Текст книги "Святые в истории. Жития святых в новом формате. IV–VII века"

Автор книги: Ольга Клюкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Все это время Эмилия с Макриной жили в своем уединенном имении так, как учила основательница женского пустынножительства мать Синклитикия, в прошлом богатая жительница Александрии:

«Не обольщайся роскошной жизнью мирских богачей, как будто бы она при суетных удовольствиях имеет что-либо полезное. Роскошные высоко ценят поварское искусство; но твой пост и простая пища превосходнее обильных яств их. Писание говорит: сытая душа попирает и сот (Притч. 27: 7)».

Эмилия умерла 8 мая 375 года в возрасте 73 лет. Ее похоронили в фамильном склепе возле церкви Сорока мучеников, в том же самом поместье.

В житии говорится, что и в последние минуты жизни Эмилия продолжала молиться за своих детей и как главное сокровище оставляла им материнское благословение. В последние минуты жизни возле нее были старшая Макрина и младший из ее детей, Петр.

Эмилия Каппадокийская не дожила до времени Второго Вселенского собора 381 года, где, как пишут историки, все дышало духом Василия Великого, а на почетных местах в собрании сидели ее сыновья Григорий и Петр.

Вместе с Григорием Назианзином им удалось совершить настоящий богословский подвиг. Именно так историки Церкви расценивают выработанный ими сообща «новоникейский» (теперь его называют Никео-Цареградским) Символ веры, принятый даже теми, кто был на стороне ариан.

Четкая богословская формула трех великих каппадокийцев, как теперь называют Василия Великого, Григория Нисского и Григория Богослова, обеспечила победу исповедников православия над арианами на Втором Вселенском соборе в Константинополе.

Пятеро из десяти детей Эмилии Каппадокийской причислены Церковью к лику святых: преподобная Макрина; святитель Василий Великий, архиепископ Кесарии Каппадокийской; святитель Григорий, епископ Нисский; святитель Петр, епископ Севастийский; праведная диакониса Феозва, и сама Эмилия тоже.

Икона, где святая Эмилия изображена в окружении пятерых детей, чем-то неуловимо похожа на тот «иконостас» из фотографий, что так любят устраивать в своих деревенских домах простые женщины, чьи-то матери и сестры.

Даже память Эмилии Каппадокийской по церковному календарю теперь отмечают в один день с Василием Великим – 14 января по новому стилю.

Святитель Григорий Назианский с восторгом о ней написал: «Она подарила миру столько и таких светильников, сыновей и дочерей, брачных и безбрачных; она счастлива и плодовита как никто. Три славных священника, одна участница в тайнах священства и прочие – лик небожителей. Изумляюсь, какая это богатая семья Эмилии! Благочестивая кровь Эмилии – собственность Христа; таков корень! Превосходнейшая! Вот награда твоему благочестию: слава сыновей твоих, с которыми у тебя одни желания».

Спустя двадцать лет Григорий Нисский приедет в имение, чтобы проводить в последний путь Макрину, и еще раз увидит, в какой скромности, а точнее – в добровольной нищете, жили его мать и сестра.

«Позвали Лампадию, и та отвечала, что почившая никогда не любила красивого одеяния, да и нет у ней другого, кроме того, которое видят на ней. „Не сохранилось ли у вас что-нибудь?" – спросил святитель. „Вот, – отвечала Лампадия, – изношенная мантия, наметка и башмаки – все ее богатство. Сундуки и шкаф – пусты; на земле у нее нет ничего".

Тело Макрины сверху было покрыто одним из одеяний брата Василия и мантией Эмилии – это были самые дорогие для нее вещи…

Есть одно замечательное сказание того времени.

Однажды Господь открыл отцу-пустыннику Макарию Египетскому, что в ближнем городе живут две женщины, которые совершеннее его в добродетели. Авва Макарий пошел отыскивать этих женщин, чтобы научиться от них, как угодить

Богу. Он думал, что они, может быть, совершили какие-то необыкновенные подвиги. Но оказалось, что эти две женщины вели тихую семейную жизнь – уже пятнадцать лет они были замужем за двумя братьями и все это время жили в любви и согласии, усердно исполняя свои обязанности. Им хотелось уйти в монастырь, но мужья этого не пожелали, и они покорились их воле. Эти две женщины и в семейной жизни свято соблюдали заповеди Божии, следили за собой, чтобы никому не сказать ни одного худого слова.

И авва Макарий молил Бога помочь жить ему в пустыне так же благочестиво, как эти две женщины.

Святитель Иоанн Златоуст
(347–407)

Святитель Иоанн Златоуст. Фрагмент мозаики. Собор Святой Софии, Константинополь, Византия. Кон. IX в.

Слава Богу за все!

В 404 году в Константинополе народ собрался на праздничное богослужение в честь Рождества Христова.

В храме уже негде было яблоку упасть, но каким-то образом для каждого входящего – и прихожан, и просто любопытных – в церкви находилось место, словно в честь праздника ее стены чудесным образом раздвинулись.

Началась служба, но кто-нибудь нет-нет да оглядывался то на двери, то на пустующие кресла, где обычно сидели император и императрица. Неужели они так разгневались на Златоуста, что не придут на богослужение в этот торжественный день?

Император Аркадий говорил, что не вступит в общение с архиепископом, пока тот не оправдается от всех обвинений, а Евдоксия грозила новой ссылкой. В Константинополь на церковный собор снова съехались епископы со всего Востока, но почти никого из гостей города на богослужении, проводимом архиепископом, не было.

Народ тревожно шептался, а под сводами уже звучал древний рождественский гимн: «Господь родился в Вифлееме Иудейском…» – и голос Златоуста…

Иоанн Златоуст был родом из Антиохии, главного города Сирии.

«Пусть посмотрит любой на величину Антиохии, на то, какова она, на какое пространство раскинулась, какие источники ее поят, какие зефиры ласкают. И, не видав города, можно все знать о нем по молве. Есть ли какой закоулок материка, моря, куда бы не достигла слава города?» – пишет ритор Либаний, у которого Иоанн Златоуст в юные годы обучался ораторскому искусству («Жизнь, или О собственной доле»).

Но о самом главном убежденный язычник Либаний все же умолчал.

Прежде всего известность городу принесла Антиохийская Церковь, прославленная именами апостолов Петра, Павла, Варнавы, епископа Игнатия Богоносца и многих христианских мучеников.

Антиохийская кафедра была древней, апостольской и в середине IV века еще пыталась соперничать с Римом, Александрией, Иерусалимом и Константинополем. Все, что происходило в церковной жизни Антиохии – поместные соборы, смена епископов, противостояние церковных партий, находилось под пристальным вниманием всего христианского мира.

Отец Иоанна, Секунд, был воеводой в императорском войске (по другим сведениям – чиновником), он умер вскоре после рождения сына. Все заботы о доме легли на мать Иоанна, Анфусу, которая больше не вышла замуж, посвятив себя детям (у Иоанна была еще старшая сестра).

Анфуса рано заметила способности сына и постаралась дать ему хорошее образование: несколько лет Иоанн учился красноречию у знаменитого в Антиохии ритора Либания.

Судя по всему, Иоанн уже тогда обладал независимым характером. Его не все устраивало в школе, где учитель откровенно тосковал по прежним временам и ругал императора Константина с его наследниками за то, что они вычеркнули из жизни «всякий священный закон».

Сам Иоанн вырос в христианской семье, а его тетка по отцовской линии была даже диаконисой в антиохийской церкви. Поэтому, как пишет церковный историк Сократ Схоластик, Иоанн, рано «переменив одежду и поступь, направил свой ум к чтению Священного Писания и начал постоянно ходить в церковь».

Мало того, он убедил и своих друзей по школе, Феодора и Максима, «оставить жизнь роскошную и избрать простую и скромную». Оба его школьных друга впоследствии станут епископами.

Отрочество Иоанна пришлось на время, когда в церковной жизни Антиохии происходили бурные и даже скандальные события.

Пещерная церковь Святого Петра в Антиохии (современная Антакия, Турция). I в.

Чего стоил один только Антиохийский собор 358 года, где епископы-ариане Евдоксий и Аэций открыто насмехались над Христом и кощунственно вышучивали Его Божество – к негодованию других христиан. В Антиохии тех, кто держался исповедования никейского Символа веры, называли евстафианами, по имени антиохийского епископа Евстафия, который председательствовал на Первом Вселенском соборе и был убежденным никейцем.

В дни низложения арианами Евстафия с епископской кафедры в Антиохии произошли такие народные волнения, что в город пришлось ввести императорские войска и дело едва не дошло до мечей.

«Произошло сильное возмущение, да и после, когда избирали епископа, часто возгоралась такая вражда, что народ, разделившись на две стороны, едва не разрушил всего города», – пишет в «Церковной истории» Сократ Схоластик. И сообщает важную информацию о том, что в противоборство церковных партий были вовлечены все антиохийцы, так как «и к той, и к другой стороне присоединилась и городская община».

В 360 году антиохийский епископ-арианин Евдоксий, пользуясь покровительством императора Констанция, занял более престижную для себя кафедру в столичном Константинополе.

Заручившись императорскими грамотами, жители Антиохии призвали к себе известного пастыря из Армении, архиепископа Мелетия. Вот как описывает его прибытие в Антиохию церковный историк V века Феодорит, епископ Кирский:

«Когда призванный царем великий Мелетий приближался к Антиохии, ему вышли навстречу все, кто носил сан священника, церковнослужители и все граждане: здесь были и иудеи, и неверующие, все желали одного – увидеть славнейшего Мелетия».

А святитель Димитрий Ростовский в «Житии святого Мелетия» пишет, что среди встречающих был также и отрок Иоанн Златоуст.

Все главные церкви в Антиохии были заняты арианами, евстафиане собирались только в храме за городскими воротами, и первое время святитель Мелетий старался как-то примирить враждующих.

Наконец антиохийские христиане попросили его открыто высказаться, на чьей он все-таки стороне. И однажды после богослужения архиепископ Мелетий обратился к народу с проповедью, в которой прославил никейский Символ веры. В церкви, где в тот день вместе собрались и ариане, и евстафиане, поднялся невообразимый шум: одни кричали от возмущения, другие не могли сдержать радости.

Некий диакон из ариан подбежал к архиепископу и своей ладонью закрыл ему рот. Тогда лишенный возможности говорить Мелетий выставил вперед руку и стал исповедовать Троицу жестами. Сначала он показал три пальца, что означало три лица Божества, затем, пригнув два, оставил один – и все присутствующие в церкви поняли, что архиепископ указывает на единое в Трех Лицах Божество.

Крики в храме стали еще громче, диакон схватил архиепископа за руку – и Мелетий снова заговорил о Троице. Так, на виду у всего народа, продолжалось много раз: архипастырю то закрывали рот, то опять хватали за руки…

Вскоре после этого случая архиепископ Мелетий был отправлен в ссылку: арианам удалось убедить императора, чтобы его признали еретиком.

Потом его снова возвратят в Антиохию, и опять сошлют, и снова возвратят – в IV веке такой будет судьба многих епископов.

Но в 361 году всем церковным партиям на какое-то время пришлось притихнуть. На престол взошел цезарь Юлиан, объявивший в одном из первых своих эдиктов: «Безумие галилеян все ниспровергло, и только через благодеяние богов все мы спасены».

С непокорной Антиохией у Юлиана Отступника сложились и вовсе непростые отношения. Антиохийцы сразу вспомнили, что когда-то именно в их городе уверовавшие в Христа впервые стали называться не галилеянами, а христианами.

Они стали открыто выражать Юлиану недовольство, и не только по поводу новой религиозной политики. Например, сенат Антиохии не хотел соглашаться с растущими ценами на хлеб и новыми налогами.

Историк Аммиан Марцеллин рассказывает, что решивший поупражняться в красноречии император Юлиан даже сочинил некую «Антиохийскую речь, или Враг Бороды». Сочинение было обращено к сенату Антиохии, где он в неподобающих цезарю выражениях припомнил все грехи города. «Бородой» называли самого Юлиана: желая подражать греческим философам, молодой император отрастил себе довольно жидкую бороду.

Но лучше бы он не отсылал в Антиохию свой претендующий на остроумие памфлет! Как пишет Марцеллин, антиохийцы на улицах называли цезаря не иначе как «обезьяной» за то, что он участвовал в языческих жертвоприношениях, старательно подражая жрецам, высмеивали его бородку жидким клином и суетливую, прыгающую походку.

Лето 362 года Юлиану Отступнику пришлось провести в Антиохии, где он готовился для предстоящего военного похода в Персию.

Император с большим рвением принялся восстанавливать храм Аполлона Дельфийского, надеясь получить пророчество об исходе войны с персами. Но оракул молчал, и антиохийские жрецы подсказали: это потому, что поблизости находятся мощи мученика Вавилы.

Юлиан распорядился перенести мощи святого на другое место и в очередной раз убедился, что такое – иметь дело с мятежными сирийцами.

В перенесении мощей мученика Вавилы участвовала многотысячная процессия христиан из Антиохии и окрестных селений.

«Весь наш город потек на дорогу, и торжища запустели без мужчин, а дома запустели без женщин, внутренние же покои пусты стали без дев: так всякий возраст и всякий пол устремились из города, как бы для встречи отца, по истечении долгого времени возвращающегося из дальнего путешествия!» – расскажет об этом событии Иоанн Златоуст в одной из своих проповедей («О святом священномученике Вавиле»).

В октябре 362 года только что отстроенный огромный храм Аполлона Дельфийского в Антиохии сгорел. Как пишет Иоанн Златоуст, в его крышу, «голову идола», попала молния и «все попалила».

Аммиан Марцеллин выдвигает другую версию: пожар случился по вине некоего философа Асклепиада, который зажег у ног Аполлона восковые свечи, а сам куда-то отлучился. «Вылетавшие искры упали на старое дерево, вспыхнувший в сухом материале огонь разгорелся и пожрал все до самого верха здания».

Разъяренный император Юлиан заподозрил в поджоге христиан и приказал в отместку закрыть в Антиохии главный христианский храм, чем опять вызвал большие волнения в народе.

Отправляясь 5 марта 363 года из Антиохии в персидский поход, Юлиан заявил, что больше никогда не вернется в ненавистный ему город. Его слова сбылись – на той войне он погиб. По легенде, последние слова умирающего императора Юлиана были такими: «Ты победил, о галилеянин!»

Очевидцем и наверняка участником многих из этих событий в Антиохии был и юный Иоанн Златоуст. В эти годы он вместе со своим близким другом Василием учился в богословской школе Диодора Тарсийского и служил чтецом в одной из антиохийских церквей. Должно быть, уже тогда многие заметили его умение донести до слушателей тексты Священного Писания и не смущаться большой толпы.

Примерно в двадцатилетнем возрасте Иоанн принял крещение, что говорит об осознанности такого шага. В то время многие крестились только перед смертью, как Константин Великий и его сыновья, хотя многие епископы уже осуждали подобную практику.

Иоанн всерьез задумался о монашестве, но опасался нанести своим уходом из дома смертельное огорчение матери.

«Когда мое намерение сделалось ей известным, тогда она, взяв меня за руку и введя во внутреннее свое жилище, посадила у одра, на котором родила меня, и стала проливать источники слез и высказывать слова, горестнейшие самых слез», – расскажет об этом Иоанн Златоуст. Вспомнит он и горестные мольбы Анфусы: «Не прогневляй Бога тщетно и напрасно, подвергая таким бедствиям меня, не сделавшую тебе никакого зла» («Шесть слов о священстве»).

Иоанн пообещает матери не уходить в монахи, пока она жива, и сдержит свое слово – он не мог начинать иноческую жизнь без родительского благословения.

«По свидетельству одного из близких к нему людей, он с ранней юности обнаруживал в характере более суровости, нежели ласковости», – напишет об Иоанне Златоусте в «Церковной истории» Сократ Схоластик. Но под той внешней суровостью скрывалась нежная и такая любящая душа…

В 374 году после смерти матери (Анфуса не дожила и до пятидесяти) Иоанн раздал принадлежавшую ему долю имущества, отпустил на волю рабов и вместе со своим «неразлучным спутником» Василием поселился в уединенном месте за городом.

Как-то до них дошло известие, что, узнав об их подвижнической жизни, христиане Антиохии решили поставить их епископами. И тогда Иоанн… просто на время исчез, ничего никому не сказав, даже другу.

Василий один был возведен в сан епископа в Рафане Сирийской, небольшом городе вблизи Антиохии.

Объяснение между друзьями, когда они снова встретились, было тяжким.

Василий «сел возле меня и хотел что-то сказать, но от душевного волнения не мог выразить словами испытываемой скорби, как только порывался говорить, останавливался, потому что печаль прерывала его речь прежде, чем она вырывалась из уст…» («Шесть слов о священстве»).

И много лет спустя Иоанн Златоуст будет сочувствовать переживаниям друга юности, но при этом сознавать, что поступил тогда честно. «Углубляясь в себя самого, я не находил в себе ничего достойного такой чести», а для него правда перед Богом всегда будет превыше любых человеческих отношений.

После того как Василий уехал к своей пастве, двадцатичетырехлетний Иоанн продолжал жить отшельником и два года провел в полном молчании. Целых два года, словно в невидимой миру плавильне, его молитвы и мысли переплавлялись в какой-то особый сплав, который позднее сделает его Златоустом.

В этот период Иоанн написал сочинения «Против вооружающихся на ищущих монашества» и «Сравнение власти, богатства и преимуществ царских с истинным и христианским любомудрием монашеской жизни», в которых видно, что монашескую жизнь он ценит превыше царской.

«Когда ты увидишь богатого, украшенного одеждою, убранного золотом, везомого на колесницах, выступающего в блистательных выходах, не ублажай этого человека; потому что богатство временно, и кажущееся прекрасным истлевает с этою жизнью; а видя монаха, идущего одиноким, смиренным и кротким, спокойным и тихим, соревнуй этому мужу, окажись подражателем его любомудрия» («Сравнение»).

Проведя примерно четыре года в уединении, Иоанн возвратился в Антиохию. Высказывается мнение, что по состоянию здоровья, так как Иоанн на протяжении всей жизни мучился болями желудка. Но есть еще и другое: в ранних сочинениях Иоанна есть мысль о том, что все люди при желании могли бы жить счастливо, как в одном большом монастыре, если бы сумели отказаться от праздности, распутства, погони за богатством, – то, о чем он будет неустанно говорить в своих проповедях.

В 381 году Иоанн был возведен в сан диакона, еще через пять лет стал священником, на которого была возложена обязанность проповедовать слово Божие в церквях Антиохии.

В течение двадцати лет, как правило, два раза в неделю, но иногда и ежедневно, Иоанн обращался с речами к народу.

«Случалось, что, сказав поучение в одной церкви, он шел, усталый, в соборный храм, где служил епископ, а тот, во исполнение общего желания, поручал ему снова говорить поучение», – пишет святитель Димитрий Ростовский.

Народ называл пресвитера Иоанна «медоречивым», «сладкоглаголивым», «Божии и Христовы уста», но окончательно за ним закрепилось простое и лаконичное имя – Златоуст.

В то время христианский храм для многих был одним из излюбленных общественных мест – сюда приходили и послушать проповедь, и узнать последние новости.

Как повествует житие, теперь все «городские правители и судьи оставляли свои занятия, купцы – свою торговлю, ремесленники – свои дела и поспешно шли слушать учение Иоанна, заботясь о том, чтобы не пропустить ни одного слова, исходящего из уст его».

Это объяснялось прежде всего тем, что Иоанн Златоуст выступал, как теперь говорится, без бумажки. И это само по себе уже было необычно, «так как до сего времени никто не проповедовал слово Божие без книги или без тетради».

При этом всякий раз его речь была блестящей импровизацией, где словами из Священного Писания объяснялись многие современные события, и изумленным слушателям казалось, что древние тексты написаны словно о них самих.

Иоанн Златоуст обращался к антиохийцам то как строгий учитель, то как близкий друг, доверительно рассказывая о своем личном опыте, но всегда был неподдельно искренен, неравнодушен, а это подделать невозможно.

В 387 году по восточным городам прокатилась волна недовольства из-за нового налога, введенного императором Феодосием.

В Антиохии волнения переросли в открытый мятеж. Разбушевавшаяся толпа опрокинула и разбила стоявшие на улицах статуи самого императора и недавно умершей императрицы Плациллы, вызвав гнев Феодосия. Он пригрозил строго наказать антиохийцев – император вполне мог лишить Антиохию всех привилегий в торговле и судопроизводстве, что сравняло бы город с деревней. Но прежде он пообещал произвести дознание и строго наказать всех виновных бунта. Город затаился в ожидании…

«Город у нас стал не прежним или, вернее, даже перестал быть городом; заперт театр, заперт ипподром. Не ведет девицу дружка, не зажигают брачных факелов, не звучит гименей. Пропали все флейты, пропали свирели, пропали песни. Ни шутки, ни остроты, ни пирушки – ничего вообще из того, что доставляет утеху, не увидишь в городе… Прекратились занятия словом, прекратилось обучение письму, никто не учит, никто не учится…» – описывает Либаний атмосферу тех дней в Антиохии («К императору Феодосию о мятеже»).

Даже школы тогда не работали – зато весь народ от мала до велика шел в церковь слушать Иоанна Златоуста.

Наверное, это был один из редких случаев, когда дни Великого поста стали временем покаяния для всего города.

Иоанн Златоуст каждый день обращался к народу со словами утешения и поддержки, при этом обличая суеверие, скупость, распутство, лицемерие, жестокость антиохийцев. Он горячо убеждал всех исправиться и больше не навлекать на себя несчастий своими же пороками.

До наших дней сохранилась его двадцать одна речь «О статуях» – проповеди, произнесенные в те самые дни, когда престарелый епископ Антиохии Флавиан отправился в Константинополь вымаливать у императора прощение для горожан.

Весть о том, что император Феодосий простил жителей Антиохии, пришла в город как раз ко дню Пасхи.

Иоанн Златоуст объявил ее народу в церкви в праздничный день, не забыв под конец сказать: «Благодарите Бога не только за прекращение бедствий, но и за то, что Он послал их».

Самому Иоанну Златоусту некогда было записывать свои многочисленные речи – это делали другие.

«Многие скорописцы записывали на хартиях проповеди Иоанна и, переписывая, передавали их другим. Его поучения читались за трапезами и на площадях, и слушатели поучались изустно словам его, как Псалтири…» – поясняет святитель Димитрий Ростовский, каким образом мы теперь имеем двенадцать книг сочинений Иоанна Златоуста.

Говоря современным языком, в большинстве своем это стенограммы знаменитых устных речей Златоуста, отредактированные многочисленными переписчиками.

Слава о незаурядном проповеднике давно дошла до Константинополя. И когда умер Нектарий, архиепископ Константинопольский, на столичную кафедру был призван знаменитый антиохийский священник Иоанн Златоуст.

Иоанн не просто без всякой радости воспринял это известие – он вообще наотрез отказался покидать Антиохию, когда прибыли посыльные из Константинополя.

Да и антиохийцы не хотели его отпускать и, узнав о том, что у них забирают Златоуста, грозились поднять мятеж.

Но император Аркадий приказал любыми способами доставить Иоанна Златоуста в столицу, и тогда областеначальник (губернатор) Астерий пошел на хитрость. Он вызвал Иоанна за город, будто бы для поклонения мощам святых мучеников, а там священника пересадили в другую колесницу и умчали в Константинополь, можно сказать – выкрали.

Остались позади, ушли в прошлое первые века христианства, когда епископов выбирал верующий народ, а после их смерти кафедры долго были пустыми, «вдовствующими». Теперь все чаще епископов назначали императорскими указами, они считались помощниками царской власти, от них требовалось подчинение приказам из Константинополя или Рима.

Это была уже ранняя Византия…

Иоанн Златоуст, конечно, даже не подозревал, что еще до прибытия в Константинополь он оказался в центре большой дворцовой интриги.

Александрийский архиепископ Феофил, человек очень умный и при этом амбициозный и властный (за что даже заслужил прозвище «христианский фараон»), хотел видеть на константинопольской кафедре своего ставленника и уже провел с императором Аркадием подготовительную работу.

Но его планам помешал царедворец Евтропий: собрав все жалобы, которые поступили на Феофила, он пригрозил, что привлечет его к суду, если тот будет настаивать на своем. Судя по всему, жалоб собралось немало. Египетский отшельник Исидор Пелусиот называет епископа Феофила «пламенным другом драгоценных камней, усердным поклонником золоту», упрекая в непомерном корыстолюбии.

Можно вспомнить, что именно во время епископства Феофила фанатиками была уничтожена часть Александрийской библиотеки, находившейся в храме Сераписа.

Евтропий, как-то побывав в Антиохии, услышал проповеди Иоанна Златоуста и решил, что такой красноречивый, но при этом далекий от дворцовой политики священник вполне подойдет для столичной кафедры. Епископу Феофилу пришлось уступить.

К тому времени дворцовый евнух Евтропий со сторонниками одержал победу над своим главным врагом – влиятельным аристократом Руфином, которого император Феодосий назначил опекуном сына Аркадия после своей смерти.

Два влиятельных придворных – бывший раб и знатный патриций – устроили настоящую схватку за богатство и власть, соревнуясь друг с другом во взятках, подкупах, торговле должностями.

«Все дела судебные вершили они… Многочисленная толпа людей бегала и узнавала, нет ли у кого поместья плодоносного и богатого, чтобы потом найти способы его отобрать», – пишет об этом их современник (Эвнапий Сардиец. «Продолжение истории Дексипповой»).

В конце концов Евтропию и его дворцовой «партии» удалось низвергнуть и опозорить Руфина, уличенного в подкупе отряда готов. На глазах у императора и народа на дворцовой площади солдаты зарубили Руфина мечом, а в насмешку над его чудовищной алчностью носили по городу отрубленную его руку, как бы прося ею милостыню.

Так что ко времени появления Иоанна Златоуста в Константинополе евнух Евтропий, а также военачальник Гайна были самыми влиятельными придворными императора Аркадия.

Аркадию не было еще и двадцати лет, когда он получил в наследство от скончавшегося императора Феодосия восточные провинции империи. Его младшему брату, Гонорию, достался Запад.

«Жизнь его протекала в каком-то болезненном полусне, соответствовавшем тупости его ума, недоступного никакому серьезному занятию и созданного для подчинения царедворцам, министрам и жене, которые за него и думали, и желали», – такую убийственную характеристику дает императору Аркадию французский историк Амодей Тьерри.

Впрочем, и другие отмечают, что молодого императора волновали только две вещи: если кто-то затрагивал честь его жены и когда грозила опасность разрыва императорского трона с Церковью.

История женитьбы императора Аркадия на Евдоксии весьма романтична.

Его опекун Руфин давно мечтал породниться с императорской фамилией и выдать за него свою дочь. Но когда он отлучился из столицы, евнух Евтропий показал Аркадию портрет красивой девушки на восковой дощечке. Это была дочь франкского военачальника Баутона, когда-то воевавшего с его отцом, императором Феодосием. Портрет так понравился Аркадию, что он пожелал немедленно познакомиться с прекрасной сиротой.

В апреле 395 года состоялась свадьба императора и Евдоксии. Они оба были молоды, не имели ни опыта в управлении государством, ни хороших наставников, и придворные вертели ими, как хотели.

Больше всего так внезапно возвысившаяся Евдоксия боялась не оправдать доверия и «упасть» в глазах супруга – и этим тоже будут пользоваться многочисленные дворцовые интриганы.

26 февраля 398 года в Константинополе в храме Святых Апостолов в присутствии императора Аркадия и императрицы Евдоксии состоялась хиротония Иоанна Златоуста в архиепископа Константинопольского. Рукоположил его александрийский архиепископ Феофил.

Никакой дружбы Иоанн со своим «благодетелем» Евтропием так и не завязал, да и с военачальником Гайной тоже вскоре поссорился, отчитав его в присутствии императора Аркадия, как мальчишку, когда тот сделал было попытку вернуть арианам самый большой храм в Константинополе. Архиепископа вообще мало интересовало то, что происходит во дворце, – он был полностью погружен в церковные дела, найдя их в большом беспорядке.

Столичное духовенство ужаснуло Иоанна своим формальным отношением к богослужениям и пастырским обязанностям, церковная казна была растрачена.

Его предшественник, архиепископ Нектарий, вел роскошный образ жизни, имел обыкновение устраивать для вельмож обеды и приемы, для чего содержал целый штат поваров – духовенство при нем стало чем-то вроде части императорского двора.

По всему Константинополю бродили нищенствующие монахи и какие-то темные личности, выдававшие себя за монахов: некоторые из них забавляли толпу тем, что примешивали к молитвам площадные шутки.

Оказалось, что в домах, принадлежащих Церкви, живет множество девиц и вдов – так называемых «духовных сестер», и ведут они вполне комфортный и почти что светский образ жизни.

Иоанн Златоуст взялся за решительные перемены: лицам, имеющим священный сан, было запрещено посещать пиры и дворцовые приемы, «монахам-странникам» велено разойтись по монастырям и подчиниться общежительному уставу.

Он не поленился лично побеседовать со всеми «духовными сестрами» и рекомендовал вдовам вести себя скромно, в соответствии со вдовьим положением, или же снова выйти замуж, а монахиням-девицам, помышляющим больше «о банях, благовониях и нарядах, чем о посте и молитве», отправиться по домам или в монастыри.

Очень быстро у такого «неудобного» архиепископа в Константинополе появилась целая армия врагов – и среди духовенства, и среди мирян. Иоанна Златоуста обвиняли в излишней строгости, высокомерии, гордости и других возможных и невозможных грехах.

Страдая болезнью желудка, Иоанн предпочитал есть в одиночестве и самую простую пищу – ему и это ставили в вину, упрекая в нелюдимости и негостеприимности. А то и вовсе распускали слухи, будто епископ запирается для того, чтобы за закрытыми дверями предаваться роскошным пиршествам и «циклопическим оргиям».

Иоанн не собирался менять в Константинополе ни своего образа жизни, ни привычек. Он никогда не носил тканей из шелка или расшитой золотом парчи, предпочитая скромное, почти монашеское одеяние, и теперь его обвиняли в скупости, провинциализме и старомодности.