Текст книги "Не по правилам (СИ)"

Автор книги: Ольга Шлыкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

  Я люблю поворотные моменты. Они как вспышка в обыденности, и ты никогда не пройдёшь мимо. В такие минуты всегда решается, каким ты станешь в будущем. Это не я придумал, это говорил какой-то парень своей девушке. Я просто стоял рядом, и случайно подслушал, и чуть не сказал, что целиком и полностью с ним согласен. Был у меня такой поворотный момент, как говорится, поворотней не бывает.

  В тот день я шёл на встречу с друзьями, чтобы вместе с ними покататься на скейте. Эта картинка так и стоит у меня перед глазами – я иду по улице, и почти дошёл до поворота в парк. Я вижу Толика, он работает в прокате детских машинок. Через несколько минут придёт его сменщик, и мы с Толиком пойдём к стадиону, чтобы дождаться с тренировки Димку. Потом мы будем кататься втроём по новым асфальтированным дорожкам в восточной части парка. Толик уже надел на плечи рюкзак со скейтом, но продолжает зорко следить за ребятней. Вот сейчас я обойду клумбу, достану из рюкзака скейт, и проеду на самой малой скорости мимо ребятишек, которые катаются на прикольных машинках с моторчиками. Я бы в пять лет тоже считал себя крутым водилой, управляя таким авто, которое едет само, пусть и со скоростью черепахи. Но я успел только протянуть руку к рюкзаку. Потом были визг тормозов, женский крик и темнота.

  Я был неподвижен, но почему-то выплывал из тягучего чего-то, напоминавшего сироп. Но сил добраться до поверхности не хватало, и я проваливался в тяжёлый сон. Но это мне так казалось. На самом деле я уже две недели лежал без сознания, и не знал об этом. В какой-то момент я начал видеть сны. Людей в белых халатах, какие-то тени, и своего умершего дедушку. Он часто подходил к моей кровати, пристально смотрел на меня, качал головой и исчезал. Я осознавал, что дед давно умер, и не мог понять, почему он всё время мне снится. Он возникал словно ниоткуда, и всегда с каким-то парнем в белой футболке. Парень мне кого-то напоминал, но я не мог вспомнить кого. Однажды, когда я в очередной раз не смог выплыть из фатальной густоты сиропа, и почти провалился в свой привычный тяжёлый сон, я чётко услышал, как дед сказал: «Не пытайся выплыть наверх, тебе ещё не время. Ныряй вниз и ты проснёшься». Помню, что когда я снова осознал себя в том сиропе, я последовал совету деда. Но нырнуть вниз оказалось ничуть не легче, чем всплыть наверх. Сироп просто не пускал. Я почему-то вспомнил сказку про лягушку, которая упала в кринку с молоком, начала в нём прыгать, сбила масло и выбралась на поверхность. Но мне не нужно было на поверхность, дед сказал нырнуть вниз. И тут я сообразил, что не чувствую своего тела, и не могу нырнуть. Я мысленно представил себе наш университетский бассейн, так же мысленно раскинул руки, и пошёл ко дну.

  – Внимание! На счёт три! – Я услышал чей-то голос, как будто издалека, и куда-то полетел. Но полёт был недолгим, я приземлился на что-то мягкое. У меня страшно болела голова, затекла шея, и пересохло в горле. Я попытался поднять руку, но не смог, зато смог приоткрыть глаза. – Смотрите! – Сказал тот же голос, он пытается открыть глаза, а я прохрипел – «Пить», но сам не услышал своего хрипа. Я только знал, что пытался говорить. Мне смазали губы мокрой ложкой, но попить не дали. Потом чьи-то быстрые шаги, скрип двери, приглушенный голос – «Он очнулся!», снова быстрые шаги, потом ещё одни, и голос мамы – «Вадик, ты меня слышишь?» «Дорогая, мама! Слышу, но не могу ответить» – подумал я, а мама сжала мои пальцы, и я со всей силы попытался сделать то же самое – сжать пальцы мамы. И у меня получилось!

  – Ну вот, теперь всё будет хорошо! – Сказала мама и, не отпуская мою руку, к кому-то обратилась самым строгим своим тоном: – Я же говорила, что его надо было давно перевести в общую палату. Ей ответил тоже строгий мужской голос:

  – Не командуйте, Нина Савельевна, здесь я – хозяин и барин.

  Потом всё стихло, мне даже показалось, что все вышли из палаты. Но вскоре мама снова заговорила, на этот раз со мной.

  – Вадик, я допускаю, что ты ничего не помнишь. – Голос мамы дрожал, но она старалась говорить, как ни в чём не бывало – строго, по своему, по учительски, немного с выговором и наставительно. – Тебя сбила машина около парка, когда ты шёл кататься на скейте. У парня на новом джипе отказали тормоза, когда он пытался притормозить перед переходом, машину развернуло, и он вылетел на тротуар, стараясь не остаться на встречке. Ты оказался на его пути...

  Мама всхлипывала, потом, видимо, взяла себя в руки и продолжила.

  – Ты отлетел к зданию кафе и ударился головой о стену. А водитель джипа сознательно направил машину в ту же стену, и врезался в неё на скорости около ста километров в час. Он погиб на месте. Его звали Андрей и он твой ровесник.

  Тут у мамы зазвонил телефон, и она, скорее всего, отошла к окну и заговорила вполголоса. Но я всё равно понял, что звонит папа, и мама ему докладывает последние новости.

  – Ну, что, парень, ты родился в рубашке. – Спокойный мужской голос прозвучал, как гром среди ясного неба. Я почему-то думал, что мы с мамой в палате одни. – Я твой лечащий врач, меня зовут Борис Иванович Копейкин. Ты находишься в отделении нейрохирургии, потому что у нас было подозрение на перелом позвоночника. К счастью позвоночник цел. Зато ушиб головного мозга и небольшое кровоизлияние. Отёк мы уже сняли, поэтому ты и пришёл в себя. Кроме вышеперечисленного, у тебя перелом лодыжки правой ноги, ну а во всём остальном ты почти здоров.

  Мне хотелось спросить, почему – почти, но врач сам сказал, что у меня странная контузия, таких обычно не бывает у пострадавших в автомобильных катастрофах. И пообещал, что через пару дней меня осмотрит какой-то светила медицины катастроф. Тут вернулась мама и сообщила, что отец приедет через полчаса и сам мне расскажет все подробности аварии. И я понял, что мама не сказала мне чего-то самого важного. Она всегда оставляла жареные факты папе. И я понимал, что у неё просто духу не хватает сообщать детям неприятные новости.

  Папа начал издалека. Напомнил, как мы когда-то ездили на дачу к его сестре, моей тётке. Потом у тётки нашли рак, и она через год умерла. Мне тогда было года три, и я с трудом представлял, о ком он говорит. Потому что с семьёй тётки после её смерти мы не общались. У неё осталось двое детей – дочь, старше меня на два года, которая сейчас жила где-то в Европе, и сын, Андрей, мой ровесник. И тут до меня дошло, что это мой двоюродный брат сбил меня, а сам погиб. Я не мог сказать отцу, что всё понял, поэтому он ещё долго объяснял мне, что во всей этой истории был какой-то злой рок. Потому что дети маминой сестры выросли с мачехой, и сейчас она не захотела хоронить Андрея. А его отец умер всего два года назад. Поэтому они с мамой взяли на себя все хлопоты по погребению его племянника.

  – И ещё. – Папа сделал выразительную паузу и, вздохнув, сказал. – У Андрея остались жена и маленький сын. В тот день они должны были куда-то поехать вместе, на этом самом новом джипе. Но мальчик затемпературил и Андрей поехал один.

  Больше папа мне ничего не сказал. Зато подошла мама и заявила, что мне пора отдыхать, а они вернутся ближе к вечеру, чтобы накормить меня ужином. Я слышал, как они выходили из палаты, и их приглушенные голоса, когда они разговаривали с врачом в коридоре. Ко мне кто-то подошёл, я слышал звук сломанной ампулы, потом чьи-то руки коснулись моей шеи, и я понял, что там стоит катетер для внутривенных уколов. Через мгновение я уже спал.

  Я сидел в кабинете заведующего нейрохирургическим отделением, куда меня привёз отец в инвалидном кресле. Кресло было старое, у него не хватало подставки для левой ноги, и я положил здоровую левую ногу на загипсованную правую, и слушал, о чём мой отец разговаривает с врачом. Ничего нового я для себя не услышал, поэтому повернул голову, и посмотрел в окно. Кабинет заведующего находился на пятом этаже и за окном покачивались макушки елей, которые доросли только до половины этих самых окон кабинета. Я никогда не был особо наблюдательным, но за два месяца проведённых в больнице, лёжа почти без движения, и глядя в окно, научился замечать разницу между вчерашним пейзажем и тем, что принесло новое утро. Хотя на первый взгляд, ничего не менялось. Я вспомнил своих знакомых сорок, у которых было гнездо на клёне, чуть выше окна моей палаты, и то, как они сначала хлопотали, выкармливая своё голосящее потомство. Потом вместо двух сорок, оказалось четыре, и я понял, что это птенцы уже вылетели из гнезда. От родителей они отличались короткими хвостами. Процесс воспитания сорочьих детей, я не столько видел, сколько слышал. Сороки стрекотали до самого заката, а я прислушивался и старался угадать, в какой стороне больничного парка они находятся. Из окна заведующего, кроме еловых макушек ничего видно не было, поэтому я бесцельно глазел на хмурое утреннее небо и думал о том, что дождя не миновать.

  Вдруг какое-то движение поверх елей привлекло моё внимание. Мне показалось, что это воздух стал густым, буквально осязаемым. Я подумал, что протянув руку, я мог бы его потрогать. А воздух заклубился и сформировал две эфемерные фигуры. «Дедушка. А кто с ним не знаю. Хотя, это же я!» Я так испугался, что зажмурился, а когда открыл глаза, за окном никаких фигур уже не было.

  Наконец врач отпустил нас не только из своего кабинета, но и выписал меня из больницы.

  – Я не знаю, почему я это делаю. Тебе ещё лежать и лежать по стандарту твоих травм. А ты уже на костылях ходить начал. Твоя контузия никуда не делась, и чётко регистрируется на аппаратуре, но судя по твоему состоянию её уже в помине нет. – Сказал Борис Иванович на прощанье.

  В машине я спросил у папы, как выглядел Андрей. Папа встревожено взглянул на меня, минуту молчал, а потом, вздохнув, сказал:

  – Как твой брат близнец. Дома я покажу тебе его последние фотографии.

  Мой кузен даже одевался как я. Та же стрижка андеркат, даже незаметная татушка на левом предплечье в виде розы ветров, была похожа до безобразия на мою. Только у меня она была на груди. И волосы у Андрея они были светло русые, у меня тёмно каштановые. Рост, вес, походка. Я смотрел на видео, как Андрей занимается в спортивном зале, и удивлялся тому, что он предпочитал те же самые тренажёры, что и я. Но главное, что меня поразило, что мы учились в одном универе, на одном факультете, и ни разу не встретились. И никто, и никогда мне не говорил, что встречал человека похожего на меня. Если бы Андрей доучился, он бы получил специальность геохимика, а я через год получу диплом, где в графе специальность будет стоять «География».

  Через месяц я попросил отца свозить меня на могилу Андрея. Он долго отказывался, но я его уговорил. Мне сняли гипс, и я ходил не на костылях, а с тростью. Отец подвёз меня к самой могиле, и я удивился, что уже поставили памятник. Проследив мой взгляд, отец сказал:

  – Это Лея прислала деньги. – Я знал, что Лея это старшая сестра Андрея. Их отец обожал «Звёздные войны», и назвал дочь именем любимой героини саги. Сына он хотел назвать Люком, но жена не позволила, и назвала его Андреем, в честь своего отца.

  Мы присели на каменную скамейку, и тихонько разговаривали. Я рассказал отцу, как дед приходил ко мне во сне, когда я лежал без сознания. Я сказал, что дед велел мне не стремиться всплыть, а велел наоборот нырнуть вниз, чтобы проснуться. Потом я напомнил отцу, про разговор в кабинете Бориса Ивановича, и что я в это время видел за окном деда и Андрея. Отец внимательно на меня посмотрел и вздохнул:

  – Два Андрея. Когда Наташка решила назвать сына в честь нашего отца, он не разрешил, а Наташка не послушалась. Я его спрашивал, почему он так упорствовал, не разрешая, это же замечательно, что твой старший внук будет твоим тёзкой. «Не скажи. Народная примета гласит, что тёзки в родне это плохо. Не по правилам это. Начинаются перетяжки – кто кого переживёт. И не всегда старший умирает раньше младшего, бывает и наоборот. Мне мать говорила – нельзя путать ангелов хранителей. Они могут забрать обоих». Я тогда ничего не понял, и только когда погиб Андрей, начал понимать про какие правила толковал мне отец.

  Я открыл рот, чтобы спросить, что за правила такие, но вдруг за моей спиной кто-то сказал:

  – Здравствуйте, Николай Андреевич.

  Я оглянулся, а девушка, которая поздоровалась с моим отцом, отпрянула.

  – Здравствуй, Настя. Не пугайся, это Вадик. А где Гоша?

  – Сидит в машине... – Девушка смотрела на меня во все глаза, и я понял, что это жена, то есть вдова Андрея.

  – Ты иди сюда, познакомься с Вадимом, а я пойду Гошку приведу.

  Отец ушёл к машине, а Настя так и стояла на тропинке, прижимая к себе букет белых лилий, не решаясь ко мне подойти. Тогда я поднялся, а Настя, увидев мою трость, вдруг заплакала и упала на колени. Я, как мог быстро, пошёл к девушке и вдруг увидел боковым зрением, что рядом со мной кто-то идёт. «О, господи! Это же Андрей, а рядом с ним дед, он как будто его ко мне не пускает!» Когда я поравнялся с Настей, видение исчезло. Я подал ей руку, и она поднялась. И тут произошло то, чего я никогда не забуду. Отец вёл трехлетнего Гошу за руку, и вдруг тот вырвался, и с криком – «Папа!», побежал ко мне. Он уткнулся в мои ноги, всхлипывая и повторяя – «Папа, папа, папа!» Потом повернувшись к матери выкрикнул: «А ты говолила, что он больше не плидёт!» Я посмотрел на отца, а он показал мне глазами, чтобы я увёл Гошу в машину. Я наклонился, с трудом поднял мальчика на руки и сказал:

  – Ну, что, разбойник, пойдём отсюда?

  Гоша обнял меня и прижался своей мокрой щекой к моей.

  – Я знал, что ты не забудешь, что я твой лазбойник... – Прошептал малыш, и мы пошли, тихонько разговаривая о том, как он долго меня ждал, а мама сказала, что я уехал далеко и больше не вернусь.

  Я совершенно естественно воспринял то, что Гоша называет меня папой, и у нас столько много общих тем для разговора. Потом сам удивлялся, как мы с Гошкой легко нашли общий язык. Конечно, это он свято верил, что я его отец, поэтому и не зажимался, как все дети перед чужими людьми. Он просто заразил меня этой своей верой, и я называл его – сына, даже не задумываясь о том, что это не правда. Мы договорились, что я ещё какое– то время поживу у деда Коли, а потом мы решим, как нам быть дальше. Гоша с такой серьёзностью рассуждал о том, что мне надо ещё подлечить свою ногу и к тому же закончить учёбу, что мой отец, который вёл машину, остановился и упал лицом на руль. Его плечи вздрагивали.

  Настя с Гошей стали приходить к нам каждую неделю. Я почти не общался с матерью своего неожиданно приобретенного сына, и вообще смутно представлял, как мы будем выходить из нашей щекотливой ситуации. Но как всегда всё за всех решил Гоша. Он распорядился, чтобы я пришёл на день рождения Насти, и купил её любимые цветы.

  – Ты не забыл, что они называются гелбелы?

  – Герберы. – Поправила Гошку мама. – Вот и у меня теперь будет к тебе важное дело. С завтрашнего дня мы будем учиться выговаривать буку "Р".

  Гошка насупился, но ничего не сказал.

  Кроме меня Настя никого не пригласила на свой день рождения. Она бы и меня не позвала, если бы не Гоша. Со дня гибели Андрея не прошло и года, поэтому она не спешила возрождать былые дружеские связи, а тем более заводить новые. Настя и Гоша давно жили в другой квартире, потому что в старой ей стало невыносимо. Светлая и уютная студия, большой рыжий кот, и много цветов на подоконниках – вот моё первое впечатление от дома, где жил Гоша. Мой сын. Когда Гошка ушёл смотреть мультики, между мной и Настей повисла неловкая пауза. Мы, молча, смотрели друг на друга, и вдруг я сказал: «Расскажи о нём». И Настя заговорила, и заговорила так, как будто долго ждала, пока её кто-нибудь об этом попросит. Я слушал и снова удивлялся тому, как мы были с ним похожи. Настя и Андрей выросли вместе, для них женитьба была естественным продолжением их детства и юности. У меня такой девушки не было. И вообще никогда не было девушки. Никакой. Я их никогда не замечал. Тем я и не был похож на Андрея.

  Ночью мне приснился дед. Он сидел на своей любимой скамейке, на даче и я ему рассказывал, как побывал в гостях у Насти с Гошей. Дед курил и молчал. А когда .я сказал про то единственное различие между мной и Андреем, что девушки всегда словно проходили мимо, дед внимательно посмотрел на меня и сказал:

  – Значит, он выбрал девушку за вас двоих.