Текст книги "На этом самом месте"

Автор книги: Ольга Ларионова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Ларионова Ольга
На этом самом месте

Ольга Ларионова

На этом самом месте

Тягостная атмосфера ожидания переполняла все огромное здание лаборатории ТВП. Минут пять Арсен простоял перед запертой дверью, за которой сейчас Светка проявляла пленку. Никаких звуков из-за двери не доносилось. Арсен постоял еще немного и побрел в канцелярию. "Пакет возьмите для Сайкина", – сказали ему там. Он автоматически сунул пакет за пазуху и направился в трансформаторную, куда Сайкин любил забегать погреться.

– Павлик, – сказал он, – тебе пакет из Москвы.

Сайкин протянул руку – массивная ладонь выжидательно повисла в воздухе.

– Павлик, – доверительным голосом спросил Арсен, – а ты знаешь, как лягушки скачут?

– Но-но! – ладонь начала выразительно сжиматься в кулак.

– Много не спрошу, – быстро проговорил Арсен. – Отдаешь мне четыре часа машинного времени. На БЭСМе.

– Завтра ночью, – сказал Сайкин. – С двух до шести. Давай пакет.

Арсен заботливо посмотрел на него.

– Что с тобой, Павлик? – участливо спросил он. – Почему мы так быстро договорились?

– Потому что это от геологов, – сказал Сайкин. – И потому, что в ближайшие дни мне будет не до счета. И тебе тоже...

Он с трудом вспорол многослойный бурый конверт. Оттуда выпал листок с причудливой диаграммой.

Арсен поймал листок, заглянул в него и присвистнул.

– Погоди, – сказал Сайкин. – Будем смотреть по порядку.

– Что – по порядку? – возразил Арсен. – Протерозой нас не интересует. Архей – тем более. И палеозой нам не нужен. В сущности, и весь мезозой тоже. Нам до смешного мало нужно...

– Без паники, – сказал Сайкин. – Мезозой – уже интересно. Еще пять-шесть лет – и мы серьезно будем говорить о мезозое. А ты посмотри, как он хорош... Почти уровень моря – каких-нибудь десять метров! Юра всего ниже... А потом прет вверх, хоть тресни. В палеоцене мы имеем уже сто метров.

– Не с того конца смотришь, – мрачно сказал Арсен. – Палеоцен – это почти пятьдесят миллионов лет назад. Зачем это нам? Бери два миллиона лет назад, сегодня нас интересует только это. Что нам пишут по этому поводу столичные мужи? Что два миллиона лет тому назад на этом самом месте, – он постучал каблуком по цементному полу, – уровень земной поверхности был даже чуть выше, чем сейчас.

– Местное геолого-разведочное управление гарантировало нам, что он был точно таким же.

– Местное, – сказал Арсен, – гарантировало. Так вот и гарантировало. Если бы тебя устраивали его гарантии, ты не стал бы запрашивать Москву.

– На двадцать метров выше, чем сейчас... – Сайкин только головой покрутил. – Просто счастье, что мы загнали машину на тридцать метров вверх. Десять метров в запасе.

– Да, – сказал Арсен, – просто счастье. Но Дым-Дыму надо показать эту диаграммку. Пошли?

– Пошли, – согласился Сайкин. – Все равно сейчас делать нечего.

Он шумно поднялся и, сунув конверт в карман прожженного оловом халата, направился к двери.

Кабинет начальника лаборатории располагался сейчас на шестом этаже. Белая заурядная табличка с отколотым уголком чуть подрагивала на двери видно было, что эту табличку неоднократно и не без спешки переносили с места на место – Дым-Дым любил располагаться как можно ближе к делу и перебирался из кабинета в кабинет, теряя при этом остатки начлабовского комфорта.

На белой табличке значилось:

НАЧАЛЬНИК ЛАБОРАТОРИИ ТВП Д.Д.МАРКЕЛОВ

"Лаборатория ТВП" расшифровывалась как "лаборатория трансвременных перемещений" и занималась проблемой "машины времени".

– Можно, Дмитрий Дмитрич? – Арсен осторожно приоткрыл дверь.

– Даже нужно. Заходите оба.

Помещение лаборатории представляло собой огромную коробку высотой в десяти-двенадцатиэтажный дом. Коробка эта была совершенно пуста, если не считать лежащего на полу металлического шара, весьма напоминающего батискаф старинной конструкции. Изнутри к одной из стенок этого гигантского помещения прилепились, словно ласточкины гнезда, квадратные балкончики, закрытые колпаками из прозрачного синтериклона. На одном из таких балкончиков – на верхнем – и расположился сейчас начальник лаборатории.

– Стулья берите, – мрачно сказал Дым-Дым. Ничего отрадного такой тон не сулил. – Снимки готовы.

Сегодня утром был произведен первый, разведочный запуск машины. Внутри батискафа на всякий случай были помещены три фотоаппарата – по одному на каждый иллюминатор – и традиционный беспородный песик. Это было превышением программы – для первого раза было бы достаточно показать, что машина способна пробыть в прошлом заданное время и автоматически вернуться назад. Главное – вернуться.

Заглотнув немыслимое количество энергии, машина нырнула в прошлое и "проявилась", как это было принято говорить в лаборатории, в той же точке пространства, но только около двух миллионов лет назад. Тридцать секунд пробыла машина в дебрях неогена и была автоматически возвращена назад, но посторонним наблюдателям показалось, что между отлетом и прилетом не прошло и мига – ведь сколько бы времени машина ни провела в прошлом – это время независимо от настоящего и из него не вычитается.

Беспородный песик сидел на полу и флегматично вылизывал заднюю лапу. Остывала фиксирующая аппаратура, успевшая сделать около трехсот снимков. Все было удивительно буднично, ибо Дым-Дым свирепел при одной фразе: "Впервые в истории Земли..." Внешнюю поверхность машины тщательно обработали, чтобы ненароком не занести в современность каких-нибудь древних микробов. Правда, дезинфекторов поразила идеальная чистота металла. "А вы чего ждали? – спросил тогда Подымахин, прозванный Неглавным теоретиком. – Так и должно быть. Машина способна переносить только саму себя, и ни одного атома кроме. Такова ее программа". На него зашикали, потому что ворчал он беспрерывно, пытаясь доказать, что движение во времени возможно, но бесполезно, так как машина в прошлом сама по себе будет крошечным островком настоящего и между ней и внешним миром будет непроницаемая стена – разрыв во времени. Она будет невидима и неощутима для обитателей древнего мира, и сама, в свою очередь, будет слепа и глуха, так как не сможет ничего воспринять из своего окружения.

Домыслы Подымахина были неочевидны и пессимистичны, поэтому слушать-то его слушали – занятно врал! – но посмеивались и по существу ничего не могли возразить – ждали опыта. Дым-Дым тоже слушал – он всегда давал возможность своим молодым сотрудникам высказаться до конца – и тоже почему-то не возражал.

Вот и теперь, когда дезинфекторы доложили об идеальной чистоте поверхности, Дым-Дым ничего не ответил Неглавному теоретику. "У меня тоже есть на этот счет свои соображения, – только и сказал он. – Но не будем отвлекаться. Подождем снимков".

И все восемь сотрудников, присутствовавших при разведочном запуске, принялись, не отвлекаясь, слоняться по всем помещениям лаборатории, ожидая снимков, – фотолаборанты предусмотрительно выговорили себе на это часа два. Мучительная неустроенность ожидания гоняла всех с этажа на этаж; ни намека на праздничную атмосферу, обычно сопутствующую экстраординарному эксперименту, не наблюдалось: все пребывали в состоянии смутных предчувствий и, как и Дым-Дым, имели на это свои соображения.

Идя к начальнику, Сайкин с Арсеном думали скоротать время, а три черных прямоугольника, отливая влажным бесстыдным глянцем, уже лежали перед Дым-Дымом, как неопровержимый факт первой неудачи.

– Это? – спросил Арсен.

Дым-Дым промолчал. И так было ясно, что это.

– Вот непруха, – Арсен сокрушенно помотал головой. – И надо же ей было проявиться именно ночью...

– Если только это действительно ночь, – неуверенно протянул Сайкин.

– Говорите, говорите, – Дым-Дым потянулся к аппарату внутренней связи. – Любопытно будет выслушать всех по очереди.

Он нажал клавишу "общий сбор".

Еще шестеро в белых халатах мгновенно явились в кабинет.

– Нуте-с, – Дым-Дым сделал широкий жест. – Прошу высказываться.

Сайкин поднялся, одернул халат. Высказываться он любил обстоятельно и, поскольку ответственность за безопасность эксперимента лежала на нем, считал, что приглашение Дым-Дыма относится к нему в первую очередь.

– Собственно говоря, – солидно начал он, – я, как начальник сектора безопасности, мог высказаться сразу же после окончания опыта. Какие задачи ставил перед машиной наш сектор? – Сайкин всегда говорил о машине так, словно она была живым и разумным существом. – Собственно говоря, мы ставили перед ней одну задачу: она должна была вернуться целой и невредимой. Что могло этому помешать? Все, что угодно. Машина уходит в прошлое на два миллиона лет. Но она остается на том же самом месте по отношению к центру Земли. Что было два миллиона лет назад в этой точке? Сайкин жестом древнего оратора простер руку, указывая под потолок огромного здания лаборатории. – Наш академгородок стоит на высоте двухсот тринадцати метров над уровнем моря. А какая высота верхних слоев земной поверхности была здесь в прошлом? Местные геологи утверждают, что такая же. А вот москвичи считают, что несколько выше. Если бы мы установили машину на полу здания, то весьма возможно, что, проявившись в прошлом, она оказалась бы под землей. Или под водой – тоже возможно, если на этом самом месте два миллиона лет назад было озеро. Поэтому корпус машины был изготовлен из сверхпрочного космического сплава. Кроме того, наш сектор предложил поднять машину на дополнительную высоту в тридцать метров и подвесить ее под потолком при помощи автономной антигравитационной установки. Это на случай, если на этом самом месте росло дерево, возвышалась скала или еще что-нибудь. Если бы нас не связывало опасение занести из древности какие-нибудь микроорганизмы, мы вынесли бы машину из лаборатории прямо во двор и подняли бы ее метров на двести – тогда нам оставалось бы опасаться только бури или молнии двухмиллионнолетней давности, хотя и против этого мы приняли ряд защитных мер. Вот, собственно говоря, и все, что я хотел сказать. Машина вернулась, она цела и невредима. Два миллиона лет назад на этом самом месте не оказалось ничего, что могло бы помешать ей вернуться. Так что я считаю, что первый запуск прошел успешно.

Он сел. Все слушали его, прикрыв глаза: Сайкин со всей его пунктуальностью был редким занудой.

– М-да, – как-то неудовлетворенно заметил Дым-Дым. – Что сектор безопасности прекрасно справился со своей задачей – настолько очевидно, что я предлагаю эту тему пока больше не затрагивать. – Сайкин покраснел: действительно, выходило, что целых десять минут он беззастенчиво расхваливал собственный сектор. – Я хотел бы слышать другое: что вы думаете по поводу полученных снимков?

Сайкин неловко поднялся:

– Собственно говоря... я хотел бы подождать, пока будут готовы все триста снимков.

– Мы имеем только три снимка, – сказала Светка, – аппаратура работала из рук вон плохо. Об этом еще следует поговорить.

– В свое время, – остановил ее Дым-Дым. – Ну, так что же?

Сайкин вертел в руках снимки – черные квадраты, усеянные светлыми точками.

– Похоже на звездное небо... – неуверенно проговорил он. – Но ведь два миллиона лет назад небо над Землей было, по-видимому, несколько другим. Собственно говоря, ночное небо – это первое, что приходит в голову. Но может быть, это что-нибудь другое.

– Ну, что же, недостаточно смело, но искренне, – констатировал Дым-Дым. – Слушаю дальше.

– Разрешите мне, – попросила Мирра Ефимовна, самый молодой кандидат в группе трансвременников. – Я возражаю против мнения Сайкина, – Сайкин тут же сделал испуганный жест: никакого мнения я, мол, и не хотел высказывать. – Я возражаю против того, что светлые точки – это звезды. Посмотрите, какие они крупные, почти объемные. Не могли же звезды два миллиона лет тому назад светить в пять, а то и десять раз ярче, чем сегодня.

– Тогда что же это? – спросил Дым-Дым.

– Надо подумать, – сказала Мирра Ефимовна. – Боюсь, что это все что угодно, но только не звезды.

– Допустим, что машина все-таки проявилась под водой, – пробасил из своего угла Вова Лур, неизменно всеми именуемый Воволуром, – тогда легко предположить, что точки – это светящиеся микроорганизмы. У меня сразу же мелькнула такая мысль – здорово похоже.

– Если бы мы имели хотя бы несколько снимков с каждого аппарата, мы смогли бы определить, двигаются они, или нет, – вздохнула Светка. – Но у нас – три одновременных снимка. За такую надежную аппаратуру гнать надо из проблемной лаборатории.

Все повернулись к Воволуру.

– Ага, нашли виноватого! – разъярился Воволур. – Мои приборы в нормальных, человеческих условиях работают безотказно. И триста снимков за полминуты, и все коврижки. Но кто из вас мог сказать мне, что будет с приборами в момент перехода из одного времени в другое? – вопрос был риторический, – естественно, никто ему ничего не мог сказать. – Я же просил вас, пошлите меня, без человека все эти приборы – пустое место... Ведь просил? Так нет, псину запихнули, много от нее проку. Сидит вон в вольере, чешется, а у меня даже альтиметр и тот показал чуть ли не бесконечность. А вы хотите четкой работы фотокамер, которые, естественно, разрегулировались при запуске, потому что все механические системы получают какой-то импульс, толчок, если хотите, и нужен человек, чтобы все снова привести в рабочее состояние. Если в следующий раз я не полечу с моими приборами...

– Спокойно, спокойно, – прервал его Дым-Дым. – Могу вам обещать совершенно определенно, что в следующий раз вы не полетите. Но число приборов мы увеличим и, главное, вынесем их на поверхность машины. Наш Неглавный теоретик хочет на это возразить?

– Да нет, – ворчливо проговорил Подымахин. – Я уже устал возражать. Вынос приборов бесполезен, они все равно ничего не покажут, одну чушь, вроде бесконечности на альтиметре или нулевого давления на барометре, как это было сейчас. И наличие человека в кабине, даже такого крупного специалиста, как наш уважаемый Воволур, ни к чему не приведет. В сотый раз повторяю, что все приборы, устанавливающие контакт с миром прошлого, будут слепы и глухи – ведь они вместе с машиной будут все-таки находиться в настоящем времени, только посреди прошлого, как изолированный островок. Они ничего не зафиксируют, так же как мы не можем увидеть сигарету, которая вчера валялась на этом столе и была кем-то убрана.

– Конечно, – сказала Светка, – еще бы за вами не убирать.

– Знаете, Подымахин, – сказал Дым-Дым, сразу же потянувшийся за портсигаром, – я всегда с любопытством вас слушал. Вы проповедуете невозможность контакта с прошлым. Но вот, – он постучал пальцем по снимку, – вот следы – туманные, правда – первого контакта. Так что же?

– Это не следы контакта. В момент перехода в машине творилось что-то невообразимое – приборы мотало между нулем и бесконечностью, аккумуляторы разряжались сами собой, пристойно вел себя только автоматический переключатель, который должен был через тридцать секунд вернуть машину назад. И то потому, что он действовал на радиоактивном распаде, а не при помощи простого часового механизма. Так вот, я убежден, что при такой кутерьме на внутренних стенках машины – и на поверхности иллюминатора могли возникнуть крошечные искорки. Микроразряды. Вот вам и светлые точки. А чернота – тот самый мир прошлого, который не в силах зафиксировать приборы настоящего.

– Хорошо, – сказал Дым-Дым, – очень хорошо. Вот единственный человек, который сказал: я убежден. А остальные? Повесили носы, раскисли. Набрал сотрудников! Чего вы ждали, молодые люди? Мезозойских болот, где выводок динозавров будет вам демонстрировать вульгарную борьбу за существование и иллюстрировать естественный отбор по Дарвину? И не мечтайте. Динозавров не будет – на мезозой нам не хватит энергии десяти Аюрюпинских каскадов. Вот так. А сейчас считать первый запуск успешным, готовиться ко второму. Завтра к двенадцати представить мне в письменном виде свои соображения касательно надежности приборов. Все.

– А... – заикнулся Воволур.

– Я уже сказал: "а" не будет. Полетит снова собака. И еще одно: прежде времени прошу не болтать. Особенно это относится к дамам – прошу меня за резкость извинить.

В минуты раздражения Дым-Дым становился нарочито церемонным и старомодным.

Домой шли, как всегда, вместе – Светка, Сайкин и Арсен. Шли понуро, старательно изучая все трещины асфальта. Наконец Светка не выдержала:

– Не знаю, как остальные, а я после этого опыта чувствую себя наипервейшей дурой.

Ее тут же заверили, что остальные чувствуют себя не более достойно, с той только разницей, что они представляются себе последними дураками.

– Честное слово, мальчики, – не унималась Светка, – было бы лучше, если бы машина отказалась уходить в прошлое, или вернулась вся всмятку, или вообще не вернулась.

– Гм, – сказали мальчики.

– Тогда было бы очевидно, что эксперимент пошел прахом. Стали бы думать, что делать дальше, и обязательно придумали бы. От явной неудачи легче танцевать – она сама по себе уже является отправной печкой.

– В Светкиных эмоциях наличествует некая сермяжная истина, – степенно констатировал Сайкин. – Наверное, все великие открытия проходили через этот этап, когда открыватели совершенно искренне желали, чтобы опыт пошел прахом, а модель вместе с господами экспериментаторами провалилась в тартарары.

– Вопрос только в том, – вставил Арсен, утративший на сегодня всю свою природную веселость, – что мы имеем: великое открытие или, напротив, великое закрытие?

– Но-но, – Сайкин повернулся к нему всем корпусом, – ты так и думать не моги. Тоже, нашелся второй Неглавный теоретик.

– Нашелся, – согласился Арсен. – Меня вот тоже не удовлетворяет такое положение вещей. Столько лет мы работали как проклятые, и ведь не за честь, не за деньги, не за то, чтобы "там, та-там, та-та-та-та-та-там-там..." и "работают все радиостанции Советского Союза", – ведь мы же мучились за одно то, как она, подлая, трепыхнется – исчезнет, и в тот же миг снова появится, и вот начнет спускаться, и вот ее моют и драят, и вот люк распахивается – и мы ныряем в ее нутро, и там уже, куда ни глядь, – все подарки: и приборы, и фотоаппараты, начикавшие по сотне вполне вразумительных снимков, и даже эта наша Жучка, и все это четко и понятно, и каждый предмет несет в себе реальное отражение искомого прошлого...

– На тарелочке с голубой каемочкой, – подхватил Сайкин. Шутки его всегда славились первозданной примитивностью. – А на снимках чтоб трилобиты, аммониты и троглодиты. Нет, прав был Дым-Дым: набрал он себе сотрудников...

– Между прочим, – сказал Арсен, – ты обратил внимание, как он нас спрашивал? Чего он от нас добивался?

– А что? – удивился Сайкин. – Спрашивал, как всегда. У кого какое мнение. Мне лично показалось, что он и сам не знает, что получилось на снимках.

– Это не только тебе показалось, – подтвердил Арсен, – это так и есть. Дым-Дым не такой человек, чтобы играть в жмурки с людьми, с которыми он чуть ли не шесть лет работает. Если бы он точно знал, что это, он бы нам все объяснил. Но он спрашивал нас. Зачем? Чтобы мы, сопляки от науки, просветили его, доктора, начальника лаборатории ТВП? Смешно. Сайкин, объясняющий доктору Маркелову значение полученных снимков... Картина.

– Ну, а зачем тогда? – спросила Светка.

– Его интересовало не то, что мы говорили, а то, как мы это делали. Знаете, за что он держит Подымахина, хотя тот только и делает, что ему возражает? За убежденность. Вот и от нас он хотел той же убежденности. По всей вероятности, дела с этим ТВП обстоят на несколько порядков сложнее, чем мы подозреваем. Дым-Дым и сам не знает, что к чему, ему не хватает статистики, фактов. Но у него закрались какие-то подозрения. Ему худо, ребята. Он ведь отдал этой машине без малого всю свою сознательную жизнь. И вот теперь, когда вместо первых радостей – такой эксперимент, трам-та-там и все радиостанции, – мы стали перед целым нагромождением загадок, естественно, он оглянулся кругом: кто же из нас, так сказать, остается верным рыцарем машины, без страха и упрека? А рыцари и раскисли снимочки, точечки, динозавров нету.

– Нашел сравнение, – проворчал Сайкин, – рыцари. Еще Марк Твен показал, что рыцарство – это пережиток. А если теория липовая, кто же докажет, что она неверна, если все останутся ее преданными рыцарями?

– Ох, мальчики, – вздохнула Светка, – знала бы, что в физике все так неопределенно, пошла бы в театральный. А меня сдуру потянуло в точные науки. Ну где тут точность? В театре хоть после каждой премьеры все собираются, выпивают, радуются.

– Будем радоваться, – предложил Арсен несколько неестественным тоном. Возьмем и пойдем в кафе.

– Нет, ребята, – Светка сделала жалостливую гримасу, – мне нельзя. Дым-Дым просил не болтать, а в кафе я определенно что-нибудь брякну. Пойдемте лучше ко мне.

Но и к Светке не пошли – потоптались на перекрестке и согласились, что настроение не то. У всех были какие-то свои соображения, хотелось теперь поразмыслить в одиночку.

Ведь что бы там ни было, а через неделю эксперимент должен был повториться.

Через неделю, вопреки ожиданиям Дым-Дыма, в его лаборатории было необыкновенно многолюдно. Искать виновника огласки было поздно, и рассвирепевший Дым-Дым сделал последнее, что было в его силах, – не допустил на запуск ни одного корреспондента.

Многочисленные гости расположились в прозрачных "ласточкиных гнездах". Наиболее столичных и именитых Дым-Дым пригласил к себе.

– Пояснений по ходу опыта давать не буду, – не очень-то любезно пообещал он. – Потом. Эксперимент рядовой, прикидочный, так сказать, каких будет еще несколько десятков, пока мы сможем сделать хоть какие-нибудь определенные выводы. Так что сенсации не будет, хотя все возможно, вплоть до гибели модели. Дело в том, что высота поднятия машины – двести сорок метров над уровнем моря. А это как раз предел колебаний земной поверхности в конце третичного периода. Породы в верхнем слое, правда, мягкие, осадочные, но если, проявившись в двухмиллионном году до настоящего момента, машина все-таки окажется под Землей... Не знаю. Не буду гадать. Лучше начнем.

Кибердезинфекторы, ползавшие по внешней оболочке машины, прянули в разные стороны. Кто-то, неузнаваемый в черном синтериклоновом костюме, быстро отсоединил кабель, по которому вот уже двадцать часов вся энергия Аюрюпинского каскада вливалась в ненасытные аккумуляторы машины, и вот ее массивный корпус дрогнул и плавно пошел вверх. До странного легко, словно детский воздушный шар, она проплыла перед прозрачной стенкой Дым-Дымова балкончика, так что можно было разглядеть многочисленные приборы, закрепленные в пазах внешней оболочки.

Машина ушла вверх, так что стало видно ее полированное брюхо, и остановилась в метрах четырех от потолка.

Все ждали.

Десятки прожекторов поймали выпуклое днище машины и держали его теперь под неотрывным прицелом своих лучей.

Сопели именитые гости из столичных институтов. Вероятно, они ждали каких-нибудь чудес – ведь совсем немногие из них знали, что весь запуск сведется к тому, что корпус машины слегка дрогнет – и все. Время, которое она проведет в прошлом, для них останется незамеченным. Это – аксиома трансвременных перемещений.

Дым-Дым со своими сотрудниками ждал не так напряженно, как во всяком случае, могло показаться постороннему наблюдателю.

И вдруг...

Машина исчезла. Правда, в тот же миг она снова появилась, но не в перекрещении прожекторных лучей, а чуть ниже и левее. Это было почти невероятно, потому что мощные антигравитационно-гироскопические установки фиксировали машину в строго заданной точке пространства, и нужна была страшная сила, чтобы переместить ее из этой точки в другую.

Все дружно охнули.

Осветители бросились к приборам, лучи прожекторов заметались под потолком и наконец нащупали тело машины.

Корпус больше не отражал. Минуту назад отполированный до зеркального блеска, он теперь был матовым и изрытым, с глубокими рваными ранами на местах приборных пазов.

Машина дрогнула. Кое-кто прикрыл глаза – всем показалось, что она ринулась вниз, и все ждали глухого удара ее о бетонированный пол. Но ничего подобного не произошло. Как и следовало по программе, металлический шар медленно опустился, чуть поерзал – и лег на пол.

Дезинфекторы в скафандрах ринулись к нему. Арсен и Воволур тоже бросились к двери.

– Всем оставаться на местах! – Дым-Дым навис над микрофоном. – Убрать посторонних из испытательной камеры!

Две-три фигуры в скафандрах поспешно исчезли из поля зрения.

– Как там собака? – спросил Дым-Дым уже другим тоном.

Было видно, как к иллюминатору машины подводят телепередатчик.

– Моргает, – донесся из динамика голос Мирры Ефимовны, и в тот же момент включился экран внутренней связи.

Длинная, терьеристая морда песика выражала крайнее недоумение. Он переводил взгляд с одного иллюминатора на другой и отчаянно таращил глаза. Можно было подумать, что он по крайней мере видел живого диплодока.

Все смотрели на удивленную песью морду и выжидающе молчали. Столичным гостям было неясно, закончился ли эксперимент неудачей или, напротив, прошел блестяще.

– Вот, собственно, и все, – громко, ни к кому в отдельности не обращаясь, проговорил Дым-Дым. – Насколько я понимаю, машина проявилась под землей. Мы заслали ее на те же два миллиона лет, как и в первый раз, когда этого не случилось, но не надо забывать, что пока точность выхода машины почти три процента, сами понимаете, сколько это составит от двух миллионов лет. Поэтому нет ничего удивительного, что во второй раз машина попала под землю. Я не могу сказать, что я это предвидел, но признаюсь, что я этого хотел. Во всяком случае, теперь-то у меня имеется твердая уверенность в полной безопасности трансвременных перемещений, и, если исследования покажут, что эксперимент никак не отразился на здоровье собаки, надо думать, что в следующий рейс машина пойдет уже с человеком. Правда, пошлем мы его на предельную отдаленность – на десять миллионов лет, когда геологи гарантируют нам на этом самом месте всего лишь сто семьдесят метров над уровнем моря. Вот так. Снимков рекомендую не ждать они будут просто черными. Под землей много не нафотографируешь. А теперь прошу меня извинить.

И, не успев закончить последнюю фразу, Дым-Дым уже оказался за пределами своего кабинета, так что никто не успел задать ему ни одного вопроса. Зная манеру своего начальника разговаривать с гостями, трое молодых физиков так же стремительно вылетели на лестничную площадку и настигли Дым-Дыма в кабинке лифта.

– Дмитрий Дмитрич, – голос Арсена прерывался от мелодраматического напряжения, – _кто_?

– Один из присутствующих, – скромно ответил Дым-Дым. Он никак не мог простить своим сотрудникам сегодняшнего паломничества, хотя и не представлял себе, кто же из них мог проболтаться об эксперименте.

Было очевидно, что спрашивать дальше бесполезно.

– И присмотрите за песиком, Павлик, а то подхватит какую-нибудь чесотку, а свалят на эксперимент.

Павлик заметно приободрился.

– А вы, Арсен, забегите к прибористам. Все, что было установлено снаружи, естественно, погибло. Но в третьем запуске подземного проявления быть не должно. Думайте, как лучше разместить приборы.

Приободрился и Арсен.

– А вы, Володя, поторопите фотолаборантов, чтобы не тянули, сваливая на то, что все равно снимки черные и спешить некуда.

Это было худо: обнадежили каждого. Лифт остановился, они вышли и тут же увидели Светку, которая бежала навстречу им по коридору и что-то кричала.

– Спокойно, Кустовская, спокойно, – Дым-Дым поднял обе ладони, как будто отгораживаясь от Светкиного голоса. – Все правильно, это чернота подземелья. Так и должно быть.

– Да нет же, Дмитрий Дмитрич, вся пленка засвечена вдрызг!

Несколько секунд Дым-Дым смотрел на нее, потом резко повернулся к Арсену.

– Ну?.. – спросил он так, словно только тот и мог сказать то самое главное, что сейчас решало судьбу будущего эксперимента.

– Мы бараны, – простодушно сказал Арсен. – Мгновенное появление машины в толще земного покрова было эквивалентно взрыву – с такой скоростью она раздвинула пласты земли во все стороны. Естественно, что это привело к разогреванию до свечения...

– Да, да, – кивнул Дым-Дым, – тоже вполне правдоподобно.

Он повернулся и пошел прочь, ухватившись за какую-то свою мысль и помахав ребятам рукой, чтобы они за ним не шли.

– Счастливчик! – вздохнул Воволур.

– Кто? Он? – удивился Арсен.

– Не он, а ты, – сердито буркнул Сайкин. – Не понимаешь, что ли, почему из всех нас он обратился именно к тебе?

Машина плавно шла вверх. Вот она поравнялась с балкончиком Дым-Дыма, а Арсену изнутри было хорошо видно и лицо начальника, и физиономии ребят. Странные бывают лица у людей, которые напряженно чего-то ждут... Арсен позволил себе громко фыркнуть – связь кабины с лабораторией уже была прервана.

Арсен выключил внутренний свет. Страшно не было – он был убежден, что машине не грозит ничего, даже если она проявится в пекле пожара или даже в жерле вулкана. Но этого не случится. Узнав о том, что ставится эксперимент с человеком, энергетический центр разрешил лаборатории ТВП забрать всю энергию Аюрюпинского каскада за полмесяца. Это давало возможность осуществить запуск машины на двенадцать миллионов лет назад, когда на этом самом месте предельная высота холмов не превышала ста метров над уровнем моря. Полминуты он провисит над этой доисторической равниной...

Машина закончила свой подъем внутри узкой коробки лаборатории. Значит, сейчас. Вот сейчас. Арсен торопливо подвинулся к иллюминатору, вцепился в обшитый кожей круговой поручень.

Сейчас.

И все ухнуло вниз. Нет. Все осталось на месте. Но он плыл. Плыл по воздуху. Да что же это?

Невесомость. Это элементарная, просто ни разу не испытанная невесомость. Непонятно только – почему. А там?..

Там, за иллюминатором, была ночь. Но она не могла быть ночью Земли. Это был мир огромных, весомых звезд. Не точек, а ослепительно излучающих тел. Чернота, но не бархатистая, как земное полуночное небо, а непроглядность бесконечной толщи черного стекла.

Арсен обернулся к другим иллюминаторам – и к ним хищно подбирались дымчатые рои неразличимой звездной мелюзги, этого космического планктона; теплились, словно кто-то непрестанно дул на них и не давал гаснуть, красноватые пятаки холодных гигантов; немерцающим стоячим огнем горели одинокие кристаллы голубых светил, и было все это удивительно чужим и нестерпимо ярким не только по сравнению с небом Земли, но и с тем привычным космосом околоземелья, фотографии которого так же неуклонно входят в арсенал мечтаний современной ребятни, как когда-то – льды Северного полюса и Антарктиды.

Космос?..

Но на удивление не хватило тридцати автоматически отсчитанных секунд. Машину качнуло, и Арсен больно ударился коленками об пол. Прожектора били прямо в иллюминаторы, и слегка подташнивало, как после посадки самолета.