер принял страшное и с точки зрения стратегии чудовищно глупое решение. Пока еще 6-я армия была окружена лишь тонким кольцом войск противника, у нее был шанс прорваться на запад. Вместо этого Гитлер приказал закрепиться на месте и ждать контрнаступления. Это контрнаступление, предпринятое без должной подготовки, было подавлено русскими, продолжавшими продвижение на запад.

Причина этой самоубийственной страусовой политики кроется во внутренней неуверенности Гитлера, его политической недальновидности и азарте игрока. Но отныне она стала неизменным образом действий Гитлера; опьяненный собственным «фанатичным упорством», презирая все правила современной войны, он приказывал своим войскам закрепляться на занятых позициях после каждого прорыва врага.

Вторичное взятие Харькова командиром дивизии СС «Адольф Гитлер» было одним из последних успехов Гитлера; он перенес день памяти героев национал-социалистов на 15 марта, чтобы в своей речи упомянуть об этом триумфе. Но его последнее крупное наступление на Востоке стало досадным поражением. В ходе операции «Цитадель» в конце июня 1943 года немецкие войска должны были прорваться между Орлом и Белгородом, но после десяти дней атак им пришлось отступить. Об этой операции широкие массы даже не узнали.

Гитлер отказался строить восточную стену вдоль Днепра. Он принципиально не позволял сооружать постоянные позиции в тылу немецких фронтов, считая, что уверенность солдат в наличии за спиной лучших позиций подорвет их боевой дух. Позже, когда инициатива перешла к врагу, он, по своему обыкновению, недооценивал значение прорывов бронетанковых войск, называя их небольшими рейдами; враг должен быть наказан за «дерзость» и «бесстыдство», окружен и обречен на голодную смерть в тылу немецких войск. Поэтому, когда происходил большой прорыв, он приказывал всем армиям, корпусам и дивизионам оставаться на местах, как изолированным островам. Предполагалось, что эти соединения должны объединяться и, заходя с флангов противника, заграждать места прорывов с целью окружения врага. В действительности же в эти места прорывов, ставших уже гигантскими прорехами в немецком фронте, вливался поток вражеских войск, образуя новые фронты в тылу окруженных немецких частей. Эти части после героического сопротивления в конце концов разбивались превосходящими силами противника.

От Волги до Одера Гитлер жертвовал немецкой армией ради приверженности к такой стратегии вакуума. Та же история повторилась во время крупного русского наступления на Центральном фронте, к Витебску и в направлении Орша – Бобруйск, позже от Барановского плацдарма по обе стороны Варшавы, в Восточной Пруссии, Польше и Померании; это повторялось на всем пути к Кракову и реке Нейссе.

В дни своего успеха Гитлер часто приезжал в войска, чтобы своим присутствием укрепить их боевой дух. Но после поражений он только раз посетил воюющие части.

Это было в феврале 1943 года, после поражения под Сталинградом. Последовавшее за ним паническое отступление угрожало охватить всю южную группу войск. Гитлер прилетел к Манштейну в Запорожье и, пробыв на Днепре три дня, своим появлением и вмешательством остановил отступление. В последующие годы войны он никогда больше не выезжал на фронт и не встречался с солдатами. Хотя раньше в критических ситуациях ему не раз приходилось это делать, ничто не могло убедить его повторить эту практику. Во время поражения ему не хватало силы и веры, которую он бы мог передать сражающимся людям. Раньше прямое влияние его личности на массы было огромным; теперь же он более не мог влиять на них. Внутренне он более не был тем, кем был когда-то; по этой причине он держался как можно дальше от фронта и по этой же причине все больше отдалялся от реальности. Теперь он стал кабинетным генералом и отдавал приказы, не задумываясь об ограниченности собственных сил и не принимая во внимание реальную силу противника.

Я вспоминаю, с каким презрением и непониманием ситуации он критиковал решительный прорыв Паттона в Нормандии. Со всей серьезностью он заявил, что чем больше американцев прорвется в щель шириной почти десять километров, тем лучше, потому что немецкие войска «захлопнут ловушку». Он неустанно повторял это, пока немецкая армия, которой была поручена эта операция, сама не попалась в ловушку, и только ее остаткам удалось бежать вдоль Сены. В провале операции он обвинил командование западной армии и, как обычно, произвел коренную реорганизацию. Обвинение заключалось в том, что наступление начали преждевременно, растратив силы раньше, чем подоспели свежие немецкие части.

Во время наступления в Арденнах 15 декабря 1944 года он в очередной раз взял инициативу в свои руки. Эту операцию он начал планировать сразу после покушения 20 июля. Самую большую проблему, которую обсуждали неделями, для него представлял вопрос: где должна выйти к морю наступающая армия, к северу или к югу от Антверпена? В том, что наступление будет успешным, он не сомневался ни на мгновение. Он рассчитывал отрезать целую британскую армию от ее баз снабжения и уничтожить. Возродившаяся уверенность фюрера вдохнула в немецкий народ глоток надежды. Но эта фантастическая надежда была похоронена в бездонной грязи дорог под Арденнами, а предпринятое в это же время наступление через Вогезы также потерпело фиаско. Тогда Гитлер принял решение, которое даже он охарактеризовал как дерзкое и опасное, ввиду того, что союзники форсировали Рейн, а русские прорвались к Одеру. Пока враг приближался к жизненно важному сердцу рейха, он перебросил 6-ю бронетанковую армию от Рейна к Будапешту, где по его приказу несколько немецких дивизий позволили окружить себя. Вместо того чтобы защищать Рур или Берлин, он в течение нескольких недель планировал очередное крупное контрнаступление. Наступающие войска должны были форсировать Дунай к югу от Будапешта, взять город с тыла и, если представится возможность, двигаться на восток, в тылы наступающих русских войск. В обоснование этой идеи он заявил, что жизненно важные месторождения нефти к западу от Будапешта должны быть сохранены. Переброска и передислокация 6-й бронетанковой армии заняли шесть драгоценных недель; но через несколько дней русские прорвали фронт, и запланированное наступление превратилось в паническое отступление, в результате которого была потеряна Вена и большая часть Австрии. Примерно в это же время, между февралем и мартом, Гитлер приказал фельдмаршалу Моделю закрепиться на своих позициях в Руре, который обошли союзники. Рур, утверждал он, будет позже освобожден наступлением с юга. Он снова надеялся повернуть острие вражеского наступления в другую сторону и вырваться из окружения.

В последний раз, в разгар смертельной агонии, Гитлер снова поднялся на ноги. И вновь его решимость была порождена обманчивыми надеждами, что он сможет спасти Берлин и отвести руку судьбы, уже нависшую над Германией. 22 апреля 1945 года русские внезапно прорвались в северо-восточные предместья Берлина. Сначала Гитлер полагал, что все пропало, и приготовился свести счеты с жизнью. Но в ночь с 22 на 23 апреля он снова собрался с духом. Предварительно он провозгласил: «Берлин будут защищать на Одере!» Наконец, без пяти двенадцать он приказал всем оставшимся войскам двинуться на спасение Берлина. Он решил полностью оголить Западный фронт, собрать все силы в Берлине и здесь разгромить русских. Одержав окончательную победу, он надеялся начать переговоры о перемирии с Верховным командованием западных сил, которые, по его разумению, должны были остановиться на Эльбе. В соответствии с этим фантастическим планом он приказал армии Венка идти от Эльбы на Берлин, а корпусам Штайнера и Хольсте приближаться с севера. Хотя время поджимало, он приказал армии Буссе, расположенной на востоке, ждать, чтобы позже соединиться с группой армии Шернера, которая будет двигаться с юго-востока, таким образом взяв в клещи восточную часть Берлина. Так он надеялся отрезать и уничтожить русских, сражающихся в столице. Начальник Генерального штаба и другие генералы умоляли его позволить Буссе, стоявшему совсем близко от Берлина, действовать незамедлительно: иначе все будет потеряно. Чтобы противостоять русским, не было сил. Гитлер отказался даже слушать; наперекор всем советам, он цеплялся за свой план и в конце концов осуществил свою самоубийственную стратегию. Он хотел все или ничего, играя до последнего. И в последний раз он переоценил себя! Превосходящие силы русских пресекли на корню все попытки отстоять Берлин и взяли его.

В ночь с 22 на 23 апреля 1945 года оберкоманда вермахта покинула Берлин, переместив штаб в Северную Германию. Гитлер остался в Берлине вместе с Геббельсом, Борманом и некоторыми другими. Здесь и встретил свою судьбу. 30 апреля 1945 года он покончил жизнь самоубийством.

Я был отстранен Гитлером от дел 30 марта 1945 года. О событиях, произошедших в штабе впоследствии, я узнал от очевидцев, которых знал много лет. Гитлер освободил меня от должности из-за того, что я отказался участвовать в отвратительной пропаганде против союзнических войск, которую Геббельс начал по приказу Гитлера, с целью поднять гражданское население на партизанскую войну. Я также высказывался против «программы оборотней» [13]13
  «Программа оборотней» – программа создания террористических групп для борьбы в тылу врага.


[Закрыть], а раньше оспаривал намерение Гитлера объявить о непризнании Женевской конвенции.

Любой портрет Гитлера как военного был бы неполон без рассказа о его отношении к военному флоту и ведению войны в воздухе.

Гитлер любил большие корабли. Они привлекали его с детства; вид кораблей приводил его в восторг, а став главой государства, он тратил много времени и денег на плавучие посудины. Но это была безответная любовь. Его надежды служить на флоте не осуществились, поэтому позже он в нем разочаровался. Один за другим шедевры немецкого кораблестроения шли на дно не потому, что с ними плохо обращались или они плохо воевали, а потому, что Гитлер слишком поздно понял: успех в морской войне требует, во-первых, теснейшего взаимодействия с развитыми воздушными силами и, во-вторых, использования новейшей техники в области беспроводной связи. Когда превосходящие силы немецких люфтваффе прогнали от берегов Норвегии английский флот, Гитлер понял: время независимого превосходства линейных кораблей прошло навсегда. Но он не до конца осознавал значение этого нового развития морской войны до той бессонной ночи, когда в открытом море после мужественной борьбы в одиночку пошел на дно «Бисмарк». С тех пор он проклял немецкий морской флот, который раньше обожал. Большие корабли, которые еще не затонули, были демонтированы. Все его усилия и надежды теперь были возложены на стремительное расширение и развитие подводного флота. Он долгое время переоценивал глубину погружения лодок новых конструкций и поэтому сделал вывод, что подводные лодки в конечном счете будут иметь решающее влияние на ход всей войны.

Многие годы он обманывал себя и других своими оценками производственных возможностей Соединенных Штатов и Великобритании. Их хвастовство по этому поводу, которое позже оказалось жестокой реальностью, Гитлер называл блефом. В 1813 году Наполеон заметил князю Меттерниху, что обладает надежным средством определить силу противника: математикой. Вычислив природные богатства страны в людях и сырье, он мог определить ее максимальную военную мощь. Любопытно, что этот же метод Гитлер использовал для убеждения своих соратников, что верить гигантским цифрам противников нельзя. Зная цифры добычи угля у союзников, он вычислил максимально возможное количество выплавленной стали; зная объемы поставок резины и металлов, он вычислил максимально возможное производство оружия и других военных материалов. Производство везде одинаково, с уверенностью заявлял он, следовательно, потенциал противника на самом деле гораздо ниже, чем эти раздутые цифры. Подобными умозаключениями он всегда возбуждал в людях оптимизм, который на поверку оказывался ложным.

Барометр его надежд на решающую роль в войне подводных лодок то поднимался, то опускался, по мере того как Германия то вырывалась вперед, то отставала в гонке технологий. Короткий перевес Германия получила после внедрения магнитных мин, но и тот вскоре был преодолен. В области радиотехники союзники были намного впереди. Использование ими радаров для обнаружения подводных лодок с самолетов первоначально повлекло за собой такие потери, что деятельность немецкого подводного флота фактически была парализована. Немецкие подводные лодки были вынуждены почти всегда оставаться под водой, что практически исключало их из военных действий. Вскоре подводные лодки были оснащены шноркелями, специальными устройствами, обеспечивающими работу двигателей под водой, что снова позволило им двигаться. Массовое производство было ориентировано на строительство серии великолепных, высокоскоростных новых подводных лодок, предназначенных для использования исключительно под водой. Но до конца войны успели построить лишь несколько штук. Потеря балтийских портов сделала эту огромную работу бессмысленной и положила конец последней надежде Гитлера. Несомненно, новый подводный флот мог бы оказать благотворное влияние на исход войны.

Отношение Гитлера к воздушной войне с военной точки зрения иначе как трагическим не назовешь. Он не любил самолеты и не любил летать, а сама мысль об авиации внушала ему почти физическое отвращение. Этот революционер в военном деле не питал никакой симпатии к самому революционному оружию столетия. Из замечаний, которые время от времени бросал, создавалось впечатление, что он испытывал неловкость от необходимости развития оружия чуждого его натуре. По-видимому, существует какая-то связь между этим чувством и его предложением обсудить разоружение в воздухе. Создание немецких люфтваффе было делом Геринга. Глубоко озабоченный развитием других видов вооружения, Гитлер сначала почти не уделял внимания программе строительства самолетов. Этот вопрос он полностью доверил Герингу. Когда началась война и он осознал значимость воздушных сил в этой кампании, он щедро похвалил работу Геринга и позаботился, чтобы люфтваффе использовались в полную силу. Это одна из величайших загадок Гитлера как военного: он не делал очевидных выводов из собственного поучительного опыта знакомства с возможностями военно-воздушных сил. В этой войне он первым был оснащен стратегической военной авиацией, но слишком поздно осознал важность воздушной стратегии для войны в целом. Он осуществлял интенсивные программы производства самых современных танков, пушек и военных кораблей, но мало делал для дальнейшего технического прогресса в самолетостроении. Ему не хватило дальновидности ускорить разработку эффективного крупного бомбардировщика – оружия, которое на поздних этапах войны дало нашим противникам решительное преимущество. Никто не может сказать, как бы повернулся ход войны, если бы в 1940 году, с преимуществом, которым он уже владел в воздухе, у него была модель большого бомбардировщика и он дал приказ на его массовое производство. Гитлер же полностью доверился Герингу, чьи так называемые эксперты годами испытывали дюжины различных типов самолетов, пока не стало слишком поздно, пока союзники не завладели преимуществом в воздухе и не вынудили Германию перейти к обороне.

Еще хуже шли дела с производством истребителей. К концу 1942 года Гитлер наконец осознал всю опасность положения; ему хотелось, как он сказал, «очистить небо над Германией» и спасти рейх от гибели. В 1944 году вся мощь наземной и подземной промышленности Германии была направлена на массовое производство истребителей. Ежемесячное производство самолетов, говорил Гитлер, достигло 4200 штук (при плане 6000). Но как только первые 300 самолетов столкнулись с противником, всплыла страшная правда. Даже улучшенный истребитель массового производства оказался негодным «летающим гробом», неспособным выдержать огонь вражеских бомбардировщиков и истребителей. После этого совершенно неожиданного краха в производстве самолетов наступил последний акт ужасной трагедии воздушной войны, пошатнувшей Германию. Производство истребителей было приостановлено. Последние надежды возлагались на реактивные самолеты, способные развить скорость 500 километров в час. Это был один из лучших немецких самолетов, но его не удалось быстро запустить в массовое производство. В то время Гитлер считал, что лучше изготовить 100 бомбардировщиков, чтобы использовать их против кораблей наступающего флота противника. Геринг настаивал на производстве истребителей; Гитлер критиковал его за то, что он «зациклен на истребителях».

Гитлер искренне верил в «новое оружие» и всячески поддерживал последние надежды народа. В инстинктивной гармонии с душой народа, кипевшего от ярости из-за вражеских бомбардировок, он изобрел термин «оружие возмездия» и часто оперировал им, невзирая на протесты генералитета. Тогда Геббельс, преуспевший в пропаганде и погревший на ней руки, предложил термин «Фау-оружие» [14]14
  «Оружие возмездия» Фау-1, т. н. самолет-снаряд, а по существу, первая крылатая ракета, сконструированная немцами.


[Закрыть]. Гитлер всячески раздувал надежды народа на это оружие. Он очень много ожидал от Фау-1, запускаемого как с земли, так и с самолетов. После долгой подготовки и отсрочки длиной в месяц Фау-1 было наконец приведено в действие. Первая же неделя эксплуатации так разочаровала Гитлера, что он запретил упоминать об этом оружии по радио и в прессе, хотя сам предварительно широко рекламировал его, как всегда преувеличивая его достоинства, вызвав этим немало паникерских публикаций в иностранной печати.

Вскоре после этого появилось сообщение о готовности Фау-2 [15]15
  Фау-2 – первый прототип баллистической ракеты. Разработана Вернером фон Брауном.


[Закрыть]. Гитлер дал указание подчеркнуть, что за ним последует еще более мощное и ужасное Фау-оружие. Но Фау-2, хотя и было применено на Западном фронте против порта Антверпена, также очень разочаровало Гитлера.

Он часто произносил общие слова о возможности использования в военных целях атомной энергии, но в моем присутствии никогда не велось разговоров о ближайшей перспективе создания Германией атомной бомбы. Он умел хранить большие секреты так, чтобы из его молчания нельзя было сделать никаких выводов. Но сегодня мы знаем, что у Германии бомбы не было.

В последний год войны Гитлер понял, что конечная причина всех его поражений заключается в недооценке значения военно-воздушных сил в современной войне. Он упрекал не только Геринга, но и себя за то, что раньше не уделял должного внимания развитию люфтваффе. Но уже было поздно; слишком долго он игнорировал нелюбимую авиацию.

Гитлер понимал, какие ужасные разрушения несут городам Германии яростные бомбардировки противника. Он знал об ужасных страданиях и героической, невероятной стойкости немецкого народа. Однако он, который в годы удачи и всенародных восхвалений немало времени провел среди народа, за все годы несчастий ни разу не посетил ни одного разбомбленного немецкого города, чтобы утешить страдающих людей. Его часто просили сделать это, но он всегда отказывался под предлогом занятости военными делами. Я расскажу об одном случае, типичном для него.

В 1943 году после первой ужасной бомбардировки моего родного города Эссена я поехал туда. Перед отъездом за завтраком я рассказал Гитлеру о предстоящей поездке. Я надеялся, что он попросит передать многострадальным жителям города Круппа слова ободрения и поддержки. Он проигнорировал мою информацию, словно не услышав ее. После возвращения из Эссена я попробовал рассказать ему о своих впечатлениях. За завтраком мне не удалось вовлечь его в разговор на эту тему. Тогда я прошел за ним в приемную, надеясь поделиться впечатлениями и рассказать о настроении жителей Эссена. Заметив меня за спиной, он, не дав мне и рта раскрыть, вдруг разразился почти оскорбительной репликой по поводу какой-то нелепой, незначительной заметки в газете, а потом быстро скрылся в своей комнате. Было ясно, что он все тщательно продумал и нашел подходящий момент, чтобы оборвать меня. Просто он не хотел слушать мои рассказы об ужасных последствиях бомбардировок городов Рура.

Гитлер не хотел видеть, как страдает народ Германии. Он не мог вынести невысказанных упреков людей в том, что вверг их в ужасающую нищету. Он чувствовал себя ответственным за народ, потому что был его лидером, но у него не было сил изменить ситуацию. Темная сторона его натуры, все больше выплывающая наружу среди ужаса разрушительных бомбардировок, отчуждала его от народа, так же как много лет назад светлая сторона его двойственного характера сблизила его с ним.

Отношение Гитлера к авиации определялось его характером. Его ум был ограничен узкими рамками национальных интересов; ему не хватало всеобъемлющей широты видения, и поэтому он не мог оценить прогрессивные достижения в области современной авиации и электроники. Эта его узость, о которой я так часто упоминал в другой связи, была гибельна для вооруженных сил Германии. Несмотря на свои экстравагантные эксперименты в области социальной и национальной политики, он оставался фигурой из прошлого, а не из будущего. Мне кажется, это стало основной причиной его военных неудач. Время от времени он бросал замечания, что современное развитие авиации ведет к господству бездушных, неодушевленных машин, лишает человеческую жизнь индивидуальности и ни в грош не ставит ее ценность. В таком мире, заявлял он, жизнь становится бессмысленной. Возможно, как частное лицо, он имел право на такое мнение, но, как лидер, он был обязан действовать иначе.

Таким образом, мы получили представление о Гитлере как военном, сначала достигшем славы и почестей, а в конечном счете пришедшем к краху и самоубийству. Как военный и просто как человек, Гитлер был жертвой двойственности своей натуры, раздвоенности своего характера. В последние дни войны как военный он стал настолько же некомпетентен, насколько был блестящ в начале войны. Всю вторую половину войны ему не везло так же, как везло в первую половину. Его превосходство в воздухе и в военной технике, его наступательная стратегия, его тактика прорыва и окружения были использованы противниками против него.

Гитлер был душой и совестью немецкого вермахта. Но именно своей некомпетентностью и силой своих страстей он его и погубил. Он был ефрейтором, который на какое-то время стал чуть ли не военным гением; но чтобы снискать признание как великого военачальника, он слишком часто показывал себя самонадеянным ефрейтором.

Даже война имеет свои законы и моральные ограничения. Он их презирал; он сделал звериный закон насилия главным оружием в своих военных действиях. Он не признавал никаких кодексов военной чести; движимый лишь соображениями военной целесообразности, он использовал в войне дикие методы. В последние месяцы войны, несмотря на возражения своих сподвижников, он твердо решил заявить о неприсоединении Германии к Женевской конвенции, чтобы немецким солдатам даже в голову не приходило сдаваться в плен из-за боязни репрессий против их семей.

Немецкий народ, одобрявший эти методы не более, чем бесчеловечные бомбардировки, вынесет Гитлеру справедливый приговор, ясно поняв его натуру. До самого конца он, пользуясь полнотой власти, старался вселить в немцев волю к победе; если победа сомнительна, заявлял он, то лишь потому, что сами немцы своим поведением упустили благоприятную возможность. Он приказывал народу сражаться за эту победу и любое сомнение в ней считал преступлением против государства.

Гитлер всю войну был знаменосцем. Уклоняясь от ответственности и оставляя народ на произвол судьбы, он продолжал взывать к патриотизму и преданности немцев и заявлял, что ни один немец, сознающий свой долг, не дезертирует с поля боя. Его уход из жизни можно определить словами: «После меня хоть потоп!»

Вероятно, история пересмотрит мнение нынешнего поколения о Гитлере как военном. Но несчастье, которое он принес современным немцам, да и другим нациям, было так велико, что люди не смогут уважать его за военные заслуги. Он сам разрушил это уважение на корню.