Текст книги "Стихи"

Автор книги: Осип Мандельштам

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Мандельштам Осип
Стихи

Осип Мандельштам

* * *

Звук осторожный и глухой Плода, сорвавшегося с древа, Среди немолчного напева Глубокой тишины лесной ... 1908

* * *

Сусальным золотом горят В лесах рождественские елки; В кустах игрушечные волки Глазами страшными глядят.

О, вещая моя печаль, О, тихая моя свобода И неживого небосвода Всегда смеющийся хрусталь ! 1908

* * *

Только детские книги читать, Только детские думы лелеять, Все большое далеко развеять, Из глубокой печали восстать.

Я от жизни смертельно устал, Ничего от нее не приемлю, Но люблю мою бедную землю Оттого, что иной не видал.

Я качался в далеком саду На простой деревянной качели, И высокие темные ели Вспоминаю в туманном бреду. 1908

* * *

Нежнее нежного Лицо твое, Белее белого Твоя рука, От мира целого Ты далека, И все твое От неизбежного.

От неизбежного Твоя печаль, И пальцы рук Неостывающих, И тихий звук Неунывающих Речей, И даль Твоих очей. 1909

* * *

На бледно-голубой эмали, Какая мыслима в апреле, Березы ветви поднимали И незаметно вечерели.

Узор отточенный и мелкий, Застыла тоненькая сетка, Как на фарфоровой тарелке Рисунок, вычерченный метко,

Когда его художник милый Выводит на стеклянной тверди, В сознании минутной силы, В забвении печальной смерти. 1909

* * *

Есть целомудренные чары Высокий лад, глубокий мир, Далеко от эфирных лир Мной установленные лары.

У тщательно обмытых ниш В часы внимательных закатов Я слушаю моих пенатов Всегда восторженную тишь.

Какой игрушечный удел, Какие робкие законы Приказывает торс точеный И холод этих хрупких тел !

Иных богов не надо славить: Они как равные с тобой, И, осторожною рукой, Позволено их переставить. 1909

* * * Дано мне тело – что мне делать с ним, Таким единым и таким моим ?

За радость тихую дышать и жить Кого, скажите, мне благодарить ?

Я и садовник, я же и цветок, В темнице мира я не одинок.

На стекла вечности уже легло Мое дыхание, мое тепло.

Запечатлеется на нем узор, Неузнаваемый с недавних пор.

Пускай мгновения стекает муть Узора милого не зачеркнуть. 1909

* * *

Невыразимая печаль Открыла два огромных глаза, Цветочная проснулась ваза И выплеснула свой хрусталь.

Вся комната напоена Истомой – сладкое лекарство ! Такое маленькое царство Так много поглотило сна.

Немного красного вина, Немного солнечного мая И, тоненький бисквит ломая, Тончайших пальцнв белизна. 1909

* * *

Ни о чем не нужно говорить, Ничему не следует учить, И печальна так и хороша Темная звериная душа:

Ничему не хочет научить, Не умеет вовсе говорить И плывет дельфином молодым По седым пучинам мировым. 1909

* * *

Когда удар с ударами встречается И надо мною роковой, Неутомимый маятник качается И хочет быть моей судьбой,

Торопится, и грубо остановится, И упадет веретено И невозможно встретиться, условиться, И уклониться не дано.

Узоры острые переплетаются, И, все быстрее и быстрей, Отравленные дротики взвиваются В руках отважных дикарей... 1910

* * *

Медлительнее снежный улей, Прозрачнее окна хрусталь, И бирюзовая вуаль Небрежно брошена на стуле.

Ткань, опьяненная собой, Изнеженная лаской света, Она испытывает лето, Как бы не тронута зимой;

И, если в ледяных алмазах Струится вечности мороз, Здесь – трепетание стрекоз Быстроживущих, синеглазых. 1910

Silentium

Она еще не родилась, Она и музыка и слово, И потому всего живого Ненарушаемая связь.

Спокойно дышат моря груди, Но, как безумный, светел день, И пены бледная сирень В черно-лазоревом сосуде.

Да обретут мои уста Первоначальную немоту, Как кристаллическую ноту, Что от рождения чиста !

Останься пеной, Афродита, И, слово, в музыку вернись, И, сердце, сердца устыдись, С первоосновой жизни слито ! 1910, 1935

* * *

Слух чуткий парус напрягает, Расширенный пустеет взор, И тишину переплывает Полночных птиц незвучный хор.

Я так же беден, как природа, И так же прост, как небеса, И призрачна моя свобода, Как птиц полночных голоса.

Я вижу месяц бездыханный И небо мертвенней холста; Твой мир, болезненный и странный, Я принимаю, пустота ! 1910

* * *

Как тень внезапных облаков, Морская гостья налетела И, проскользнув, прошелестела Смущенных мимо берегов.

Огромный парус строго реет; Смертельно-бледная волна Отпрянула – и вновь она Коснуться берега не смеет;

И лодка, волнами шурша, Как листьями... 1910

* * *

Из омута злого и вязкого Я вырос тростинкой, шурша, И страстно, и томно, и ласково Запретною жизнью дыша.

И никну, никем не замеченный, В холодный и топкий приют, Приветственным шелестом встреченный Коротких осенних минут.

Я счастлив жестокой обидою, И в жизни, похожей на сон, Я каждому тайно завидую И в каждого тайно влюблен. 1910

* * *

В огромном омуте прозрачно и темно, И томное окно белеет. А сердце – отчего так медленно оно И так упорно тяжелеет ?

То – всей тяжестью оно идет ко дну, Соскучившись по милом иле, То – как соломинка, минуя глубину, Наверх всплывает без усилий.

С притворной нежностью у изголовья стой И сам себя всю жизнь баюкай; Как небылицею, своей томись тоской И ласков будь с надменной скукой. 1910

* * *

Душный сумрак кроет ложе, Напряженно дышит грудь... Может, мне всего дороже Тонкий крест и тайный путь. 1910

* * *

Как кони медленно ступают, Как мало в фонарях огня ! Чужие люди, верно, знают, Куда везут они меня.

А я вверяюсь их заботе. Мне холодно, я спать хочу; Подбросило на повороте, Навстречу звездному лучу.

Горячей головы качанье, И нежный лед руки чужой, И темных елей очертанья, Еще невиданные мной. 1911

* * *

Скудный луч холодной мерою Сеет свет в сыром лесу. Я печаль, как птицу серую, В сердце медленно несу.

Что мне делать с птицей раненой ? Твердь умолкла, умерла. С колокольни отуманенной Кто-то снял колокола.

И стоит осиротелая И немая вышина, Как пустая башня белая, Где туман и тишина...

Утро, нежностью бездонное, Полу-явь и полу-сон, Забытье неутоленное, Дум туманный перезвон... 1911

* * *

Воздух пасмурный влажен и гулок; Хорошо и нестрашно в лесу. Легкий крест одиноких прогулок Я покорно опять понесу.

И опять к равнодушной отчизне Дикой уткой взовьется упрек, Я участвую в сумрачной жизни, Где один к одному одинок !

Выстрел грянул. Над озером сонным Крылья уток теперь тяжелы. И двойным бытием отраженным Одурманены сосен стволы.

Небо тусклое с отсветом странным Мировая туманная боль О, позволь мне быть также туманным И тебя не любить мне позволь. 1911, 1935

* * *

Сегодня дурной день: Кузнечиков хор спит, И сумрачных скал сень Мрачней гробовых плит.

Мелькающих стрел звон М вещих ворон крик... Я вижу дурной сон, За мигом летит миг.

Явлений раздвинь грань, Земную разрушь клеть И яростный гимн грянь Бунтующих тайн медь !

О, маятник душ строг Качается, глух, прям, И страстно стучит рок В запретную дверь к нам... 1911

* * *

Смутно-дышащими листьями Черный ветер шелестит, И трепещущая ласточка В иемном небе круг чертит.

Тихо спорят в сердце ласковом Умирающем моем Наступающие сумерки С догорающим лучом.

И над лесом вечереющим Встала медная луна; Отчего так мало музыки И такая тишина ? 1911

* * *

Отчего душа так певуча, И так мало милых имен, И мгновенный ритм – только случай, Неожиданный Аквилон ?

Он подымет облако пыли, Зашумит бумажной листвой И совсем не вернется – или Он вернется совсем другой.

О, широкий ветер Орфея, Ты уйдешь в морские края И, несозданный мир лелея, Я забыл ненужное "я".

Я блуждал в игрушечной чаще И открыл лазоревый грот... Неужели я настоящий И действительно смерть придет ? 1911

Раковина

Быть может, я тебе не нужен, Ночь; из пучины мировой, Как раковина без жемчужин, Я выброшен на берег твой.

Ты равнодушно волны пенишь И несговорчиво поешь; Но ты полюбишь, ты оценишь Ненужной раковины ложь.

Ты на песок с ней рядом ляжешь, Оденешь ризою своей, Ты неразрывно с нею свяжешь Огромный колокол зыбей;

И хрупкой раковины стены, Как нежилого сердца дом, Наполнишь шопотами пены, Туманом, ветром и дождем... 1911

* * *

На перламутровый челнок Натягивая шелка нити, О, пальцы гибкие, начните Очаровательный урок !

Приливы и отливы рук... Однообразные движенья... Ты заклинаешь, без сомненья, Какой-то солнечный испуг,

Когда широкая ладонь, Как раковина, пламенея, То гаснет, к теням тяготея, То в розовый уйдет огонь !.. 1911>

* * *

О, небо, небо, ты мне будешь сниться ! Не может быть, чтоб ты совсем ослепло, И день сгорел, как белая страница: Немного дыма и немного пепла ! 1911

* * *

Я вздрагиваю от холода Мне хочется онеметь ! А в небе танцует золото Приказывает мне петь.

Томись, музыкант встревоженный, Люби, вспоминай и плачь И, с тусклой планеты брошенный, Подхватывай легкий мяч !

Так вот она – настоящая С таинственным миром связь ! Какая тоска щемящая, Какая беда стряслась !

Что, если, вздрогнув неправильно, Мерцающая всегда, Своей булавкой заржавленной Достанет меня звезда ? 1912, 1937

* * *

Я ненавижу свет Однообразных звезд. Здравствуй, мой давний бред, Башни стрельчатый рост !

Кружевом, камень, будь И паутиной стань, Неба пустую грудь Тонкой иглою рань.

Будет и мой черед Чую размах крыла. Так – но куда уйдет Мысли живой стрела ?

Или свой путь и срок Я, исчерпав, вернусь: Там – я любить не мог, Здесь – я любить боюсь... 1912

* * *

Образ твой, мучительный и зыбкий, Я не мог в тумане осязать. "Господи!" – сказал я по ошибке, Сам того не думая сказать.

Божье имя, как большая птица, Вылетело из моей груди ! Впереди густой туман клубится, И пустая клетка позади... 1912

* * *

Нет, не луна, а светлый циферблат Сияет мне, – и чем я виноват, Что слабых звезд я осязаю млечность ?

И Батюшкова мне противна спесь: Который час, его спросили здесь, А он ответил любопытным: вечность ! 1912

Пешеход

М.Л.Лозинскому

Я чувствую непобедимый страх В присутствии таинственных высот. Я ласточкой доволен в небесах, И колокольни я люблю полет !

И, кажется, старинный пешеход, Над пропастью, на гнущихся мостках, Я слушаю, как снежный ком растет И вечность бьет на каменных часах.

Когда бы так ! Но я не путник тот, Мелькающий на выцветших листах, И подлинно во мне печаль поет;

Действительно, лавина есть в горах ! И вся моя душа – в колоколах, Но музыка от бездны не спасет ! 1912

Казино

Я не поклонник радости предвзятой, Подчас природа – серое пятно. Мне, в опьяненьи легком, суждено Изведать краски жизни небогатой.

Играет ветер тучею косматой, Ложится якорь на морское дно, И бездыханная, как полотно, Душа висит над бездною проклятой.

Но я люблю на дюнах казино, Широкий вид в туманное окно И тонкий луч на скатерти измятой;

И, окружен водой зеленоватой, Когда, как роза, в хрустале вино, Люблю следить за чайкою крылатой ! 1912

* * *

Паденье – неизменный спутник страха, И самый страх есть чувство пустоты. Кто камни нам бросает с высоты, И камень отрицает иго праха ?

И деревянной поступью монаха Мощеный двор когда-то мерил ты: Булыжники и грубые мечты В них жажда смерти и тоска размаха !

Так проклят будь, готический приют, Где потолком входящий обморочен И в очаге веселых дров не жгут.

Немногие для вечности живут, Но если ты мгновенным озабочен Твой жребий страшен и твой дом непрочен ! 1912

Золотой

Целый день сырой осенний воздух Я вдыхал в смятеньи и тоске. Я хочу поужинать, и звезды Золотые в темном кошельке !

И, дрожа от желтого тумана, Я спустился в маленький подвал. Я нигде такого ресторана И такого сброда не видал !

Мелкие чиновники, японцы, Теоретики чужой казны... За прилавком щупает червонцы Человек, – и все они пьяны.

– Будьте так любезны, разменяйте, Убедительно его прошу, Только мне бумажек не давайте Трехрублевок я не выношу !

Что мне делать с пьяною оравой ? Как попал сюда я, Боже мой ? Если я на то имею право, Разменяте мне мой золотой ! 1912

Царское Село

Георгию Иванову

Поедем в Царское Село ! Свободны, ветрены и пьяны, Там улыбаются уланы, Вскочив на крепкое седло... Поедем в Царское Село !

Казармы, парки и дворцы, А на деревьях клочья ваты, И грянут "здравия" раскаты На крик "здорово, молодцы!" Казармы, парки и дворцы...

Одноэтажные дома, Где однодумы генералы Свой коротают век усталый, Читая "Ниву" и Дюма... Особняки – а не дома !

Свист паровоза... Едет князь. В стеклянном павильоне свита!.. И, саблю волоча сердито, Выходит офицер, кичась, Не сомневаюсь – это князь...

И возвращается домой Конечно, в царство этикета, Внушая тайный страх, карета С мощами фрейлины седой, Что возвращается домой... 1912, 1927

Лютеранин

Я на прогулке похороны встретил Близ протестанской кирки, в воскресенье. Рассеянный прохожий, я заметил Тех прихожан суровое волненье.

Чужая речь не достигала слуха, И только упряжь тонкая сияла Да мостовая праздничная глухо Ленивые подковы отражала.

А в эластичном сумраке кареты, Куда печаль забилась, лицемерка, Без слов, без слез, скупая на приветы, Осенних роз мелькнула бутоньерка.

Тянулись иностранцы лентой черной, И шли пешком заплаканные дамы, Румянец под вуалью, и упорно Над ними кучер правил вдаль, упрямый.

Кто б ни был ты, покойный лютеранин, Тебя легко и просто хоронили. Был взор слезой приличной затуманен, И сдержанно колокола звонили.

И думал я: витийствовать не надо. Мы не пророки, даже не предтечи, Не любим рая, не боимся ада, И в полдень матовый горим, как свечи. 1912

Айя-София

Айя-София – здесь остановиться Судил Господь народам и царям ! Ведь купол твой, по слову очевидца, Как на цепи, подвешен к небесам.

И всем векам – пример Юстиниана, Когда похитить для чужих богов Позволила эфесская Диана Сто семь зеленых мраморных столбов.

Но что же думал твой строитель щедрый, Когда, душой и помыслом высок, Расположил апсиды и экседры, Им указав на запад и восток ?

Прекрасен храм, купающийся в мире, И сорок окон – света торжество; На парусах, под куполом, четыре Архангела прекраснее всего.

И мудрое сферическое зданье Народы и века переживет, И серафимов гулкое рыданье Не покоробит темных позолот. 1912

Notre Dame

Где римский судия судил чужой народ, Стоит базилика, и – радостный и первый Как некогда Адам, распластывая нервы, Играет мышцами крестовый легкий свод.

Но выдает себя снаружи тайный план, Здесь позаботилась подпружных арок сила, Чтоб масса грузная стены не сокрушила, И свода дерзкого бездействует таран.

Стихийный лабиринт, непостижимый лес, Души готической рассудочная пропасть, Египетская мощь и христианства робость, С тростинкой рядом – дуб, и всюду царь – отвес.

Но чем внимательней, твердыня Notre Dame, Я изучал твои чудовищные ребра, Тем чаще думал я: из тяжести недоброй И я когда-нибудь прекрасное создам... 1912

Старик

Уже светло, поет сирена В седьмом часу утра. Старик, похожий на Верлэна, Теперь твоя пора !

В глазах лукавый или детский Зеленый огонек; На шею нацепил турецкий Узорчатый платок.

Он богохульствует, бормочет Несвязные слова; Он исповедываться хочет Но согрешить сперва.

Разочарованный рабочий Иль огорченный мот А глаз, подбитый в недрах ночи, Как радуга цветет.

А дома – руганью крылатой, От ярости бледна, Встречает пьяного Сократа Суровая жена ! 1913, 1937

Петербургские строфы

Н.Гумилеву

Над желтизной правительственных зданий Кружилась долго мутная метель, И правовед опять садится в сани, Широким жестом запахнув шинель.

Зимуют пароходы. На припеке Зажглось каюты толстое стекло. Чудовищна, как броненосец в доке, Россия отдыхает тяжело.

А над Невой – посольства полумира, Адмиралтейство, слонце, тишина ! И государства жесткая порфира, Как власяница грубая, бедна.

Тяжка обуза северного сноба Онегина старинная тоска; На площади Сената – вал сугроба, Дымок костра и холодок штыка...

Черпали воду ялики, и чайки Морские посещали склад пеньки, Где продавая сбитень или сайки, Лишь оперные бродят мужики.

Летит в туман моторов вереница; Самолюбивый, скромный пешеход Чудак Евгений – бедности стыдится, Бензин вдыхает и судьбу клянет ! 1913

* * *

Hier stehe ich – ich

kann nicht anders...

"Здесь я стою – я не могу иначе", Не просветлеет темная гора И кряжистого Лютера незрячий Витает дух над куполом Петра. 1913 1915?>

* * *

...Дев полуночных отвага И безумных звезд разбег, Да привяжется бродяга, Вымогая на ночлег.

Кто, скажите, мне сознанье Виноградом замутит, Если явь – Петра созданье, Медный всадник и гранит ?

Слышу с крепости сигналы, Замечаю, как тепло. Выстрел пушечный в подвалы, Вероятно, донесло.

И гораздо глубже бреда Воспаленной головы Звезды, трезвая беседа, Ветер западный с Невы. 1913

Бах

Здесь прихожане – дети праха И доски вместо образов, Где мелом – Себастьяна Баха Лишь цифры значатся псалмов.

Разноголосица какая В трактирах буйных и в церквах, А ты ликуешь, как Исайя, О, рассудительнейший Бах !

Высокий спорщик, неужели, Играя внукам свой хорал, Опору духа в самом деле Ты в доказательстве искал ?

Что звук ? Шестнадцатые доли, Органа многосложный крик Лишь воркотня твоя, не боле, О, несговорчивый старик !

И лютеранский проповедник На черной кафедре своей С твоими, гневный собеседник, Мешает звук своих речей. 1913

* * *

В спокойных пригородах снег Сгребают дворники лопатами. Я с мужиками бородатыми Иду, прохожий человек.

Мелькают женщины в платках, И тявкают дворняжки шалые, И самоваров розы алые Горят в трактирах и домах. 1913

* * *

Мы напряженного молчанья не выносим Несовершенство душ обидно, наконец ! И в замешательстве уж обьявился чтец, И радостно его приветствовали: просим !

Я так и знал, кто здесь присутствовал незримо: Кошмарный человек читает "Улялюм". Значенье – суета и слово – только шум, Когда фонетика – служанка серафима.

О доме Эшеров Эдгара пела арфа. Безумный воду пил, очнулся и умолк. Я был на улице. Свистел осенний шелк... И горло греет шелк щекочущего шарфа... 1913, 1937

* * *

Заснула чернь. Зияет площадь аркой. Луной облита бронзовая дверь. Здесь Арлекин вздыхал о славе яркой, И Александра здесь замучил Зверь.

Курантов бой и тени государей: Россия, ты – на камне и крови Участвовать в твоей железной каре Хоть тажестью меня благослови ! 1913

Адмиралтейство

В столице северной томится пыльный тополь, Запутался в листве прозрачный циферблат, И в темной зелени фрегат или акрополь Сияет издали – воде и небу брат.

Ладья воздушная и мачта недотрога, Служа линейкою преемникам Петра, Он учит: красота – не прихоть полубога, А хищный глазомер простого столяра.

Нам четырех стихий приязненно господство, Но создал пятую свободный человек: Не отрицает ли пространства превосходство Сей целомудренно построенный ковчег ?

Сердито лепятся капризные Медузы, Как плуги брошены, ржавеют якоря И вот разорваны трех измерений узы И открываются всемирные моря ! 1913

* * *

В таверне воровская шайка Всю ночь играла в домино. Пришла с яичницей хозяйка, Монахи выпили вино.

На башне спорили химеры: Которая из них урод ? А утром проповедник серый В палатки призывал народ.

На рынке возятся собаки, Менялы щелкает замок. У вечности ворует всякий. А вечность – как морской песок:

Он осыпается с телеги Не хватит на мешки рогож, И, недовольный, о ночлеге Монах рассказывает ложь ! 1913

Кинематограф

Кинематограф. Три скамейки. Сантиментальная горячка. Аристократка и богачка В сетях соперницы-злодейки.

Не удержать любви полета: Она ни в чем не виновата ! Самоотверженно, как брата, Любила лейтенанта флота.

А он скитается в пустыне Седого графа сын побочный. Так начинается лубочный Роман красавицы графини.

И в исступленьи, как гитана, Она заламывает руки. Разлука. Бешеные звуки Затравленного фортепьано.

В груди доверчивой и слабой Еще достаточно отваги Похитить важные бумаги Для неприятельского штаба.

И по каштановой аллее Чудовищный мотор несется, Стрекочет лента, сердце бьется Тревожнее и веселее.

В дорожном платье, с саквояжем, В автомобиле и в вагоне, Она боится лишь погони, Сухим измучена миражем.

Какая горькая нелепость: Цель не оправдывает средства ! Ему – отцовское наследство, А ей – пожизненная крепость ! 1913

Теннис

Среди аляповатых дач, Где шатается шарманка, Сам собой летает мяч Как волшебная приманка.

Кто, смиривший грубый пыл, Облеченный в снег альпийский, С резвой девушкой вступил В поединок олимпийский ?

Слишком дряхлы струны лир: Золотой ракеты струны Укрепил и бросил в мир Англичанин вечно юный !

Он творит игры обряд, Так легко вооруженный, Как аттический солдат, В своего врага влюбленный !

Май. Грозовых туч клочки. Неживая зелень чахнет. Все моторы и гудки, И сирень бензином пахнет.

Ключевую воду пьет Из ковша спортсмэн веселый; И опять война идет, И мелькает локоть голый ! 1913

Американка

Американка в двадцать лет Должна добраться до Египта, Забыв "Титаника" совет, Что спит на дне мрачнее крипта.

В Америке гудки поют И красных небоскребов трубы Холодным тучам отдают Свои прокопченные губы.

И в Лувре океана дочь Стоит прекрасная, как тополь; Чтоб мрамор сахарный толочь, Влезает белкой на Акрополь.

Не понимая ничего, Читает "Фауста" в вагоне И сожалеет, отчего Людовик больше не на троне. 1913

* * *

Отравлен хлеб, и воздух выпит. Как трудно раны врачевать ! Иосиф, проданный в Египет, Не мог сильнее тосковать !

Под звездным небом бедуины, Закрыв глаза и на коне, Слагают вольные былины О смутно пережитом дне.

Немного нужно для наитий: Кто потерял в песке колчан, Кто выменял коня – событий Рассеивается туман.

И, если подлинно поется И полной грудью, наконец, Все исчезает – остается Пространство, звезды и певец ! 1913

Домби и сын

Когда, пронзительнее свиста, Я слышу английский язык Я вижу Оливера Твиста Над кипами конторских книг.

У Чарльза Диккенса спросите, Что было в Лондоне тогда: Контора Домби в старом Сити И Темзы желтая вода...

Дожди и слезы. Белокурый И нежный мальчик – Домби-сын. Веселых клэрков каламбуры Не понимает он один.

В конторе сломанные стулья, На шиллинги и пенсы счет; Как пчелы, вылетев из улья, Роятся цифры круглый год.

А грязных адвокатов жало Работает в табачной мгле И вот, как старая мочала, Банкрот болтается в петле.

На стороне врагов законы: Ему ничем нельзя помочь ! И клетчатые панталоны, Рыдая, обнимает дочь... 1914

Валкирии

Летают Валкирии, поют смычки Громоздкая опера к концу идет. С тяжелыми шубами гайдуки На мраморных лестницах ждут господ.

Уж занавес наглухо упасть готов, Еще рукоплещет в райке глупец, Извозчики пляшут вокруг костров... "Карету такого-то!" – Разъезд. Конец. 1914

* * *

...На луне не растет Ни одной былинки; На луне весь народ Делает корзинки Из соломы плетет Легкие корзинки.

На луне – полутьма И дома опрятней; На луне не дома Просто голубятни; Голубые дома Чудо-голубятни... 1914

Ахматова

Вполоборота, о, печаль, На равнодушных поглядела. Спадая с плеч окаменела Ложноклассическая шаль.

Зловещий голос – горький хмель Души расковывает недра: Так – негодующая Федра Стояла некогда Рашель. 1914

* * *

Поговорим о Риме – дивный град ! Он утвердился купола победой. Послушаем апостольское credo: Несется пыль, и радуги висят.

На Авентине вечно ждут царя Двунадесятых праздников кануны, И строго-канонические луны Двенадцать слуг его календаря.

На дольний мир глядит, как облак хмурый, Над Форумом огромная луна, И голова моя обнажена О, холод католической тонзуры ! 1914

* * *

О временах простых и грубых Копыта конские твердят. И дворники в тяжелых шубах На деревянных лавках спят.

На стук в железные ворота Привратник, царственно ленив, Встал, и звериная зевота Напомнила твой образ, скиф !

Когда с дряхлеющей любовью Мешая в песнях Рим и снег, Овидий пел арбу воловью В походе варварских телег. 1914

* * *

На площадь выбежав, свободен Стал колоннады полукруг, И распластался храм Господень, Как легкий крестовик-паук.

А зодчий не был итальянец, Но русский в Риме, – ну, так что ж ! Ты каждый раз, как иностранец, Сквозь рощу портиков идешь.

И храма маленькое тело Одушевленнее стократ Гиганта, что скалою целой К земле, беспомощный, прижат ! 1914

Равноденствие

Есть иволги в лесах, и гласных долгота В тонических стихах единственная мера, Но только раз в году бывает разлита В природе длительность, как в метрике Гомера.

Как бы цезурою зияет этот день: Уже с утра покой и трудный длинноты, Волы на пастбище и золотая лень Из тростника извлечь богатство целой ноты. 1914

* * *

"Мороженно!". Солнце. Воздушный бисквит. Прозрачный стакан с ледяною водою. И в мир шоколада с румяной зарею, В молочные Альпы, мечтанье летит.

Но, ложечкой звякнув, умильно глядеть И в тесной беседке, средь пыльных акаций, Принять благосклонно от булочных граций В затейливой чашечке хрупкую снедь...

Подруга шарманки, появится вдруг Бродячего ледника пестрая крышка И с жадным вниманием смотрит мальчишка В чудесного холода полный сундук.

И боги не ведают – что он возьмет: Алмазные сливки иль вафлю с начинкой ? Но быстро исчезнет под тонкой лучинкой, Сверкая на солнце, божественный лед. 1914

* * *

Есть ценностей незыблемая скала Над скучными ошибками веков. Неправильно наложена опала На автора возвышенных стихов.

И вслед за тем, как жалкий Сумароков Пролепетал заученную роль, Как царский посох в скинии пророков, У нас цвела торжественная боль.

Что делать вам в театре полуслова И полумаск, герои и цари ? И для меня явленье Озерова Последний луч трагической зари. 1914

* * *

Природа – тот же Рим и отразилась в нем. Мы видим образы его гражданской мощи В прозрачном воздухе, как в цирке голубом, На форуме полей и в колоннаде рощи.

Природа – тот же Рим, и, кажется, опять Нам незачем богов напрасно беспокоить Есть внутренности жертв, чтоб о войне гадать, Рабы, чтобы молчать, и камни, чтобы строить ! 1914

* * *

Пусть имена цветущих городов Ласкают слух значительностью бренной. Не город Рим живет среди веков, А место человека во вселенной !

Им овладеть пытаются цари, Священники оправдывают войны, И без него презрения достойны, Как жалкий сор, дома и алтари. 1914

* * *

Я не слыхал рассказов Оссиана, Не пробовал старинного вина; Зачем же мне мерещится поляна, Шотландии кровавая луна ?

И перекличка ворона и арфы Мне чудится в зловещей тишине; И ветром развеваемые шарфы Дружинников мелькают при луне !

Я получил блаженное наследство Чужих певцов блуждающие сны; Свое родство и скучное соседство Мы презирать заведомо вольны.

И не одно сокровище, быть может, Минуя внуков, к правнукам уйдет, И снова скальд чужую песню сложит И как свою ее произнесет. 1914

Европа

Как средиземный краб или звезда морская, Был выброшен последний материк, К широкой Азии, к Америке привык, Слабеет океан, Европу омывая.

Изрезаны ее живые берега, И полуостровов воздушны изваянья, Немного женственны заливов очертанья: Бискайи, Генуи ленивая дуга...

Завоевателей исконная земля Европа в рубище Священного союза: Пята Испании, Италии Медуза И Польша нежная, где нету короля.

Европа цезарей ! С тех пор, как в Бонапарта Гусиное перо направил Меттерних, Впервые за сто лет и на глазах моих Меняется твоя таинственная карта ! 1914

Encyclica

Есть обитаемая духом Свобода – избранных удел. Орлиным зреньем, дивным слухом Священник римский уцелел.

И голубь не боится грома, Которым церковь говорит; В апостольском звучаньи: Roma!Он только сердце веселит.

Я повторяю это имя Под вечным куполом небес, Хоть говоривший мне о Риме В священном сумраке исчез ! 1914

Посох

Посох мой, моя свобода Сердцевина бытия, Скоро ль истиной народа Станет истина моя ?

Я земле не поклонился Прежде, чем себя нашел; Посох взял, развеселился И в далекий Рим пошел.

А снега на черных пашнях Не растабёют никогда, И печаль моих домашних Мне по-прежнему чужда.

Снег растает на утесах, Солнцем истины палим, Прав народ, вручивший посох Мне, увидевшему Рим ! 1914, 1927

Ода Бетховену

Бывает сердце так сурово, Что и любя его не тронь ! И в темной комнате глухого Бетховена горит огонь. И я не мог твоей, мучитель, Чрезмерной радости понять. Уже бросает исполнитель Испепеленную тетрадь.

.......................... .......................... .......................... Кто этот дивный пешеход ? Он так стремительно ступает С зеленой шляпою в руке, .......................... ..........................

С кем можно глубже и полнее Всю чашу нежности испить ? Кто может, ярче пламенея, Усилье воли освятить ? Кто по-крестьянски, сын фламандца, Мир пригласил на ритурнель И до тех пор не кончил танца, Пока не вышел буйный хмель ?

О, Дионис, как муж, наивный И благодарный, как дитя ! Ты перенес свой жребий дивный То негодуя, то шутя ! С каким глухим негодованьем Ты собирал с князей оброк Или с рассеянным вниманьем На фортепьянный шел урок !

Тебе монашеские кельи Всемирной радости приют, Тебе в пророческом весельи Огнепоклонники поют; Огонь пылает в человеке, Его унять никто не мог. Тебя назвать не смели греки, Но чтили, неизвестный бог !

О, величавой жертвы пламя ! Полнеба охватил костер И в царской скинии над нами Разодран шелковый шатер. И в промежутке воспаленном, Где мы не видим ничего, Ты указал в чертоге тронном На белой славы торжество ! 1914

* * *

Уничтожает пламень Сухую жизнь мою, И ныне я не камень, А дерево пою.

Оно легко и грубо: Из одного куска И сердцевина дуба, И весла рыбака.

Вбивайте крепче сваи, Стучите, молотки, О деревянном рае, Где вещи так легки ! 1915

* * *

И поныне на Афоне Древо чудное растет, На крутом зеленом склоне Имя Божие поет.

В каждой радуются келье Имябожцы-мужики: Слово – чистое веселье, Исцеленье от тоски !

Всенародно, громогласно Чернецы осуждены; Но от ереси прекрасной Мы спасаться не должны.

Каждый раз, когда мы любим, Мы в нее впадаем вновь. Безымянную мы губим Вместе с именем любовь. 1915

Аббат

О, спутник вечного романа Аббат Флобера и Золя От зноя рыжая сутана И шляпы круглые поля. Он все еще проходит мимо, В тумане полдня, вдоль межи, Влача остаток власти Рима Среди колосьев спелой ржи.

Храня молчанье и приличье, Он с нами должен пить и есть И прятать в светское обличье Сияющей тонзуры честь. Он Цицерона, на перине Читает, отходя ко сну: Так птицы на своей латыни Молились Богу в старину.

Я поклонился, он ответил Кивком учтивым головы И, говоря со мной, заметил: – Католиком умрете вы ! Потом вздохнул: – Как нынче жарко ! И, разговором утомлен, Направился к каштанам парка, В тотёзамок, где обедал он. 1915

* * *

От вторника и до субботы Одна пустыня пролегла. О, длительные перелеты ! Семь тысяч верст – одна стрела.

И ласточки когда летели В Египет водяным путем, Четыре дня они висели, Не зачерпнув воды крылом. 1915

Дворцовая площадь

Императорский виссон И моторов колесницы, В черном омуте столицы Столпник-ангел вознесен.

В темной арке, как пловцы, Исчезают пешеходы, И на площади, как воды, Глухо плещутся торцы.

Только там, где твердь светла, Черно-желтый лоскут злится, Словно в воздухе струится Желчь двуглавого орла. 1915

* * *

О свободе небывалой Сладко думать у свечи. – Ты побудь со мной сначала,Верность плакала в ночи,

Только я мою корону Возлагаю на тебя, Чтоб свободе, как закону, Подчинялся ты, любя...