Текст книги "Золушки на грани. Без купюр"

Автор книги: Ольга Лукас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Ольга Лукас
Золушки на грани. Без купюр

Все сходства с реальными сказочными персонажами неслучайны. Если вы узнали себя в одном из героев этой книги – поздравляем. Вы – сказочный персонаж.

Дедлайн

Вот уже вторую неделю Золушка сидит за печкой и ковыряет в носу. Ей совершенно нечего делать. Злая мачеха и сестры режутся в карты на веранде и не зовут ее к себе, отец уехал в город на ярмарку, фея-крестная приходит на помощь только в безвыходных ситуациях, а сейчас у Золушки есть сразу несколько выходов: пойти на крыльцо и там ковырять в носу, перестать ковырять в носу и походить по саду, разбросать по кухне мусор, а потом его подмести. Золушка выбирает сад и гуляет там до самого вечера. Было бы не так скучно, если бы в саду росло хоть что-то, кроме репейника и крапивы, но относительно оформления сада мачеха указаний не давала.

Неожиданно всё приходит в движение. Отец приехал из города с важным известием: скоро во дворце будет бал! Сонное царство встрепенулось, мачеха и сестры кинулись умываться, прихорашиваться, наряжаться и придумали для Золушки тысячу милых поручений, которые она с радостью исполняет: ведь это только в старой сказке ее эксплуатировали бесплатно, современная же Золушка получает за свой труд деньги, и весьма неплохие.

Выполнив все поручения, она информирует мачеху о том, что тоже не прочь съездить на бал, а то скучно уже бродить по саду или ковырять в носу, сидя за печкой.

– Золушка… Так-так, – роется в ежедневнике мачеха, – Сейчас-сейчас.

У сестер нет ежедневников, потому что они еще молоды и надеются на свою память. А отец Золушки моет машину в гараже – как-то неприлично приезжать на бал на грязном кадиллаке, не Дикий все же Запад, а приличное королевство!

– О, Золушка! – вдруг оживляется мачеха, – Ну да, конечно. Ты сможешь поехать на бал. Ты непременно сможешь, моя девочка. Только завтра же у нас конец месяца. А до конца месяца – вот тут у меня все записано – ты должна перебрать два амбара зерна, заплатить за квартиру, за газ, за воду, а также за свет, посадить триста розовых кустов, переустановить Windows, вырастить три дюжины огурчиков и замариновать их, как я люблю, ну а потом, конечно, можно и на бал.

– И перешей мою синюю юбку, чтобы она на меня налезла! – пищит средняя сестра.

– А мне погладь брюки, да смотри, хорошенько! – басит старшая.

При помощи феи-крестной Золушка, конечно, поднимает весь этот объем работ, но на бал ей уже не хочется, тем более, что из банки растворимого кофе получился довольно уродливый запорожец, а не прекрасный белый лимузин, как в прошлый раз, из тюбика зубной пасты.

Через день после того, как все семейство вернулось из города, Золушка просит мачеху очертить фронт работ на месяц, но мачеха еще не отошла после поездки во дворец:

– Да отстань ты, до конца месяца еще целый месяц, успеется!

… вот уже вторую неделю Золушка гуляет по саду. Можно, конечно, за печкой ковырять в носу. Можно сидеть на крыльце. Можно отсчитывать дни и часы, оставшиеся до следующего бала, когда мачеха вновь очнется и вспомнит обо всем, что Золушке надлежит сделать до конца месяца…

У Золушки в каморке припрятана жестянка из-под дорогих сигар. Интересно, из нее получится вертолет, чтобы улететь отсюда хоть куда-нибудь? На Дикий Запад, например.

У самого синего моря

Возвратился старик ко старухе (ну, после того, как она захотела стать владычицей морской, а рыбка ничего не ответила, хвостом по воде плеснула и ушла себе в синее море). Видит – перед ним его старая землянка, на пороге старой землянки сидит его старая старуха, перед ней разбитое (и старое) корыто, жизнь, кажется, не задалась под самый занавес – и тут вдруг – бац – глядит старик на старуху и понимает, что у неё зрачки вовсе не человеческие, а какие-то кошачьи, продольные такие. Старик запаниковал, побрёл обратно к синему морю, стал кликать золотую рыбку. Рыбка не вернулась, зато из моря, не очень далеко от берега, вынырнула странная посудина из желтого металла, наподобие огромного яйца, только с оконцами круглыми. А из этого яйца – труба торчит самоварная, словом, пора драпать, пока не началось.

Старик повернулся спиной к синему морю, и побежал, быстро-быстро перебирая ногами, а вслед ему с диковинной лодки кричали по-ненашему: «Run, Forrest, run!» Старик добежал до противоположного побережья, развернулся и побежал обратно. Прибегает к своей старой землянке, видит разбитое корыто, на пороге сидит старуха – но не его, а какая-то посторонняя совсем. Старик в ужасе рот рукой прикрыл, потом за лицо себя пощупал – и ахнул! Пока он бегал – у него борода до пола выросла, и сам он на 100 лет состарился, а эта, новая старуха ему вовсе даже внучкой приходится (что странно – детей-то у них с его собственной старухой не было). Старик струхнул, побежал снова к морю – правильному, тому, в котором золотая рыбка жила – добежал до берега, потрогал себя за лицо – а никакой бороды-то у него и нет вовсе, и вообще он стал молодым красавцем. Да и в море поверх текучих вод лебедь белая плывёт. «Тьфу ты, опять перестарался!» – сплюнул старик и медленно, степенно, как старикам и положено, пошел обратно к своей землянке.

– Ну, наконец-то ты вернулся! – воскликнула старуха. Вроде по виду – своя, родная, но старик всё же навострил уши: а где привычное «Дурачина ты, простофиля!»

– Я уже все сети расплела. Днём сплету – ночью расплету. Женихи неладное заподозрили, хотели дозорного оставить, но тут ты как раз и вернулся.

– Какие ещё женихи? – загремел старик, – Кто на мои сети позарился? Где они, гады, убью их всех!

– Во-он там они сейчас, пируют, – указала пальцем старуха, и старик поплёлся во-он туда – убивать женихов. Но пришел снова – к синему морю.

– Дурачина ты, простофиля, – сказала ему рыбка, – Чего тебе ещё не хватало?

– Где женихи? – тупо спросил старик.

– Возвращайся назад, будут тебе женихи, – посулила рыбка.

Делать нечего – побрёл старик обратно к землянке. А вместо землянки стоит изба какая-то незнакомая, а на улице отчего-то зима, снегу нападало, собаки из сумерек гавкают, а в избе вместо старухи сидят два разбойника, пьют зелено вино из горла и интересуются: «Доцент, ты где был?»

– Рыбу ловил! – с перепугу признался старик.

– А шлем куда дел? – продолжали допытываться разбойники.

– Ой, точно! Шлем-то я и забыл! – обрадовался старик и дал дёру. Снова к синему морю прибежал, стал кликать золотую рыбку.

– The subscriber is not available now! – высунулась из синего моря его старуха и снова скрылась в волнах. Видимо, сама угодила в услужение к золотой рыбке за вздорный свой характер.

Делать нечего. Побрёл старик обратно. Всю жизнь ведь туда-сюда бегать не будешь, тем более, сколько ему жить-то осталось, будь, что будет, от судьбы не уйдёшь.

Подошел старик к своей старой землянке (старухи отчего-то нигде видно не было), оттолкнул ногой разбитое корыто, пригляделся – а это и не землянка перед ним, а так, одна видимость, доска размалёванная. Обошел старик эту доску, а за ней – хоромы царские, точь-в-точь такие, в которых старуха царствовала. Но и хоромы не всамделишные были. За ними боярский терем скрывался, тоже на доске рисованный, за теремом – снова землянка, и корыто рядом с ней обнаружилось хорошее, новое, но и корыто, и землянка, опять оказались фальшивкой. Так старик снова дошел до синего моря – уж оно-то было настоящим, мокрым, подвижным, изменчивым и простиралось до самого горизонта. Покликал старик золотую рыбку, и она приплыла к нему – к самым устам сахарным на высокой волне прикатила. Старик, не долго думая, поцеловал рыбку – после всего, что ему довелось повидать, такой поступок вполне естественным казался – а рыбка, не будь дура, оземь ударилась и превратилась в прекрасную девушку. Поглядел старик на своё отражение в воде (море сразу затихло, стало неподвижным, как по заказу) – а он и не старик уже, а добрый молодец.

– Дурачина ты, простофиля, – ласково сказала девушка.

– Уф! – успокоился старик (уже не старый), – Теперь полный порядок!

– Да, – улыбнулась девушка, – Заклятье спало. Только больше не называй меня ни рыбкой, ни золотцем, а то оно опять вернётся.

– Хорошо, зайка моя, – машинально ляпнул старик и съёжился, ожидая неминуемого превращения. Но в первый раз прощается. Даже корыто сделалось новое, хорошее, совсем как на свадьбу дарили.

Старые друзья

Слишком долго Колобок пел медведю свою песенку, так что лиса устала его поджидать и отправилась на поиски более лёгкой добычи. Приходит Колобок на условленное место – а лисы нет. Сидит под деревом какой-то барсук, ну что такое барсук против лисы? Ушел от него Колобок. И от лося ушел. И от кабана. И от африканского крокодила. И от полярной куропатки. Лиса тоже времени зря не теряла: от неё не ушел никто. Одинокая лиса и неприкаянный Колобок потом ещё много лет бродили по лесу, прежде чем пути их пересеклись.

– Привет, Колобок.

– Привет, лиса. Знаешь, если бы я встретил тебя лет десять назад, я бы наверняка попался.

– Знаю. Для начала я бы попросила тебя спеть мне песенку.

– Ну, а я спел бы. Я бы не смог тебе отказать.

– А я бы притворилась глухой: «А? Что? Не слышу! Сядь ко мне близко-близко».

– А я только об этом бы и мечтал! И сел бы, как миленький!

– И тут я бы тебя и слопала!

– Точно, ты бы меня слопала, а я бы даже не сопротивлялся.

– Да ну?

– Честное слово, мне бы это даже понравилось.

– Мне бы тоже.

Оба они молчат, вздыхая о несбывшемся.

– Но сейчас, знаешь, я уже не стала бы тебя есть, – продолжает лиса. – Ну, то есть, я могла бы, и мне бы даже понравилось.

– Да, я тоже мог бы, – кивает Колобок, – И сесть поближе, и песенку спеть. С большим удовольствием!

– Но это уже будет не то, – резюмирует лиса. – Это уже будет вполсилы, понимаешь? Потому что и ты знаешь, и я знаю, что можно прожить и без этого.

– Пожалуй. А ведь несколько лет назад я бы сам прыгнул к тебе в пасть!

– Может, оно и к лучшему, что мы тогда не встретились?

– Скорее всего.

– Ладно, давай уже заказ сделаем, – решительно говорит лиса и захлопывает меню.

– Ага, – копирует её жест Колобок и подзывает официанта. – Значит, один пирог с зайчатиной, уши волчьи вяленые, по-сычуаньски, и порцию тушеной медвежатины.

– Мне – то же самое, – улыбается лиса, и шепотом, чтобы слышал только официант, добавляет, – А на десерт – караоке.

Зелья отца Лоренцо

Ромео ворвался в склеп, в котором покоилось тело Джульетты, проглотил заранее припасённый яд и рухнул на каменные плиты рядом с возлюбленной. Вернее, ему показалось, что он падает – на самом деле он всего лишь стремительно уменьшался в размерах. «Муж мой, где ты?» – воскликнула очнувшаяся от сна Джульетта. Только эхо ответило ей. «Наверное, я слишком рано проснулась!» – сообразила она. К счастью, в изголовье своего печального ложа Джульетта обнаружила пузырёк с зельем, похожий на тот, что дал ей Лоренцо. «Выпью снова и ещё немного посплю. Страшно одной в гробнице ночью. А когда придёт Ромео – он меня разбудит». – решила Джульетта. Глотнув из пузырька, она стала вытягиваться и расти, так, что вскоре еле помещалась в просторном семейном склепе. Чтобы не снести крышу, Джульетта легла на пол – и тут только увидела крошечного Ромео.

– Муж мой… – прошептала она, – Неужели на Монтекки и Капулетти эти зелья действуют по-разному, и мы никогда больше не будем вместе?

– Это мы ещё посмотрим! – выкрикнул Ромео, и бесстрашно откусил большой кусок какого-то незнакомого растения, вплетённого в цветочную гирлянду, украшавшую ложе Джульетты. В воздухе повисла загадочная, похожая на половину сырной головы, улыбка – то ли кошачья, то ли призрачная, сказать наверняка было нельзя. Джульетта последовала его примеру и проглотила чуть не половину гирлянды. И разлетелась на тысячу тысяч светлячков.

Тут, как назло, в склеп начали проникать убитые горем родственники Джульетты. «Я, наверное, сплю!» – прошептала леди Капулетти и принялась бездумно поглощать лепестки розы. Никогда ещё в прекрасной Вероне не приземлялись инопланетяне, поэтому маленький зелёный человечек, в которого она превратилась, произвёл настоящий фурор. «Это конец!» – только и смог произнести отец Джульетты, залпом выпивая из неизвестно как оказавшегося у него в руках кубка то ли вино, то ли валерьянку. Внешне он не изменился ничуть, однако бедняга почему-то сразу понял, что стал Монтекки, и что это – навсегда.

Через пару часов, когда развеялись чары, превратившие Ромео и Джульетту в Чеширского кота и стаю светлячков, в семейный склеп Капулетти можно было пускать зевак – за большие деньги, разумеется. Диковинные животные и странные растения, гномы и феи, существа, каких нет и не может быть в этой реальности, и такие причудливые твари, которых придумают ещё только через несколько сотен, лет топтались на месте, пытались рассмотреть свои руки и ноги (если, конечно, в новом воплощении они были наделены руками, ногами или хотя бы глазами), шарахались от других таких же несчастных, угодивших в чародейские сети, в попытке проснуться щипали и кусали себя до крови (если у них были зубы, ногти или хотя бы кровь).

– Видно за наши проступки мы попали в ад, – прошептала Джульетта.

– Лучше в аду – с тобой, чем без тебя – в райских кущах, – предсказуемо ответил Ромео.

Когда заклятье спало со всей компании, и Монтекки снова стали Монтекками (непонятно, как они очутились в чужом склепе), Капулетти превратились обратно в Капулетти, им уже было не до старинной вражды.

– Вы представляете, каково это – стать чертополохом?

– Вам-то ещё повезло, вы хоть знаете, чем были. А я? Щупальца, щупальца, щупальца по всему телу, и при этом, кажется, совсем нет сердца!

– А вам приходилось быть лепреконом? Вообще-то нам положено отдавать горшочек золота тому, кто нас поймает. Но у меня-то не было никакого золота, я ведь не настоящий лепрекон. Пришлось уворачиваться от всех и каждого. Хотя меня, кажется, никто и не думал ловить…

Поодаль, на старинной могильной плите, сидели, обнявшись, Меркуцио, Тибальт и Парис.

– Чертополохи! Щупальца! Эка беда, ай-ай-ай, какие мы нежные! – переговаривались они, – А как бы им понравилось быть мертвецами? Ну-ка, братцы, выпьем ещё вина и забудем прежние разногласия.

– Какое счастье снова быть собой, быть человеком! – на все лады твердили спасённые веронцы.

– Просто невероятное счастье! Ах, взгляните на Джульетту! Она жива, она снова с нами!

– Кажется, нас заметили, – вздохнул Ромео, поворачиваясь к своей возлюбленной, – Где мой кинжал? Заколемся разом, но не дадим нас разлучить!

– Погоди, – слегка отодвинула его в тень Джульетта, – Здравствуйте, мама, здравствуйте, папа. Хочу представить вам своего супруга. Законного супруга. Нас тайно обвенчал отец Лоренцо.

– Да-да, я их действительно обвенчал, – своевременно появился в дверях упомянутый.

– Ромео? Ну что Ромео? – философски сказал отец Джульетты, – Мы такого сегодня навидались: все эти горгульи, демоны, эльфы, трёхголовые псы до сих пор так и стоят у меня перед глазами. Да право, по сравнению с ними антропоморфный шалопай Ромео видится мне посланцем небес. Будьте счастливы, дети. Иди ко мне, Монтекки! Давай обнимемся, что ли, старый ты мошенник.

Несмеяна

В некотором царстве всё время шел дождь. Не то чтобы каждый день лило, как из ведра, но уж точно не было в этом царстве ни одной полностью солнечной недели. Поэтому жителям приходилось придумывать разные полезные изобретения, спасающие от сырости обувь, огороды и дома. И только настроение жителей царства было ничем не спасти и не исправить: все они от вечных дождей стали унылыми, печальными какими-то, и никто не мог их развеселить больше, чем на пятнадцать минут. Придворный психолог специально засекал время и потом выступал по телевизору с обеспокоенной речью. Сколько ни надрывались многочисленные артисты и клоуны на улицах и площадях царства – ни в какую. Придёт народ, посмеётся пятнадцать минут – и снова в меланхолию ударяется, а некоторые заодно и в депрессию.

А ещё в этом царстве, прямо во дворце, жила царевна красоты неописуемой. Её фотографии часто печатали на обложках разных модных журналов, даже иностранных. Но вот беда: если прочих жителей царства можно было хотя бы на пятнадцать минут рассмешить, то царевну – ни на секундочку! Старухи-сплетницы говорили, будто царевна-несмеяна целыми днями сидит в своих покоях и плачет, плачет, плачет – потому и дождливо в царстве. А плачет она, дескать, оттого, что нету у неё мужа, а пора бы!

Окрестные царевичи, принцы и князья, поверив в эти сплетни, многократно раздувшиеся от пересказывания в дождливую погоду, целыми толпами съезжались во дворец, чтобы рассмешить царевну. Почему-то им казалось, что смех – самый простой путь к её сердцу.

На самом деле царевна-несмеяна никогда не плакала (и не смеялась, как вы знаете, тоже). Она сидела в своей комнате или гуляла по саду, или танцевала на придворной дискотеке всегда с одинаково приятным задумчивым выражением на лице. Понятно, что отбоя от кавалеров у такой прекрасной неземной девы не было, и царевна-несмеяна дарила свою благосклонность то одному, то другому.

– Стыд один, – басил папенька царевны, царь, стало быть. – А также срам! Ты бы что ли выступила со страниц модного журнала, да сказала, что не нужны тебе эти балаганы заезжие и царевичи худородные. Я в завещании уже написал, что моим наследником будет сын двоюродного брата Авдея, тоже царя. У Авдюхи много сыновей, ему не жалко. Живи как хочешь, я тебя неволить не буду, только избавь нас от женихов, а то я им головы рубить начну. Вот ей-богу, завтра же верну из ссылки палача, даже не поленюсь указ надиктовать и подписать!

– Что вы так нервничаете, папенька? Народ, как вы меня учили, требует не только хлеба, но и зрелищ. Так зачем же нам прогонять принцев с их смехачами, шутами и клоунами? Мне-то, конечно, они кажутся глупыми и несмешными, но людям нравится. И заметьте – нам эти представления не стоят ни гроша. Если я прогоню женихов, народ может взбунтоваться, а это так утомительно, когда народ бунтует.

– Ты права, моя красавица, – всякий раз соглашался царь. – Придётся терпеть этот срам. Всё-таки цирк лучше, чем революция.

А принцы, царевичи и королевичи всё везли и везли в дождливое царство своих смешных артистов. Однажды даже приехал такой принц, который сам сочинял весёлые истории и с выражением зачитывал их почтеннейшей публике. Истории у этого принца оказались – не в пример предыдущим – действительно смешными. Царевна-несмеяна, изволив выслушать их, несколько раз хлопнула в ладоши, а уж придворные-то как покатывались! Гогот стоял – на всё царство, даже шума дождя не было слышно.

– Ну, насмешил, – утирая слёзы, сказал царь. – Это ж надо так завернуть было! Вот умора.

– Благодарю вас, – поклонился принц. – Только вот дочери вашей, кажется, совсем не понравились мои истории, а я ведь так надеялся её развеселить!

– Отчего же, юноша? – снизошла до ответа царевна-несмеяна. – У вас очень весёлые истории. Я бы с удовольствием послушала ещё.

– Так почему вы не смеётесь над ними? – чуть не плача, спросил принц (он почему-то был уверен, что всякий, кто не смог рассмешить царевну-несмеяну, отправляется прямиком на плаху, а не к себе домой).

– Ну что вы как сговорились все? – топнула ногой царевна. – Это мой маленький девичий секрет! Много лет назад старая колдунья из тёмного леса сделала мне пластическую операцию, чтобы я всегда оставалось молодой красавицей. Только опыт у неё небольшой в этом деле был. И вот – издержки. Ни улыбнуться, ни заплакать. Но лицо вышло отменное, сорок лет держится!

Сказки Гадкого Утёнка

Наступила весна, и птицы стали возвращаться из тёплых краёв в родные гнёзда. Пруд, на котором поселился Гадкий Утёнок, находился как раз на пересечении нескольких крупных воздушных магистралей, а это означало, что шанса избежать встречи с пернатыми насмешниками – нет.

Зима выдалась холодной, и Гадкому Утёнку пришлось покинуть свой пруд и переместиться в город, где ждал его канал, не замерзающий всю зиму. Вороны утверждали, будто в этот канал сливают вредные химикаты, но кто будет слушать каких-то ворон? Гадкий Утёнок ещё летом наведывался сюда: химикаты были совсем не вредные – после них мир становился немного другим, а наш герой любил разнообразие.

Спрашивается – а почему же он на этом канале не поселился? Тепло, спокойно, заводы сливают в воду химикаты совершенно бесплатно, а если захочется домашней пищи, то можно долететь до ближайшей помойки, что возле заводской столовой, разогнать ворон и наглых чаек и полакомиться вкусными объедками. Часто Утёнок именно так и поступал.

– Шухер, ребята, Гадкий летит! – кричал, бывало, какой-нибудь наблюдательный воробей, и птицы покидали пиршество, хватали недоеденные кусочки и убирались прочь. Наблюдательного воробья в этой давке чаще всего затаптывали, а Утёнок выбирал из оставшихся объедков самые роскошные и обедал в одиночестве. Никто не хотел разделить с ним трапезу: уж больно он был гадок!

Но вот закончилась эта скучная, утомительная зимняя пора, когда даже смешные химикаты из канала уже не кажутся такими смешными из-за холода и одинакового белого снега, укрывающего землю, и Гадкий Утёнок вернулся на свой пруд.

Первая, самая ранняя стая прекрасных лебедей, опустилась на недавно вылупившуюся из ледяного яйца воду ранним утром.

– Ну что, друзья, ничего так лужица? Взбудоражим её по-нашенски? – спросил вожак стаи.

– А то! – отвечали прекрасные лебеди, – Только разомнёмся немного.

И они стали разминаться, плескаться, нырять и радоваться тому, что зима закончилась и они снова вернулись на родную землю.

Гадкий Утёнок сидел в зарослях камыша и снисходительно наблюдал за этой аква-аэробикой. Он так хорошо замаскировался, что лебеди думали, будто они на этом пруду совершенно одни. «Всё, сил моих больше нет, – вздохнул, наконец, наш герой, – Пускай меня заклюют эти гордые птицы, но я должен всё им рассказать!»

Когда белоснежный лебедь, ещё более прекрасный, чем те, что резвились в пруду, выбрался из своего укрытия, вся стая зааплодировала ему.

– Поглядите, кто к нам плывёт!

– Где, где?

– Да вон же, вон! Как он грациозен!

– Как строен!

– Как гармонично сложен!

Гадкий Утёнок поклонился почтеннейшей публике – о том, что он прекрасен, ему не нужно было напоминать, даже глупые городские вороны, даже опустившиеся помоечные чайки с этим не спорили.

– Добро пожаловать домой, братья, – хорошо поставленным баритоном сказал Гадкий Утёнок.

– И сёстры! – крякнули сёстры. На них цыкнули.

– И сёстры, да, да, конечно, и сёстры, – устало кивнул Гадкий Утёнок. – Всю зиму я мечтал о встрече с вами. Всю долгую снежную зиму…

Лебеди затаили дыхание. Он провёл в одиночестве целую зиму – шутка ли!

– Я страдал от холода, голода, но более всего – от скуки. Я скитался, побирался и надирался. В кровь разбивался и нарывался. Зарывался, скрывался, срывался… Но знал, что зима рано или поздно закончится, и я смогу… О, нет… Нет, не смогу… – Гадкий Утёнок картинно-устало провёл крылом по глазам.

– Ты сможешь! Ты сможешь! – поддержала его стая.

– Вы вправе осудить меня, – вздохнул Гадкий Утёнок. – Ибо жизнь моя так не похожа на вашу – правильную, добропорядочную и степенную. Я гадок, о нет, я омерзителен! Я недостоин находиться в одном водоёме с такими благодетельными птицами…

– Достоин! Достоин! – ревела стая. – Давай, рассказывай!

И Гадкий Утёнок, горько усмехаясь и надолго замолкая, рассказал им всё о своей порочной жизни на этом уединённом озере. Он не утаил ничего, ни единой подробности, но слушатели хотели продолжения.

– Извините, мои дорогие собраться, но я так утомлён, что не могу более продолжать! – взмолился Гадкий Утёнок, – Прилетайте сюда как-нибудь ещё, если захотите послушать исповедь оступившегося порочного лебедя.

– Мы прилетим, мы прилетим обязательно! – загалдела стая. – А теперь позволь мы принесём тебе самой вкусной и изысканной еды, какую только сможем найти в окрестностях этого пруда! Не откажи в любезности!

– Валяйте, – безразлично махнул крылом Гадкий Утёнок. – Сегодня у меня вряд ли хватит сил на то, чтобы отправиться обедать на помойку.

– Он обедает на помойке! О! – пришли в экстаз лебеди и обеспечили Гадкого Утёнка запасом продовольствия на целую неделю.

А через неделю на пруд опустилась новая стая. Она плескалась и резвилась в прозрачных водах, а потом из зарослей камыша выплыл некий одинокий красавец.

– Вы можете заклевать меня, прекрасные гордые птицы, – начал он свой рассказ. – Но у меня нет более сил хранить молчание…

Его слушали, не перебивая. Каждому добропорядочному лебедю хочется хоть на мгновение почувствовать себя Гадким Утёнком. Но на то, чтобы действительно стать таким, у большинства птиц чаще всего не хватает ни сил, ни смелости.

Всё лето Гадкий Утёнок только и делал, что рассказывал любопытным пернатым собратьям истории из своей многогрешной жизни, да объедался вкусными подношениями, даже потолстел немного.

Ну ничего. Скоро наступит морозная и голодная зима, и ему снова придётся вести исключительно гадкую жизнь, чтобы следующим летом было о чём рассказать этим перелётным простофилям.