Текст книги "Волчья жена. Глава 5 (СИ)"
Автор книги: Ольга Виноградова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Виноградова Оля
Волчья жена Глава 5
Спала я долго, а проснувшись на миг выпала из мира, вспоминая прошедшую ночь.
Приснилось? По телу пробежала горячая волна предвкушения и в голове шепнули: правда это, а не сон обманный... Вон и кровать грязная, и рубаха на мне пыльным мешком кажется, и сарафан мокрым кулем на полу валяется. Было все. Губы тронула робкая улыбка. Отпустил! Сердце забилось радостно и кричать захотелось, да не стала я – сдержалась, на кровать запрыгнула и со всех сил подушку обняла так, что перья повылазили. Жаль весточку послать Вадимиру не могу, чтобы порадовался он со мною вместе, ну да ладно, дождусь седьмого дня и поминай как звали – умчусь быстрее лисы из курятника с вожделенной курицей в зубах. Я с кровати спрыгнула, потянулась и вздохнула легко, полной грудью. Ах, как дышится! Будто стальные тиски разжались!
А ведь и правда разжались...
Прислушалась к себе и обмерла: не осталось во мне ненависти к Князю. Ушла вся, будто вода в землю. Не на чем ей стало расти, не осталось промеж нами дел нерешенных. Вот и сбежала, окаянная, новую землю искать!
И как же теперь... в глаза-то волку смотреть буду? Я ведь привыкла его нелюбить, через это и смотрела на него да на его поступки, но сердце теперь чище скатерти свадебной новехонькой, если взгляну, осмелюсь, то что увижу? Вот бы уйти по-тихому...
Вацлава в избе не было – уже легче стало. Я покружила на месте, думая как к Агнешке добираться, вспомнила о запасной одежде в телеге и вышла во двор. Обрадовалась донельзя глухому забору, ибо нашлись бы любопытные да любознательные, готовые с утра пораньше уши пополоскать. Вообще, не принято у оборотней хозяйство от соседей прятать, да видать есть у Вацлава вещи не для чужих глаз предназначенные. Староста и Князь все же!
Телега нашлась на заднем дворе у конюшни. Покопалась, вытащила корзину и выругалась, когда из нее вода полилась. Вот жеж пень лысый! Теперь придется сушить, не пойдешь же в мокром по деревне. Разобрала корзину, повесила рубашку и сарафан на веревку у бани под солнышко и вернулась в избу. Живот урчал голодной камышовой кошкой и требовал съестного.
Похозяйничать что ли? А руки за самоуправство не оторвут? С другой стороны, не сидеть же сиднем, пока белье сохнет. Не могу я и пяти минут на одном месте, руки то пыль протереть тянутся, то вещи с места на место переложить, чтобы поаккуратнее было да поближе лежало. Рискну, иначе с голода окочурюсь и вместо свадьбы будут Спотыкачки на похоронах самогон хлебать. Им-то все равно, а вот для меня разница большая!
Присмотрелась к резным полкам, порылась в шкафах, отыскала яйца, не слишком свежий хлеб и молоко. Помидоры с грядки сорвала, как и перышки позднего лука. Помыла, порезала, омлет замесила. Да не одного, а на двоих. Вдруг Вацлав появится и тоже голодный будет? Неуютно мне будет с целой тарелкой перед ним сидеть. Да и неудобно, пустил переночевать, а я уже как у себя дома хозяйничаю...
Думая, набрала дров, растопила печурку, и сковороду на огонь поставила, подивившись между делом чистоте посуды – блестела! Хозяйственный мужик Князь. Вадька хоть и всем хорош, но сковородки и кастрюли у него чернее ночи, прикасаться боязно, вдруг угольями в руках рассыпятся!
Пока готовила – опомнилась! Это же я в каком виде по избе хожу? Неумытая, непричесанная... По лбу хлопнула, ведро в сенях подхватила и бегом в баню себя в порядок приводить. Ничего, что водица холодная, оно только на пользу. Оттерлась, полотенцем суровым по коже прошлась, выглянула украдкой, полусухую рубаху стащила с веревки, оделась и опять бегом домой, чтобы не продуло.
Половину омлета на тарелку выложила, кружку молока налила и кушать уселась. Ох, хорошо-то как!
– Проснулась? – вырвал меня из блаженства Князь.
Я чуть не подавилась куском. Глаза медленно-медленно открыла, и взглянула на него с опасением. Это из меня счастье брызжет, а из него что? Ему-то не с чего подушки обнимать. Осмотрела волка. А он, поди, всю ночь не спал: под глазами углем намазано, губы белые крепко сжаты, волосы в крепкий пучок на голове собрал, чтобы в глаза не бросалось, что не мытые, но вроде нет в глазах огонька злого. Усталость одна желанием поспать перевитая.
Кивнула.
– Вкусно? – указал на еду и принюхался
Усмехнулась. Повздорить опять хочет или намекает? Нет-нет на оба варианта, Князюшка!
– Ты не серчай, Вацлав, что нос куда не просил сунула. Я и на твою долю сделала. Сядешь? – Он удивился. Подошел к столу, сел напротив меня и потянулся за кружкой. – Подожди, сейчас налью.
Встала, налила молока оборотню, положила омлет и поставила перед ним. Он отломал кусок ложкой, запихнул в рот и закрыл глаза. Застонал или послышалось?
– Какая муха тебя укусила, Янэ: хозяйничаешь у меня в избе, кормишь... – спросил мужчина, проглотив. – Или отравы сыпанула, чтобы меня со свету сжить?
– А ты попробуй, Князь, или не доверяешь? – спокойно выдержала его взгляд. Он улыбнулся и уткнулся в тарелку. – Сперва мне уйти было не в чем, а потом голод привзялся: покорми, да покорми... Если со вторым совладать можно, то голышом прогуляться по Сосновому смелости не хватило. Вот сарафан высохнет, и уйду я, как обещала.
– Куда же ты пойдешь? – поинтересовался оборотень, играя пальцами ложкой. На тарелке осталась всего половина. Быстрый какой! Вадька не в пример Вацлаву жует неторопливо, каждый кусочек пробуя, а этот запихнул не глядя и рад! Какое уж тут удовольствие? Не понимаю...
– К Агнешке, – другой ответ мне в голову не приходил. – Раз отпустил ты меня, то про уговор между вами ей забыть можно.
– Не было уговора, – недовольно напомнил Вацлав.
– Тогда тем более мне к ней надо. Если не ты заставил, то отчего она меня со двора погнала? Не просто же так! А шутки такие шутить – это не в характере Агнешки. Она не злобливая.
– Верно, просто так ведьма ничего не делает, и себе ерундой не тешит. Сходи. Проведай. Авось прояснится что-то. Только ты пешком. Сил нет телегу запрягать. После заберешь или я попрошу кого пригнать. За скотину свою не беспокойся: почистят, накормят, напоят.
И мы замолчали.
А о чем еще говорить? Не ночь же прошедшую обсуждать, хотя огнем горят воспоминания. Руки Вацлава до сих пор на своем теле чувствую, будто выжег он на коже отметины. Интересно, а он помнит? И что помнит? Еще ведет себя Вацлав странно. Раньше от него искры ледяные летели, резок он был и порывист, двигался рывками в разные стороны, а теперь застывший снежный покров напоминает. Плотный, высокий, весь плавный и искрящийся. Холодный – да, но именно в такой снег хочется с разбегу прыгнуть и барахтаться в нем, пока щеки не раскраснеются...
Я помотала головой, отгоняя наваждение. Пусть Князь для меня чистым листом останется. Так правильно. Не буду я его больше судить, а чем меньше человека знаешь, тем меньше желания делать это.
Я доела, собрала со стола и сложила посуду в чан. Поставила греться воду. Одежда высохла наверняка, но я тянула время. Все никак не шли в голову прощальные слова, которые должны быть сказаны.
Вацлав тоже закончил, поблагодарил. Сунул мне под руку посуду и сам встал за спиной. Его ладони легли мне на плечи. Я вздронула, но не отшатнулась, сердцем понимая – не с дурными намерениями он и не играет. Нужны ему эти прикосновения и близость та нужна. Зачем только... Он ткнулся носом мне в шею и тихо прошептал:
– Кто он, Янэ?
Я замерла. Мыльная тарелка выскользнула из ослабевших рук. Как ответить? Ведь понятно о ком он спрашивает, но непонятно для чего. Обернувшись, твердо встретилась со взглядом Князя.
– Зачем тебе?
– Надо же знать в какие руки тебя отдаю, – печально усмехнулся мужчина.
– В хорошие. Он человек, охотник. Не знат и не богатен, зато ласков и заботлив, – я невольно улыбнулась, вспомнив о Вадимире. – Ты не думай, я не сразу с ним сошлась. Я о любви вообще не думала, просто он все время рядом был, а в начале лета нас и стукнуло...
– Ничего больше не скажешь?
Он хотел знать имя, но я не собиралась раскрывать эту тайну.
– Нет, – покачала головой. – Больше ни к чему. Мы поженимся и покинем Волчье Княжество. Навсегда.
Мы не обсуждали это с Вадимиром, но скорее всего так и будет. Здесь слишком много прошлого для того будущего, что виделось мне во снах.
– Так он замуж тебя возьмет? – медленно проговорил мужчина, задумавшись. – А он знает?
– Что волчья жена да. Что твоя – нет, – помотала головой.
– Умно, – Вацлав отступил.
Тело обожгло холодом. Какие все-таки оборотни... горячие! Я невольно поежилась. Захотелось выйти на солнце и подставить лицо под его теплые лучи. Вроде не угрожал Князь, не требовал ничего, а все равно на сердце неспокойно стало. Лучше бы уж в лицо плюнул, так оно привычнее, чем гадать что под его спокойствием кроется.
Я домыла посуду. Вынесла ведро с мыльной водой и вылила в канаву, сняла сарафан и оделась в бане. Там же переплела косу на две и обвила синими лентами. Спрашивается, для кого прихорашиваюсь? А вот сама для себя! Фыркнула и пошла в избу. Настало время попрощаться.
Спросить – не спросить? А чего я теряю? Если и пошлет потаенными тропочками по грибочки ядовитые, так не первый раз по такой дорожке отправляться! Спрошу... Обернулась, рот открыла и передумала: Князь сидел за столом, уложив голову на руки. Похоже, он спал. Что же, вот оно и само все решилось. Я тихонечко поставила ведро около порога и собралась уж было уйти, но...
– Янэ, а до свидания сказать или до вежливости еще не доросла? – лениво, не размыкая глаз, проворчал волк.
– Свидимся седьмого дня под Калиновым мостом, – я поджала губы, коря про себя слух и нюх оборотня. Спал ведь! Ну и спал бы себе дальше, а только успокоилась, как меня снова между страхом и любопытством кинуло. И что выбрать? Нелегко, ой нелегко, но... – Отдыхай, Князь, – отступила.
– Эх, женщина... – вздохнул он. – Накормить – накормила, а спать не уложила. Обидно! – мужчина потянулся.
Я остановилась. Вздохнула.
– Тебе колыбельную спеть или на ручках покачать? – рассмеялась немного натянуто.
– Мне бы... – он посмотрел на мою грудь, осекся и нахмурился, – Это может слишком далеко зайти, Янэшка. Пожалуй, не стоит играть с огнем, – грустная улыбка мне в награду. – Только-только пожар погас. Пусть и не мы его разожгли, а все же на неостывшие угли дуть не стоит, – и лицо оборотня стало задумчивым и мрачным.
– Да, не стоит... – ответила я хрипло. Сглотнула второпях. Ну, вот зачем он так... легко же все было, как по маслу, а теперь ворчит жалость, ручки к оборотню тянет, утешить просить...Постой, постой, почему не мы пожар разожгли, а кто тогда?! Не хочется лезть не в свое дело, но придется, иначе изведусь вся.
– Вацлав, могу я спросить? – нерешительно потеребила ленту. Он кивнул. – А почему я не вижу Михася? – выпалила совсем не то, что хотела. Забоялась в последний момент.
Оборотень хмыкнул, но ответил:
– Так ушел он. Оклемался после той ночи и решил на вольные хлеба податься, – пожал плечами волк. Он встал, снова потянулся, широко раскинув руки, и принялся стаскивать с себя рубаху.
– И ты так просто его отпустил? – ахнула сама не знаю от чего: то ли от изумления, то ли от вида тела Княжьего – Вацлав еще лучше стал, чем я помнила.
– А почему нет? Мы, оборотни, свободны в своих решениях, – скинув рубаху, мужчина потянулся к штанам. Он меня совсем не стесняется? Неужели возьмет и оголит свой зад?! Оголил! Хорошо хоть передом не повернулся! По щекам разлился румянец, а по спине сбежал холодок. Я повела плечами и уставилась в пол. – Но ты же не это хотела спросить? – мужчина закутался в простыню по самый нос и подмигнул мне.
– Догадливый! – я поморщилась.
– Так спрашивай... Что хотела. Или опять круголя пойдешь? Я спать хочу, Янэ, пощади меня, – и взгляд несчастный-несчастный, как у щенка, которого дети затискали.
– Скажи, а почему ты так странно себя ведешь? – и быстрый взгляд из-под ресниц, не рассердила ли? Не промелькнет ли знакомое презрение? Не скривятся ли губы в брезгливой гримасе?
– Как так? – веселье в глазах волка через край плеснулось.
– Да вот так! – я топнула ногой. Не сдержалась. Я серьезно, а он в шутку ударился!
– А как должен? – приглушенный смех.
– Издеваешься? – прошипела я, оглянулась, ища чем бы запустить в оборотня.
– Да зачем?! – и захохотал в голос. Непривычно. Свободно. Легко. Искренне. Не видела я раньше такого Князя – удивительного. – Ладно-ладно! – поднял вверх руки и вмиг посерьезнел. – Сам думал. Только после того как отпустил тебя, то сразу легче стало. Чернота из сердца ушла. Разум прояснился и дышать легче стало, – признался оборотень. – Я потому и заснуть не мог, что крутил по всяком и вокруг, и около... Много до чего додумался. Нерадостного.
– Так... – я сглотнула, собралась с мыслями и все-таки смогла произнести: – Может, не любил ты меня вовсе? Оборотней ведь тоже околдовать можно... Ты же про это говорил, верно?
– Нет, Янэшка. Приворожить нас никак нельзя. Так что любовь моя не от колдовства черного идет, но вот то, что с ней сделать пытались... Тебе, видать, тоже перепало знатно. Любовь она своя, а вот злость нам привили. Мне-то так точно, за тебя говорить не буду. Знаешь, я ведь иногда едва сдерживался, чтобы не ударить тебя, а то и вовсе... – морщины прорезали лицо Вацлава, сделав его похожим на зверя. Продолжать он не стал. Да я и сама догадалась. Убить он меня хотел. – Скажи Агнешке, пусть зайдет. Надо бы разобраться что к чему, – попросил он.
– Скажу, – пообещала. – И... тебе скажу: спасибо, – и поклонилась до пола. – За все.
И быстро вышла, чтобы не видеть реакции Князя. Щеки горели костровым пламенем.
***
Незаметно уйти не получилось. Многие сосновцы нашли причину именно в этот момент оказаться недалеко от избы Вацлава. Конечно, все были заняты делом: кто телегу разгружал, кто воду нес, кто по-приятельски разговаривал. И вроде бы никто на меня не посмотрел, но в кожу впились сотни пчелиных жал чужого жадного любопытства. А я плечи расправила, улыбнулась победно и неторопливо в сторону ворот села направилась, гадая кто же решится бросить первый камень.
Косень? Нет, тот малую у калитки воспитывает, причем девчонка явно не понимает за что ей от отца достается. Ну, сарафан порвала, да коленку поцарапала, так ведь не ревет же, сама подорожником залепила и терпит. И чего батя зря глотку дерет?
Саши? Нет, та свои яблоки соседке нахваливает. У той зубов давно нет, а баба все равно сует, чуть не за пазуху толкает. И с корзинкой задарма готова расстаться!
– Янэшка, а Янешка, – позвал меня смутно знакомый голос. И как-то разом все притихли, насторожились и на шаг придвинулись. – Давно ль ты явилась?
Таки нашелся длинный на язык! Сейчас начнет паясничать, а там глядишь и другие решать участие в моей жизни проявить и так сапожищами натопчут, что вовек не отмоюсь! Я остановилась, неторопливо повернулась, удерживая на лице улыбку, и поздоровалась:
– И тебе не хворать, Башик, так вчера вечером и явилась. Неужто пропустил? Ты же высоко сидишь, далеко глядишь.
Башик был одним из двух бессменных пастухов Соснового Бора. Честным, исполнительным. У него ни одна скотина по недоброй воле лесных зверей не пропала – всех отгонял, иногда ценой своей шкуры. За то его и ценили. И желание каждому встречному-поперечному в нутро залезть прощали. Дескать, не со зла он, просто любопытный от природы, а то не порок. Ага, только когда он в нутро говоривших лез, то они совсем по-другому петь начинали...
Голова пастуха торчала из-за кривой изгороди, покоилась на переплетенных руках. Сам он стоял на перевернутом ведре и качался на нем, не боясь ни его сломать, ни сверзнуться со столь неустойчивой опоры.
– Ай, пропустил, Янэшка, не доглядел, старею видимо. Зрение не то, нюх подводит, – улыбнулся пастух. Он перекинул из одного уголка рта травинку в другой. Ага, нюх его подводит! Сколько себя помню, то Башик одним из первых все узнавал и как только успевал? – А ты чего такая помятая? – мужчина вздернул белесые брови. – Али Князь тебя на радостях затискал?
И даже ласточки в небе замерли. Про людей вообще молчать можно было. Стоят, шевельнуться боятся, ждут, когда я ответить изволю.
– А тебе, Башик, завидно? – тряхнула косами. – Ты тоже порадоваться хочешь? Или меня потискать?
– Ох, и недалекая ты, Янэ! – хмыкнул мужчина. – Я думал поздравить его или посочувствовать. Или сначала поздравить, а потом посочувствовать.
– С чего бы ты ему сочувствовать собрался? – я наклонила голову, внимательно слушая. Подошла ближе и уперла руки в бока, показывая готовность драться до победного конца.
– Ну как же... – всплеснул руками Башик. – Такому хорошему мужику и такая... такая... з... заноза досталась! Как не сочувствовать-то?
Сосновцы начали посмеиваться. Я чувствовала, что проигрываю пастуху, но сдаваться не собиралась. Прошли те времена, когда я при первых всполохах огня бежала без оглядки. Теперь я шкуру толстую отрастила, да с шипами железными, пусть охочие до чужого душевного здоровья языки себе чешут. Разок пройдутся, так второй подумают, а стоит ли оно того?
– Ты попробуй, родненький, попробуй. Вдруг получится? А то от твоего сочувствия сахарного половина Бора ржавым гвоздем загибается. Случись что, так ты тут как тут с метелкой за поясом и давай чужой сор из избы выметать людям на потеху. Теперь вот к Князю решил забраться. Ты, родненький, совесть часом не терял нигде? А то смотри, без нее и голову оставить недолго, а без головы жить ой как трудно. Хотя ты, наверное, сможешь.
– Ха! – всплеснул руками Башик. – Точно сочувствовать надо: я к ней с интересом безвинным, а она мне усекновением головы грозит! Трудно тебе ответить? Я же помру от беспокойства, как там у вас все сложилось!
Ага, тут таких безвинных, но интересующихся треть Соснового собралось! И ведь не поленились прийти и все утро ждать!
– Так ты помирай, Башик, помирай. Я тебе веночек поминальный сплету, да на могилке всплакну так и быть.
– Тьфу, на тебя и язык твой черный! – замахал руками мужик. – Рано мне еще в гроб ложиться да и примеривать не срок, так что не загоняй меня туда – не пойду я. А если уложишь, так знай, подымусь и все равно за ответом к тебе приду! Давай сейчас выкладывай, чем вы всю ночь занимались.
– Ой занимались, родненький. И так занимались, и сяк занимались, а все тебе на потеху. Как занялись, так сразу о тебе вспомнили. Думали, не позвать ли сразу, чтобы потом не пересказывать, но не так увлеклись, так увлеклись, что позабыли потом...
– Злыдня! – перебил меня мужчина. – Тебе жалко? Все же знают, что случилось вчера ночью что-то, волчий вой много кто слышал... – намекнул Башик.
– Уж не оттого ли все знают, что твоя изба по соседству с Княжеской стоит? – пастух сделал круглые глаза и удивленно взглянул на дом старосты, словно впервые видел. – Ты же, бедненький, ночь не спал, все бока растряс, ворочаясь. Отчего же в гости не зашел? Тебе же не впервой без приглашения.
– Да кто вас знает, что вы делали?! Так придешь, а потом и не выйдешь – вынесут! – наконец, смутился мужчина.
Я закатила глаза и томно произнесла с придыханием:
– Складывались мы, Башик, а потом вычитались, затем умножались и делились. И так все ночь. Без перерыва. Счетная наука она, знаешь, какая увлекательная? – медленно облизнула губы.
– Тьфу, ты... ведьмино отродье! – отшатнулся пастух, не удержал равновесие и брякнулся с ведра. – Уй! – взвыл он, запрыгал и пнул ни в чем не повинный камень, на который приземлился. Я расхохоталась. – Ржешь, лошадушка? Нет бы пожалеть человека... – притворно вздохнул мужчина.
– Не дождешься! – я показала дулю Башику и пошла, оставив всех томиться в неведении: то ли правду сказала, то ли наврала сундук добра.
Больше ко мне с расспросами никто не приставал.
***
Лес начинался сразу за воротами по правую руку. Верста была до дороги, что в нашу с Агнешкой избу вела. Я шла неторопливо. Наслаждалась. Прислушивалась. Принюхивалась. Вглядывалась. Вроде бы и все хорошо, но что-то царапало сердце. Была какая-то неправильность в погожем летнем дне.
Я свернула на тропу, ступила в накатанную колею и чуть прибавила шаг. Волнение не прошло, наоборот, стало сильнее. Над головой, словно чумные, верещали птицы. В глубокой чаще слышался отдаленный звериный рев. Даже мошкара и та наседала полчищами, а ведь обед, им до вечера в теньке под сырыми кустами отсиживаться полагается... Неужто какая напасть приключилась?
Перед лицом стремительно пронеслась сорока. Ее черно-белое тело взрезало воздух почти у самого носа. Я испуганно отшатнулась и ойкнула. Проследила взглядом за птицей и увидела, что улетела она недалеко: оглушенная тушка валялась под ободранной кривой елкой. Сорока тоненько тренькнула и дернула лапкой, но не поднялась. Я подошла, подняла птицу, осмотрела ее – сорока раскрыла клюв и бессильно свесила голову. Да что же это с ней? С виду здорова, хотя я мало что понимаю в птицах... Сунув несчастную летунью запазуху, я заторопилась к тетке. Пройдя еще несколько шагов по тропинке, наткнулась на зайца. Серый неподвижно сидел столбиком и прял ушами, не делая попыток сбежать. Я опасливо коснулась мордочки ушастого, но тот никак не отреагировал, продолжая сидеть и смотреть в одну точку. А еще через десять шагов мне под ноги попались выкинутые из дупла совята, копошившиеся в листве...
Я решила не ждать новых сюрпризов. Трав-то я не захватила с собой, оставив телегу с вещами и коника на постой у Князя, но здесь и Призывного слова хватает, чтобы с Хозяином Леса повидаться. Прошептав его, я прислонила руку к земле и принялась ждать. Миг, два... Ничего! На третий слабо трепыхнулась почва и до ушей долетел далекий, почти шепот, полный муки стон. И уже не думая ни о чем, полностью отдавшись захлестнувшей разум тревоге, я бросилась напрямки туда, откуда тянуло чужой болью.
Ощущения стали сильнее. Земля будто сама стелилась под ноги и хотя бежала я через чащу, ни одна ветка не коснулась меня или моей одежды. Я выскочила на небольшой мшистый пригорок, заросший черничником. Сердце кричало – здесь! Да только где здесь?! И тут я увидела...
На краю пригорка возле кучи старых валунов под кривой сосной лежал на животе Леший. Его спина была исполосована глубокими бороздами. Одна рука была выгнута дугой из раны на плече среди лохмотьев кожи торчала кость. Подле, на земле, собралась лужица зеленоватой опалесцирующей жидкости.
Да что же это...
– Лешик! – я рванула к нему. Упала на колени, ухватилась и осторожно перевернула. И ахнула... Живот представлял собой месиво из кожи, мышц и внутренностей. На шее зияла глубокая рана. – Лешик...
– Янэшка... – прошептали серые губы. – Помоги...
– Чем помочь тебе? Как?! Я же ничего не знаю, не человек ты и не оборотень! – если умрет на моих руках...
Об этом не хотелось думать.
Колдовство истощится. Лес умрет. Зарастет паутиной, разрастутся волчьи стаи. Освирипеют лисицы с куницами. Медведи по люди пойдут... А как это на оборотнях скажется? И кто будет благословлять их у Калинового моста?
Глаза защипало. Не время распускать сопли, только как удержаться, когда лесное чудо на руках умирает, а ты беспомощна совсем. Вот и льется из глаз водица, чтобы хоть чуть-чуть снять боль и злость от не понимая: как так, за что?
– Жизнь.... Поделись со мной жизнью...
– Как?! – да хоть половину отдам, только бы успел сказать что делать нужно?
– Кровь. Мне нужна кровь. Немного. Остальное я сам...
Кровь, кровь, кровь... лихорадочно принялась соображать чем можно полоснуть запястье. Ножа у меня при себе не было, не зубами же рвать? Я осмотрелась, приметила острый сук на сосне, аккуратно опустила Хозяина Леса на землю, подобралась к деревяшке, зажмурилась и со всей силы ударила по сосне. Не удержалась, заорала, зашипела, но дернула рукой вниз, расширяя рану.
– Пей, – вернувшись к Лешему прислонила запястье ко рту, дозволяя крови цепочкой капель стекать.
Он и правда взял немного. Глотков пять. Этого хватило, чтобы закрылись раны – подернулись тонкой полупрозрачной пленкой. Истаяла нездоровая серость кожи. Выровнялось дыхание. Конечно, козлом бодатым он не стал прыгать, да и сесть не смог, но поговорить его хватило.
Упырь в лесу объявился. Да не простой, а Агнешкин. Ничего не предлагал, не сулил и не требовал. Ничего невозможного – просто пожить пару дней, передохнуть от дороги дальней. Она и впустила, зная, что Лес жажду сдержит, а коли нет, так Хозяин поможет.
Поверила она, расслабилась немного. О беде рассказала, дескать, племянница при ней живет, да вот не свезло ей, выскочила замуж по недоразумению, а мужик не мил, но отпустит ее вряд ли. Упырь и вызвался помочь: беда никакущая, избавится от нее легче легкого, всего-то делов один ритуал провести... И провел его с согласия Агнешки. Вчера как раз провел. Ночью. А потом заявил, что она-де должна ему и потому пойдет с ним и сделает все, как он хочет.
– Понимаешь, мы думали, что он не просто так свою помощь предлагает, но решили, что вдвоем сладим как-нибудь. Да ошиблись. Он на тетку твою заклятие наложил, что она шла покорно, лишь мычала да заливалась горючими слезами. Я помочь попробовал, но он меня за миг раскидал. Думал, не выживу...
– Это потому меня Агнешка выгнала? – поинтересовалась я, поглаживая Лешика по голове.
– Да, не хотела, чтобы ты с упырем встречалась. Ну и про ритуал ничего объяснять не хотела.
– Куда он ее увел? – найду, оторву голову. Обоим. Ведьме за самоуправство такое с МОЕЙ жизнью, а упырю этому за учиненные безобразия.
– В сторону Норки. Только ты одна за ним не ходи. Беги к Вацлаву, пусть стаю собирает. Вместе сладят, а так ни одного шанса нет.
– А ты как? – стиснула его руку.
Бежать хотелось, да... только не к Князю, а за Агнешкой, и как дать ей по голове ласково, чтобы дурные мысли более в нее не лезли. Вот чуяла, что гроза не простая, а оказывается, сама ведьма ее и наслала, чтобы мне добро сделать, только что одному хорошо, то другому могила. Агнешка сама в нее слечь захотела. Удастся ли теперь вытащить?
– Я посплю немного в земле, отойду. Лес он завсегда помогает, поддержал, не дал уйти, пока ты не подоспела. Беги, зови Волчьего Князя, веди его к Калиновому мосту, там обсудим что и как делать надобно, чтобы от напасти чужеземной избавится. Не думаю, что он от жажду крови держать в узде станет, сколько народу изведет вот вопрос в чем. Слишком стар он и опытен, если я для него сошка мелкая. Ему на Лес и силу его начхать, он сам себе на уме – господин и хозяин...
Договорив, ушел Лешик под земл.
И я побежала.
Стерла ноги, сняла сапоги и бросилась босиком, невзирая на камни и сучья впивающиеся в ноги. Захолонула бока. Дышать почти перестала, но только пуще прежнего припустила. Родственницу спасать надо и как знать насколько дорого сейчас время и сколько его еще осталось. Порвала сарафан. Оставила где-то рукав рубахи. Растрепала косы – синие ленты за спиной стрижами вились... а я все равно бежала, чувствуя как за спиной кровь и боль разливаются. Пусть и не правда это, но ведь пока... Сколько деревень разорит упырь залетный? А там детки малые, старухи сирые... Вот кто за мое счастье заплатит, только не готова я к такой цене, лучше уж сама...
И слезы из глаз. Ноги подкосились.
Я упала в дорожную пыль, загребая ее руками и всхлипывая.
Не могу больше.
Отдохнуть надо. Чуток. Всего с минутку...
– Янэшка! – и сильные руки подняли меня, пригладили, обласкали. – Что же это с тобой?!
Сквозь слезы проступило знакомое лицо.
– Дядя Играш... – прошептала. – Князь...
– ЧТО?! – задохнулся мужчина.
– Нет, – мотнула головой. – Не он... К нему надо...
– Сейчас, потерпи, милая, потерпи...
Он уложил меня на телегу, уселся сам и стеганул кнутом лошадь. Та всхрапнула и понеслась. А дядька все приговаривал, да на меня смотрел искоса, не помру ли у него на руках. Ох, не к добру я с утра с Башиком о том разговаривала. Помалкивать надо было, но все мы опосля умные...
Телега неслась по селу, поднимая пыль. На Играша кричали. Слали ему вслед проклятия. Только он гнал вперед, пока изба Князя не показалась.
– Вацлав! – зычно крикнул он и спрыгнул.
– Чего орешь? – возник рядом Косень. – Спит он. Потом зайдешь.
– Буди! – рявкнул Играш. – Там Янэ... Она... – кивок в сторону телеги.
Я поднялась, покрутила головой, будто камнями набитой, и вылезти хотела, но руки дрогнули и я упала лицом в солому.
– Ох ты ж... – схватился за голову Косень и усвитал за калитку.
Хоть бы объяснить дал... И воды... Пыль на зубах скрипела, горло драло нещадно. Со второй попытки я вылезла. Спрыгнула на землю, да там бы и осталась, если бы не дядька, перехвативший меня.
– Тише, тише, сейчас разберемся. Найдем твоих обидчиков, накажем...
– Не... – язык не слушался. – Не...
Хлопнула дверь. Топот ног.
Слишком красноречивое молчание.
Только кровь капает из разорванного запястья. Лисья морда, я же перевязать забыла, оттого мне так худо теперь! А еще травница, называется...
– Кто?! – меня сгребли в охапку. Стиснули до боли и вновь брызнувших слез.
– Никто, – смогла произнести. – Сама я. Бежала по Лесу не разбирая дороги. К Лешему надо. Сейчас. Упырь объявился. Он Агнешку с собой увел, – все, выдохлась. Меня услышали?
Князь глянул недоверчиво, осмотрел придирчиво, но кивнул. Мол, услышал. Поверил. А дальше все завертелось мельничным жерновом... Продолжение следует...
