Текст книги "Ицамна (СИ)"

Автор книги: Ольга Рубан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

«Что же им приспичило, когда Храм закрыт?» – он с недобрым чувством наблюдал, как профессор, а за ним и лунатик споро начали спуск, совершенно не заботясь о том, что позади осталась беременная леди, – «А мне что приспичило? Я словно под гипнозом… »

Он все же оттеснил Марту и, спустившись на пару ступеней, галантно подал ей руку.

– Рыцарь к вашим услугам, – с тяжеловесным юморком обратился он к ней, запрокинув кверху голову и не в силах оторвать взгляд от развевающегося вокруг крепких, смуглых ног подола сарафана, – Может, и дракона повстречаем?

– О чем вы? – Марта, благосклонно опершись на подставленную ладонь, смотрела на него оценивающе и удовлетворенно.

– Вы сказали о целе… сообразности, – смутился Альфонсо, с трудом выговаривая непривычное слово.

– О-о… Я просто имела в виду, что если нам повстречается завал, полезно будет иметь в команде крепкого мужчину…

Альфонсо не хотелось разгребать завалы. Всю свою жизнь он только этим и занимался. Он подумал, что, может, целесо… образней будет вернуться и шагать туда, куда он и был направлен – на сортировку керамики в местный Музей.

Но что-то мешало ему. Развевающийся подол дешевенького сарафана и манящие взгляды… Он чувствовал себя ослом, который тянется за недосягаемой морковкой и при этом уходит все дальше в какие-то дебри. И дело было вовсе не в джунглях, распростерших ему внизу свои зеленые объятия, а в чем-то более… опасном.

Глава 3

Спуск был недолгим, но очень трудным. Кабрера почти сразу выбросил из головы несвойственные ему обычно философские размышления и думал только о том, куда поставить ногу так, чтобы не сверзиться к чертям.

Когда под ногами, наконец, расползлась мокрая глина, он, широко расставив для устойчивости ноги, аккуратно спустил Марту с последнего уступа. Его обдало свежим запахом молодой, здоровой женщины. Черные сумрачные глаза на мгновенье встретились с его одуревшим взглядом, густые темные волосы влажными прядями выпали из-под небрежно повязанной косынки на округлые плечи.

В штанах его словно развернулась пружина. Он не сдержался, коснулся ее груди и, сам пораженный собственной наглостью, приготовился к визгливому протесту. Он отдернул руку, размышляя, сможет ли все списать на ее разыгравшееся воображение. Девушка в положении, помогал спуститься, случайно вышло…

Мысли эти пронеслись за долю секунды в его одурманенном близостью женщины мозгу, но, как оказалось, были излишними. Смуглянка Марта вовсе не была против. Она быстро и деловито обхватила ладонью его набухшую и взмокшую от пота ширинку и кивнула. Вот только во взгляде ее не было и тени игривости, только сумрачный, отстраненный… расчет? А потом она легко, несмотря на огромный живот, двинулась по хорошо зачищенной тропе, отводя от лица истекающие свежим соком ветви.

Альфонсо же несколько секунд не мог двинуться с места. Казалось, рука Марты по-прежнему там, внизу, сжимает его. Это было первое женское прикосновение более чем за год вынужденного воздержания. С тех пор как от него ушла последняя сожительница, он только однажды был с женщиной – сомалийской беженкой-проституткой. Одного только взгляда на нее хватало, чтобы понять, что она нашпигована венерическими заболеваниями, как булка изюмом. И все, что он позволил ей тогда – это манипуляции руками.

Тяжело дыша и пытаясь восстановить ясность мысли, Альфонсо взглянул на небо и тут же зажмурился. На какой-то миг ему показалось, что оно пошло складками и морщинами, напомнив скомканную простыню. Почувствовав сильнейшее головокружение и решив, что не за горами тепловой удар, он сел на корточки и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Завалиться на такой жаре в грязь ему совершенно не хотелось. Когда он снова взглянул на небо, оно уже сияло обычной ровной голубизной. Опасаясь повторения галлюцинации, он осторожно двинулся вперед, ориентируясь по оставленным в грязи глубоким следам.

Через полчаса увязания в болотистой почве, без остановки отмахиваясь от насекомых и вытряхивая из-за шиворота пауков, он вышел, как ему сначала показалось, к высокой скале. Не будь рядом внимательно изучающего ее лунатика, он бы прошел мимо и даже не понял, что это не скала, а сплошь заросшая густыми мхами и древесными побегами, стена.

Малахольный увлеченно водил носом по стене, пытаясь что-то там прочитать через запотевшие окуляры очков, а Фернандес и девушка в отдалении вели оживленный разговор с невесть откуда взявшимся аборигеном.

Это был крупный, крепко сложенный мужчина со скошенным на древне-майянский манер лбом и начисто сбритыми бровями. Голову его венчал убор, напоминающий корону Нефертити, только выполненный из переплетенных перьев квезаля, а грудь и бедра были увешаны тяжелыми на вид и очень пестрыми украшениями из металлических пластин и камней.

Альфонсо даже притормозил от неожиданности. В последние полгода он много повидал странных личностей, зацикленных на календаре Майя и его скором окончании, но его поразил не столько наряд человека, сколько его лоб. Он знал, что в древние времена, чтобы добиться подобной скошенности маленький ребенок несколько лет ходил с привязанной ко лбу тяжелой доской. В современном же мире такое было недопустимо даже для самых отъявленных мракобесов, ведь грозило серьезным уголовным преследованием за жестокое обращение с детьми. Из какой же пещеры вылез этот индивид?

Марта заметила Альфонсо и заговорила еще горячее, активно жестикулируя. Индивид бросил полный ненависти и… зависти (?) взгляд на Альфонсо и понуро скрылся в густых зарослях.

Александр.

С трудом выдергивая ноги из вязкой глины, Александр приблизился к потемневшей, поросшей мхом стене. Приложив к ней руку, он застыл в ожидании, что стена отзовется и поведает ему историю, как это было недавно на дворцовом дворе. Нет, он не собирался мнить себя пророком или ясновидящим и вполне допускал, что те ощущения – мигающие в вышине звезды, ощущение пустоты в выпотрошенной груди, черные тени, мелькающие рядом, плач и крики на периферии – лишь плод его воображения. Но он так же верил, что вековые камни, будь то Стоунхендж, истуканы Пасхи или вот стены древнего Паленке, несут в себе некую первобытную память. Именно эта память и позволила им устоять тысячелетия после ухода людей. И услышать их истории может совершенно любой. Если прислушается.

Но стена молчала. Он оглянулся на профессора, терпеливо ожидающего его у едва заметного за густыми лохмотьями зеленых побегов, узкого лаза. Марта и бородач уже скрылись за ним. Фернандес верно понял его взгляд и ободряюще улыбнулся.

– Ты все увидишь, мальчик, – произнес он, – Я обещаю. Но сейчас надо двигаться вперед, солнце покинуло зенит.

Александр кивнул и, скользнув вслед за профессором в проем, оказался на темном дворе. Растительность сплела высоко над головой потолок, через который не пробивался ни единый солнечный лучик. Сам двор тоже густо зарос. Вырублен был только небольшой перешеек между входом и широкой сводчатой галереей, уходящей слева вглубь.

– Невероятно! Это же дорога в Храм Надписей! – возбужденно бубнил бородач, подсвечивая себе фонариком, – И я даже понимаю, какова его цель! Судя по этой галерее, она была построена для того, чтобы доставить Пакаля и, возможно, других правителей до места их погребения. Майя вовсе не снимали западную часть пирамиды, чтобы поместить саркофаг в гробницу, как написано во всех учебниках! Но к чему это вранье? Не будете же меня убеждать, что это место открыли только что? Вы!

– Нет, не буду, – сдержанно ответил Фернандес, доставая собственный фонарь из сумки, – Но, боюсь, и вы заблуждаетесь. Эта галерея ведет вовсе не к гробнице Пакаля, хоть и проходит на небольшом отрезке совсем рядом, буквально на два штыка лопаты.

– Они вполне могли бы ей воспользоваться, чтобы вынести Пакаля в случае угрозы, – произнес Александр, – Если правильны выводы, что цивилизация Майя закончилась гражданской войной, другие правители, напав на Паленке, конечно, попытались бы добраться до Пакаля, чтобы осквернить его останки. В этом случае, жители могли заблаговременно вынести его в безопасное место. Сюда. Я более чем уверен, что когда-то это был хорошо защищенный двор со стрелковыми башнями и двойным рядом заостренных кольев по верхнему краю стены. Здесь обязательно должны быть одна или две двадцатилетние стелы… если поискать…

– На это нет времени, Алекс, – мягко отозвалась Марта, вручая ему фонарь.

…

Они погрузились в кромешную тьму, подсвеченную только мелькающими лучами ручных фонарей и маленькими, как гранатовые зернышки, красными светильниками, вмонтированными время от времени в потолок. Александр, не имея времени оглядеть стены, пытался изучать их на ощупь. Галерея явно не предназначалась для широкой публики, была чисто функциональной, выполненной с какой-то единственной целью. И Александр все больше сомневался в собственной теории, что прорублена она была лишь для того, чтобы уберечь тело Правителя от надругательств.

Стены были необработанными, кочковатыми. То и дело его рука ложилась, как влитая, в выемки и углубления, оставленные руками древних строителей. От этого по спине бежали мурашки, ладони потели, а в груди появлялась боль, которую он интерпретировал, как восторг. Он отдал бы половину жизни, лишь бы его оставили в покое, чтобы он мог остановиться и спокойно оглядеться, но приходилось поспевать за группой. Кабрера и профессор шагали впереди, он следом, а сзади его подгоняла Марта. Тоннель извивался и раздваивался, порой появлялись и трехсторонние перекрестки, уводя группу все глубже вниз.

Первое время Александр пытался запоминать повороты, но вскоре сбился и почувствовал себя в западне – безвольной жертвой темного лабиринта. Он то и дело прислушивался к мягким шагам жены позади, пытаясь определить по ее дыханию, не устала ли она, требуется ли помощь… А если помощь все же потребуется, что ему делать? Собираясь в эту поездку, он знал, что из Храма надписей вниз ведет одна добротная и хорошо расчищенная еще во времена Альберто Руса лестница, где невозможно заблудиться. Как бы плохо ни было, он всегда смог бы взять жену на руки и вынести наверх. Но что делать в этом лабиринте, если вдруг… Он достал из кармана мобильный и, убедившись в худших опасениях, внезапно врезался в широкую мокрую спину бородача.

Он открыл было рот, чтобы возмутиться столь резкой остановкой, но на его губы предупреждающе легла ладонь Марты. Толстяк посторонился, и Александр увидел прямо по курсу тонкую вертикальную полоску света, разбивающую с виду тупиковую стену надвое. Едва различимый силуэт профессора приник к ней, предупреждающе выставив назад руку с воздетым указательным пальцем – призывом к молчанию. Через несколько секунд он на цыпочках отошел от стены и поманил спутников за собой назад – в одну из боковых галерей. Там он вполголоса объявил «перекур» и уселся прямо на земляной пол, привалившись к стене.

– Они еще не закончили, – произнес он, взглянув на часы, – Через 15 минут свернутся, и можно будет выйти.

– Полиция? – Альфонсо, довольный передышкой, скинул с плеча рюкзак, хотел усесться на него, но покосился на Марту и предложил рюкзак ей. Девушка молча покачала головой и осталась стоять.

Повисла небольшая пауза. Альфонсо нарушил ее, шумно потянув носом воздух.

– Гамбургерами пахнет, – мечтательно проронил он, и в желудке его громко заурчало, – а я за весь день съел только пару несвежих тамале.

Сквознячок, гуляющий по коридорам, действительно доносил до них едва уловимый аромат жирного, жареного на углях мяса.

Профессор криво усмехнулся, достал из кармана небольшую пачку полароидных фотокарточек и протянул их Альфонсо. Тот, подсвечивая себе фонариком, поглядел на них, а потом грузно прошлепал в закуток, из которого тут же послышались приглушенные утробные звуки.

Александр поднял оставленные на земле снимки. На фото с разных ракурсов было запечатлено безжалостно освещенное со всех сторон мощными прожекторами… поле скелетов. Переплетенные между собой, они таращились пустыми черными глазницами, бугрились бедренными, лучевыми костями, салютовали кистями рук и ног.

С одного же края поля находилось свежее тело. Обнаженное, оно раскинулось звездочкой окоченевших конечностей. Края вспоротой брюшной полости почернели от ожогов, а нутро было набито углями. На лице неизвестного страдальца застыла маска восторженного ужаса.

– Это там? По ту сторону? – спросил вернувшийся Альфонсо.

Профессор кивнул.

– Чертовы аборигены! – выплюнул толстяк, – Они перешли уже все границы! Надеюсь, убийц нашли?

– Нет, – профессор замялся, а потом продолжил, обращаясь в основном к Александру, – Но в процессе следствия выяснилось, что скелеты в этой яме отнюдь не принадлежат майянской эпохе. Самый свежий, не считая этого – возрастом около 50-60 лет. Остальные по нарастающей – 100-120 лет, 150-170 и так далее. Если учитывать объем этого захоронения, то возраст нижележащих останков как раз сравняется с временами Пакаля и окончанием эпохи. Я слышал предположения полиции. Они считают, что в Паленке окопалась целая группировка религиозных фанатиков. И, конечно, под подозрение попадают все коренные жители Санто-Доминго и близлежащих деревень.

Он вдруг хохотнул, и Александр с удивлением поглядел на своего наставника

– То есть… в этой яме прибавляется по жертве каждые 50-60 лет? – спросил толстяк.

– Каждые 52 года, – нехотя уточнил Александр, внимательно разглядывая фотографии, – Этот ритуал – древнейший из известных и самый важный для Майя. Каждые 52 года выбиралась особая жертва. В идеале – захваченный правитель или главный жрец соседнего города, а за неимением оных – самый ценный и отважный войн из своих. Жрецы обмазывались черной краской, растягивали жертву на полукруглом камне, потом вспарывали ей живот и пытались развести в нем небольшой костер. В условиях льющейся крови и влажного мяса жрецам приходилось нелегко. И была у них лишь одна попытка.

– А цель? – Альфонсо, всю жизнь занимавшийся унылым раскапыванием и анализом глиняных черепков, был далек от кровожадных ритуалов Майя.

– Если у жрецов все получалось, то это означало, что мир проживет еще как минимум 52 года. И, честно говоря, десять лет изучая их записи, я нигде не видел упоминаний о том, что ритуал провалился.

– Что-то слишком мне это напоминает жульнический ритуал схождения благодатного огня! – насмешливо воскликнул Альфонсо, – Поп уходит в изолированную каморку, а потом является с якобы волшебно зажженными факелами. А в кармане рясы, конечно, зажигалка Зиппо!

– У Майя не было зажигалок Зиппо, а все ритуалы проходили на виду у жителей города, – неприязненно ответила Марта.

– Ага, – Альфонсо кивнул, – Сомневаюсь, что в эту пещеру поместилась бы хотя бы одна десятая населения города. Я больше верю в то, что здесь собиралась элита, жрецы вершили свои кровавые делишки, а потом, независимо от результатов, объявляли нужный наверху – черни.

– Все было не так. Жертва приносилась наверху, во Дворце, а потом тело с почестями опускали сюда – для захоронения.

– Не вижу почестей, – возразил толстяк, – Больше похоже, что их просто сбрасывали сюда, как мусор.

Помолчали. Фернандес снова глянул на часы и поднялся. Следом за ним все вернулись к тайной двери.

– Чисто, – произнес профессор, надавил на стену где-то наверху и сбоку, и узкая щель со скрежетом развернулась, образовав проем.

Альфонсо.

Фернандес, дурачок и женщина зашли первыми. Альфонсо с некоторой опаской последовал за ними и застыл, оглядывая чудовищное захоронение. Больше всего оно напоминало огромный овальный бассейн, заполненный костями и окруженный тремя рядами широких каменных ступеней. Высокие стены и даже свод залы были покрыты бесконечными иероглифами, барельефами и фресками. Глубоко под землей, изолированные от дождей, ветров и солнца, они прекрасно сохранились. Кое-где даже можно было разглядеть следы красных и синих красок. Мысленно он представил, каким великолепием сияло это помещение во времена Майя. И все лишь ради свалки мертвецов? В это даже он, бывший об этой цивилизации не слишком высокого мнения, поверить не мог.

Напротив портала, через который они вошли, был еще один – закрытый небрежной решетчатой дверью. За ней на сквозняке подрагивали полосы полицейской ленты.

Альфонсо здесь никогда не был, но догадывался, что за этой дверцей будет крутая, состоящая из нескольких длинных пролетов, лестница наверх – в Храм надписей. Ему сразу стало спокойнее. Выход совсем рядом. А дверца эта сможет остановить разве что щуплого Фернандеса или доходягу Алекса. Он нахмурился. Откуда такие мысли? Фернандес явно хорошо знает катакомбы, по которым они сейчас пробирались, так что выламывать дверь придется только в случае… опасности? Но какой? Разве что обвал?

Он с сомнением оглядел крепкий сводчатый потолок, густо испещренный древними письменами, и пришел к выводу, что его просто-напросто обуял приступ клаустрофобии. Да еще эта куча скелетов…

Обладая слабым желудком, Альфонсо, как мог долго отводил взгляд от «бассейна». Высохшие скелеты его мало волновали, но недавно виденные фотографии вкупе с усилившимся в этих стенах запахом жареного мяса, будоражили его рвотные позывы, и он уже жалел, что, вместо тамале, не ограничился в этот день водичкой. Заблевать место преступления он совершенно не хотел.

Глава 4

Лунатик же с совершенно безумным блеском в глазах, обозревал стены, продвигаясь нелепым приставным шагом по периметру ямы мертвецов.

– Парень, ты в порядке? – спросил он Александра и утробно рыгнул, чувствуя, как душный, пряный смрад поджаренной человечины проникает все глубже в его легкие.

– Это место иное, – ответил Александр, – В Храме надписей рассказан небольшой кусочек истории Майя, правления одного лишь Пакаля, а здесь… Здесь рассказана история… Всего!…

– Звучит, как у Хокинга! – Альфонсо от греха приложил к носу несвежий носовой платок, пахнущий потом и почему-то грязными трусами, хотя лежал в нагрудном кармане. Но все равно это лучше, чем сладкий, жирный дух, гуляющий по пещере.

– У Хокинга – своя история, у Майя – своя, – рассеянно ответил Александр, – я пытаюсь найти начало… Вот!

Он ткнул куда-то ввысь, помолчал, а потом принялся читать, водя по воздуху пальцем.

– Все началось с Хунаб Ку. Этот бог – единственный у Майя – не имеет обличия и не ассоциируется с земными стихиями. Он – Творец. И точка. Единственный, Дарующий Движение. Без него мир был бы пуст и статичен. От него пошли все остальные боги… Вот тут говорится, что Первые Боги не могли существовать сами по себе. Им была необходима живая, материальная энергия. И тогда они стали придумывать себе последователей и рабов, которые бы их кормили и почитали. Но все попытки создать верную им расу были тщетны, пока они не сообразили смешать маис со своей кровью, и из получившейся массы вылепить людей. Так получились Майя.

– Ну, конечно, в каждой религии бог создает человека из дерьма и палок. Как домашняя хозяйка, выгребающая из холодильника на сковородку все, что осталось. Не пропадать же добру.

Реплика была заведомо идиотской даже для него самого, но он не смог удержаться. Профессор, а главное беременная красавица следовали по пятам за очумелым лунатиком и заглядывали ему в рот, словно он говорил что-то… новое. С тех пор, как они вошли в катакомбы, Марта, казалось, потеряла к нему всяческий интерес, и это страшно его расстраивало.

Лунатик выдержал паузу. Скорее всего, он просто воспользовался секундой, чтобы собраться с мыслями, но Альфонсо показалось, что тот сделал это специально, чтобы акцентировать внимание на его глупой реплике.

– Для того, чтобы жить, Майя приходилось регулярно возвращать богам часть заимствованной у них крови. В большинстве случаев достаточно было лишь небольшого кровопролития – проколотый язык или пенис Правителя. Главное, чтобы ритуал был болезненным.

Александр ткнул пальцем в изображение майянской женщины, продевающей сквозь язык верёвицу, усеянную шипами.

– Но были и другие ритуалы. Как я уже говорил, раз в 52 года (то есть на памяти каждого поколения) был страшный и очень рискованный ритуал разведения огня. Были еще ритуалы, диктуемые циклами Венеры, требующие массовых жертвоприношений. Как правило, именно в венерианские циклы Майя собирали армию и шли войной на соседние города, чтобы привести как можно больше пленников для принесения в жертву. В противном случае, жертвовать приходилось собственным народом.

Майя верили, что их благоденствие зависит от довольства богов и никогда не скупились на жертвы. Но их боги не были бессмертными. Большинство низших божеств, вроде бога дождя Чаака, жили совсем недолго – около 300 лет. Последние годы его жизни Майя пытались продлить массовыми детскими приношениями. Они видели Чаака кем-то вроде карлика и считали, что именно детская кровь может придать ему сил… Но в конце концов выбиралась особая жертва, не важно из своих или из пленных врагов. Целый год с ним обращались как с богом – холили, лелеяли и выполняли все капризы – а на День Чаака приносили особенно кровавую и страшную жертву.

Александр подсветил фонариком одну из фресок, и она заиграла объемом.

– Здесь, – пояснил он, – изображен Новорожденный Чаак. В накидке из собственной кожи.

Альфонсо не стал смотреть. Ему хватало и собственного воображения. Перед мысленным взором представился человек, красный с ног до головы от струящейся по оголенным мышцам крови. Прикрытый сверху его же собственной, только что сорванной кожей. Еще теплой, родной, но уже не частью его самого.

Он зажмурился. В горло брызнуло желчью.

– А примерно каждые четыре тысячи лет умирали и старейшие Боги-Основатели. Из четырех эпох… Солнц, как их именовали Майя – три сменились успешно. И только одна провалилась. Небо обрушилось на Землю и произошел Всемирный Потоп, убивший почти все живое.

– Надо же… Прям как в Библии…, – Альфонсо устало уселся на каменные ступени и, потеряв интерес к рассказу лунатика, принялся исподтишка ловить взгляд женщины, – Вот только у ацтеков, все четыре Солнца провалились. Первое закончилось Всемирным Огнем, второе – Всемирным Льдом, Третье – Всемирным Потопом… Или четвертое?...

– Я тоже всегда думал, что мифологию Майя писали европейцы, – задумчиво произнес молчавший до этого профессор, – Подгоняли ее под христианскую версию. Ведь большинство книг Майя были сожжены средневековыми проповедниками. Но это место… Оно хранит древнейшую память… Читай, пожалуйста, дальше, Александр!

– Далее здесь подробно пересказаны легенды Пополь-Вух, про приключения двух Первых Братьев и их героическую смерть в подземельях Шибальбы. А далее…, – Александр нахмурился, – Далее идет повествование о начале пятого Солнца, то есть нашей эры. Пришли новые боги и осушили затопленную Землю. Во главе пантеона встали Ицамна – верховный бог – и его жена Ишь-Чель. Смотрите, вот их изображения!

– Странно, – пробормотал Альфонсо, – Я видел много изображений Ицамны, и везде он предстает древним старцем. А здесь – вполне молодой…

– Боги стареют, милейший, – напомнил профессор, – Это доказывает, что данные барельефы гораздо древнее, чем мы могли предположить… Святые угодники! Юный Ицамна! Сколько же тысячелетий этому подземелью?!

– Ицамна разделил мир на тринадцать небесных уровней и девять подземных. Небесные уровни были словно сферы, вложенные одна в другую и без конца вращающиеся в разных направлениях. Там жили светлые покровители урожаев, погоды, охоты и рыбалки. В подземных же уровнях, подобных слоям породы в срезе глубокого ущелья, селились боги упадка, гниения и смерти. Туда же, согласно поверьям, уходили все умершие, кроме тех, кого принесли в жертву. Они возносились на небесные уровни.

– Эх, нет ничего нового под Солнцем, – хмыкнул Альфонсо, – Я уже начинаю сомневаться в древности этой пещеры. История словно переписана из Ветхого Завета. Девять кругов Ада, святые мученики…

Остальные промолчали. Крыть особенно было нечем, кроме того, что, может, и в Ветхом Завете есть крупица истины, обросшая в последствии людскими фантазиями.

– Небесные и подземные уровни были отделены друг от друга особым местом. Глубоко под землей, в преддверии Шибальбы – царства мертвых – произрастали Пять Мировых Древ, на которых держался мир. Четыре – в четырех углах Земли, а Пятое – самое главное – по центру. На этом Древе и жил Ицамна со своей Женой, и повелевал миром.

Александр запнулся, пристально вглядываясь в испещренную пухлыми округлыми иероглифами стену.

– Профессор…, – произнес он дрогнувшим голосом, – Скажите честно, почему мы здесь?

– Что ты прочел? – мягко спросил Фернандес. К нему подошла Марта, до этого с экзальтированным блеском в глазах разглядывавшая изображения молодых богов. Альфонсо обратил внимание, что она была бледна, а лебединая шея покрылась капельками пота, несмотря на царящую вокруг прохладу.

«Не место ей тут. С таким-то брюхом», – подумал он, – «Может, пусть эти фанатики читают дальше, а я провожу дамочку наверх… ей явно не помешает глотнуть свежего воздуха, а то и показаться доктору…».

– Здесь что-то вроде… – Александр умолк и неуверенно посмотрел на профессора. Лицо его неприятно исказилось в попытке выдавить улыбку, – Это напоминает кодовые замки на старых сейфах. Тут они пишут… Если правильно подобрать комбинацию, то откроется путь к Мировому Древу. Если я, конечно, правильно прочитал…

– Ты правильно все прочитал, мой мальчик, – ответил профессор, – ты сможешь подобрать… код?

Альфонсо с удивлением поглядел на него, никогда прежде не слышав столько нежности в чьем бы то ни было голосе.

– Здесь странное исчисление, отнюдь не двадцатеричная позиционная система, как в остальных источниках, – Александр порылся в кармане и, достав блокнот с привязанным к нему за веревочку огрызком синего карандаша, с сомнением застыл, обозревая стены.

Минуты шли, все напряженно молчали, не решаясь даже пошевелиться, чтобы не помешать. Когда же Альфонсо уверился, что ничего у него не получится, тот вдруг скрипнул зубами и принялся метаться по пещере и что-то черкать в блокнот.

– Два! – крикнул он, – Представлено не обычным иероглифом, а изображением бога Павахтуна. Семь! Сакральное число, обозначающее смерть! Эквивалент прямо напротив!

Александр тыкал пальцем то вправо, то себе за спину, сначала пытался что-то комментировать и объяснять, но вскоре замкнулся и только бормотал что-то неразборчивое себе под нос, черкая в блокноте.

Поначалу в поисках нужной цифры он обходил «бассейн» по каменным ступеням, а потом, охваченный азартом, уже гнал напролом – прямо через поле костей. Некоторые из них с глухим хрустом лопались под его ногами, другие рассыпались в труху, выпуская в спертый, наполненный жареным смрадом воздух скорбные облачка пыли.

Девушке же становилось все хуже. Фернандес, не сводя глаз с мечущегося дурачка, одной рукой рассеянно разминал ей поясницу. До Альфонсо донеслось его успокаивающее: «Еще немного, детка».

В какой-то момент он уже собрался прервать эту вакханалию и предложить все-таки увести женщину, как вдруг лунатик замер и, отчаянно морща лоб, вдруг выдохнул: «Все так банально… Ищите ноль!».

– Ноль? – переспросил Альфонсо, кисло скривившись.

– Ноль! Пустая ракушка, – подтвердил Александр, засовывая блокнот в карман брюк, – До чего же глупо! Ведь и так можно догадаться, что отсчет идет с нуля! Ищите пустую ракушку!

Профессор с Александром принялись обшаривать стены. Альфонсо же подошел к женщине, собираясь предложить руку и помощь. Выйти на воздух, позвать доктора. В парке круглосуточно дежурила бригада. А потом… как знать, может, она оставит свой телефон… Беременность не продлится вечно, а ее муженек явно не в себе и… Но слова застряли у него в горле.

Угольно черные глаза глядели на него с какой-то нечеловеческой, иступленной мольбой.

– Ищи, – проронила она сквозь зубы. На прикушенной нижней губе вздулась капелька крови, – пожалуйста, ищи!

Он отвел глаза, попятился и, на удивление, быстро заметил в неприметном уголке искомый символ – пустая устричная ракушка. Майянский ноль. Он был один, сам по себе, и с виду не нес никакой смысловой нагрузки, но Альфонсо вдруг обдало жаром и чувством непоправимого. Он хотел было скрыть его, загородить своим туловищем, но вслед за ним «ракушку» заметила Марта и сдавленно закричала: «Здесь! Сюда!».

Последнее, что запомнил Альфонсо – это хрупкую фигуру старого профессора, обшаривающего стену вокруг найденного иероглифа и лунатика, отпихивающего его.

Марта.

Схватки у нее начались, как только она увидела изображение Ишь-Чель. Одно дело знать, что ее ждет, и совсем другое – чувствовать, что это не просто древние сказки первобытных индейцев. Ребенок тяжело заворочался у нее внутри, но она подавила порыв обнять, приласкать, успокоить живот. Инстинкты – прочь! Пока что все идет своим чередом. Страшным и болезненным. Чувствуя, как намокают ее виски, она поглядела на Александра – тот, не разбирая, метался по костям. Светоч и смысл её жизни. Скорее!

Поясницу прошила волна боли, обхватила бедра, потянула за позвоночник. По внутренней стороне бедра потекло. Тело молило подойти к стене, облокотиться на нее найти опору, но она, прикусив до крови губу, сжала бедра и осталась стоять, прямя спину. Она не могла допустить, чтобы Александр ненароком заметил ее состояние и прекратил поиски.

Она не отрывала глаз от Ишь-Чель. Как Ицамна никогда после не изображался молодым, так и Ишь-Чель никогда не изображалась пустой – без дитя под сердцем. Это изображение было единственным. Ей надо продержаться, пока Александр не найдет вход.

Рядом пахну́ло потом. Бородач. Вместо того, чтобы искать, он что-то бормотал про врачей и таращился на ее сиськи. Будут тебе сиськи, мерзкое животное. Только. Пожалуйста. Ищи!

А потом она увидела искомое, закричала что-то. Мимо легким ветром пронесся муж. Несколько секунд страшного ожидания, а потом послышался резкий скрежет камня о камень. Девушка заплакала от облегчения. Они с профессором не ошиблись!

Александр.

Он отпихнул суетившегося профессора и быстро, интуитивно, нажал на центр округлого барельефа. «Ракушка» ушла внутрь и послышался страшный гул, словно вся пирамида сошла со своей оси. Он продолжил давить, но камень перекосило, и он застрял. В какой-то момент он уверился, что придется как-то вытаскивать его обратно, выравнивать в нише, но внезапно он снова сдвинулся и легко провалился под его рукой. В лицо сначала ударила волна удушающе затхлого смрада, которая, казалось, высосала весь воздух из его легких, а потом его снесло каменной плитой, которая вылетела, как пробка из бутылки.