Текст книги "Звезда и Крыса (СИ)"
Автор книги: Ольга Вербовая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
И какого, скажите мне, лешего, я потащилась в Ла Пинеду по бездорожью? Впрочем, по бездорожью – сильно сказано – дороги на побережье Коста Дорада как раз выше всяких похвал. И для машин, и для пешеходов. А вот про велосипедистов забыли. И езжай на своём велосипеде хочешь – по тротуару, хочешь – по проезжей части. На первый вариант я не решилась – там же дети. А наездник я, мягко говоря, неважный. Значит, будем исходить из того, что автомобилисты – взрослые и ответственные люди, и что к даме на велосипеде они будут вежливы.
Ла Пинеда (а по-нашему, Сосновка) действительно оказалась красивым городком. Но Салоу всё-таки красивее. К тому же, в Салоу есть велосипедная дорожка до самого Камбрильса и фонтан поющий.
И вот я несусь по тёмной трассе поздно вечером навстречу машинам, молясь всем святым о прощении грехов своих. Дождь хлещет, как из ведра. И когда он только успел? Дождевик спасает слабо – от стекающих по дороге бурных рек ноги забрызганы до самых колен. Куда же тебя, Лариска, занесло?
А ещё мобильник трезвонит. Должно быть, мама. Извини, мам, сейчас реально не до тебя! Тем более, тут стенка – надо быть осторожнее, а то как сбудется Иркино пожелание.
«Убейся об стенку, тварь! – орала тогда моя подруга на весь двор. – Ты предала Родину, предала Президента! Я тебя никогда не прощу!».
А ведь до антиайданного психоза была добрейшей души человеком.
Так, стенку проехала – слава Богу. На этот раз Ирочка осталась в накладе. Ещё бы не врезаться в столб и не шлёпнуться прямо в лужу...
И вот, наконец, после стольких мытарств – усадьба Masina Catalana. Здравствуй, Салоу! Значит, недалеко и родная гостиница...
Оказавшись в номере, я первым делом залезла под горячий душ, поставила чай, чтобы выпить с мёдом. И позвонила маме.
– Лора, ты в порядке? Я уже так перепугалась!
– Да я гуляла, звонка не слышала. А что случилось?
– Да звоню тебе, а в трубке голоса. Мужчины и женщины.
– Не знаю, мам. Мужчин со мной точно не было.
– А я прямо слышу такой отчаянный крик: «Эстрелья! Эстрелья!». И какая-то женщина стонала, звала какого-то Энеко. Я уж думала: то ли с тобой что-то случилось, то ли телефон украли.
– Да нет, со мной всё нормально. Может, ты просто не туда попала?
– Может быть.
Разумеется, о погоде и о своём приключении в Ла Пинеде я рассказывать не стала. Что я, раненая, что ли?
Положив трубку, стала думать о случившемся. Однозначно, сбой на линии. Нет среди моих знакомых никого с такими именами. Эстрелью знаю только одну – из пьесы Лопе де Вега «Звезда Севильи». Читала ещё в школе. Да и честно сказать, не понравилась она мне. А Энеко – вообще не помню, слышала ли это имя? Возможно, в каком-то сериале.
– Представляете, Хулио, вчера ездила в Ла Пинеду, а тут такое...
Хулио – это бармен в отеле. Весёлый, отзывчивый человек. С ним очень интересно поболтать за жизнь, попивая у стойки эспрессо со сливками. Правда, говорить с ним приходится на его родном – русского Хулио не знает. Зато я знаю язык Сервантеса достаточно, чтобы мы могли друг друга понять.
Когда Хулио узнал, что на Родине весь двор называет меня Крыса-Лариса и мажет мою дверь помоями, стал относиться ко мне ещё лучше.
«Вы поддерживаете оппозицию? Пишете письма узникам Болотной? Esta bien! Muy bien!* У меня дед был коммунистом, сидел при Франко, при диктатуре. Tiempo horrible!** Он считал, что лучше погибнуть, чем встать на колени».
«Франкисты его убили?» – спросила я тогда, прекрасно понимая, что подобные режимы с инакомыслящими не церемонятся.
«Нет, к счастью, нет. Дедушка пережил диктатуру, успел ещё внуков понянчить».
Однако страданий дедушке Хулио пришлось испытать немало. Хорошо, моя мама этого разговора не слышала. И так она мне говорит:
«Когда же ты, наконец, успокоишься? Неужели не понимаешь, что против лома...».
Да понимаю я, конечно, что диктатуру на раз-два не одолеешь. Но унижаться перед ворами и беспредельщиками – противно.
– Связь плохая. Мама говорит, слышала крики, стоны. Какой-то Энеко, какая-то Эстрелья...
– Как Вы сказали, Лариса? – Хулио отчего-то заметно разволновался. – Это серьёзно? Не розыгрыш?
– Да какой тут розыгрыш? Мама реально перепугалась! Звонит мне, а в трубке неизвестные голоса.
Хулио вдруг стал на удивление серьёзным, задумчивым. Что это с ним?
– Понимаете, Лариса, Энеко – это имя моего дедушки, и жил он в Ла Пинеде. Его первую любовь звали Эстрелья. Она была для него настоящей путеводной звездой.*** Его жизнь была её жизнью, а его смерть стала бы и её смертью тоже. Любила она моего дедушку безумно.
Но не суждено было ей разделить всех его печалей и радостей. Франкистские полицаи, желая не то запугать Энеко, не то проучить за непокорность, ворвались ночью в дом к Эстрелье и попытались её изнасиловать. Девушка сопротивлялась так отчаянно, что трое здоровых мужиков не могли ею овладеть. Возможно, роль сыграло и то, что все трое были по-скотски пьяны. Желание, если оное и было, довольно быстро уступило место дикой злобе. Непокорную повалили на пол и забили ногами, буквально не оставив живого места. Когда пришёл Энеко, то застал Эстрелью умирающей. Только и успел, что проститься с возлюбленной.
Признаться, от этой истории мне стало не по себе. Мало того, что вместо меня маме ответили чужие люди, так ещё, оказывается, и покойники. Нормальненько!
После мощного выброса адреналина в самый раз – тихая автобусная экскурсия. И желательно куда подальше. Валенсия для этой цели подошла как нельзя более кстати. Сначала нас повезли в биопарк с различными зверушками. Без клеток, без решёток – только скалы и насыпи вокруг. Потом была пешеходная экскурсия по центру города с фонтаном, кафедральным собором, самым узким в мире зданием и мясным рынком. Там, оказывается, будучи опальным, жил драматург Лопе де Вега. За что его центральная власть невзлюбила – не знаю, но возможно, за пресловутую «Звезду Севильи», в которой король представал не в лучшем свете. И всё-таки ему повезло больше, чем нашему Радищеву – в Валенсии теплее, чем в Сибири.
На следующий день я купалась и загорала на пляже, а через день поехала в вечернюю Барселону с аквариумом и поющим фонтаном. А ещё через день я смотрела танец фонтанов уже в Салоу.
Накануне отъезда полдня каталась на водных горках в аквапарке.
С мамой, конечно, созванивалась, но на посторонние голоса она больше не жаловалась.
И вот незаметно подкрался конец моего пребывания в Салоу. Пора возвращаться на Родину. Что меня там ждёт? Вдруг моим соседям надоест Крыса-Лариса, и они придумают что-нибудь поинтереснее типа зелёнки в лицо, поджога квартиры или группового избиения? От телезомби, убеждённых, что всякий, кто не с ними – враг народа, такого вполне можно ожидать. Что предпримет центральная власть, которая явно не в восторге от оппозиции и сочувствующих оной? Внесут ли меня в чёрный список, чтобы по заграницам не шастала, а слушала лишь то, что рассказывают по телевизору? Посадят в тюрьму по надуманному поводу, приписав статью погрязнее? Или и вовсе объявят невменяемой и запрут в психушку?
За окном автобуса проплывали песчаные и каменистые пляжи, скалы, покрытые редкой растительностью, отели, бассейны с голубой водой. До свидания, Каталония! Или прощай? Надо позвонить маме, сказать, что уже объезжаю.
Однако после длинных гудков послышался голос вовсе не мамин. Он звучал словно издалека и принадлежал молодой девушке.
– Лариса...
– Алло! Кто говорит?
– Лариса... Oyes?****
Дальнейшее расслышать было трудно. Раздался треск, шипение, голос девушки стал неразборчивым, без конца прерывался.
– Эстрелья, это Вы? – спросила я по-испански.
Конечно, в помехах на линии нет ничего удивительного, и имя у меня, если разобраться, не такое уж и редкое. Ума не приложу, почему мне пришло в голову самое невероятное?
Среди стрёкота девушка продолжала говорить на испанском. Но даже говори она по-русски, понять было тяжело. Лишь когда посторонний шум на минуту стал тише, я сумела разобрать три слова:
– Лариса... не бойся...
И всё – тишина...
– Лора, привет! – а вот и голос мамы. – Ты как?
– Привет, мам! Да вот уже в автобусе, едем в аэропорт.
– Ты там будь внимательнее, не опоздай на самолёт.
– Постараюсь.
А у самой мысль: может, лучше было бы и опоздать? Здесь тепло, и люди ко мне так хорошо относятся.
Но ведь в Испании сейчас время другое, а я – турист, который платит. Мне же неизвестно, что говорили бы и делали эти самые люди, будь у них сейчас франкистская диктатура? Как бы они отнеслись к Энеко, будь он их современником? Называли бы верную ему Эстрелью Звездой или дали бы кличку Звезданутая? Ведь сказать: не люблю Франко! – когда он давно уже истлел – не то же самое, что сказать это же при живом и правящем. И пожать руку иностранному оппозиционеру, приехавшему в качестве туриста – не то же самое, что вступиться за несогласного с властью в своём отечестве. Но зато мне хорошо известно, что говорили и делали те, кто выходили на митинги против коррупции и мошенничества власти, когда их сажали по тюрьмам, что говорили в своих интервью уже познавшие тюремный ад, и чем стали заниматься ранее всерьёз не помышлявшие о правозащитной деятельности. Те, которые сумели остаться на Родине после того, как от её имени с ними обошлись так несправедливо. Нет, не стану я пытаться всеми правдами и неправдами удержаться в Испании. Вернусь в Россию. Вернусь не к погрязшим в коррупции и беспределе политикам и чиновникам, не к потерявшим разум и совесть соседям, а к ним – людям чести и настоящим патриотам.
Интересно только, что имела в виду Эстрелья, когда говорила: не бойся? Мол, ничего плохого с тобой не случится? Или: не бойся страдать? Знает ли она, что Стас Павлищев, который должен выйти на свободу в апреле, нравится мне не только как человек? Наверное же знает.
*Это хорошо! Очень хорошо!
**Ужасное время!
***Estrella – Звезда
****Слышишь?
