Текст книги "Телени, или оборотная сторона медали"

Автор книги: Оскар Уайльд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Трое из этих существ сразу же подошли ко мне; одно обхватило меня за шею, поцеловало и хотело вонзить мне в рот свой мерзкий язык; другие принялись совершенно непристойно меня ощупывать. Чем сильнее я сопротивлялся, тем тверже было их намерение сделать из меня Лаокоона [42]42
  Лаокоон – троянский прорицатель, согласно мифу будто бы возражавший против того, чтобы оставленный греками деревянный конь был внесен в град. Присланные покровительницей греков богиней Афиной змеи задушили его. Лаокоон, обвитый змеями, – популярный сюжет античной скульптуры.


[Закрыть].

– Но почему своей они жертвой выбрали вас?

– Я не знаю; должно быть, потому, что я выглядел таким откровенно напуганным, а может быть, потому, что все мои друзья смеялись над моим искаженным ужасом лицом.

Одна из этих бедных женщин – высокая смуглая девушка, наверное, итальянка, – была явно больна чахоткой в самой последней стадии. Она была худа, как скелет, и все же, если бы не маска из белил и румян, покрывавшая ее лицо, следы былой красоты еще были бы различимы; глядя на нее теперь, человек, не привыкший к такого рода зрелищу, не мог не испытывать чувства глубочайшей жалости.

Вторая была рыжеволоса, костлява, ряба, пучеглаза и омерзительна.

Третья – старая, низкого роста, коренастая и ожиревшая просто пузырь с жиром. Она носила прозвище Cantiniure – Трактирщица.

На первой проститутке было платье цвета зеленой травы; на рыжей – платье, которое когда-то, вероятно, было синим; старая шлюха была в желтом.

Все эти платья, однако же, были изрядно испачканы и поношены. Кроме того, из-за огромных пятен, оставленных повсюду какой-то скользкой, липкой жидкостью, выглядели они так, словно по ним поползали все бургундские улитки [43]43
  Один из съедобных видов улиток, водящихся во Франции.


[Закрыть].

Мне удалось отделаться от двух шлюх, что помоложе, но избавиться от Трактирщицы я никак не мог.

Увидев, что ее чары и все ее ласки не произвели на меня никакого впечатления, она попыталась пробудить мои вялые чувства более отчаянными средствами.

Как я уже сказал, я сидел на низкой тахте; она встала передо мной и до пояса задрала платье, выставив все свои скрытые до этого момента прелести. Впервые я увидел голую женщину, и она была просто отвратительна. Однако же теперь мне кажется, что ее красоту вполне можно было бы сравнить с красотой Суламифи [44]44
  Суламифь – возлюбленная библейского царя Давида. Далее пародируются поэтические образы Песни Песней (4:4; 6:6; 7:3).


[Закрыть], ибо шея ее была похожа на башню Давида, пупок напоминал круглый кубок, а живот – огромную кучу гниющей пшеницы. Волосы, начинающиеся у талии и ниспадающие до колен, были не совсем похожи на стадо коз – как волосы невесты Соломона, – но количеством, несомненно, не уступали большой черной овчине.

Её ноги – схожие с теми, что описаны в библейской песни, – представляли из себя две прямые массивные колонны, не имеющие ни малейших признаков икр или лодыжек. Все ее тело было единой огромной массой трясущегося жира. Если ее запах и не был в точности таким, как ароматы Ливана, то уж мускусом, пачули, несвежей рыбой и потом от неё несло; когда мой нос вошел в более тесный контакт с руном, возобладал запах тухлой рыбы.

С минуту женщина стояла передо мной, а затем приблизилась на шаг или два, поставила одну ступню на тахту и, раздвинув ноги, взяла мою голову в толстые, холодные, липкие руки: «Viens, mon cheri, fais minette a ton petit chat» [45]45
  «Давай, дорогой, сделай минет своей кошечке» (фр.)


[Закрыть]

Когда она произнесла это, я увидел, как раздвигается черная масса волос; две огромные темные губы сначала показались, затем раскрылись, и между этих раздутых губ, внутренняя поверхность которых имела цвет и вид лежалого мяса, я заметил что-то похожее на кончик собачьего пениса, находящегося в состоянии эрекции; это «что-то» вылезло наружу и теперь приближалось к моим губам.

Все мои школьные приятели расхохотались – почему, я не вполне понял, поскольку не имел ни малейшего представления, что такое minette и чего от меня хочет старая проститутка; не понимал я также и того, как можно столь омерзительные вещи обращать в шутку.

– Ну, и чем же закончился этот веселый вечерок?

– Принесли выпивку: пиво, крепкие наливки и несколько бутылок пенистой жидкости, именуемой «шампанское», которая явно не была продуктом солнечных виноградников Франции, и которую эти женщины поглощали в больших количествах.

Затем, не желая, чтобы мы ушли, так и не развлекшись, также дабы выудить еще несколько франков из наших карманов, женщины предложили показать нам несколько фокусов, которые они проделывали друг с другом.

Очевидно, это было редкое зрелище и именно то, за чем мы туда приехали. Мои друзья единодушно согласились. Тогда старый пузырь жира разделся догола и принялся трясти задом, убого имитируя восточный танец осы. Несчастная чахоточная последовал ее примеру и, едва дернувшись телом, выскользнула из платья.

При виде огромной массы дряблого свиного жира, колышущегося по обе стороны крестца, худая шлюха подняла руку и с силой ударила подругу по заду, но рука ее, казалось, утонула в нём, как в куске масла.

«Ах! – воскликнула Трактирщица. – Тебе нравится эта маленькая игра, не так ли?» И в ответ она с ещё большей силой стукнула подругу по заду.

Тогда чахоточная девушка принялась бегать по комнате, а Трактирщица – ковылять за ней в весьма неприятной манере; каждая старалась шлепнуть другую.

Когда старая проститутка проходила мимо Бью, тот отвесил ей звонкий шлепок ладонью; через некоторое время большинство студентов, видимо, сильно возбужденных этой маленькой поркой, последовали его примеру, и скоро ягодицы обеих женщин побагровели.

Трактирщице наконец удалось поймать свою подругу; она уселась и, положив девушку себе на колени, сказала: «Сейчас, дружочек, ты получишь столько, сколько твоей душе угодно». И, подкрепляя слово делом, она здорово отшлепала товарку; то есть била со всей силой, какую только позволяли ее пухлые ручки.

Наконец молодая женщина смогла встать, и обе принялись целовать и ласкать друг дружку. Потом они постояли, прижавшись друг к другу бедрами и грудями, после чего раздвинули густые волосы, покрывающие нижнюю часть так называемого холма Венеры, и, раскрыв свои толстые, темные, разбухшие губы, прижались клитор к клитору, и те затрепыхались от наслаждения. Затем женщины обхватили друг друга за талию, соединили рты и, вдыхая дурной запах изо ртов друг дружки и по очереди посасывая друг другу языки, начали с силой друг о дружку тереться. Некоторое время они тряслись, извивались и корчились, едва держась на ногах от экстаза.

Наконец чахоточная девушка обеими руками сжала зад подруги и, раздвинув ее огромные мясистые ягодицы, выкрикнула: «Une feuille de rose» [46]46
  «Лепесток розы» (фр.)


[Закрыть]

Разумеется, ее слова сильно меня озадачили, и я задался вопросом, где она возьмет розовый лепесток, поскольку в доме не было заметно ни одного цветка; потом я стал раздумывать, что она станет с ним делать, если найдёт.

Но долго мучиться сомнениями мне не пришлось. Трактирщица проделала с подругой тоже, что и та проделала с ней самой. Затем две другие шлюхи подошли и опустились на колени перед раздвинутыми для них задами, засунули языки в маленькие черные отверстия анусов и принялись лизать их к удовольствию активных и пассивных проституток, а также – всех наблюдавших.

Кроме того, коленопреклонённые женщины вонзили свои указательные пальцы промеж ног стоявших проституток и начали с силой тереть у нижнего края губ.

Чахоточная девушка, которую целовали, гладили и лизали, бешено извивалась, пыхтела, всхлипывала и кричала от удовольствия, восторга и чуть ли не от боли, пока не дошла до такого состояния, что едва не упала в обморок.

За «Ane, la, la, assez, ane, c’est fait!» [47]47
  «Ай, вот так, так, хватит, ай, всё!» (фр.)


[Закрыть] последовали крики, вопли, односложные слова и восклицания, выражающие острое наслаждение и нестерпимое удовольствие.

«Теперь моя очередь» сказала Трактирщица и, растянувшись на низкой тахте, широко расставила ноги так, что две толстые тёмные губы широко раскрылись и обнажили клитор, который, будучи в состоянии эрекции, приобрёл такие размеры, что я, по своему невежеству, заключил, что эта женщина – гермафродит.

Ее подруга, gougnotte [48]48
  «ковырялка» (фр. вульг.)


[Закрыть] – тогда я впервые услышал это слово, – которая еще не вполне пришла в себя, уткнулась головой промеж ног Трактирщицы и прижалась ртом к губам, а языком – к набухшему, красному, влажному, трясущемуся клитору, приняв такое положение, чтобы толстая шлюха могла ртом достать до ее собственной промежности.

Женщины извивались и дергались, терлись и шлепали друг дружку; их растрёпанные волосы разметались не только по тахте, но и по полу; они сжимали друг дружку, засовывали пальцы в отверстия подружкиных задниц, стискивали соски и вонзали ногти в мясистые части тел, ибо в чувственном неистовстве они были похожи на двух обезумевших менад, и лишь ярость поцелуев заглушала их крики.

Хотя их похоть, казалось, всё усиливалась, она, однако же, завладела ими полностью, и в жажде получить наслаждение толстая грубая старая шлюха обеими руками со всей силой вжимала в себя голову своей любовницы, как будто пыталась засунуть её себе в матку целиком.

Зрелище было поистине омерзительным, и я отвернулся, чтобы не видеть этого, но то, что меня окружало, выглядело ещё отвратительнее.

Проститутки расстегнули брюки у всех молодых людей, и некоторые трогали члены, ласкали яички или лизали зады; одна стояла на коленях перед юным студентом и жадно сосала его огромный мясистый фаллос; другая девушка сидела верхом на коленях молодого человека, подпрыгивала и вновь опускалась, словно находя в ходунке и, очевидно, участвуя в пафосских скачках; одной женщиной [49]49
  Возможно, проституток недоставало, а может быть, так делалось ради развлечения.


[Закрыть] обладали двое мужчин одновременно, один помещался спереди, другой – сзади. Там были и другие гнусности, но у меня не хватило времени, чтобы все рассмотреть.

Кроме того, многие молодые люди, которые, напившись шампанского, абсента и пива, уже были навеселе, когда пришли туда, почувствовали дурноту, начали икать; их затошнило и в конце концов вырвало.

В разгар этой тошнотворной сцены с чахоточной шлюхой сделалась истерика, она кричала и всхлипывала одновременно, тогда как толстая проститутка, которая возбудилась до предела, не позволяла ей приподнять голову и, уткнув ее нос туда, где прежде был язык, тёрлась о него со всей силой и вопила: «Лижи, лижи сильнее, не убирай язык, мне уже почти хорошо; вот, я кончаю, лижи меня, соси меня, кусай меня!». Но мертвенно-бледной бедняжке, находящейся на грани исступления, удалось ускользнуть

«Regarde donc quel con [50]50
  «Глянь-ка на эту пизду» (фр.)


[Закрыть], – сказал Бью, указывал на эту массу трясущейся плоти между чёрными, покрытыми слизью, липкими волосами. – Я засуну туда колено и хорошенько её потру. Вот, смотри!»

Он стянул с себя брюки и уже собирался подкрепить слова делом, как вдруг раздался слабый кашель. За ним сразу же по следовал пронзительный крик, и не успели мы понять, что произошло, как тело старой толстой проститутки залилось кровь. Бледная как покойница, чахоточная бедняжка в припадке похоти повредила кровеносньий сосуд и теперь умирала… умирала.

«Ah! La sale bougre!» [51]51
  «А! Грязный гомосек!» (фр.)


[Закрыть] – проговорила похожая на упыря женщина с бледным лицом. – Этой потаскухе конец, а она должна мне…»

Я не помню, какую сумму она назвала. А тем временем Трактирщица продолжала метаться в безумном, неуправляемом экстазе, корчась и извиваясь; наконец, почувствовав, как в её чрево течёт тёплая кровь и заливает разгорячённые органы, она запыхтела, завопила и задрожала от удовольствия – это была эякуляция. Таким образом, предсмертный хрип одной слился с пыхтением и бульканьем другой.

В этой неразберихе я ускользнул и навсегда исцелился от соблазна ещё раз посетить подобный дом ночных развлечений.

– Давайте вернёмся к нашему рассказу. Когда вы встретились с Телени в следующий раз?

– Нескоро. Дело в том, что, хотя меня непреодолимо влекло и нему, тянуло с неистовой силой, противостоять которой мне иногда удавалось с трудом, все же я продолжал избегать его.

Когда он давал концерты, я всегда ходил его послушать, или, вернее, посмотреть на него; я жил только в те быстротечные минуты, когда он был на сцене. Мой бинокль впивался в него, мои глаза с восхищением смотрели на его божественную фигуру, полную юности, жизни и мужественности.

Желание прижаться губами к его прекрасному рту, к его раскрытым губам было столь нестерпимым, что всегда заставляло мой пенис увлажняться.

Иногда пространство между нами, казалось, уменьшалось и сокращалось настолько, что я чувствовал, что могу вдыхать его тёплое ароматное дыхание, и более того, мне действительно казалось, что я соприкасаюсь с его телом.

Ощущение, рождённое всего лишь мыслью о том, что его кожа касается моей, возбуждало мою нервную систему до такой степени, что сила этого бесплотного наслаждения сначала порождала приятное оцепенение во всем теле, которое вскоре превращалось в тупую боль.

Сам он, видимо, всегда чувствовал моё присутствие в театре, поскольку его глаза неизменно искали меня, до тех пор пока не пробивались сквозь огромную толпу и не находили меня. Однако я знал, что в действительности Телени не мог увидеть меня ни в том углу, где я укрывался, ни в задних рядах партера, ни на галерее, ни в глубине ложи. И все же, куда бы я ни садился, его взгляд всегда был устремлён на меня. Ах, эти глаза! Бездонные, как тёмная вода колодца. Даже теперь, когда я вспоминаю их спустя столько лет, сердце моё трепещет и я чувствую, как при мысли о них начинает кружиться голова. Если бы вы их увидели, вы бы познали, что на самом деле такое эта жгучая истома, о которой всегда пишут поэты.

Одной вещью я по праву гордился. С того знаменательного вечера, когда состоялся благотворительный концерт, Телени играл если и не более виртуозно с точки зрения теории, то гораздо великолепнее и чувственнее, чем когда-либо прежде.

Теперь его сердце полностью изливалось в этих сладостных венгерских мелодиях, и все, чью кровь не сковал лед зависти и старости, были очарованы этой музыкой.

Его имя, таким образом, стало привлекать огромную аудиторию, и, хотя мнения музыкальных критиков разделились, газеты печатали о нем большие статьи

– И, будучи настолько в него влюбленным, вы находили душевную силу страдать, но все же не поддаваться искушению встретиться с ним?

– Я был юн и неопытен, а потому – добродетелен; ибо что есть добродетель, как не предрассудок?

– Предрассудок?

– А природа добродетельна? Разве пес, который с очевидным удовольствием обнюхивает и облизывает первую попавшуюся суку, забивает свои неискушенные мозги мыслями о добродетели? Разве пудель, который пытается отсодомировать ту маленькую дворняжку, что перебегает улицу, заботится о том, скажет о нем собачья миссис Гранди [52]52
  Миссис Гранди – персонаж романа Т. Мортона, законодательница общественного мнения в вопросах приличия.


[Закрыть]?

Нет, в отличие от пуделей или юных арабов я был напичкан множеством разного рода ложных идей; так что, когда я понял, каковы мои настоящие чувства к Телени, я был потрясен, я был в ужасе; меня охватило смятение, и я решил подавить свои чувства.

Разумеется, знай я человеческую природу лучше, я бы покинул Францию, отправился на другой конец света, и Гималаи встали бы между нами стеной.

– И все лишь для того, чтобы поддаться естественному влечению к кому-то другому или к нему же самому, если бы вам неожиданно выпало встретиться много лет спустя.

– Вы совершенно правы. Физиологи говорят, что мужское тело изменяется раз в семь лет; страсти мужчины всегда остаются неизменны; пусть едва тлеющие, но они всегда – в его сердце; его натура нисколько не улучшается, ибо он не давал чувствам выхода. Он лишь обманывает себя и окружающих, притворяясь тем, кем на самом деле не является. Я знаю, что рожден содомитом; виноват мой организм, а не я.

Я прочел все, что смог найти о любви одного мужчины к другому. Этому гадкому преступлению против природы нас учили не только сами боги, но и все величайшие люди древности; даже сам Минос, кажется, вступал в связь с Тесеем [53]53
  Минос – в древнегреческой мифологии – царь Крита. Герой Тесей освободил Миноса от тирании получеловека-полубыка Минотавра, которому в виде дани раз в девять лет отдавали на съедение семерых юношей и девушек.


[Закрыть].

Я же, конечно, смотрел на это как на нечто чудовищное, как на грех – по мнению Оригена [54]54
  Ориген (lll в. н. э.) – раннехристианский богослов, один из первых святых. В юности подвергся самооскоплению.


[Закрыть], – намного более страшный, чем идолопоклонство. И все же мне пришлось признать, что даже после разрушения Содома и Гоморры мир продолжал процветать, несмотря на это отклонение от нормы, ибо в дни Великого Рима пафосские девушки слишком уж часто заменялись хорошенькими мальчиками.

Тогда-то и настало время появиться Христианству и вымести все ужасные пороки своей новой метлой. Позднее католицизм сжигал людей, засевающих бесплодное поле, – вернее, сжигал их изображения.

У священников имелись певчие, у королей – mignons [55]55
  миньоны, фавориты (фр.)


[Закрыть], и если отпущение грехов получила целая армия священнослужителей и монахов, то надо признать, они не всегда были повинны в мужеложстве или в том, что разбрасывали свое семя на камни, хотя религия не предназначала их принадлежности для производства детей.

Что касается тамплиеров [56]56
  Тамплиеры (Рыцари Храма) – раннесредневековый рыцарский орден. Ликвидирован в ХIII в. как допускавший в своих обрядах ересь, в том числе, предположительно, – ритуальное мужеложство.


[Закрыть], то, если их и сожгли, то случилось это вовсе не по причине их педерастии, поскольку на это долгое время закрывали глаза.

Но что меня забавляло, так это то, что каждый пишущий обвинял всех вокруг в увлечении этой мерзостью; и только его народ был свободен от сего чудовищного порока.

Евреи обвиняли неевреев, неевреи – евреев, и все паршивые овцы, имеющие эту извращенную наклонность, всегда привозили ее – как сифилис – из-за границы. Я также прочел в одной современной медицинской книге, что пенис содомита утончается и заостряется, как у собаки, а человеческий рот перекашивается, если использовать его для гнусных целей; меня трясло от ужаса и омерзения. Один вид этой книги заставлял меня бледнеть!

Правда, с тех пор жизнь преподала мне совсем другой урок, ибо должен признаться, что знал десятки шлюх, да и много других женщин, которые пользовались ртом не только для того, чтобы молиться и целовать руку духовнику, но, однако же, я никогда не замечал, чтобы у них были кривые рты; а вы?

Что до моего хера – или вашего, – его крупная головка… но вы краснеете от такого комплимента, поэтому оставим эту тему.

В то время я терзался страхом, что совершил сей ужасный грех, пусть не в реальности, но в душе.

Религиозное учение Моисея, более точно изложенное в талмудическом законе, изобрело сутану, которую надлежало надевать при совокуплении.

Она окутывает все тело мужа, оставляя в центре лишь крохотную дырочку – какие бывают на штанишках маленьких мальчиков, – чтобы просунуть в нее пенис и, таким образом, дать ему возможность впрыснуть сперму в яичники жены, оплодотворяя её, но по возможности препятствуя плотским наслаждениям. Да-да! Но люди давным-давно скинули сутану, даже не попрощавшись, и пустили пыль в глаза, прикрыв свои фальконы «французским конвертиком» [57]57
  Эвфемистическое название презерватива.


[Закрыть].

Да, но разве мы не рождаемся в тяжёлой сутане, то есть с этой нашей Моисеевой религией, дополненной невнятными заповедями Христа и доведённой до невозможного совершенства протестантским лицемерием; ведь если мужчина совершает прелюбодеяние всякий раз, когда смотрит на женщину, то разве я не прелюбодействовал всякий раз, когда видел Телени или просто думал о нем?

Были, однако, моменты, когда природа оказывалась сильнее предрассудков, и я был готов немедленно обречь свою душу на вечные муки и, более того, отдать тело на растерзание в адском огне за возможность убежать куда-нибудь на край земли, на какой-нибудь одинокий остров, где в абсолютной наготе я мог бы прожить с Телени несколько лет, предаваясь смертному греху и наслаждаясь волнующей красотой юноши.

И все же я решил держаться от него подальше, но стать его движущей силой, вдохновителем, сделать из него великого и знаменитого артиста. Что касается огня похоти, сжигавшего меня, что ж, если я не мог его погасить, то, по крайней мере, мог притушить.

Я страдал. Мысли мои днями и ночами были о нем. Мозг воспалился, кровь кипела, тело трепетало от волнения. Я ежедневно читал все газеты, дабы узнать, что о нем пишут; и как только глаза наталкивались на его имя, газета начинала дрожать в моих трясущихся руках. Если мать или кто-то другой упоминали его имя, я вспыхивал и затем бледнел.

Помню, какой приступ радости – не без примеси ревности – я испытал, когда впервые увидел его фотографию в витрине среди фотографий других знаменитостей. Я сразу же купил ее – не только для того, чтобы хранить ее как сокровище и души в ней не чаять, но еще и для того, чтобы на нее не смотрели другие.

– Что?! Вы так ужасно ревновали?

– Безумно. Держась поодаль, незамеченный, я ходил за ним по пятам после каждого концерта.

Обычно он был в одиночестве. Но однажды я увидел, как он садится в кеб, ожидающий у заднего входа театра. Мне показалось, что в коляске был кто-то еще – женщина, если я не ошибся. Я взял другой кеб и поехал следом. Экипаж остановилась у дома Телени. Я тут же приказал кучеру сделать то же самое.

Я увидел, как Телени вышел, подал руку даме, окутанной густой вуалью, и та выпрыгнула из экипажа и метнулась к открытой двери. Затем кеб уехал.

Я попросил своего кучера ждать всю ночь. На рассвете к дому подъехала и остановилась вчерашняя коляска. Мой возница поднял голову. Спустя несколько минут дверь вновь отворилась. Дама торопливо вышла, и её любовник помог ей сесть в коляску. Я поехал за ней и остановился там, где она вышла. Через несколько дней я узнал, кто она.

– И кто же?

– Дама безупречной репутации, вместе с которой Телени играл несколько дуэтов.

Той ночью, в кебе, мои мысли были настолько сосредоточены на Телени, что мое внутреннее «я», казалось, отделилось от тела и как тень следовало за мужчиной, которого я любил. Я, сам того не осознавая, погрузился в некий транс, и мне явилось отчётливое видение, которое, как это ни странно, совпало с тем, что в действительности делал и чувствовал мой друг.

Например, как только за ними закрылась дверь, дама сжала Телени в объятиях и поцеловала долгим поцелуем. Их поцелуй продлился бы еще несколько секунд, если бы Телени не начал задыхаться.

Вы улыбаетесь; да, полагаю, вы знаете сами, как легко задохнуться во время поцелуя, если губы не ощущают всей силы блаженной пьянящей страсти. Дама поцеловала бы его еще раз, но Телени прошептал ей: «давайте поднимемся в мою комнату; там нам будет безопаснее».

Вскоре они оказались в его жилище.

Дама робко огляделась и, увидев, что находится наедине с молодым человеком в его квартире, вспыхнула и совершенно смутилась.

«О! Рене, – проговорила она, – что же вы обо мне думаете?»

«Что вы горячо меня любите, – сказал он. – Разве нет?»

«Да, конечно; это неразумно, но я слишком сильно люблю вас».

И, сняв вуаль, она бросилась к своему возлюбленному и заключила его в объятия, покрывая поцелуями его голову, глаза, щёки и губы; те губы, поцеловать которые так жаждал я!

Прижавшись губами к его рту, она некоторое время вдыхала аромат его дыхания, а затем, сама пугаясь своей дерзости, коснулась его губ кончиком языка. Но скоро, набравшись смелости она просунула язык в рот мужчины и некоторое время вонзала и вынимала его, как будто таким образом соблазняла Телени померяться силой с природой. Этот поцелуй заставил женщину так дрожать от вожделения, что ей пришлось схватиться за Телени чтобы не упасть, ибо кровь бросилась ей в голову, и дама едва держалась на ногах. Наконец она взяла правую руку мужчины, неуверенно сжала её и положила на свою грудь, так чтобы он мог пощипать сосок. При этом она испытывала столь огромное наслаждение, что едва не теряла сознание.

«О, Телени! – проговорила она. – Я не могу! Я больше не могу!» И, прогнувшись вперед, она принялась со всей силой тереться о него.

– А что Телени?

– Как бы я не ревновал, я не мог не чувствовать, насколько его поведение в этот момент отличалось от того восторга, с каким он прильнул ко мне в тот вечер, когда вынул из своей петлицы букетик гелиотропа и вставил в мою.

Он скорее принимал ласки женщины, нежели дарил их сам. Как бы то ни было, дама была довольна, ибо считала музыканта робким.

Теперь она уже висела на нем, обхватив его одной рукой з талию, а другой за шею. Её нежные тонкие пальцы, украшенные кольцами, перебирали его вьющиеся волосы и гладили шею.

Он сжимал её груди и, как я уже говорил, пощипывал соски. Она пристально посмотрела ему в глаза и вздохнула.

«Вы не любите меня, – проговорила она наконец. – Я вижу это по вашим глазам. Вы думаете не обо мне, а ком-то другом».

И это было правдой. В тот момент он думал обо мне – с любовью и желанием. Эти мысли взволновали его; он заключил женщину в объятия и стал ласкать и целовать гораздо более страстно, чем прежде; Телени даже стал сосать ее язык, словно он был моим, а затем вонзил свой язык ей в рот.

Прошло несколько восхитительных минут, и на этот раз женщина отстранилась, чтобы перевести дыхание. «Нет, я была не права. Вы любите меня. Теперь я это вижу. Вы ведь не презираете меня за то, что я пришла сюда, правда?»

«Ах, если бы вы только знали, что я чувствую и как безумно люблю вас, милая!»

Она посмотрела на него полными желания и страсти глазами.

«Но всё же вы считаете меня распущенной, ведь так? Я прелюбодейка!» Она задрожала и закрыла лицо руками.

Он некоторое время с жалостью смотрел на нее, а потом мягко опустил её руки и поцеловал.

«Вы не знаете, как я старалась забыть вас. Но не смогла. Я вся горю. Моя кровь – больше уже не кровь, а килящее любовное зелье. Я ничего не могу с собой поделать, – сказала она и высоко подняла голову, как будто бросала вызов всему миру. – Вот я здесь, делайте со мной что хотите, только скажите, что любите меня, что не любите ни одну женщину, кроме меня, поклянитесь!»

«Клянусь, – проговорил он еле слышно, – что не люблю никакую другую женщину».

Она не поняла смысла его слов. «Скажите же мне это снова, говорите это часто; так сладко слышать это из уст того, кого обожаешь», – воскликнула она с неистовым пылом.

«Уверяю вас, что ни одной женщиной я не был увлечён так, как привлекаете меня вы».

«Не увлечён?» – произнесла она разочарованно.

«Я имею в виду, не любил».

«И вы можете в этом поклясться?»

«Хоть на кресте, если хотите», – улыбнулся он.

«И вы не думаете обо мне дурно из-за того, что я пришла сюда? Что ж, вы единственный, из-за кого я неверна мужу; впрочем, бог знает, верен ли он мне. И все же моя любовь не искупает моего греха, не так ли?»

Телени не отвечал. Он лишь смотрел на неё мечтательным взглядом и вдруг вздрогнул, словно пробудившись от гипнотического сна.

«Грех – единственное, ради чего стоит жить», – сказал он.

Дама изумленно посмотрела на него, но затем осыпала его поцелуями.

«Ну что ж, возможно, вы правы; это так; запретный плод сладок для взора, на вкус и на запах».

Любовники сели на диван. Когда они вновь оказались в объятиях друг друга, мужчина робко, почти неохотно просунул руку ей под юбки. Она схватила его за руку.

«Нет, Рене, умоляю вас! Нельзя ли нам остановиться на платонической любви? Разве этого недостаточно?»

«Для вас этого достаточно?» – спросил он чуть ли не презрительно.

Она снова прижалась губами к его губам и отпустила его руку. Рука, крадучись, заскользила вверх по ноге и остановилась на коленях, лаская их; но ноги были плотно сжаты, и рука не могла проникнуть между ними и попасть этажом выше. И все же она медленно пробиралась вверх, лаская женские бедра через тонкое льняное белье, и так, украдкой, достигла своей цели. Тогда рука скользнула в прорезь панталон и принялась трогать нежную кожу. Дама попыталась остановить Рене.

«Нет, нет! – сказала она. – Пожалуйста, не надо; мне щекотно».

Он собрался с мужеством и смело погрузил пальцы в копну прекрасных вьющихся волос, покрывающих эту часть тела.

Дама продолжала плотно сжимать бедра, особенно когда шаловливые пальцы дотронулись до края влажных губ. Однако эти прикосновения умиротворяюще подействовали на ее нервы, сопротивление ослабло, и она позволила кончику пальца пробраться по ее щели и даже пройтись по крохотной ягодке, высунувшейся, дабы поприветствовать его.

Через несколько мгновений дама задышала чаще. Она заключила Телени в объятия, поцеловала, а затем спрятала голову у него на плече.

«Ах, какое наслаждение! – воскликнула она. – Какой завораживающей силой вы обладаете!»

Он ничего не ответил, лишь расстегнул свои брюки, взял тонкую маленькую женскую ручку и попытался просунуть ее в ширинку. Женщина сопротивлялась, но так слабо, будто лишь просила помедлить. Вскоре она сдалась и смело схватила фаллос который теперь уже был тугим и твёрдым и похотливо шевелился, движимый внутренней мощью.

После нескольких минут приятных манипуляций губы любовников слились, и мужчина, не давая даме опомниться, легко повалил ее на тахту, приподнял ей ноги и задрал юбки, ни на мгновение не вынимая свой язык из ее рта и не прекращая щекотать трепещущий клитор, уже увлажненный каплями собственной росы. Затем, перенеся вес на локти, он расположился меж женских бедер. Возбуждение дамы явно возросло: губки дрожали, и не пришлось раскрывать их, когда он на них надавил, ибо они раздвинулись сами, чтобы впустить маленького слепого бога любви.

С первым толчком мужчина проник на территорию храма Любви, со вторым жезл вошел наполовину, с третьим достиг самого дна колодца наслаждения. Хотя дама и не была совсем юной, но едва ли она достигла возраста расцвета, и ее плоть была не только упругой, но и такой тугой, что он оказался совершенно зажат этими нежными губами; несколько раз повторив движения туда и обратно и каждый раз проникая всё глубже, мужчина обрушил на нее весь свой вес, поскольку обе его руки либо гладили ее груди, либо, проскользнув под нее, раздвигали ягодицы; наконец, решительно приподняв даму, он вонзил палец в отверстие ее зада, и таким образом, вошел в нее с обеих сторон, тем самым доставив ей ещё большее наслаждение.

Через несколько секунд этой маленькой игры дыхание его участилось, он запыхтел. Молочно-белая жидкость, копившаяся долгие дни, вырвалась наружу и обильными потоками устремилась в глубины женского чрева. Наполненная до краёв, женщина выражала наслаждение истеричными криками, слезами и вздохами. В конце концов силы иссякли; руки и ноги оцепенели, и она замертво упала на тахту; любовник же растянулся на ней, рискуя подарить графу – её мужу – наследника цыганских кровей.

Вскоре силы вернулись к нему, и он поднялся. Дама пришла в себя и тут же залилась слезами.

Бокал шампанского привёл обоих в менее мрачное расположение духа. Несколько сандвичей с мясом куропатки, запечённые в тесте омары, салат с икрой, еще несколько бокалов шампанского с глазированными каштанами и пунш, приготовленный из мараскина, ананасовой сои и виски, налитые в те же бокалы, скоро развеяли их уныние.

«Почему бы нам не избавиться от смущения, моя милая? – сказал он. – Я подам пример, можно?»

«Конечно».

Телени снял белый галстук – это сковывающее, неудобное и ненужное дополнение, изобретённое модой только для того, чтобы мучить мужчин, затем снял предмет, именуемый воротничком, потом – фрак и жилет и остался в рубашке и брюках.

«А теперь, моя милая, позвольте мне побыть вашей горничной».

Прекрасная женщина поначалу отказывалась, но после нескольких поцелуев сдалась; и постепенно на ней не осталось ничего из одежды, кроме сорочки из прозрачного крепдешина, шёлковых чулок синевато-стального цвета и атласных комнатных туфель.