Текст книги "Дети Разума"

Автор книги: Орсон Скотт Кард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

4 «Я человек идеальной простоты!»

"Когда я была совсем ребенком, мне часто казалось,

Что боги расстраиваются,

Когда я, отслеживая жилку,

Бегущую сквозь дерево половицы,

На что– то отвлекаюсь.

Однако теперь я знаю, боги предрекают подобное,

Ибо им ведома наша бренность.

Наше совершенство поражает их".

Хань Цин– чжао, «Шепот Богов»

Питер и Ванму прибыли в мир Священного Ветра на второй день путешествия. Проблем с языком у них не возникло. Священный Ветер был старой планетой, одной из первых, на которую прибыли иммигранты с Земли. Изначально она точно так же, как и Путь, была ориентирована на древнюю религию. Только системой верований Священного Ветра стала религия японцев, допускающая возможность радикальных перемен. Спустя примерно триста лет из изолированного феодального сегуната, держащегося древних ритуалов, планета превратилась в космополитический центр торговли, промышленности и философии.

Основной нацией Священного Ветра были японцы, которые очень гордились тем, что этот мир принадлежал практически им одним. До сих пор на планете многие дети до вступления в школу говорили исключительно по-японски. Однако к окончанию обучения все люди Священного Ветра бегло общались на звездном, в их устах этот язык звучал невероятно изящно, поразительно лаконично и точно. Как выразился Мил Фьорелли в своем самом знаменитом труде "Наблюдая за далекими мирами невооруженным глазом", звездный язык не имел своих корней, пока его не подхватил Священный Ветер.

Преодолев леса огромного естественного заповедника, посередине которого приземлился их корабль, Питер и Ванму оказались в деревеньке лесников, где со смехом поведали, как им удалось заплутать в местных лесах. И никто не обратил внимания на китайские черты лица и акцент Ванму и на белую кожу и невоспитанность Питера. Документы, по их словам, они где-то потеряли, но компьютерный запрос немедленно выдал информацию, что их водительские права зарегистрированы в городе Нагойя и, если не считать нескольких дорожных нарушений, висящих на Питере, ни в каких предосудительных, противозаконных деяниях молодые не замечены. В графе "Род занятий" у Питера стояло "вольнонаемный учитель физики", а у Ванму – "странствующий философ", то есть они, несмотря на свою юность и отсутствие семейных связей, занимали весьма высокое положение в обществе Священного Ветра. Когда же им начали задавать случайные вопросы ("О, кстати, мой кузен преподает псевдопроизводительную грамматику в университете Комацу в Нагойе"), Питер обратился за подсказкой к Джейн.

– Никогда не забредал в Здание Оэ, – повторил он за ней.

– Эти языковеды не любят общаться с физиками. Они считают, что мы разговариваем исключительно на языке математических символов. Даже Ванму утверждает, что нам, физикам, известна только одна грамматика – грамматика снов.

Ванму подсказать было некому, но странствующий философ должен быть афористичен в своей речи и высказывать свои мысли весьма туманно.

– Я утверждаю, что только на этой грамматике ты умеешь изъясняться, – ловко парировала она нападки Питера. – Но нет такой грамматики, которую ты не мог бы познать.

Питер в ответ принялся щекотать ее. Ванму громко рассмеялась и стала отбиваться от него, окончательно убедив лесников, что документы не лгут и эти юноша и девушка именно те, за кого себя выдают; талантливые, одаренные молодые люди, полностью отдавшиеся глупостям любви – или юности, если имеется какое-то различие.

На правительственном флайере их доставили в обжитые места, где благодаря манипуляциям Джейн с компьютерными сетями в их распоряжении оказалась небольшая квартирка, которая до вчерашнего дня стояла пустой, но к их приезду уже была оборудована эклектической мебелью и картинами, представляя собой скромный и утонченный вкус оформителя.

– Очень миленько, – кивнул Питер.

Ванму, которой до сей поры были знакомы вкусы лишь одной планеты – скорее даже одного человека с той планеты, где она раньше жила, – не смогла оценить вкус Джейн. Сидеть можно было как на западных стульях, опускаясь на которые приходилось складываться под прямым углом, что, по мнению Ванму, очень неудобно, и на восточных циновках, на которых люди могли слиться в круг гармонии с землей. Спальня с западной кроватью на высоких ножках, хотя ни крыс, ни тараканов нигде не было видно, должно быть, предназначалась Питеру; свое спальное место Ванму уже определила – та самая циновка, лежащая в гостиной и искушающая присесть на нее.

Она предложила Питеру первым принимать ванну, однако он не ощутил крайней необходимости мыться, даже несмотря на то, что от него за милю несло потом после долгого перехода и нескольких часов, проведенных в тесном флайере. Поэтому Ванму могла спокойно понежиться в теплой воде. Закрыв глаза, она медитировала, пока не почувствовала, что полностью пришла в себя. Она уже не чувствовала себя чужестранкой. Она снова стала собой и могла воспринимать окружение без боязни и страха, не опасаясь повредить свое чувство "я". Этому она научилась еще в детстве, когда она даже с собственным телом не могла совладать и вынуждена была во всем его слушаться.

Именно это и помогло ей выжить. В жизни Ванму случалось немало неприятных вещей, всякие гадости так и липли к ней, как рыбы-прилипалы к акуле, но ничто не смогло изменить ее внутри. Она всегда могла закрыть глаза, успокоить ум и остаться в прохладной темноте одиночества.

Вынырнув из ванной, она обнаружила Питера перед голоэкраном. Рассеянно кидая в рот виноградины, он смотрел какую-то пьесу, в которой японские актеры в масках громко орали друг на друга и важно расхаживали по сцене, делая огромные неловкие шаги и стуча ногами, как будто играя персонажей по меньшей мере в два раза выше себя ростом.

– Ты что, японский выучил? – поинтересовалась она.

– Джейн мне переводит. Очень странные люди.

– Это древняя форма театра, – объяснила Ванму.

– Скучища страшная. Что, неужели эти вопли должны пробудить в зрителе какой-то отклик?

– Проникнув в смысл истории, – произнесла Ванму, – ты обнаружишь, что они выкрикивают слова, произносимые твоим собственным сердцем.

– Ага, стало быть, наши сердца изъясняются, говоря нечто вроде: "Я ветер, прилетевший с холодных снегов высоких гор, а ты тигр, чей рев оборвет хладный клинок моих морозных очей, когда ты содрогнешься и падешь замертво"?

– Вот он ты, – фыркнула Ванму. – Только и знаешь, что хвастать да насмешничать.

– Я круглоглазый вспотевший человек, воняющий, словно разложившийся труп скунса, а ты цветок, который не преминет завянуть, коль сей же миг я не приму благоухающую щелоком и аммиаком ванну.

– Глаза только в воде не открывай, – посоветовала Ванму. – Эти штуки жгутся.

Компьютера в квартирке не оказалось. Может быть, головизор использовался как компьютер, но если это и так, то Ванму все равно не знала, как с ним обращаться. В доме Хань Фэй-цзы Ванму не встречала подобных пультов управления, что неудивительно. Люди Пути старались не перенимать дизайн других миров. Ванму даже не знала, как выключить звук. Ладно, не важно. Она опустилась на циновку и попыталась вспомнить все, что узнала о японцах из курса истории Земли, преподанного ей Хань Цинь-чжао и ее отцом Хань Фэй-цзы. Она понимала, что ее образование оставляет желать лучшего, поскольку обучением какой-то презренной служанки, которой она была до того, как попала в дома Цинь-чжао, никто, естественно, не занимался.

Поэтому Хань Фэй-цзы посоветовал ей не тратить время на формальный курс обучения, а следовать своим интересам и изучать то, что ее в первую очередь интересует: "Твой ум не испорчен традиционной системой образования. Ты должна открыть собственный путь к сердцу каждой дисциплины". Несмотря на кажущуюся свободу, Фэй-цзы вскоре продемонстрировал, что он весьма въедливый и дотошный преподаватель, даже когда ученик по собственному желанию выбирает предметы. Что бы она ни изучала в истории, какие бы биографии ни читала, он все время засыпал ее вопросами, настаивал, чтобы она делала собственные выводы, после чего разбивал ее доказательства в пух и прах. Если же она меняла точку зрения, он с не меньшей настойчивостью требовал, чтобы она обосновала свою новую позицию, даже если мгновением раньше он отстаивал те же самые принципы. В результате, даже обладая неполной информацией, Ванму старалась осмыслить, пересмотреть ее, отбросить старые заключения и выдвинуть ряд новых выводов. Так что сережка, шепчущая ей на ушко, Ванму была не нужна. Закрыв глаза, она могла продолжить свое образование, ибо даже с расстояния многих световых лет до нее доносились как бы случайные вопросы Хань Фэй-цзы.

Актеры закончили пьесу задолго до того, как Питер вымылся. Но Ванму этого даже не заметила. Ее размышления прервал голос, донесшийся из головизора:

– Желаете ли вы, чтобы вам показали очередную голозапись, или, может быть, вы хотите подсоединиться к обычной программе?

На мгновение Ванму показалось, что голос принадлежит Джейн, но потом она поняла, что это просто говорящее меню головизора.

– Новости входят в программу головидения? – спросила она.

– Какие именно новости желаете? Местные, региональные, всепланетные или межзвездные? – уточнила машина.

– Начнем с местных, – сказала Ванму.

Она практически ничего не знала об этой планете. Пришло время познакомиться поближе.

Когда Питер, чисто вымытый и одетый в один из модных местных костюмов, которые доставила ему Джейн, наконец появился из ванной, Ванму с увлечением следила за ходом процесса над какими-то людьми, которых обвиняли в чрезмерной эксплуатации богатой рыбной области в нескольких сотнях километров от города, куда они прибыли. В каком же они городе находятся? Ах да, в Нагойе. Поскольку Джейн проставила в графе "Место жительства" фальшивых документов именно этот город, флайер, разумеется, сюда их и доставил.

– Все планеты одинаковы, – пожаловалась Ванму. – Люди хотят есть рыбу из моря, а кто-то все время стремится выловить больше рыбы, чем океан способен произвести.

– Какая разница, выйду я на рыбалку завтра или сегодня выловлю тонной больше? – в ответ заявил Питер.

– Если все так будут поступать, то… – Она резко замолкла. – Понимаю. Ты приводишь доводы, которые любит приводить всякий человек, не желающий признавать собственную вину.

– Как я тебе? Настоящий красавец, правда? – спросил Питер, поворачиваясь кругом и демонстрируя свободный и в то же самое время облегающий наряд.

– Цвета слишком яркие, – оценила Ванму. – Ты словно кричишь во всю глотку.

– Не-а, – поправил ее Питер. – Весь смысл в том, чтобы принимались орать люди, увидевшие меня.

– А-а-а-а, – тихонько протянула Ванму.

– Джейн утверждает, что на самом деле это весьма и весьма консервативный костюмчик – для человека моего возраста и моего рода занятий. Мужчины в Нагойе славятся своей павлинообразностью.

– А женщины?

– Они все время ходят голыми по пояс, – заявил Питер. – Потрясающее зрелище.

– Врешь ты все. Пока мы летели сюда, я не видела ни одной голой женщины и… – Снова она замолкла на полуслове и, нахмурившись, посмотрела на Питера. – Ты что, серьезно вознамерился убедить меня, что каждое твое слово – ложь?

– Я решил, стоит попробовать.

– Не валяй дурака. У меня нет груди.

– Просто у тебя маленькая грудь, – пожал плечами Питер. – А чем отличается маленькая грудь от большой, ты сама знаешь.

– Я не намерена обсуждать свое тело с мужчиной, разодетым как дикий, потерявший всякое чувство меры попугай.

– Местные женщины одеваются очень безвкусно, – сказал Питер. – Печально, но факт. Положение обязывает и все такое прочее. Как и старики. Только мальчикам и юношам дозволяется наряжаться как павлины. Мне кажется, яркие цвета предназначены успокаивать женщин. Эй, да этот парень ничего серьезного не затевает! Поиграйся с ним или иди своей дорогой. Нечто вроде того. Я думаю, Джейн выбрала этот город специально, чтобы напялить на меня эти одеяния.

– Мне хочется есть. Я устала.

– И что более насущно? – уточнил Питер.

– Есть хочу.

– Имеется виноград, – предложил он.

– Который ты даже не удосужился вымыть. Это говорит твое неуемное желание смерти.

– На Священном Ветре насекомые знают свое место и стараются не высовываться. Никаких пестицидов. Гарантия Джейн.

– На Пути тоже не было пестицидов, – напомнила Ванму. – Но все равно мы мыли фрукты, чтобы не наесться бактерий и всяких одноклеточных тварей. Дизентерия не самая приятная штука.

– Но туалет у нас такой шикарный, грех было бы не воспользоваться его удобствами, – усмехнулся Питер.

Несмотря на его браваду, Ванму заметила, что угроза дизентерией возымела свое действие, заставив Питера обеспокоенно нахмуриться.

– Давай поедим в каком-нибудь ресторанчике, – сказала Ванму. – Джейн, надеюсь, обеспечит нас деньгами?

Питер на секунду-другую прислушался к сережке.

– Да, только нужно сказать владельцу ресторана, что мы потеряли наши удостоверения личности, и попросить его, чтобы он по отпечаткам наших пальцев определил номер счета.

Джейн говорит, что, если надо, денег у нас будет предостаточно, но все равно мы должны вести себя так, будто зарплата у нас невысокая, просто мы скопили немножко денежек, чтобы отпраздновать какое-нибудь важное событие в нашей жизни. Итак, что мы будем праздновать?

– Что ты наконец помылся.

– За это будешь пить ты. Я выпью за наше благополучное возвращение из диких лесов.

Вскоре они вышли на улицу. Машин было мало, зато вокруг стояли целые сотни велосипедов; тысячи людей спешили куда-то, запрыгивая на быстро скользящие тротуары. Ванму не захотела пользоваться этими странными приспособлениями и настояла на том, чтобы идти по нормальной, твердой земле, а это означало, что ресторанчик надо найти где-нибудь поблизости. Здания района были старыми, но тем не менее сохранили свой изящный вид; престижный район города, где селятся только зажиточные люди. Стиль архитектуры был свободным – арки и большие дворы, колонны и обыкновенные крыши, поддерживаемые глухими стенами без окон.

– Погода, наверное, здесь прекрасная, – заметила Ванму.

– Тропики, но вдоль побережья проходит холодное течение. Каждый день часик-другой капает дождик – и так большинство дней в году. Но никогда здесь не бывает жары, а уж что такое холода, местным жителям вообще неведомо.

– Такое впечатление, что все у этих людей на виду.

– Фальшивка, – поморщился Питер. – В нашей квартире стеклянные окна и микроклимат, если ты заметила. Но выходят окна в сад, кроме того, они затемнены, так что снаружи ты в дом не заглянешь. Очень искусно все сделано. Искусственная дикая природа. Лицемерие и обман – основы человеческой вселенной.

– Здесь очень красиво, – сказала Ванму. – Мне нравится Нагойя.

– Жаль, что мы здесь не задержимся.

Прежде чем она успела спросить, какова цель их посещения этой планеты, Питер втолкнул ее во дворик небольшого, но полного народом ресторана.

– Здесь рыбу готовят, – объяснил Питер. – Надеюсь, возражений у тебя не будет.

– А что, в других местах рыбу подают сырой? – рассмеялась Ванму.

Но потом поняла, что Питер не шутил. Сырая рыба, подумать только!

– Японцы славятся страстью к сырой рыбе, – продолжал Питер, – а в Нагойе эта страсть превратилась чуть ли не в религию. Заметь, ни одного японца в ресторане. Они отказываются есть рыбу, уничтоженную жаром плиты. Это одна из традиций, которой они до сих пор придерживаются. От оригинальной японской культуры осталось очень мало, поэтому они свято чтут немногие сохранившиеся обряды.

Ванму кивнула, понимая культуру, которая упорно цеплялась за давно отжившие традиции, чтобы сохранить свое национальное лицо. И вместе с тем девушка с благодарностью отметила, что на этой планете соблюдение обычаев – это личное дело каждого человека, эти традиции не калечат и не уничтожают жизни людей так, как это было на Пути.

Обед подали быстро – рыба была готова чуть ли не моментально, – и они принялись за еду. Питер то и дело елозил на циновке.

– Жаль, что традиция пользоваться нормальными стульями и столами сюда так и не добралась, – наконец пожаловался он.

– Неужели европейцы так ненавидят землю, что все время должны приподниматься над нею? – удивилась Ванму.

– Ты сама ответила на свой вопрос, – холодно ответил Питер. – Ты начала с предположения, что мы ненавидим землю. Образованный человек, а веришь всяким первобытным штучкам…

Ванму вспыхнула и замолкла.

– Ой, только избавь меня от этой показной покорности восточных женщин, – махнул рукой Питер. – Меня воспитывали как служанку, а вы такой злой, бессердечный хозяин…

Кончай давить на мое чувство вины. Мне известно, что я полное дерьмо, но я не намерен меняться только потому, что каждый раз ты принимаешь смиренно-обиженный вид.

– Но ты можешь измениться, когда не захочешь больше быть дерьмом.

– У меня характер такой. Эндер создал меня полным ненависти, чтобы он тоже мог ненавидеть меня. Дополнительная выгода этого заключается в том, что ты также можешь ненавидеть меня.

– Ладно тебе, ешь свою рыбу, – фыркнула она. – Ты сам не понимаешь, что несешь. По идее, ты должен с первого взгляда раскусывать любого, а сам не можешь понять человека, который тебе ближе всех на свете.

– А я и не хочу понимать тебя, – огрызнулся Питер. – Я всего лишь прибегаю к помощи того блестящего интеллекта, которым ты обладаешь, чтобы выполнить поставленную передо мной задачу. Хотя ты со своей большой головой продолжаешь верить, что люди, сидящие на карачках, каким-то образом "ближе к земле", чем те, которые предпочитают высоко держать голову.

– Я имела в виду не себя, – ответила Ванму. – Я говорила о человеке, который тебе ближе всего. Об Эндере.

– Слава Богу, он сейчас от нас далеко.

– Он создал тебя вовсе не затем, чтобы воплотить свою ненависть. Он давно пережил ненависть к тебе.

– Да, да, книжку "Гегемон" написал, и так далее и тому подобное.

– Именно, – кивнула Ванму. – Он создал тебя, потому что отчаянно нуждался в человеке, который будет ненавидеть ЕГО.

Питер закатил глаза и глотнул молочно-ананасового сока.

– Кокоса в самый раз. Пожалуй, я поселюсь здесь, если Эндер прежде не умрет и я не растворюсь в воздухе.

– Я говорю тебе нечто очень важное, а ты наслаждаешься кокосовым молоком в ананасовом соке?!

– Его достаточно ненавидит Новинья, – буркнул Питер. – Я ему не нужен.

– Новинья сердится на него, но она не права в том, что сердится, и ему об этом известно. От тебя же ему нужен…, так называемый праведный гнев. Ты должен ненавидеть его за то зло, что действительно имеется в нем, но которое никто, кроме него, не видит и в которое ни один человек не верит.

– Я просто кошмарный сон, пришедший из его детства, – сказал Питер. – Ты слишком много смысла находишь во всей этой истории.

– Он создал тебя вовсе не потому, что Питер в его детстве был очень значимой фигурой. Он создал тебя как судью, как огласителя приговора. Вот что вколотил в него Питер, когда Эндер был еще ребенком. Ты же мне сам рассказывал свои воспоминания. Питер постоянно издевался над ним, говорил о том, как он бесполезен, туп, труслив. Теперь это делаешь ты. Ты смотришь на его жизнь и называешь его Ксеноцидом, неудачником. Зачем-то ему нужно это, зачем-то ему нужен человек, который бы проклинал его.

– Что ж, видишь, как удачно я подвернулся, – пожал плечами Питер.

– Но он не меньше нуждается в человеке, который бы его простил, который бы проявил милосердие, который бы правильно истолковал все его поступки. Валентина здесь не подходит, потому что он любит ее, настоящую Валентину. Жена у него есть. Твоя сестра нужна ему, чтобы обрести прощение.

– Значит, если я перестану ненавидеть Эндера, необходимость во мне сразу отпадет и я исчезну?

– Если Эндер перестанет ненавидеть себя, твоя злость ему больше не понадобится, и с тобой будет легче уживаться.

– Вообще, честно тебе скажу, думаешь, с тобой легко ужиться? Ты постоянно анализируешь поведение человека, которого никогда не встречала, и в то же самое время читаешь морали тому, кого знаешь.

– Я хочу унизить тебя в твоих же глазах, – ответила Ванму. – И это будет честно.

– Мне кажется, Джейн специально перенесла нас сюда, потому что местная одежда в точности отражает, кто мы есть на самом деле. Однако какой бы марионеткой я ни был, я нахожу в жизни некое извращенное удовольствие. Тогда как ты все, к чему прикасаешься, делаешь серым и однообразным.

Ванму проглотила слезы и вернулась к еде.

– Что это с тобой? – насторожился Питер.

Она не обратила на него внимания и медленно прожевала, найдя в себе нетронутую часть, которая была еще способна насладиться вкусной едой.

– Неужели ты что-то чувствуешь?

Она проглотила и подняла на него глаза.

– Я уже скучаю по Хань Фэй-цзы, хотя прошло каких-то два дня. – Она слегка улыбнулась. – Я знала человека великой мудрости и благородства. Он считал мое общество заслуживающим внимания. То, что я утомляю тебя, меня вполне устраивает.

Питер притворился, будто плескает на себя воду:

– Ой, пожар, я горю, больно как, невыносимо, сейчас помру! Жестокая женщина! У тебя дыхание дракона! Ты убиваешь словами!

– Только марионетки могут бравировать своими ниточками, – парировала Ванму.

– Уж лучше болтаться на этих ниточках, чем быть ими связанным, – ответил Питер.

– О, как, наверное, любят меня боги! Я стала спутницей человека, который играючи жонглирует словами.

– Ага, тогда как мне боги дали в спутницы девушку, у которой нет грудей.

Собравшись с силами, она выдавила натянутую улыбку, притворяясь, что поняла его шутку.

– По-моему, ты говорил, что груди у меня есть, просто они маленькие.

Улыбку, сияющую на его физиономии, как стерло.

– Извини, – мягко произнес он. – Я обидел тебя.

– Нет, не думаю. Скажу тебе позже, хорошо выспавшись.

– Я думал, мы просто пикируемся, – оправдывался Питер. – Обмениваемся шутливыми подначками.

– Так оно и было, – кивнула Ванму. – Только я говорила искренне.

– Тогда я тоже обиделся, – скорчил гримасу Питер.

– Ты не знаешь, что такое боль, – ответила Ванму. – Ты опять смеешься надо мной.

Питер резко отодвинул в сторону тарелку и встал.

– Увидимся дома. Надеюсь, ты найдешь дорогу обратно?

– А тебе не все равно?

– Хорошо, что у меня нет души, – буркнул Питер. – Иначе бы ты не замедлила вытереть об нее ноги.

– Даже если б твоя душа расстелилась у моих ног, – заявила Ванму, – я бы перешагнула через нее, чтобы не запачкаться.

– Тебе нужно отдохнуть, – сказал Питер. – В той работе, что ждет меня впереди, мне потребуется твой разум, а не острый язычок.

Он вышел из ресторана. Костюм сидел на нем из рук вон плохо. Люди оглядывались. В нем было слишком много достоинства и силы, чтобы носить столь аляповатые одеяния.

Ванму заметила, что косые взгляды пристыдили его. Он постарался шагать быстрее, потому что понимал, что одежда не подходит ему. Наверняка он прикажет Джейн заказать что-нибудь более традиционное, более подходящее зрелому человеку, более соответствующее его жажде почестей.

"Тогда как мне нужно такое одеяние, которое вообще скроет меня от людских глаз. А еще лучше такое платье, которое унесет меня далеко-далеко отсюда, закинет во Вне-мир и вернет обратно в дом Хань Фэй-цзы, где я смогу взглянуть в глаза, в которых не будет ни жалости, ни презрения.

Ни боли. Ибо глаза Питера переполняет страшная боль, я была несправедлива к нему, когда сказала, что он ничего не чувствует. Я была не права. Я слишком лелеяла собственную боль, поэтому решила, что его нападки дают мне право оскорбить его еще больше.

Однако если я извинюсь, он высмеет меня.

Но пусть лучше меня высмеют за то, что я поступила правильно, чем будут уважать за ошибки. Этому научил меня Хань Фэй-цзы? Нет. Я родилась с этим принципом. Как говорила моя мама, гордыни много, гордыни".

Вернувшись в квартиру, она обнаружила, что Питер уже спит.

Совершенно вымотавшись за день, Ванму решила отложить извинения на утро и тоже легла спать. Каждый из них ночью просыпался, но в разное время, а к утру боль от вчерашней ссоры несколько поуспокоилась. Их ждала работа, и Ванму было куда важнее определиться, что следует предпринять сегодня, чем залечивать провал, который в свете утреннего солнца показался ей незначительной трещинкой, пробежавшей в споре между уставшими друзьями.

– Человек, которого Джейн предложила нам навестить, философ.

– Как я? – спросила Ванму, вспомнив о своей предполагаемой профессии.

– Именно это я и хотел обсудить с тобой. На Священном Ветре есть два вида философии. Аимаина Хикари, человек, с которым мы встретимся, философ-аналитик. У тебя не хватит образования, чтобы соревноваться с ним. Поэтому ты будешь представлять другую философию. Гномическую, так называемую афористическую. Философы этой школы придерживаются скупых, но содержательных фраз, которые должны поражать окружающих своей кажущейся неуместностью.

– А мои предполагаемые афоризмы обязательно должны только казаться неуместными?

– Об этом можешь не беспокоиться. Философы-гномисты предоставляют право остальным увязывать смысл изреченных афоризмов с окружающим миром. Поэтому каждый дурак может стать философом этой школы.

Ванму почувствовала, как внутри нее, словно ртуть в градуснике, поднимается злость.

– Миленькую ты мне подыскал профессию.

– Не обижайся, – сказал Питер. – Нам с Джейн пришлось выбрать тебе такую роль, сыграв которую, ты не выдашь себя как необразованную уроженку мира Пути. Пойми, ни один ребенок на планете Священного Ветра даже не знает, что такое не получить образования. В отличие от Пути здесь этого не дозволяется.

Ванму не стала больше спорить. Какой смысл? Если в споре кто-то заявляет: "Я умен! Я знаю все и вся!", то дискуссию можно тут же прекращать. Эта мысль показалась ей очень похожей на те афоризмы, о которых говорил Питер. Она поделилась с ним своими размышлениями.

– Нет, нет, я имел в виду не эпиграммы, – возразил Питер. – Они слишком легко поддаются расшифровке. На самом деле философы-гномисты выражаются куда более загадочно. К примеру, ты могла бы сказать: "Скворец прыгает по дереву в поисках жучка". Тогда бы мне пришлось увязывать твою фразу с нынешней ситуацией. Кто я такой? Скворец? Дерево? Жучок? Вот в чем вся красота.

– Мне кажется, из нас ты куда больше подходишь на роль философа-гномиста.

Питер закатил глаза и направился к двери.

– Питер, – окликнула она, не двигаясь с места.

Он обернулся.

– Может быть, я буду более полезна, если пойму, зачем мы встречаемся с этим человеком и кто он такой?

Питер пожал плечами.

– Наверное. Хотя нам точно известно, что Аимаина Хикари не тот человек и даже не один из тех, что мы ищем.

– А кого именно мы ищем?

– Мы ищем центральную группировку, обладающую властью над Сотней Миров.

– Тогда почему мы здесь, а не и Звездном Конгрессе?

– Звездный Конгресс – это декорация. А делегаты – актеры. Сценарии пишутся в другом месте.

– На этой планете.

– Фракция Конгресса, которая настояла, чтобы на Лузитанию был послан флот, никогда не выступала в поддержку войн.

Любители насилия, конечно, тоже радуются, поскольку верят, что насилие – основа миропорядка и так далее, но им бы никогда не удалось набрать достаточное количество голосов в свою поддержку. Если бы не центральная фракция, на которую огромное влияние оказывает школа философов с планеты Священного Ветра.

– Которую возглавляет Аимаина Хикари?

– Все гораздо запутаннее. На самом деле он философ-одиночка и ни к какой школе не принадлежит. Но он представляет сливки японской мысли, что ставит его во главе философов, влияющих на ключевую фракцию Конгресса.

– Сколько ж костяшек ты намерен выстроить, чтобы, повалившись, они сбили друг друга?

– Нет, это недостаточно афористично. Слишком определенно.

– Я еще не играю, Питер. Ну, так что за идеи черпает ключевая фракция из этой философской школы?

Питер вздохнул и сел – на стул, естественно, весь изогнувшись. "Вот таким европейский человек очень нравится себе, – подумала сидящая на полу Ванму. – Голова высоко поднята, азиатская женщина с восторгом впитывает каждое слово. Но, с моей точки зрения, он отделяет себя от земли. Я слышу его слова, но в то же самое время знаю, что только я могу напитать их жизненной силой".

– Ключевая фракция никогда бы не пошла на то, чтобы отправить такую огромную флотилию разбираться в какой-то местной заварушке на далекой колонии. Как тебе известно, началось все с того, что два ксенолога, Миро Рибейра и Кванда Мукумби, были пойманы на месте преступления – они обучали сельскому хозяйству пеквенинос Лузитании. Это приравнивалось к культурному вмешательству в дела иной расы, поэтому их вызвали с планеты на суд. Учитывая же тот факт, что корабли Конгресса не умеют обгонять скорость света – в отличие от наших, – то полететь на межпланетный суд означает, что даже если предполагаемый преступник вернется, все, кого он знает, уже постареют или умрут. Вызов на суд – крайне жестокая мера и приравнивается к заочно вынесенному приговору. Конгресс не сомневался в том, что правительство Лузитании заявит свой протест, но вместо этого, отключив анзибли, взбунтовалась вся планета. Крутые конгресские парни немедленно начали лоббировать, призывая отправить на Лузитанию судно с наемниками, чтобы те восстановили на планете порядок. Но поддержка им была оказана, только когда…

– Только когда вспомнили о вирусе Десколады.

– Именно. Фракция, протестующая против применения силы, привела Десколаду как причину, почему не следует посылать на Лузитанию войска. Ведь каждый, кто заразится этим вирусом, должен будет остаться на Лузитании и всю жизнь принимать лекарства, чтобы воспрепятствовать губительному действию Десколады на тело. Впервые во всеуслышание объявили об опасности Десколады, тогда-то и проявилась наша ключевая фракция, состоящая из людей, которые давным-давно призывали наложить на Лузитанию карантин. А что может быть опаснее, чем быстро распространяющийся, полуразумный вирус, оказавшийся в руках мятежников? В ту фракцию входили делегаты, на которых сильное влияние оказала школа философов-необходимистов с планеты Священного Ветра.

Ванму кивнула:

– И каковы основы философии необходимистов?

– Согласно их убеждениям, человек должен жить в мире и гармонии с окружающей средой, не должен ничего менять в ней, наоборот, к природе нужно приспосабливаться. Однако, когда возникает серьезная угроза выживанию, человек обязан действовать твердо и решительно. Основной постулат: "Действуй, только когда возникнет необходимость, но в этом случае рази беспощадно и стремительно". Так что если милитаристы хотели отправить простые войска, делегаты под влиянием необходимистов настояли на том, чтобы на Лузитанию был снаряжен целый флот, вооруженный Молекулярным Дезинтегратором, который раз и навсегда расправится с угрозой вируса Десколады. Забавная последовательность, не правда ли?