Текст книги "Дарован день"
Автор книги: Ольга Коваленко-Левонович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Я – прозрачна. Я – как на ладошке.
Там критерий истины – один.
Пред Судьёй душа в рыданьях тонет.
Ты себе и палач, и господин…
Отпусти вину, коль был обижен.
Всех прости – здесь действует Закон!
И, очнувшись, вновь кровать я вижу.
Стол с таблетками и старый телефон…
***
Я взгляд бросаю в зеркало, и – страх:
Худа, бледна, и таю на глазах.
Но Господа за всё благодарю.
Я дверь в осенний ветер отворю.
От слабости кружится голова.
Я слышу шорох – падает листва.
Листочки вниз срываются, шуршат,
Как выводок испуганных мышат.
Озябнув, я вернуться в дом спешу,
В глазах пейзаж осенний уношу…
***
Болею. Отрываюсь от земли,
Хотя опутали невидимые цепи,
Жмут кандалы, что кажется нелепым,
Но тело чувствует, сутулится, болит.
Я отрываюсь от земных
Забот бесчисленных, от лишних отношений.
Остались крохи, но они священны:
Душ несколько, и я молюсь за них.
О смерти – думаю? О том, что ждёт за нею,
О том, что не закончены дела,
О том, что только в Боге жизнь светла,
Что в Рай попасть надеяться не смею…
Но Господа о милости прошу,
Закрыть все дыры и зияющие раны,
Грехи и бесконечные обманы…
И – счастье, что ещё живу, дышу,
Что время есть и каяться, и плакать,
Поддерживать, кого пошлют, и чад…
И выходить в осенний свежий сад,
Где увяданья огненные знаки…
Больничные зарисовки
1.
Привычные больничные мытарства.
Страх боли… Кабинеты, этажи.
Шприцы в аптеке, новые лекарства.
В кармане направление лежит.
Но в отделении набиты все палаты.
И в коридоре на кушетке спят.
Главврач в бумажку глянул виновато:
Отказ провозглашается опять.
А я и рада. Пусть болят колени,
Холодный пот и сердце из груди,
На улицу выходишь – как из плена,
И день – свободный, свежий впереди.
2.
Хорошо в больнице – с телефоном.
Можно позвонить, не торопясь,
Детям, всем подругам и знакомым,
С мужем сохранить живую связь.
«Ну, привет! Ты где? А я в больнице…»
Воодушевлённо рассказать,
Что назначил врач, о пояснице,
Мол, плоха больничная кровать…
Уловить сочувственные нотки…
В адресную книгу заглянуть…
Выбрать имя и нажать на кнопки…
И услышав «занято» – вздохнуть…
Перебрав весь список по порядку
И устав от виртуальных встреч,
Телефон поставить на зарядку,
С охами под капельницу лечь.
И лежать, и слушать, как соседке
Дочь звонит, подруга и отец…
Та щебечет птичкою на ветке…
И когда замолкнет наконец?!
3.
В больнице – суматоха.
Тут жизнь вовсю кипит.
Старушке очень плохо:
С иглою в вене спит.
Лежит она комочком,
Не в силах сесть и встать.
Продукты носит дочка,
Сидит у койки зять.
Но оживела скоро,
И, с кружечкой в руке,
Бредёт по коридору,
Согбенная, в платке.
Давно ль белей подушки
Была – ни встать, ни лечь,
Уж телефон под ушком,
И льётся, льётся речь.
А в коридоре – койка.
Идёт народ, глядит:
Лежит в густых наколках
Порезанный бандит.
Ночь. Никому не спится.
Любому не до сна:
Кричит подбитой птицей
Инфарктница одна.
Качает ветер ветки.
Чудесный день встаёт.
С утра – укол, таблетки,
Система и обход.
Зажглись телеэкраны.
Когда ж заветный миг:
С обедом долгожданным
Тележка загремит…
Троица
Ель зелёные ёжики нянчит на ветках.
Шишки рыжими гроздьями густо свисают.
Истекают смолою. Нагрянуло лето.
В небе влажном кружит голубиная стая.
Дождь прошёл, и уже лучезарится солнце.
По прямой, деловито, летают вороны.
Нынче звон колокольный без устали льётся.
Нынче Троица, вот и разносятся звоны.
А больные стоят у раскрытых окошек.
Тучи в небе гуляют и дышат деревья…
И даётся уставшим надежды немножко.
И, что искра в груди, просыпается вера.
В больничной палате
В больничной палате, что стала привычной,
Я слушаю звуки: чирикают птички,
Стучат неуёмные капли из крана,
Системы гремят, что развозятся рано…
Они в процедурке стоят, словно лес.
Но смотришь – на время лесочек исчез.
Стоят у кроватей, серьезны, стройны,
Особенной властью владеют они:
По трубкам прозрачным лекарство бежит,
Надежду даря и желание жить…
Мы словно родные с другими больными.
Нас всех санитарка на завтрак поднимет,
Нас врач на обходе при всех обнажит…
И каждый лелеет свои миражи:
Что вылечат здесь, иль хотя бы подлечат,
Что станет попроще, заметно полегче.
Но дни проползают, сменяются лица,
И нам уж о доме мечтается-снится.
И в тягость больничный непрочный уют,
И радости встречи уже не дают.
Мы выписки ждем, как спасенья из плена…
И вот на крыльце, под больничною сенью,
Насквозь пропитавшись лекарственным духом,
Вбираем свободу мы зрением, слухом,
Ступаем, слегка ослабев, по земле,
С одышкой, бледны, но довольны вполне.
Дочка спит
Стёкла иней залепил.
Месяц узенький в окошке.
Баю, маленькая, спи,
Засыпай скорее, крошка…
Ночь густеет за окном.
Темноты боялась, помню.
Но теперь наш старый дом
Светом нежности наполнен.
Дремлют яблони в саду…
Пусть малышке сладко спится...
…Я боюсь, пока иду:
Вдруг да скрипнет половица...
***
Неумолчный шум больницы,
Шорох вьюги за окном…
Безмятежно сыну спится:
Там, где мама – там и дом.
***
Дома скучно, серо, пыльно.
Опустел. В больнице – сын.
Говорит: «Тоскую сильно,
Я лежу почти один».
Дом, работа и больница…
Я мечусь туда, сюда…
Как ему там естся, спится?
Врач подходит иногда?
Был бы хоть диагноз точен,
Потерпеть хватило сил –
Исскучались очень-очень…
Вот уж август наступил…
…Замер, худ, в трикушках, тапках
У дождливого стекла.
Так схватила бы в охапку
И домой уволокла…
Сыну
Из нашего сухого Забайкалья –
В болотистый, сырой, туманный край…
Тебя я мысленно, сердечно окликаю,
Кричу: ты только веры не теряй!
Держись, крепись, мы справимся и с этим.
Порою кажется, что нестерпимо – ждать.
Зима прокатит, за весной и летом
Наступит осень –
будем
дни
считать.
***
Отрадой для души – одно словечко:
Жив. Более не нужно ничего.
Я в храме помолюсь, поставлю свечку,
И троеперстье ляжет на чело.
А мне казалось – сына оторвали
Навеки – так потеряна душа,
Покой и благодушие украли,
Бессмысленно жалеть и утешать…
Но телефонный голос в ухо впрыгнул,
Душа воспряла, дёрнулась к нему.
Насытилась одним лишь кратким мигом,
Что разметал переживаний тьму.
***
Благодарю, о Боже, за разлуку,
За обостренье чувства, за мольбы,
Терпения целебную науку,
За тихий голос ангельской трубы.
Пора очистить золотые нити,
Испепелить пустую шелуху,
Навстречу Промыслу светло и тихо выйти,
Держа молитву в сердце, на слуху.
Спасибо, Господи, за боль, опустошённость,
За чувство, что свалились в пустоту.
Ты воробьишек, крылышек лишённых,
В Свои ладони примешь на лету.
Ты груз посильный возложил на плечи.
Пусть он то жжёт, то студит, словно лёд,
Я знаю, за разлукой будет встреча,
И свет её мне силы придаёт.
***
Заплачено тревогою родных
За синий путь над облачною цепью.
А в городе чужом – другие сны.
Дрожит душа, опоры ищет слепо.
По нитям собирает, торопясь,
Отзывчивых сердец живую силу.
Иной узор плетется в этот раз,
Но кажется – когда-то это было…
***
Лечу я над землёй, раскинув руки,
Не собираясь прекращать полёт…
Я вырвалась из тихой злобной скуки,
Не обратила душу в камень, сердце – в лёд…
Лечу, былых привязанностей мимо…
Ловлю из прошлого родные голоса…
...Одна беда – детей своих любимых
Погладить не могу по волосам…
Снятся дети
Снятся дети маленькими,
Лезут на колени…
Обнимаю, сладеньких –
Колю, Мишу, Лену…
Всех люблю без устали,
Берегу и радуюсь…
Без меня – не пусто ли?
В грусть-тоску я падаю…
Знаю, что уж выросли,
Взрослые и сильные.
Возвращаюсь мыслями
В нашу степь ковыльную,
К сопкам, речке, солнышку,
К дому – окна светлые…
Горечь пью до донышка,
И давлюсь советами.
Как же это вышло так,
Я от них оторвана…
Помолюсь неслышно я
На родную сторону…
Здесь привыкла, кажется.
И живу неспешно я,
А душа всё мается,
Грустно-безутешная.
Сытая, обласкана,
Не держусь за стеночку…
…Вижу, смежив глазки, я
Колю, Мишу, Леночку…
Рождественским постом
Я прилечу Рождественским постом
В озябший, хмурый, но любимый город.
Найду, к кому проситься на постой.
Не будут мучить ни тоска, ни холод.
Я посещу дома родных, друзей,
Весёлой бабочкой, уже взлететь готовой.
Секреты не открою жизни сей.
Хотя все тайны для меня не новы…
Когда вернусь в привычный, тёплый мир,
В однообразный короб свой, ракушку,
Окажется, что встречи длились – миг.
Всё – сон. И я в слезах прижму подушку.
Но знаю я, что вечная душа,
Скиталица, узнавшая немало,
На время тело сбросила, взошла
На облако… И к дорогим – слетала…
***
Я радуюсь, во сне увидев сына.
Он улыбается, даёт себя обнять.
Душа моя скучала нестерпимо,
И чудо встречи дал Господь опять…
И что с того, что я, проснувшись, плачу,
Ловлю обрывки сладостного сна…
Мой долг пока велик и не оплачен,
И я должна отмучиться сполна.
Я не ропщу от выпавшей мне доли,
И об одном лишь Господа молю:
Пусть будет жив, спокоен и доволен.
Храни, Господь, кровиночку мою. …
…Звоню ему, и слышу милый голос.
Моя бы воля – рядышком была.
Но лишних я не задаю вопросов.
Терплю, молюсь. Надеюсь… Все дела…
***
Осень капли на ветки нижет,
Словно бусинки из стекла…
Небо сумрачнее и ниже…
Мягкой тканью листва легла…
В доме тихо, тепло, уютно…
Вместо компа гляжу в окно.
Дремлет рощица в дымке мутной,
Стынет пруд, околдован сном.
Мама с дочкой идут на горку,
Обе в куртках, с большим зонтом,
Отражаясь в асфальте мокром
Ярким розово-жёлтым пятном…
Пролетая, шуршат машины.
В доме рядом зажёгся свет…
От желания звякнуть сыну
Никакого спасенья нет…
***
Моя душа располовинена.
Уходят корни в пережитое.
Из памяти его не выну я.
Хотя окно давно закрытое.
А там страна, что часто снится мне.
И дети, что давно уж взрослые.
Былое, с голосами, лицами,
Ловлю воспоминаний блёснами…
Тот мир исчез. Осталась выдумка.
Но сердце рвут картинки прошлого.
Душа живёт в покое видимом,
Но не хватает ей хорошего.
Сбежав от остроклювой ярости,
Попала в сонный мир окружности.
Душа желает яркой радости,
И ощущенья острой нужности.
Сама себя прошу – не маяться.
Жизнь принимать с её банальностью…
В раскаянном – сто раз не каяться…
И душу примирить – с реальностью.
Далёкий лес
Я счастлива, счастлива, но не здесь.
Моя счастливая частичка
Летает серенькою птичкой
В какой-то очень добрый лес.
А там поляны – под цветами.
На плечи белки скачут сами.
Там родники… Живая мама.
Там детки льнут ко мне упрямо.
И не болят на сердце раны.
И все любимые – под боком.
… Как жаль, в тот лес летать – далёко.
***
Моя капризная душа
Стремится убежать от боли,
Мечтает о тепле и воле,
Земным излишне дорожа.
Ей оторваться бы чуть-чуть
От ею выдуманных планов,
Не возвращаться к старым ранам,
А поискать иную суть.
Не надо ей себя жалеть,
А радоваться, что все живы,
Просить за тех, что сердцу милы,
И о Христе душою петь…
Письмо отцу
Скупее дыхание, меньше сил…
Ты уйдешь – будем жить не планами,
Не проектами твоими, а полянами,
Лесом, небом, которые ты любил.
В слезах дождей осенних,
В гомоне птиц весенних…
Тоскую по тебе, настоящему,
Тоскую по тебе, уходящему,
Недолюбившему, недолюбленному,
С жизнью, наискосок разрубленною…
С непониманием, одиночеством…
Как в детстве, прильнуть к тебе хочется.
Прости меня за молитвы скудные.
Твои дни для меня – неподсудные.
Жизнь пройдет, и случайное
В узел свяжется.
Между нами связь крепче, чем кажется.
Гитара
Папе
Гитара под неверными твоими
Задумчивыми пальцами грустит.
Прерывистый, зыбучий звук доныне
Живет в душе, трепещет и болит.
Не вынесла. Ушла и дверь прикрыла.
Но звуки проступали за стеной.
Гитара смолкла, а они все... были,
Струну перебирая за струной.
Когда я в электричке задремала,
Гудел гитарный бок, смолист, бордов.
Свои колки оставив у вокзала
Вослед бежали струны проводов...
Наивная, безжалостная память!
Как сладки и остры твои лучи...
Дань требуя, до неба призрак встанет,
И каждый нерв ответно зазвучит.
***
Слетаю я в печальные места.
Там обитают призрачные лица.
Там память каждого размыто-нечиста,
И осужденье тайное струится.
Там каждый ищет – кто же виноват,
Тасует пережитое в колоду.
С тоскою острой провожает взгляд
Тех, кто сбежал и приобрел свободу…
Я в прошлое, как в воду, погружусь…
Ища приметы драмы пережитой,
Я прилечу и молча огляжусь,
Но… все травой забвения укрыто.
Иная жизнь хлопочет и шумит.
Бесстрастно небо чистое над нами.
Торжественно и тягостно звенит
Могильный холм жестяными цветами.
Портрет на стене
Портрет на стене в опустевшей квартире.
Теперь ты – везде. Ты рассеянна в мире.
Ты – девочка, с бабкой бредешь по дороге.
Промозглость, распутица, мокрые ноги…
Смешливая девушка… Кружатся снимки…
Ты – мама с детьми, на диване, в обнимку…
Ты – бабушка, щурясь, очки протираешь…
Ты… девочка, руки раскинув, взлетаешь…
Ты всюду. Ты снишься мне, снишься и таешь.
Реальна, как жизнь, и легко ускользаешь…
Утратой нелепой, немыслимой самой,
Всегдашнею раною стала ты, мама.
***
Меж тобою и мной
Связи – не оборваться.
Но из жизни земной
Мне тебя – не дозваться.
Под ресницами око
Бездонно и глухо.
Ты витаешь далеко
От зренья и слуха.
Но во сне невесомой,
Беспечной привиделась.
…Наступило свинцовое
Утро.
Надвинулось,
Наклонилось оно,
Задохнулось,
Слезами ответило…
…И сиротства клеймо
Выжгло в сердце отметину.
На другом берегу
1.
Заботы, страсти – глуше и скучнее.
Душа почти не держится за них.
Порою кажется, что связь её прочнее
С той, что уже не числится в живых.
2.
Ты обо мне тоскуешь? Не тоскуй.
Мы встретимся – от радости заплачем…
Наш переезд, ты знаешь, не оплачен.
Мы копим горести на этом берегу.
А перевозчик в белом стар и строг.
Молчит, не говорит, когда же срок.
Ты не тоскуй. Дождёмся как-нибудь.
Качнётся вдруг прибрежная ветла,
Волна плеснёт, шипуча и светла…
Нас наберут до полного числа,
И – в путь…
***
Пресвятая Богородица,
Как ТАМ? Где моя мама?..
Сердце очнется, как водится,
Возле страшной, разверзнутой ямы…
Будет холмик, цветы железные,
Сожаления бесполезные.
Будут слезные небеса
И родные, во сне, глаза.
Голос, облик – все время источит,
Но приснятся любимые очи.
И тепло… Подожди чуть-чуть…
Ну немножечко, ну побудь…
***
Ты знаешь, как в Раю?
Там – любовь.
Там можно быть маленькой-маленькой.
Там ждёт меня мама.
Она возьмёт меня на руки
И я крепко-крепко обниму её,
И скажу сквозь слёзы:
«Где ты была так долго?!»
А ещё там можно быть большой-большой,
И взять на руки своих деток,
И маму, которая станет маленькой.
Рай – это любовь.
***
Денег нет, успеха тоже нету…
Если нужно – Сам Господь подаст…
Счастье, я скажу вам по секрету,
Не зависит вовсе от богатств.
Не зависит даже от здоровья,
Пусть его с тележкой целый воз.
Кто стакан воды у изголовья
Нам поставит? Вот главней вопрос…
Кто пришлёт простую СМСку,
«Как ты?» – и растает грусти снег...
Все мечты когда-то лопнут с треском,
А любовь останется навек.
***
Поэт коснётся быстрою рукою,
Листа тетрадного, и оживут легко
Черты лица, и месяц над рекою
Цвета и запахи… И встанет в горле ком.
Стихотворенье – музыка, дыханье.
Слова, что золотые семена,
Вдруг прорастают в звоне и сиянье -
В душе звучит ответная струна.
Порой тоской, тревогой отзовутся.
Придавят камнем… Но из под него
Ручьи прохладные, живительные льются,
Водою очищающей, благой…
Тоска – поэзии сестра
Тоска – поэзии сестра.
Ища во всем первопричину
(Так ищет женщина мужчину),
И осторожна, и мудра.
Она не трогает основ,
Скользит, на дно не погружаясь,
Случайно, вроде бы, касаясь,
Неторопливых берегов.
Любовь – поэзии под стать.
Мечтает в мире воплотиться,
Не может до конца раскрыться,
И, мучаясь, не любит ждать.
Но – ждет. Становятся одним
Любовь, тоска… И жажда жизни,
Которая прозреньем брызнет,
Но Небо властвует над ним.
Гроза
Трещит скорлупа небосвода.
На синем – слепящие реки и нервы.
Из бездны небесной рождаются воды…
Но нерв нашей связи с Землею – не прерван.
Пока под ногами земля, не уходит,
И небо пока не свернулось, как свиток...
Пока еще дышит больная природа,
Не чувствуем мы, как друг с другом мы слиты…
Во мраке грозовом
Во мраке грозовом,
в движеньи беспокойном,
Перерастёт разряд
в слепящую иглу.
Вот так же в смуте чувств
идёт путём окольным
Невысказанно мысль,
и вдруг – пронзает мглу.
Выдувают ветры
Выдувают ветры ил и пепел.
Омывают волны твердь, основу.
Так шлифует неустанно время.
…Галька, что на берег ляжет, -
Это мысль законченная камня.
Огонь и вешняя трава
Что от него останется?
Глаза
на фотографиях...
А в них – живет гроза.
Что от него останется?
Слова.
А в них – огонь и вешняя трава.
Что от него останется?
Душа.
Вне времени.
Пугающе свежа.
Жизнь – река
Жизнь бессмысленна. Или
Слишком длинна…
И. Бродский
Жизнь не бессмысленна. И не длинна.
Она – река, со спазмами водоворотов.
А ночью в глуби звезда видна,
В лесу камышовом плещется кто-то…
Едва шевелятся плавники
Живущих в ней серебристых тварей.
Плывут селения вдоль реки,
Лес пробегает – зелено-карий…
Мосты упрямо висят над ней,
Полощет ива седые косы…
Чем глубже дно, тем она полней,
Тем отвлечённей встают вопросы.
О смерти – главный… Ей вечно жить!
Душою впасть в океан стремится,
И не заметит, как добежит,
И в нём до капельки растворится…
***
Мне раньше Бродский был не по зубам.
Да и сейчас, по краю понимания
Его стихов, иду сквозь звон и гам,
Ищу следы библейского сознания.
Деталь – конёк, сравнение – удар.
Сочится боль, и чуешь привкус яда.
Он вечно молод, неизбывно стар.
За ним толпой – учеников плеяда.
В отличие от них, он забредал
В парадоксальные пределы антиверы,
Чужие яблоки срывал, и иногда
Был среди пасынков родным и даже первым.
В далёких закоулочках души
Горела негасимая лампада…
Исчез, но, шепчут, проросло в тиши
Неведомое дерево средь Сада…
***
Куда везёшь, полуслепая лошадь?
Ты мимо мельницы провозишь третий раз!
У кучера притихшего не спросишь:
Надвинул шляпу – и не видно глаз.
Зачем доверилась я тихому вознице!
Он в мыслях утонул, иль просто спит?
У встречных путников – измученные лица.
Да и у нас самих не лучше вид…
Похоже, не узнать, куда мы едем.
Вот так и будем медленно кружить…
То дождь… То солнце… Странные соседи…
Дорога – состояние души…
Реальность густа
К. Кедрову
Реальность густа, стекловодна, и давит на грудь.
Но так горячей, лучезарней, заманчивей путь:
Жить в разных стихиях: для тела, души и ума.
Держать отраженье на глади и видеть до дна.
Не просто вглядеться – проникнуть в неведомый мир.
Где розы роскошные, красок немыслимый пир…
Где белыми иглами брызжет пронзительный свет…
Где блики зеркал, и пустот незаполненных нет…
Где хор – это выдох и вдох, что единым порывом объят.
Где мир бесконечный до точки, до искорки сжат…
…А в скучной реальности –
Берег, баркас и песок.
И куртка промокла,
И влагой набряк поясок,
И боль разломала все кости,
И голод грызет…
В мозгу воспаленном
Весенняя птичка поет…
Приснилась школа
Приснилась школа. Та, которой нет.
Она сгорела в одночасье, жарко
Тому назад… не помню, сколько лет.
А вот во снах живёт до жути ярко.
И я иду вдоль окон голубых.
Сегодняшних знакомых вижу лица.
А коридор тревожно пуст и тих.
Он, как тоннель, куда-то в темень длится.
Исчезнувшая школа… До сих пор
Как существо из глубины всплывает.
Куда ведёт тот школьный коридор?
Не в классы, в бездну двери открывает…
***
Хорошо бы последнюю связь оборвать
До того, как уйти соберешься.
А иначе калитка опять и опять
Будет хлопать – и ты обернешься.
А иначе завоют вослед голоса,
Куст шиповника в платье вонзится,
Будут прочной стеною тесниться леса,
Незнакомые хмуриться лица.
Для чего это бегство? Душа – пополам,
Существом бесприютно-несмелым…
Надо так расставаться: душа уже там,
Там, в грядущем. И очередь – тела.
Тайны
Открываются тайны земные,
Прозреваются тайны Небес…
Кто сказал, что глухие, немые,
Равнодушные – поле и лес?
Проникая в сознанье природы,
Слышим мысли травинки, цветка…
Лес, вздыхающий от непогоды…
Засыпающая река…
Когда жизни окончатся сроки,
Будет явной реальность души.
И молитвы знакомые строки
Поплывут в поминальной тиши.
Не увидят друзья и родные,
Сокровенное чудо чудес:
Закрываются очи земные -
Открываются очи Небес.
Клетка
Постоянно творить чудеса невозможно…
Мы – не маги-волшебники, мы – очевидцы.
Вычисления наши по-детски несложны,
Но мы видим такое, что и не приснится.
Наши мостики вдруг прорезают пространство,
Они с легкостью рушат земные каноны,
Презирая размеренность и постоянство,
Словно птицы проносятся в мареве сонном.
Но однажды заставят нас жить по минутам,
И захлопнутся клетки надежные двери.
Мы исчезнем, не тронув железные прутья,
А на память останутся белые перья.
Дни сентября
Дни сентября… Зеленый, желтоватый…
Рубины среди зелени горят…
Синеет небо – ни дымка, ни ваты,
А только чистый бесконечный взгляд…
Чириканье пичуг и запах прели…
Сырые плети огуречных гряд…
Неспешны пчелы и ленивы шмели…
Черемух кисточки, румяных яблок ряд…
Дни сентября… Уроки иль итоги?
Под пережитым подвести черту,
И сбросить, словно листья на дорогу,
Иссохшую неправду, маяту?
И налегке – навстречу белым вьюгам,
Суровым мыслям, строгой чистоте…
Ты, милый, как? Останешься мне другом,
Иль, нетерпимый, канешь в темноте?
И я останусь в чистом мертвом поле,
В лесу безжизненном, уснувшем до поры?
Где есть надежда, нет – тепла и воли,
И настежь путь в безмолвие открыт!
***
Брак наш честен. Ложе непорочно.
А душа замыслила – побег.
Слишком равновесие непрочно,
Но на помыслы ложится белый снег…
Под его рукой прохладной тают
Перемычки огненных сетей.
Чистые снежинки остужают
Жаркое мечтание страстей.
Снег холодным саваном укроет
Черноту всех помыслов лихих.
И душа наполнится покоем
И уснёт в объятиях моих…
***
Боюсь нарушить Божью волю.
Вхожу я в тень, и сердце жмёт.
Сбежав от тесноты и боли,
Я попадаю в плен тенёт.
Меня тоска запеленала,
И обездвижила вина.
Осталось в чаше много ль, мало? -
Она не выпита до дна.
Мне нужно с прошлым разобраться,
Все камни разгрести на дне.
И если Бог велит остаться -
Останусь я в своей тюрьме.
А если выкинет прибоем
На берег с тёмной глубины,
Накажут, наградят тобою?!
Сбегу ль от боли и вины?!
***
Когда со всех сторон обложат,
Когда невмочь дышать и говорить,
Одна лишь мысль: «Помилуй меня, Боже!».
И высветится, крепче стали, нить.
И выведет, дрожа, звеня, из мрака,
И – вытащит из чёрной глубины.
Пусть спазмы в горле. Но не надо плакать.
От слёз на тропах камни не видны.
Бог выведет! Стремительно иль тихо, -
Не в этом суть. В движении вперёд.
Сухою шелухою снимет лихо,
И в город белокаменный введёт.
Душа бредёт сквозь стыд и воздыханья,
Закутавшись в худое пальтецо,
Храня, как драгоценность – покаянье,
И долу приклонив своё лицо.
Неся, как груз, свои густые мысли,
Неснятый долг и жалость, рабский труд,
С мечтой о жизни непорочно-чистой,
Которую нелепостью зовут.
***
За мною вздыбились деревья,
И впереди – болот огни.
Вкруг – тени, страхи. Всё же верю,
Что обойдут меня они.
И упадут глухие чары,
И будет путь назад открыт.
И впереди – не топи, гари,
А просто луг, росой залит.
Страдания и искушения
Развеются, как чёрный дым.
И, словно старца, встречу день я.
Он будет тихим и седым.
О надежде
Всё кончено – себе я повторяю.
Но почему надежда не умрёт?
Оброненные ключики от рая
Она в ладошку лёгкую берёт.
Играет ими – ободки сверкают,
И, улыбаясь, и прячет их в карман.
Известна тайна ей. Но как узнать – какая?
Быть может мысль «всё кончено» – обман?
Ей ведомо далёкое отсюда.
Глядит – и брызжут лучики из глаз,
Как будто видится ей радостное чудо…
Мне не увидеть. Мой не пробил час.
Но верю ей. Она не подводила.
...Увижу, может быть, – всё выжжено дотла.
Я стала нищею, гонимой и немилой.
И – страшную свободу обрела.
***
Надежды луч, как золотая шпага,
Пронзает яблоки сомнений и отрад.
Любить безмолвно – высшая отвага,
Когда любой учитель, а не враг.
Себя отдать без сожалений в рабство
Тому, кто власть неправедно купил.
Копя в смиреньи высшее богатство,
На поиск смысла не жалея сил.
Когда иссякнет дней и боли мера,
Поражена всесилием своим,
Плиту над погребом легко откроет вера,
И Божий Лик появится над ним…
Мне говорят
Мне говорят – не торопиться.
Не приговаривать, скорбя.
Мол, ни побег, ни власяница
Не для тебя, не для тебя.
Мне говорят – иди по краю.
Не отходи, не упади.
А я от страха замираю,
Стена тумана впереди.
Не прыгну в пропасть, но от бездны
Рвануть не в силах я пока.
Мои стенанья бесполезны,
И крест, вздохнув, кладёт рука…
Молюсь, молюсь без утешенья,
Оставленная средь беды.
Но вижу часто рядом тень я,
И чьи-то легкие следы.
И в грудь вселяется отрада.
Лелею тихую мечту,
Что, если в пропасть буду падать,
Меня поймают на лету…
***
Голуби воркуют на балконе.
Дальние сияют купола.
А душа, тюремный вор в законе,
Разбирает старые дела…
Вырвалась как будто на свободу,
Сзади шлейф ошибок, нехорош…
Кажется – ни воли и ни ходу,
За спиною кто-то точит нож…
…Солнышко играет, небо стынет.
Золотые светятся кресты…
Ждут меня туманные, пустые,
Гулкие, тревожные мосты.
И по ним, холодным и безлюдным,
От оплетших душу липких пут
Я уйду… Но буду ль неподсудна?
Даже если жёсток личный суд?
***
Я прошла через огненный лес.
До сих пор слышу – сучья трещат.
Он, охваченный пламенем весь,
Не умеет жалеть и прощать.
Он по кругу ведёт своих жертв,
Заводя в подземелья и рвы,
На духовную верную смерть,
Знак смиренья сорвав с головы.
Говорят, кто в лесу уцелел,
Вышел чёрный, обугленный весь,
Тот, ликуя, от радости пел,
О свободе немыслимой песнь.
Я по краешку только прошла,
Исчернила лицо и подол,
Чуть со страха с ума не сошла –
Рухнул рядом пылающий ствол.
Иглы руки мне в кровь посекли,
Ямы пламенной видела дно…
В сердце кинули огненный клин,
До сих пор кровоточит оно…
***
С разбитым сердцем ухожу я от тебя.
Излечит ли другой его – не знаю.
Заштопает ли скорбное, любя?
Уж больно рана рваная, сквозная.
Казалось – ты бы мог меня вернуть,
Чуть взгляд смягчив, чуть приласкав небрежно...
Но отпустил в безвременье и жуть,
И снег замёл тропинку к жизни прежней...
Мне страшно, как ребёнку в темноте.
Но я, по-взрослому, тебя не окликаю.
Сама ушла. Блуждаю в пустоте.
Не плачу – это снег слезой стекает.
Я знаю, что разрыв – не пережить.
По сути, разделенье невозможно.
Я ухожу, но будет путь кружить.
Однажды я вернусь, в пыли дорожной...
Вернусь, чтоб только глянуть: как ты – врозь?
И мыслям пожелтевшим удивиться…
И удивлюсь – что я прошла насквозь.
Что живы мы… И прошлое – не снится...
***
Имя навеки в сердце впечатано…
Бог одарит нас, надеюсь, внучатами…
Но ускользаю из рук я твоих…
Старость не будет одна на двоих…
Ты одиночество вкусишь сполна.
Дом опустевший… Людская молва…
Я не хочу ни судить, ни просить
Молча на волю меня отпустить.
Хочешь – кричи, и ругайся, и бей,
Но с этих пор я не буду твоей.
Жалость сильнее любви, и теперь
Буду входить я в закрытую дверь…
Можешь меня не любить, не прощать,
Стану незримо тебя навещать…
И, разлетевшись на сотни частиц,
Буду я стаей взлетающих птиц.
Не удержать, не поймать, не вернуть…
Вспомнишь добром ты меня как-нибудь?
Грустное-грустное
Я не ждала от жизни перемен.
Но, против воли, сердце захотело
Тепла… И увлекло с собою тело,
Произошёл немыслимый обмен…
Один позвал, другой не стал держать.
Цеплялась я за прежний мир, привычный,
Душа летала беспокойной птичкой,
И – сорвалась… А память всё свежа…
Я до сих пор мечусь – туда, сюда…
Не верю, что кончина состоялась.
Что для меня и крошки не осталось,
И всё закрыла чёрная вода…
О, Господи, как трудно умирать!
От прежней жизни с кровью отлепляться,
Мечтать хоть на минуту оказаться
В обличье прежнем, и вздохнуть: «пора…»…
Хотя ушла решительно сама,
Тоскую, словно выгнали из дома,
И мир вокруг – знакомо-незнакомый,
И света нет, и вроде бы не тьма…
Потерянная… Слезы потекут,
А по чему – не выразить, пожалуй.
Вдруг вспомнится картинка – и ужалит,
Из сердца вырвет огненный лоскут…
Но я молюсь – и тихий-тихий свет
Измученную душу освещает,
Душа смиряется, и любит, и прощает…
Боль спит, и улыбается во сне…
***
Тоскую по жёсткой траве.
Забору из сетки-рабицы.
По окнам – не будут новей,
Но мне и такие нравятся.
По старой веранде пустой…
По той, что порою снится мне,
Обвитой густою лозой,
С проваленными половицами…
По длинной ограде, крыльцу.
Оно, говорят, перестроено.
Черёмуха сыплет пыльцу…
Жужжит пчелиными роями…
А в дом я боюсь заходить.
Ремонт там, обои, линолеум…
Мой дом… Он не может забыть,
Живёт он, неуспокоенный.
Он станет показывать мне
Приметы, нам только известные:
Керамику на стене,
Ту полку, что я повесила.
Обидой дыша в лицо,
Он скажет: пришла, пропавшая?
И бросит в глаза пальтецо
Чужими духами пропахшее.
Здесь память сожгли дотла,
На тряпки пустили платьица.
Дом скажет мне: предала!
Но подоконник – поластится…
На рану мне соль не сыпь.
Уйду, и не надо мучиться.
И скрип половиц, что всхлип:
Живи теперь, как получится.
***
Стараюсь я не жечь мостов...
Но в жизни есть неотвратимость,
Суровая необратимость,
Хотя вернуться уж готов...
Есть, есть черта – шагнул, и всё...
И прошлое – как сны и снимки,
Полуреальные картинки,
Обрывки слабых голосов...
Есть мир иной, где нет часов,
Минут и лет, и нет пространства!
Там торжествует постоянство.
И можно там исправить ВСЁ.
Там встретишь тех, кто рядом был…
И разведённого супруга...
Есть шанс, любя, простить друг друга.
Обняться с тем, кого убил…
***
Пусть глядит с тоскою, уходя...
Ожидает – позовёшь: «Останься!»,
Промолчи! И пусть она, скорбя,
Душу провезёт сквозь сотню станций.
Пусть поплачет, и письмо пришлёт,
Пусть обмолвится, что помнит и скучает…
Промолчи. Пусть нарастает лёд,
Пусть душа другую повстречает.
Ваши дни отпели, отцвели,
Зонтиками белыми взлетели.
Вы – иные – бродите вдали,
За кромешной сеткою метели…
Истончились ваши голоса,
Что там говорится – не услышать.
Оживают вешние леса….
Боль с годами – тише, тише, тише…
Я в дом вошла
Я в дом вошла.
Я думала – все в прошлом,
и боль меня не может зацепить.
Но от себя укрыться невозможно,
и чашу горькую придется снова пить.
Мучительно заныли половицы.
Знакомы даже гвоздики в полу…
Пыль в солнечных потоках золотится,
Стул скособоченный пристроился в углу.
На стенах серых – синие квадраты:
висело зеркало, а рядом – календарь.
Виновны мы, и мы – не виноваты,
что все прошло.
И, в общем-то, – не жаль!
Пусть все покроется надежным слоем пыли,
а память все капризней и свежей,
бездумно счастливы, несчастливы ли были,
но время то
вне времени уже.
Всё хорошо
Мечтанья о любви не смеют мучить…
Есть тот, кто любит… Дома тихий свет…
Припрятанной козырной карты нет,
Не напевают о побеге тучи…
Не грезится о страсти неземной.
Нашла, того, кто нужен, и прильнула.
Искала, и себя не обманула,
Меня поймёт обретший землю Ной.
Я помню – глубина… И мерный треск
Бортов смолистых… Запах прелой кожи…
Мечты о пристани, щемящие до дрожи...
Всё позади, и волн приятен блеск
