Текст книги "Служанка Артемиды"

Автор книги: Оливия Кулидж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– И сделал благое дело! – воскликнула Юнис, в ужасе воздев руки к небу. – До чего мы дойдем, если жены начнут убивать своих мужей!

– Наверное, и боги так думали, – согласилась Атенаис, – но для ребенка это страшное зло – убить свою мать. Боги жестоко наказали Ореста, его стали посещать страшные видения, которые довели его почти до безумия. И тогда боги пообещали даровать ему прощение после того, как он совершит подвиг в их честь. На него была возложена трудная задача. Орест должен был спасти изваяние Артемиды, которое хранилось на ее алтаре в Таврии. Боги не хотели, чтобы на алтарь лилась человеческая кровь.

Орест погрузился на корабль и отправился в Таврию. Прибыв туда, он не стал высаживаться на берег открыто, поскольку не хотел, чтобы его принесли в жертву богине. Он спрятал корабль в небольшой бухте и, взяв с собой товарища, скрытно отправился вдоль берега в поисках изваяния, которое они собирались выкрасть из храма. Однако их заметили, схватили, связали и притащили в храм Артемиды, с тем чтобы жрица могла совершить обряд очищения.

Ни Орест не узнал своей сестры, ни Ифигения – своего брата. Когда отец вызвал ее в Авлиду, ей было четырнадцать лет, а Орест еще лежал в колыбели. Уже много лет в Таврию не попадал ни один грек, и Ифигения страстно желала узнать, что же происходит на ее родине. Она ничего не знала ни о взятии Трои, ни о том, что ее отец убит, ни о гибели своего жениха, Ахилла. Она не знала, что Одиссей, который посоветовал отцу послать ее на смерть, вот уже долгие годы странствовал неизвестно где и с какой целью. Ифигения начала задавать вопросы, понемногу они разговорились, и девушка поняла, что перед ней ее собственный брат, единственный наследник ее благородного рода и будущая жертва богини.

Сколько слез было пролито, сколько ласковых слов было сказано, не пересказать. Наконец брат с сестрой составили заговор, они решили бежать, захватив с собой изваяние Артемиды. Ифигения вызвала к себе царя Таврии и заявила ему, что один из пленников, который будет принесен в жертву, виновен в убийстве и должен подвергнуться специальному и тайному обряду очищения в морской воде. Но самое страшное не то, что будущая жертва виновна в страшном преступлении. Ужасно то, что пленник дотронулся до священного изваяния богини, и его придется доставить к морю для очищения. Ифигения потребовала, чтобы пленников крепко связали, так, чтобы те едва могли передвигать ногами, и тогда она сможет вместе с ними и с изваянием богини добраться до берега моря без посторонней помощи. Никто не должен видеть обряда очищения.

Царь ответил согласием. Он боялся гнева Артемиды и не видел оснований не доверять жрице. Но еще страшнее было оставить жрицу наедине с двумя сильными мужчинами, даже связанными, ведь они могли осквернить священное изваяние. Итак, царь из двух зол выбрал меньшее и, притворившись, что уходит, спрятался за камнями, чтобы наблюдать за процессией.

Какова же была его ярость, когда он увидел, что жрица развязывает веревки и освобождает пленников, а из-за мыса выплывает военный корабль с пятьюдесятью гребцами и стремительно летит к берегу. Его предали. Дикий крик разнесся по берегу, царь бросился вдогонку за беглецами, а они устремились в волны прилива, навстречу спасителям. Услышав крик царя, на берег примчались его воины с саблями наголо, и казалось, уже ничто не спасет несчастных беглецов, но им на помощь пришла великая Афина Паллада. Она давно наблюдала за ними и в самый критический момент помогла гребцам. Корабль вовремя достиг берега, матросы попрыгали в воду и подняли на борт жрицу со священной реликвией, Ореста и его верного товарища. В это время лучники, стоя на палубе, не переставая выпускали в сторону берега свои меткие стрелы, и воины царя Таврии не осмелились преследовать корабль.

– Они спаслись! – радостно воскликнула Ала, уронив веретено на землю. – Они спаслись, и бедная принцесса вернулась домой.

– Нет, милая, домой она не вернулась, – ответила Атенаис с улыбкой, – ведь ее родители были мертвы, а она много лет провела вдали от дома. Ифигения отправилась в Афины и построила невдалеке от города храм Артемиды. Там ты сама сможешь увидеть священное изваяние богини, то самое. Афины всегда были гостеприимным городом. Царь Тезей, в честь которого проводятся сегодняшние игры, сделал Афины убежищем для всех несчастных и прекрасным местом для жизни. Даже деревянному изваянию приятнее находиться в Афинах, чем в дикой Таврии.

Ала огорченно покачала головой. Конец истории ей совсем не понравился. Страшно было думать, что обагренное человеческой кровью изваяние находилось в Афинах.

– Не следует бояться изваяния, – сказала Атенаис. – В наши дни в дар богине приносят вино и сладости, украшения и маленькие подарки и кладут их на алтарь. Артемида никогда не нуждалась в человеческой крови. В Греции Артемида – защитница маленьких девочек, тех, которым еще рано выходить замуж. Только одно напоминает нам, что с этим изваянием связана страшная история. Богиня любит иногда вспомнить о диких лесах и зеленых холмах Таврии, об отважной царской дочери, которая ей служила в храме. И чтобы порадовать богиню, один раз в году мы исполняем для нее танец медведей, и она может легко представить себе, как медведи в лунном свете прокрадываются в освещенных луной зарослях.

Ала широко улыбнулась:

– Мамочка, конечно, Артемида – моя богиня, и ты специально все это рассказывала, чтобы я узнала о танце медведей, правда?

– Конечно, милая, – кивнула Атенаис, – чтобы ты узнала больше о богине и чтобы день не тянулся так долго. Но теперь Клейтос уже закончил свой забег, и с минуты на минуту должен появиться Сандас, и мы узнаем, чем все закончилось. Давайте-ка уберем пряжу и приведем себя в порядок. Сегодня праздник, праздник для всех, а не только для мужчин.

В это время с мужской половины послышались радостные крики.

– Победа, победа, хозяйка! – радостно воскликнул Сандас, вбегая на женскую половину. – Он выиграл. Боги были на нашей стороне! Малыш Формио поскользнулся на старте! А наш молодой хозяин бежал, как и подобает сыну чемпиона.

Женщины захлопали в ладоши, поднялся веселый шум, Ала вскочила с табуретки и поскакала по дворику, забыв о своей кукле. Радость охватила всех присутствующих, даже обычно печальная Калина слегка улыбнулась и попросила Сандаса рассказать все подробно, с самого начала. И только у Атенаис, которая была всегда добра ко всем без различия, нашлось доброе слово для Формио, главного соперника Клейтоса.

– Бедный Формио, ему-то сейчас каково, – произнесла она задумчиво.

– Ну вот еще, хозяйка беспокоится о Формио. – Юнис была так возмущена, что забыла о приличиях. – Стоит ли горевать о мальчишке, которого мы никогда не видели? Думать о каком-то Формио, когда наш дорогой мальчик всех победил!

Атенаис, не вмешиваясь в болтовню женщин, крепко поцеловала Юнис в благодарность за ее энтузиазм.

Танец медведей

– Клейтос, а Клейтос, что такое медведь? – Ала тянула брата за край туники. – Ну, Клейтос, расскажи!

– Отстань, глупая девчонка, – недовольно проворчал Клейтос, – не приставай! Медведь – это такой зверь!

– Сам ты глупый! Думаешь, раз я девочка, так значит, ничего не знаю! Знаю, что зверь. Ты лучше расскажи, какой он. Юнис говорила, что ты видел медведя.

– Правда, видел, – смягчился Клейтос. – По Афинам ходил один бродяга с медведем на веревке. С ним был мальчишка, который играл на флейте, а медведь вставал на задние лапы и плясал.

– Правда? Ты видел, как медведь танцует? Танцевал, вот как я сейчас? – И Ала прошлась в танце по дворику, стараясь изобразить медведя, которого никогда не видела.

– Ну уж, конечно, не так! – Клейтос снова начинал злиться. – Он был высокий, когда вставал на задние лапы. Ну, точно как наш папа.

Большой такой, неуклюжий, тяжелый. Ну все, отстань.

Но Ала была упорна.

– Ну, посмотри теперь, Клейтос! Как он танцевал? Вот так?

– Да нет же, совсем не так! Ничего похожего! – Клейтос терял остатки терпения. – У него огромные лапы с длинными и острыми когтями, и он тряс ими в воздухе. И пасть у него была огромная и красная, и язык такой длинный, и страшные острые зубы, чтобы съесть тебя, р-р-р-р-р-р-р.

– Перестань, перестань, Клейтос. – Ала испуганно оттолкнула брата. – Не надо больше!

– Оставь ребенка в покое, – вмешалась Юнис, – как не стыдно дразнить сестру! А еще старший брат! Почти взрослый мужчина!

– Да как ты смеешь так разговаривать со мной? Жалкая рабыня! – Клейтос с размаху ударил Юнис по щеке.

Юнис закрыла лицо руками и, не промолвив ни слова, отступила назад. Филис, наполнявшая очередной кувшин водой, от испуга пролила несколько драгоценных капель на пол и молча уставилась на Клейтоса. Атенаис сидела невдалеке за своей прялкой.

– Да, Юнис – наша прислуга, – негромко произнесла она, оторвавшись от работы, – но ты – единственный человек в нашем доме, который посмел ее обидеть. Никто и никогда себе такого не позволял.

Клейтос был смущен и подавлен. Он с трудом сдерживал слезы и в то же время готов был снова впасть в ярость.

– Юнис забылась! Она должна помнить, с кем говорит! Она еще смеет обращаться со мной как с младенцем! – Клейтос перехватил испуганный взгляд Филис, застывшей с чашкой в руках, из которой на пол лилась струйка воды. – И нечего на меня так смотреть, вы, вы, женщины.

С этими словами он стремительно выбежал с женской половины дома.

– Не сердись на него, Юнис, – мягко сказала Атенаис, обращаясь к служанке, которая так и стояла неподвижно, закрыв лицо руками. – Клейтосу сейчас очень трудно. Для школы он уже слишком взрослый, а до военной службы он еще не дорос. Уже не мальчик и еще не мужчина. Он сам не понимает, что с ним происходит, не знает, что с собой делать. Взросление – тяжелый период. Это не только радость, это еще и боль.

– Он вырос у меня на руках, – слабым голосом произнесла Юнис. – Сколько ночей я провела у его изголовья, когда он болел…

– Ах, Юнис, ты же знаешь, он не хотел тебя обидеть.

– Юнис забыла, что она – просто рабыня, – с горечью заметила Калина, – вот ей и напомнили, кто она на самом деле.

Атенаис ничего не сказала в ответ, и это было мудро. С Калиной иногда лучше было промолчать. Она повернулась к дочери:

– Вот что, Ала, давно пора приниматься за дела. Садись за прялку. И прошу тебя, никогда больше не дразни брата, он этого не выносит.

Ала тихо всхлипывала и терла мокрые от слез глаза:

– Я не дразнила. Я только спросила про медведя…

– Ну, успокойся, попросим Калину, и она нарисует тебе твоего медведя.

Калина и в самом деле нарисовала медведя, но этот рисунок мало чем помог. По признанию самой художницы, медведя она видела только на картинке. Там были нарисованы медведь и лев. Вот и сейчас Калина нарисовала обоих зверей, но, надо сказать, по виду они почти не отличались друг от друга. Правда, у льва был хвост, а у медведя его не было. Но Атенаис сказала, что это совсем не важно. Жрицы, изображающие медведей, никогда не надевают медвежьих шкур и не пытаются выглядеть как настоящие медведи. В шкурах было бы жарко и неудобно танцевать, кроме того, такие танцы могли бы напугать маленьких детей. Так что лучше Але просто подождать до тех пор, пока она собственными глазами увидит танец медведей.

– Мамочка, но что же это за танец?

– Тебе еще рано об этом знать, малышка, – с улыбкой ответила Атенаис, – подожди. Скоро подрастешь и все увидишь сама. Женщины, которые этот танец видели, никогда не должны рассказывать о нем тем, кто его не видел. Мужчины видят этот танец, только если у них есть дочери, которых они должны отвести на это представление. Вот когда ты будешь постарше и тебе нужно будет отнести свой дар богине, я научу тебя петь гимн, который поют девочки, ну а остальное ты увидишь сама.

Конон больше не заговаривал о своем обещании, но никому и в голову не приходило, что он мог о нем забыть. Тысячу раз на дню Юнис приходилось повторять одно и то же.

– Алеция, причесывайся аккуратней, а то отцу стыдно будет вывести тебя на люди. Что он скажет, если у тебя подол будет криво висеть? Опозорить нас хочешь? Как не совестно ходить в таком грязном платье?

И так снова и снова. Порой девочка готова была накричать на Юнис, как когда-то это сделал Клейтос.

Но женщины вовсе не собирались оставить Алецию в покое или допустить какой-нибудь непорядок в ее прическе или одежде. Когда наступил долгожданный день, ее каштановые волосы были тщательнейшим образом промыты, обработаны яичным белком и уложены. Теперь ни одна прядка не выбивалась из красивой прически. А сколько сил было потрачено на то, чтобы почистить и отполировать ногти. Но вот наконец девочка сияла чистотой, ее нарядили в новое, кипельно-белое платье, а Филис мастерски заложила на нем красивые складки, которые наистрожайшим образом было запрещено трогать. Алеция была возбуждена от торжественности момента. Еще за десять дней Юнис сняла мерку с ноги девочки и заказала у сапожника настоящие кожаные сандалии. В них Алеция чувствовала себя не очень свободно. Ремешки натирали ноги, и ходить было не очень удобно, хотя она и разнашивала их понемногу каждый день. Но Юнис считала, что это как раз очень полезно.

– Зато прыгать не будешь, а пойдешь себе скромненько, – приговаривала она.

В этот день Алеции все представлялось таким странным и необычным. Казалось бы, выходишь из своей комнаты, которую знаешь наизусть, проходишь через дворик на мужской половине дома, слуга открывает двери на улицу, и ты спускаешься вниз по дороге к колодцу, где ходишь каждый день то с Филис, то с Юнис. Но теперь все по-другому. На ногах тяжелые поскрипывающие сандалии, ты идешь чинно и спокойно, держась за край туники отца, ты даже не останавливаешься у колодца, а когда встречаешь соседку, которая спешит за водой с кувшином, ты не знаешь, можно ли с ней поздороваться, ведь она просто рабыня…

Сначала Ала собиралась поздороваться и уже начала улыбаться, но соседка прошла мимо с таким видом, будто вообще никого рядом с Кононом не было. Ала покраснела и отвернулась. К счастью, у нее не было времени, чтобы расстраиваться по поводу этого случая. Они с отцом быстро миновали колодец и погрузились в новый мир.

Наверное, он не казался бы Алеции таким непохожим на ее собственный, если бы Юнис не запугала ее своими предостережениями. Ала уткнулась лицом в полу отцовского плаща, чтобы спрятаться от взглядов встречных прохожих, которые, по ее мнению, только и смотрели на нее, приговаривая: «Что это за малышка вышла на улицу? Посмотрите-ка на нее! Как же замечательно воспитали ее родители, как чудесно она одета!»

День клонился к вечеру, но узкие улицы были полны народу. Мужчины возвращались домой с военных учений, рабы спешили по делам своих хозяев, возвращались домой крестьяне, которые несли пустые корзины или вели за собой осликов без поклажи. Рынок закрылся еще утром, но они провели часть дня в пересудах и разговорах. Алеция и Конон с трудом пробирались в толпе, когда же им навстречу двинулось стадо коз, они вынуждены были встать в дверном проеме какой-то лавчонки. Темнокожий хозяин тут же бросился к ним, схватив Конона за руку, начал громко расхваливать свой товар:

– Купите амулет для служанки Артемиды, купите ей браслет в приданое! Красавица, давай я тебе погадаю! О, господин, давай предскажу тебе судьбу! Всего один обол! За одну медную монету ты получишь всю мудрость Востока!

Конон оттолкнул навязчивого торговца, и тот разразился злобными проклятиями, которые еще долго разносились по улице, пока не потонули в уличном шуме. Ала испуганно прижалась к отцу, а тот, не обратив ни малейшего внимания на случившееся, быстрым шагом направился вперед. Когда они оказались на улице, где жили и работали оружейных дел мастера и где до сих пор не стихал стук молотков, Ала, наконец, опомнилась и огляделась по сторонам. И тут оказалось, что никто не обращал на девочку никакого внимания. Все были заняты своими делами, и даже когда Конон встречал знакомых и те останавливались, чтобы переброситься несколькими словами, они даже виду не подавали, что заметили Алецию. Большинство из них произносили одну и ту же фразу: «Идешь смотреть танцы?» Об этом было нетрудно догадаться, ведь за Кононом следовал раб, который должен был освещать дорогу на обратном пути.

Танцы устраивали на Акрополе, огромном холме, расположенном в самом центре города, на котором возвышался мраморный храм Афины Паллады. Конон с дочкой были уже у самого подножия холма, когда к ним подошел еще один знакомый, рядом с которым тоже вышагивала дочка. И пока мужчины беседовали, девочки с интересом разглядывали друг друга, не выпуская из рук края отцовских плащей.

Алеция робко улыбнулась голубоглазой светловолосой незнакомке, а та в ответ подмигнула ей. Ала на всякий случай отвернулась. Она была в недоумении. Наверное, у девочки тик, и у нее дергается глаз, не может же она в этот торжественный момент вести себя так легкомысленно. Но когда Ала вновь взглянула на нее, незнакомка хихикала и строила гримасы. Алеция прикрыла рот рукой, чтобы самой не рассмеяться. На такой случай Юнис не снабдила ее никакими указаниями. К счастью, мужчины двинулись вверх по холму, прежде чем что-нибудь случилось. Теперь девочек разделяли могучие фигуры отцов, и они не видели друг друга.

Их окружало множество пар: отцы вели своих дочерей на праздник. Каких только девочек тут не было. Белокожие, выросшие в городе, и загорелые на раскаленном солнце в деревнях и испуганно озирающиеся в городе, высокие и низкорослые, хорошенькие и не очень, красиво одетые и неряшливые, все они были тихи и молчаливы, понимая торжественность момента.

На вершине холма, на большой лестнице, которая вела к святым местам, стояли продавцы специальных сладостей, которые девочки должны были принести в дар богине. Это были маленькие фигурки зверюшек или птиц, вылепленные из теста, в которое добавляли шафран, поэтому они были ярко-желтого цвета. Пока Конон покупал для дочки фигурку лани, чтобы девочка могла принести ее в дар богине, Ала перехватила взгляд другой маленькой девочки, тоже стоявшей рядом с отцом. Как только она поняла, что на нее смотрят, девочка состроила ужасно смешную рожицу, засунув пальцы в углы рта, растянув ноздри и уголки глаз и высунув язык.

Прежде чем Ала решила, как ответить этой кривляке, Конон наклонился к дочери со словами: «Помни, что эта маленькая лань, которую ты положишь на алтарь богини, – знак того, что ты служишь ей, и что однажды ты должна будешь принести ей больший дар, твой собственный». После этих слов к Але вновь вернулось торжественное настроение, и она склонила голову в знак согласия.

Для танцев отводилась площадка перед святилищем Артемиды, и хотя у богини было свое священное место на Акрополе, где была установлена ее мраморная статуя, выполненная великим скульптором в строгом стиле древних времен, деревянное изваяние богини, когда-то упавшее с небес, находилось не здесь, а в Бравроне, небольшом поселении на морском побережье. Это оно повелевало верховной жрице храма, в котором обитал дух Ифигении, отправляться в Афины и благословлять танцы. Праздники в честь Артемиды проходили каждый год, но раз в четыре года торжества были особенно великолепными, и этот год был как раз четвертым годом цикла. По окончании танцев верховная жрица, изображавшая Ифигению, уводила процессию обратно в Браврону для совершения священного ритуала, Великой Тайны, в честь которой устраивались спортивные игры и декламация стихов.

Ала с любопытством огляделась по сторонам. Позади площадки для танцев и немного в стороне был установлен шатер, плотно укрытый зелеными листьями лавра и увешанный гирляндами. Перед ним на алтаре горели сосновые поленья, их аромат был особенно приятен богине. Солнце садилось, и хотя вокруг площадки горели факелы, Ала могла разглядеть только неясный силуэт верховной жрицы, неподвижно, как статуя, сидевшей на троне внутри шатра.

Никаких медведей не было. Перед алтарем стояла жрица, ее голова была обвязана священными шерстяными лентами, знаком ее высокого положения. Другие жрицы двигались сквозь толпу, собирая желтые фигурки в большие корзины. Ала положила свою лань наверх и увидела, что корзину сразу же унесли прямо к алтарю. Здесь жрица взяла одну фигурку и раскрошила ее над пламенем, прося у Артемиды милости для тех, кто ей поклонялся. После этого корзину поставили перед шатром рядом с другими.

Солнце уже опустилось к горизонту, сейчас оно напоминало огненный шар, скользивший по краю холмов, окружавших западную равнину. Толпа вокруг площадки становилась все плотнее, и Конон посадил Алу на плечи, чтобы она могла лучше видеть, что происходит вокруг.

Верховная жрица медленно поднялась со своего трона, протянув руки перед собой и раскрыв ладони к небу. Ее голова была увенчана высокой короной, белое с серебром одеяние было просторным и собранным на талии. Широкая юбка, такая, какие носили в древние времена, спадала мягкими складками. Кожа великой жрицы была так отбелена, что она сама скорее напоминала статую, чем живую женщину.

Так она стояла неподвижно, обозревая замершую перед ней толпу. Все разговоры стихли, и только чириканье воробьев, которые с незапамятных времен оккупировали храм Афины, нарушало торжественную тишину. Когда же солнце скрылось за грядой холмов, верховная жрица повернулась к востоку, где высилась гора Химеттос, освещенная последними лучами заходящего солнца, воздела руки к небесам и запела молитву.

Ей так много надо было рассказать богине Артемиде, ведь у нее было множество имен и так много обязанностей. Это она – светлая Феба, сестра Аполлона, летящая над землей на своей лунной колеснице, это она – охотница, пробирающаяся по заросшим лесом холмам, это она первая танцовщица среди кружащихся в лунном свете нимф. Когда богиня гневается, она посылает из своего серебряного лука стрелы, несущие болезни. По зову рассерженной Артемиды выходят из северных лесов свирепые волки и нападают на стада, принадлежащие провинившимся перед ней смертным. Но она не только карает, она и исцеляет. Артемида – богиня деторождения, она облегчает страдания при родах женщинам и животным. Она охраняет стада овец и коз, пасущиеся в горах, и пастухи считают ее своей покровительницей. Под ее защитой находятся и дети, и детеныши животных, но особенным покровительством Артемиды пользуются маленькие девочки и молоденькие девушки, которым еще рано выходить замуж. Согласно древним легендам, именно она каждый год помогает весне появиться на свет и прогоняет зиму. Она может управлять штормами, ведь погода во многом зависит от фаз луны. Так что царь Агамемнон не случайно должен был именно у Артемиды выкупить попутный ветер.

Итак, всем этим управляет Артемида, и без ее благословения ни один смертный не может жить счастливо, ни одно животное не может существовать, ни одно стадо не будет спокойно пастись, даже плодородная земля не сможет плодоносить без ее воли. Но Артемида внушала смертным благоговейный трепет, а порой ужас, ведь ей пришлось видеть столько пролитой крови. Как гласили старинные легенды, в древние времена в честь богини женщины устраивали безумные пляски. Даже сейчас, Ала знала это, богиня пила кровь козлят. Во время праздника Артемиды пастухи, которые почти весь год обходились без мяса, закалывали козленка в честь богини.

Но вот закат погас, и вечерняя звезда зажглась на небе. Долгая молитва закончилась, все замерло в молчании, и в тишине сначала тихо, потом все явственнее из сгустившейся тьмы зазвучала флейта, к ней присоединилась вторая, потом третья. Это заиграли пастухи, которые разместились на камнях, в беспорядке разбросанных по другую сторону шатра. У ног каждого из них лежал посох, а верный пес сидел рядом.

– Они вызывают луну, – шепнул Конон на ухо дочери.

И правда, из-за горы Химеттос разлилось серебристое сияние, а в потемневшем небе одна за другой вспыхивали звезды. Пронзительно заиграли трубы, перекликаясь друг с другом, взывая и плача, и, как бы отвечая на их призыв, показался светлый диск луны. Ничего не происходило до тех пор, пока он не поднялся высоко над мраморным храмом Афины и в круге, очерченном факелами, стало светло как днем. За шатром, в котором находилось изваяние, задвигались бесшумные тени. Один за другим, переваливаясь и покачивая в воздухе лапами, показались медведи.

Но когда они приблизились, Ала почувствовала разочарование. Это были всего-навсего маленькие девочки, забавно пытающиеся изобразить больших неуклюжих животных. Они встали в кружок и по одному выходили в центр, демонстрируя свой наряд, а зрители аплодировали каждому новому медвежонку.

Все они были одеты в светло-желтые платья с длинными рукавами, на ладошках были меховые перчатки с длинными черными когтями. На голове каждого медведя была маска, полностью закрывающая голову. У первого медведя была большая черная голова, у второго – поменьше и желто-коричневая. У одного медведя была широко открытая пасть с высунутым розовым языком, другой оскалился, показывая страшные зубы, у третьего ухо свисало, как будто после застарелой раны, и морда у него была серая. Среди них был и совсем маленький медвежонок, только не было двух похожих.

Поначалу они не танцевали, а, медленно покачиваясь, двигались по кругу. Потом один медведь стал лапами подталкивать соседа, пока тот не свалился на третьего, который в ответ ударил его. Круг нарушился, медведи разбились на группы и медленно двигались, подталкивая друг друга. Время от времени один из них с глухим стуком садился на землю и снова вскакивал, положив лапы на плечи другого мишки.

Прямо напротив Алы большой медведь с высунутым длинным красным языком взобрался на плечи трех других медведей, вставших в кружок и взявшихся за руки. Медведь стоял прямо, покачиваясь в такт музыке и помахивая лапами, а троица несла его вокруг площадки для танцев, остальные медведи неуклюже топали за ними.

Трубы заиграли быстрее, пирамида медведей двинулась к центру площадки и начала вращаться в тесном круге, образованном остальными мишками, танцующими вокруг. Их движения становились все быстрее и быстрее, пока наконец большой медведь с диким ревом не свалился на землю, при этом его задние лапы продолжали выделывать сложные танцевальные па.

Теперь это были уже совсем другие медведи, не спокойные, ручные, передвигающиеся как по команде, а дикие, рычащие, бросающиеся друг на друга, стремительно двигающиеся по заросшим склонам, подобно обломку скалы, предвестнику лавины, несущейся с холмов. Дикий медведь могуч и неудержим, он быстрее лошади, быстрее оленя, преследуемого собаками, а когда он танцует для богини, его железные мускулы перекатываются под блестящей шкурой. То прыгая и изгибаясь, то кружась в дикой пляске, то сбиваясь по парам или по трое, то рассыпаясь по краям площадки, танцевали маленькие жрицы, освещенные лунным сиянием.

Время от времени, словно истратив все силы, они замирали, тяжело дыша, но и тогда один из медведей продолжал танцевать в центре круга, быстро передвигаясь по белому песку. Но вот опять начинала звучать музыка, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, и все медведи опять соединялись в общей пляске.

Зрители бросали медведям охапки цветов, а те разбрасывали их по песку или разрывали на мелкие кусочки и кидали под ноги. Факелы гасли один за другим, и цветы, разбросанные по песку, казались черными. Захваченные зрелищем взрослые и дети, стоящие по краям площадки, тоже начали раскачиваться в такт музыке. Временами в мелодию танца врывался вой дикого волка, и это означало, что богиня со своими собаками охотится на холмах.

Затем запели мужчины.

– О Артемида, богиня матерей, дочь Лето [13]13
  Лето – дочь титанов и мать близнецов Аполлона и Артемиды. Лето и ее дети всегда единодушны и помогают друг другу. После появления на свет близнецов, отцом которых был Зевс-громовержец, Лето пришлось спасаться от гнева его жены, ревнивой богини Геры. Никто не решался приютить Лето, опасаясь мести богини. Она смогла найти приют только на острове Делос, где в ее честь воздвигли храм. (Примеч. пер.)


[Закрыть], танцуй же на наших холмах. И пусть твои нежные локоны струятся по ветру, – выводили мощные басы, сливающиеся в один голос, и к ним присоединялись нежные девичьи голоса.

– Богиня луны, царица серебряного лука, ты, чье изваяние принесла нам царская дочь, мирно живи на благодатной земле Афин.

– Защитница юных дев, поселись навечно в белом храме на морском берегу и благослови нашу землю.

Достигнув наивысшего напряжения, музыка постепенно смолкла. Все было кончено. Конон снял дочь с плеч и поставил на землю, а девочка ухватилась за его плащ, дрожа от напряжения и холода. Конон погладил Алу по головке:

– Тебе понравились танцы, дочка?

Ала глубоко вздохнула. Зрелище показалось ей прекрасным, и она не в силах была произнести ни слова. Перед ее глазами до сих пор кружились желтые платья, мелькали черные маски в лунном свете, на белом песке темнели цветы. Неудивительно, что защитница всех девочек любит, когда танцуют медведи!

Конон продолжал что-то говорить дочери, но Ала, погруженная в свои мысли, ничего не слышала.

Отец удивленно посмотрел на дочь и громко произнес:

– В будущем году ты сама будешь танцевать танец медведей. Ты довольна?

Ала очнулась.

– О, папа, – у девочки от восторга перехватило дыхание, – неужели я смогу так танцевать?