Текст книги "Притворись моей женой"
Автор книги: Олли Серж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Олли Серж
Притворись моей женой
Глава 1. Спи, моя гадость, усни…
Аня
– Вот признай, Анька, – заплетающимся языком пытается философствовать бывший муж, – что ты просто бездарность! Ма-хро-вей-ша-я… – С трудом выговаривает слово по слогам.
Делает несколько глотков дешевого пива из бутылки и характерно рыгает, выпуская алкогольные пары.
«Господи!» – прикрываю глаза. Меня едва заметно передергивает. Крепче стискиваю пальцами тарелку и мыльную губку, чтобы не уронить в раковину и отсчитываю про себя минуты действия снотворного. Давай уже, спи ты, ради Бога!
– А чего это ты мне не отвечаешь? – Угрожающе тянет Николай. – Или правда глаза колет? Саму петь не взяли, так ты людей учить пошла?
– Я никого не учу петь, – устало отзываюсь сквозь зубы. – Я, если ты забыл, врач.
Начинается!
– К мужу лицом повернулась! – Взвизгивает Горбунов за моей спиной так громко, что я вздрагиваю.
Вот уж кому-кому, а Николаю мои профессиональные навыки никогда не требовались. Шикарный, редкий контратенор. Который почему-то после окончания консерватории решил, что зарабатывать себе на сытую жизнь пением – скучно. А вот кино – это другое дело.
Но актерский талант Николая оказался мягко говоря слабоват. А уже выросшее на уникальности голоса эго просто не смогло смириться с «несправедливостью» провалов на кастингах. Горбунов переругался со всеми знакомыми, кто мог ему помочь, предлагая начать с ролей второго плана.
Спустя год мне стало просто стыдно приходить на работу. Перманентно безработный муж был должен денег всем. Неудачи заливались алкоголем, негатив сливался в меня, как в унитаз похмелье. Коллеги, устав ждать свои деньги назад, начали записываться ко мне на приёмы и аккуратно намекать о неприятности сложившейся ситуации. Суммы были немаленькие. Я возвращала долги, как могла. Пока на свой день рождения, получив очередную порцию оскорблений вместо подарка, не поняла, что наш с Николаем брак опустился на дно. Кончился. Потонул в беспросветном творческом кризисе.
Поднимаю глаза на бывшего мужа и блокирую приступ брезгливой тошноты, перехватывая основание горла рукой. Грязные волосы, щетина, заляпанная кетчупом футболка и семейные трусы… Куда делся тот яркий, талантливый парень, который пришёл ко мне на приём после того, как первый раз сходил на футбол и сорвал голос перед выпускным экзаменом? А потом красиво ухаживал и пел арию Ленского под балконом.
И самое обидное то, что, Николай отчасти прав. Я действительно мечтала после колледжа культуры поступить в институт на отделение эстрадно – джазового вокала, но в итоге не добрала баллов для бюджета. Поддержать кроме бабушки меня было некому, а она до изжоги не переваривала любые формы искусства (видимо, хватило моей мамы балерины) и запихнула меня в медицинский. Куда внучку светила нейрохирурги приняли с распростертыми объятиями. Только в выборе специализации я настояла на своём. Поближе к слуху, голосу, вокалу – отоларингология и фониатрия. Бабушка уже до этого не дожила…
– Ты, мать твою, оглохла? – повышает голос бывший муж, выдёргивая меня из мыслей. – Я спрашиваю, зарплату тебе дали или нет? – Заканчивает борзо.
– Завтра должны дать, – отвечаю тихо, уговаривая себя потерпеть последний раз.
Свидетельство о расторжении брака уже лежит в моей сумочке. Чемодан собран и спрятан в шкафу. Осталось только дождаться крепкого сна.
За последние месяцы в мой адрес было высказано столько угроз, о том, что будет, если я вдруг захочу уйти, что мне страшно собирать вещи открыто. А когда Горбунов проспится, меня здесь уже не будет.
– Мне нужно будет пятьдесят тыщ, – небрежно бросает Николай.
– Прости, – я тихонько балдею от его наглости. – А зачем тебе так много?
– Это – копейки, Аня! – взвивается со стула, но тут же ослабевшие колени возвращают его на место. – Хорошая одежда стоит дорого. А у меня кастинги! Товар лицом. Понимаешь, дура?
– Понимаю… – Поджимаю губы, чтобы не разрыдаться. – Только «товар» твой уже пол года как «потек». – Добавляю тихо и отворачиваюсь назад к раковине с грязной посудой.
– Ты там что-то сказала?
Моя голова автоматически врастает в плечи от истерично-агрессивного тона Николая. Неужели мало снотворного сыпанула? Или таблетки фальшивые? А у меня электричка уже через два часа…
– Кран говорю потек, – опасливо отзываюсь, чтобы не провоцировать конфликт.
– Ну так вызови сантехника! И не покупай больше колбасу палками. Сколько раз тебе говорить? Только нарезка! Устаю пока режу… И ты тупыми разговорами… бесишь…
Слышу, как бутылка пива падает и катится по столу.
Успеваю резко обернуться и подхватить ее на самом краю, предотвратив падение на пол.
Фух!
Ещё несколько секунд смотрю на хрюкающее во сне мужское тело, в прошлом именуемое моим мужем, и решительно выхожу из кухни.
Чемодан, верхняя одежда, документы, немного денег на сервант, чтобы сразу искать не начал. Все!
Ты, Давыдова, теперь свободная девушка! Хорошо, что фамилию девичью оставила. И будто не было двух этих лет брака.
Выхожу из подъезда и щурюсь от лаского майского солнышка. Хочется немного прогуляться. Я ведь так давно просто не гуляла! Чтобы без пакетов с продуктами в каждой руке, и чтобы не дай Бог домой не опоздать. Ведь от метро до квартиры идти ровно пятнадцать минут. Николай засекал… Ищи себе теперь другую дуру Горбунов. А я… Вот сейчас пойду и куплю себе мороженое. И съем его на улице языком. Потом ещё газировку буду пить прямо из горлышка бутылки. Бунт так бунт. Фониатры тоже люди.
Глава 2. Новая жизнь
Аня
– Ну рассказывай, София, – поворачиваюсь на кресле к семилетней девчушке, – как ты докатилась до такой жизни, что даже на родителей прикрикнуть не можешь?
– В том то и дело, что может! – Подкатывает глаза мать и, нервничая, мнёт руку дочери. – Вы понимаете, у нас концерт через неделю, а она сипит. И это – какая-то бесконечная череда болячек. Только что не по ее, кричит так, что стёкла лопаются, а потом рыдает, что выступление срывается. Ну с этим бороться бесполезно, неврологи гиперактивность ставят. А тут ещё школа в первую смену. Сделайте что-нибудь. Может быть, какие-то спреи, таблетки…
– Так, стоп! – Останавливаю поток родительского сознания, в очередной раз понимая, что мой основной пациент не ребёнок, а мама, и поднимаю глаза на молодую блондинку. – Давайте разбираться по порядку. Вы ходите в музыкальную школу?
– Да, – активно трясёт головой. – И у неё так хорошо выходит, что бросать жалко, а врачи говорят, что слишком нагрузка большая…
– Ясно. – Киваю. – На какие предметы ходите?
– Вокал, хор, танцы и фортепьяно. В следующем году ещё сольфеджио добавится, когда писать сами научатся.
– Понятно. Теперь давайте про гиперактивность. Ставят почему?
– Так на месте не сидит. Уроки по четыре часа делаем.
– София, у меня есть волшебное зеркальце, – обращаюсь к девочке, – ты разрешишь мне посмотреть твоё горлышко?
Кивает и послушно, даже почти привычно открывает рот. Мне хочется тяжело вздохнуть. Потому что все понятно уже на берегу. Направляю свет. Аденоиды. Брошенные, перманентно не долеченные. Девочка от неприятных ощущений ерзает на кресле.
– Не вертись, – одергивает ее мать. – Врачу мешаешь.
– Закрывай ротик. – Отпускаю ребёнка, проверяя лимфоузлы. – На самом деле, у вас не все так плохо, как кажется, – говорю мягко. – Я даже скажу вам больше. Скорее всего, никакой гиперактивности у вас нет. Все проблемы дают аденоиды и, как следствие, хронический недосып.
– Про аденоиды знаем, но нам их не удаляют! – Обречённо всплескивает руками.
– Давайте я вам немного расскажу, что происходит с вашей девочкой каждый день, – я терпеливо понижаю голос, делая его вкрадчивым. – Когда-то вы сильно переболели, сходили в садик, поймали на ослабленный иммунитет новый вирус и снова сели дома…
– Я всего три месяца после декрета отработала, – перебивая, подтверждает мою версию мать, – и на бесконечные больничные села. Хорошо, что муж зарабатывает достаточно…
– Наложившиеся простуды спровоцировали увеличение носоглоточной миндалины, – продолжаю я. – Из-за это у ребёнка в лежачем состоянии может быть затруднено ночное дыхание, а в дневное время снижен слух. Как следствие плохого ночного дыхания у вас появился недосып. А с увеличившейся нагрузкой он перерос в усталость. Криком дети снимают напряжение. От крика воспаляются связки и теряется голос, который иногда восстанавливается за ночь, а иногда, как в вашем случае, пропадает на срок от четырёх до семи дней.
– Так и есть… – восклицает женщина. – Но это же какой-то замкнутый круг!
– Ну почему же, – подмигиваю поджавшей голову девчушке, беру бланк и, продолжая разговор, расписываю назначения. – будем лечиться. Список сейчас напишу, а, как общие меры – постарайтесь временно исключить повышение голоса, прежде всего не кричите сами, и хоровое пение.
– А почему нельзя хоровое?
– Детям до девяти – десяти лет вообще не рекомендуется петь в коллективе более четырёх человек. Иначе – они начинают друг друга перекрикивать, чтобы быть услышанными. Этого же требует дирижёр. Но силы у детей разные. Кто-то приболел, кто-то переел, кто-то стоит неудобно, а сказать побоялся. Вариантов – миллион. В соло такой проблемы нет. А ещё есть самое страшное и любимое у школьных педагогов музыки, – с улыбкой подаю женщине назначения, – пение сидя.
– Господи! Так много всего. – Забирает листок бумаги. – Я поняла. Мы постараемся, – берет дочь за руку.
В дверь кабинета раздаётся стук, и в дверном проёме появляется голова Ксюши.
– Последний? – Спрашивает одними губами, стреляя глазами в пациентов.
– Да, – киваю, – а что?
– Зайди ко мне потом! – Хитро подмигивает и закрывает дверь.
– Ну пока, София, – прощаюсь с девочкой. – Обещаешь не кричать и хорошо лечиться? Ты же хочешь стать певицей?
– Да… – отвечает сипло и, стесняясь, прячется за спину матери.
– До свидания… Спасибо. – женщина подхватывает сумку, и они выходят в коридор.
Бросаю взгляд на часы. Семь вечера. Фух. Насыщенный первый рабочий день выдался. Даже прогуляться по клинике и осмотреться сегодня не вышло. Ксюша говорила, что открылись они всего пол года назад, и первыми собрали такой большой штат врачей на одной территории. До этого в городе были только государственные поликлиники и частные кабинеты. Снимаю халат, закрываю двери и поднимаюсь на второй этаж.
«Брягина Ксения Михайловна. Заведующая отделением.» – читаю табличку.
Ксюша всегда была пробивная, но после окончания ординатуры ей пришлось уехать из Москвы. Заболел отец.
Жму ручку двери.
– Ты одна?
– Заходи! – Машет мне. – Садись давай.
Подхватывается с места, достаёт из холодильника большой торт и тарелку с нарезанными фруктами. – Сейчас я тебя пытать буду.
– О! – Смеясь, падаю на стул. – Вот только иголки в меня втыкать не надо. Я помню про твои увлечения.
– Зря смеёшься, между прочим, – заговорщицки понижает голос, закидывает в кружки пакетики с чаем и заливает их кипятком. – Бегемот просто в восторге от моих рук и игл. Работа у него нервная и возраст…
– А сколько ему? – Беру кусочек яблока и кладу в рот, вспоминая, что сегодня ещё не ужинала. Да и не обедала.
– Сорок пять! – подруга плюхает на стол чашки и выдаёт мне чайную ложку, – ну давай за его здоровье. Благодаря Бегемоту здесь с тобой сидим.
– Вот оно как… – снимаю пластиковую крышку с торта. – А тарелки будут?
– А зачем они нам! – Весело смеётся Ксюша и всовывает ложку в сливочную шапку. – Мы с тобой сегодня уже целовались. Обмен микробами произведён. Ешь с удовольствием.
– Артистка! – улыбаясь, повторяя действие подруги, отправляю ложку в рот. – Мммм… – прикрываю от удовольствия глаза. – Я такого вкусного торта давно не ела.
– Это у меня пациентка одна есть, – отпивает чай из кружки. – Хобби у неё. Ну расскажи мне. Как тебя твой «кот кастрированный» отпустил? Два года! Мама дорогая! – подкатывает глаза. – Я тебе тогда сразу говорила, чтобы мимо шла.
– Говорила, – грустно вздыхаю, – ну что теперь то об этом.
– Ты же квартиру у него забрала, надеюсь? – строго сверлит глазами.
А я опускаю свои в чашку.
– Неет? – от переизбытка чувств подруга вдыхает в себя воздух и начинает кашлять. – Ну дура, Господи, прости. Кхе-кхе. – делает несколько глотков чая. – Это значит, – грозно сдвигает брови, – ты шикарную квартиру бабушки продала, купила эту убогую, зато двушку и бывшему ее оставила?
– Ну двушка в браке уже куплена. – Вяло оправдываюсь. – Идёт, как совместно нажитое. А зачем мне ее половина?
– Так продай! – хлопает ладонью по столу. – Ну вы видели ее. Даже мне обидно.
– Я вообще адвоката хочу хорошего нанять. Чтобы полностью квартиру забрать. Но Николай просто так ничего не отдаст, – грустно усмехаюсь, – сама то еле ушла. Заявление подала и почтальоншу подговорила, чтобы она извещения судебные не отдавала. По неявке и развели, а то не дал бы.
– Ужас! – медленно облизывает ложку Ксюша. – Ты чего молчала то?
– Да стыдно было… – кручу чашку между пальцев и опускаю глаза. – Вроде семья, понимаешь…
– Бил тебя?
– Ох… – чувствую, как начинают пылать щеки. Но убеждаю себя, что признаваться не стыдно и киваю. – Один раз, правда, и это стало последней каплей. Он про мой день рождения забыл, а в театре цветов надарили. Один коллега подвёз. Николай в окно увидел и приревновал.
– Я в ауте… – припечатывает ладонью по столу подруга. – Даже что сказать не знаю.
– Расскажи мне про Бегемота своего, – с облегчением перевожу тему. – Почему ты его так странно называешь? И сорок пять…
– Ой! – Ксюши тон становится небрежным, – его так весь город называет. Начальник пожарной охраны Богемный Матвей Дмитриевич. С отцом работал. А то, что взрослый дяденька – это плюс. Пенсионеров из управления трогают только в самых крайних случаях. Можно рожать и не дёргаться. Мы работаем над этим. О! – достаёт из кармана белого халата вибрирующий телефон. – Сейчас и познакомишься. Алло! – прикладывает телефон к уху. – Да, сейчас уже выходить буду. Хорошо. Только Аню до мой квартиры подвезём. – Несколько секунд внимательно слушает и кивает. – Ну все. Ждём тебя.
– Спасибо, Ксюш, что разрешила у себя пожить. – Начинаю смущаться своего положения. – Ты не переживай. Я сниму квартиру сразу после зарплаты.
– Так! – рявкает подруга. – Я у тебя пять лет прожила. И деваться мне было некуда. Поэтому… – добавляет шутливо-грозно, – даже не вздумай меня обижать. А если обидишь, Бегемоту скормлю.
– Хорошо, – киваю, расслабляясь. – Только меня не домой, а в магазин. Продуктов нужно купить.
– И кофейку купи на завтра, – Ксюша заходит за ширму и переодевается, – а то я все время забываю. В обед попьём.
– Хорошо, – киваю, – мысленно представляя, как куплю сейчас пачку чипсов, пакет сока и завалюсь на диван с какой-нибудь мелодрамой.
«А если бы не ушла, – оживает в моей голове внутренний голос, – сейчас бы выслушивала, что бульон у тебя серый, а рис склеившийся…»
Все я правильно сделала!
– Ну пошли, – берет с вешалки сумочку Ксюша, – познакомлю тебя с настоящим мужчиной. Он, слава Богу, петь вообще не умеет. Зато как гаркнет, – делает страшные глаза, – даже я слушаюсь.
– Это аргумент, – улыбаясь, выхожу из кабинета вслед за подругой.
Глава 3. Дополнительная нагрузка
Борис
– Да не кипятись ты так, Борис, – голос в трубке затягивается сигаретой, а мне кажется, что я чувствую вкус никотина у себя во рту. Издевательство. – По партийным спискам ты чист, как стёклышко. Местный праймериз – вопрос решённый. Цирк один. Твоё дело бабушек очаровывать и годок в депутатском кресле просидеть, а после, как все уляжется, я тебя назад заберу.
– Легко сказать, Федор Григорич, «не кипятись», – устало откидываюсь на спинку стула и тру лицо.
– Команда у тебя лучшая. Завтра познакомишься. Профессионалы. Денис – толковый работник. Просто свети лицом и умно говори – все, как умеешь, – в трубке раздаётся покряхтывающий хохот. – И баб местных не трогай.
Нервно перекладываю трубку от одного уха к другому. Не до смеха вот мне сейчас!
– Я все понял… – резко прерываю хорошее настроение своего собеседника.
– А ну тихо! Не я из нас двоих любитель с полоумными стервами отношения выяснять, – трубка рявкает на меня в ответ. – Я за тебя вписался, карьеру не застаиваешь, а ты мне помогаешь. Работу торгового центра контролируешь. Мне сейчас палить бизнес категорически нельзя. Не подведи.
– Ты прав, Федор Григорич, извини, – я вздыхаю, – Нервы – ни к черту.
– Коньячку бахни и на бочок. Ну бывай.
– Спасибо… – сбрасываю вызов и обвожу глазами свой новый кабинет.
Не «вау», конечно… Скрип кресла под задницей подтверждает впечатление. Крашенные стены, пенопластовый потолок, фикус и кулер в углу. Прям офисный депутатский минимум. Стол завален планами и документами по торговому центру Жирова. На полу рядами стоят короба с листовками.
Какой же дурак ты, Басов. Ведь мог бы сейчас сидеть не здесь, не в этом Богом забытом городишке, а в офисе в центре Москвы. С хорошим ремонтом, кофе, кондиционером и прочими благами цивилизации.
Это все чертова Марина со своими выходками. Злость на бывшую вскипает с новой силой. Какого вот ты решил из «мисс плейбой» мать для ребёнка сделать? Воспитывать? Идиот.
И, кстати, где мой кофе?
Оборачиваюсь к двери, чтобы позвать Дениса, но слышу, что в приемной что-то происходит. Мне сейчас чудится или? Да ладно…
– Господи, Басов! – В дверном проёме появляется голова бывшей гражданской жены, – Ну и в дыру ты залез.
Большой короб закрывает проход в кабинет, а я не спешу помогать ей его отодвинуть.
– Ну помоги же! – Марина с раздражением толкает плечом дверь, – у меня самолёт через четыре часа.
– Какое мое дело? – Я прищуриваюсь, наблюдая, как мой личный помощник Денис растаскивает коробки по углам и освобождает бывшей проход.
Дверь открывается настежь. Я лениво оборачиваюсь к потерявшей всякую совесть бабе лицом и готовлюсь к очередному раунду ядоразбрызгивания.
– Предупреждаю! – Победно зыркает на меня своим смоки-айзом. – Я здесь с телохранителем.
Набираю воздух в лёгкие, чтобы ободрать заразу со всех сторон, но неожиданно за ее спиной вижу сына, сиротливо сидящего на чемодане в форме красной машины.
– Я не понял… Где Галина Васильевна?
– Что ты не понял, Басов, – с издевкой, – сына не признал? Так, давай по делу. У Василия температура. Болит горло. Я думала взять его и Галину с собой в Сан – Тропе. Но няня заболела вчера вечером, а сегодня – Вася. Его просто не пустят в самолёт. Ты же знаешь, что у меня по контракту не должно быть ни детей ни мужа. Куда его девать?
– Ты совсем себе перекисью мозги сожгла? – Я вскипаю от ее тупых рассуждений, – у тебя ребёнок болен, а ты едешь купальники рекламировать?
– Ну тебе же это не мешает людям лапшу на уши вешать! – Марина отмахивается от меня и кладёт на стол папку. – Здесь документы Василия. Ну что ты дёргаешься? Найми ему няню! Он послушный парень…
– Марина, – рявкаю, – ты же мать!
– А ты – отец, – парирует, не моргнув глазом, – Так, хватит! – Вскидывает руки вверх. – Это тебе сидеть в тёплом кресле до старости можно, а у меня век ограничен. Ещё лет пять. Максимум – шесть.
Стискиваю руки в кулаки, потому что мне нестерпимо хочется попортить этой дряни весь «фасад», наведённый за мои деньги. Но неожиданно, ловлю воспалённый взгляд сына и резко осекаюсь.
– Вали отсюда, – шиплю так тихо, чтобы слышала только Марина, – работай «причинным местом».
– Какой же ты сноб, Басов, – она подкатывает глаза. – Ну ей Богу. За тебя потому и голосуют, что ты на уровне лавочек дворовых завис.
– Пока, Василий, – разворачивается и, покачивая бёдрами в тугой красной юбке, подходит к сыну. – Выздоравливай, – прижимается щекой к голове ребёнка, целуя воздух.
Я считаю про себя до сотни, как когда-то, пока мы с Мариной были вместе. Треснуть ее хотелось регулярно. Всегда сдерживался. Только один раз не выдержал и засунул крашенную дуру в ванну. А эта зараза поскользнулась, разбила себе скулу и заявление накатала в полицию, решив использовать меня как пиар – ход. Да, поэтому сейчас я здесь. Ещё и отступных ей отдал несколько миллионов.
Выдыхаю только когда Марина скрывается в коридоре и подхожу к Василию.
– Ну привет, сын… – неловко глажу по голове, чувствуя пальцами, что он весь пылает. – Денис!
– М? – Он вытаскивает из ушей наушники и поворачивается ко мне лицом от окна. – Вы что-то мне говорили? Я решил немного самоизолироваться, чтобы вас не смущать, – жмёт плечами.
– Это сын мой, – киваю на Ваську. – Поступает нам в дополнительную нагрузку. Нужно организовать ему горячий чай, жаропонижающее, няню и найти лора хорошего. Есть тут какие клиники частные?
– Хмм… – тянет Денис, – на тему няни и врача сестре позвоню. У неё дочери семь. А чай сейчас сделаем.
Забирает чайник и уходит из приемной в небольшую кухню за стенкой.
– Ты чего молчишь, Васька, – испытывая неловкость от того, что, наверно, первый раз за пять лет мне приходится самому принимать решение по сыну, не опираясь на мнение профессиональных няней и пусть отвратительной, но все-таки его матери, присаживаюсь на корточки и заглядываю ребёнку в глаза.
– Говорить больно, – сипит мне в ответ.
– Дела… – качаю головой, – сейчас ты чайку попьёшь, выпьешь таблетки, а потом мы с тобой к врачу сходим. Годится?
– Спать хочется… – Васька косится глазами на кожаный диван, – можно я полежу?
– Конечно…
Подхватываю сына на руки и несу к «мягкому уголку».
– Погоди, не засыпай только, – трясу ребёнка за плечо, – таблетки нужно выпить…
Но Васька отключается, полыхая щеками. Сажусь рядом, откидываюсь на спинку и прикрываю глаза. Час от часу не легче.
