Текст книги "Плачущий ангел Шагала"

Автор книги: Ольга Тарасевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Впрочем, стращать-пугать Антонину Ивановну Седову не пришлось.

Еще в прихожей небольшой уютной квартирки, глядя на интеллигентное взволнованное лицо хозяйки, он понял: не будет женщина ходить вокруг да около. К тому же она сразу же заявила:

– Я и сама к вам на днях собиралась. Стыдно-то как, я ему столько раз смерти желала.

– Ивану Корендо? А в связи с чем?

– Проходите на кухню. Чаю хотите? – засуетилась Антонина Ивановна.

«С бутербродами», – подумал Седов, изучающим взглядом окидывая Сергееву.

Красивая. Той интеллигентной красотой, которой сегодня почти и не встретишь. Белокурые волосы закручены в узел, открывая затылок с тонкими вьющимися прядями. Косметики, кажется, нет, но черты лица такие правильные и выразительные, что невольно притягивают взгляд. И фигура у женщины хорошая, строгое черное длинное платье это подчеркивает.

«Прямо тургеневская девушка», – резюмировал следователь, с воодушевлением отмечая: на кухне уже ждет тарелка с маленькими аппетитными бутербродиками. Колбаска, сыр. С учетом того, что ни крошки во рту весь день, – объедение…

– Вы, судя по всему, поссорились? – прихлебывая чай, поинтересовался Седов. – Почему?

– Здесь нужна предыстория. – Антонина Ивановна открыла портсигар, извлекла из него розовую сигарету с золотым фильтром. – Помимо работы в музее я читаю лекции по истории живописи на факультете искусствоведения Института современных знаний. Это заочное отделение. Студенты, как правило, из стран СНГ, приезжают в Москву только на сессию. По моему мнению, наш институт – горе, а не обучение. Но многие готовы платить за диплом пусть и коммерческого, но московского вуза. Один из моих студентов, Юрий Петренко, неожиданно разыскал меня в межсессионный период. Он позвонил в институт, спросил электронную почту и написал письмо. К изложенной в нем информации было сложно остаться равнодушной. Он уверял, что его архивные исследования позволили обнаружить в Белоруссии полотно кисти величайшего художника Марка Шагала. Надеюсь, вам не надо объяснять, кто это такой?

Седов вспомнил свою реплику «какой шакал?», но ставить об этом в известность очаровательную даму, эффектно выпускающую из красивых губ тонкие струйки сизого дыма, не посчитал необходимым.

– Конечно, переоценить значимость этого открытия сложно. Найдена картина Шагала, подумать только! Музеи встанут в очередь, чтобы ее приобрести, не пожалеют никаких денег. И частные коллекционеры тоже заинтересуются. Шагал всегда в цене, его работы дорожают, это очень выгодное вложение средств. А сколько поклонников таланта великого мастера, которые заплатят любую сумму, лишь бы заполучить такую работу!

Я ответила Юрию, что наш музей готов прислать специалистов для установления подлинности работы. После чего мы готовы обсуждать вопрос о цене. Его этот вариант не устроил. Он сказал, что опасается за сохранность шедевра. Хочет завершить это дело побыстрее. И готов продать картину за 100 тысяч долларов. Подлинность полотна якобы у него сомнений не вызывает, в архивах он обнаружил совершенно точные сведения, позволившие ему разыскать картину.

Антонину Ивановну распирало любопытство. Что за работа? Каким годом датирована, что изображено на полотне? Даже если картина относится к витебскому периоду творчества художника, то он довольно велик, и Шагал писал в Витебске в разной манере, с использованием разных техник. И где находилась эта работа? Ведь Белоруссия очень сильно пострадала во время Великой Отечественной войны, и шанс, что где-то сохранилась картина, минимален.

Письма Юрия становились все короче и резче. Последнее было таким: «100 тысяч долларов в течение недели, или я ищу другого покупателя».

– У меня есть связи среди антикваров, – продолжала Антонина Ивановна, разворачивая конфетную обертку. – И Иван Корендо казался мне идеальным советчиком в этой ситуации. Мы знакомы сто лет, он профессионал. Я пригласила его к себе и все ему рассказала. А он повел себя крайне непорядочно. Сказал, что поедет в Витебск и встретится с Петренко. Если его убедят якобы имеющиеся у Юрия ксерокопии документов – он просто купит эту картину. Но купит исключительно с целью перепродажи, так как у него есть состоятельный клиент, собирающий живопись Шагала и готовый заплатить любые деньги.

– Да уж, чем больше узнаю людей, тем больше люблю собак. После этого, наверное, вы швырнули в него вазой и поцарапали ему лицо, – заметил Седов.

Антонина Ивановна смущенно потупилась:

– Ну да. А что мне еще оставалось делать? Но и он в долгу не остался. Схватил меня за руки, стал трясти, говорить, что если я проболтаюсь, то пожалею. Потом в дверь позвонили, приехала милиция.

– И что же вы промолчали о своей беде!

– Мне… Мне было стыдно. И потом, это такая специфическая, узкоспециализированная ситуация. Не думаю, чтобы приехавшие ребята помогли бы. Когда милиция уехала, я бросилась писать Петренко. Сказала, что к нему обратятся. Витебск – городок маленький, а я еще, дура, сказала, что Юра работает в Музее Марка Шагала. В том, что Корендо его найдет, я не сомневалась. Так вот, написала, чтобы он не встречался с этим человеком, что он случайно получил доступ к моему почтовому ящику и ознакомился с перепиской. Я все еще надеялась, что нашему музею удастся приобрести картину. Но Юрий мне ничего не отвечал. В деканате я нашла его мобильный телефон. Он тоже молчит. А потом я узнала, что Ивана Никитовича убили и из его квартиры исчезла картина Марка Шагала. Значит, выходит, сделка состоялась.

Седов не стал пускаться в объяснения насчет причин, по которым Антонина Ивановна не может связаться с Петренко. А просто поинтересовался:

– Вы можете скопировать мне вашу переписку с Петренко?

Женщина развела руками:

– Увы, нет. Я очень испугалась, когда Ивана убили. Мне показалось, что меня будут подозревать. И я удалила все письма. А потом уничтожила и ящик.

Володя внимательно посмотрел в глаза собеседницы. Виноватые, испуганные. Может, даже оценивающие произведенное рассказом впечатление. Все это следователю очень не понравилось.

Он сходил в прихожую, извлек из кармана куртки фотоаппарат.

– Я должен сделать вашу фотографию. Это обычная процедура, оперативные сотрудники предъявят ее жильцам дома Корендо, другим гражданам, если в том будет необходимость. Так надо.

– Я могу вам просто дать свои снимки.

– Спасибо, не стоит. Я не бог весть какой профессионал, но любительский фотоснимок не даст полного представления о вашей внешности.

– Пожалуйста, как вам будет угодно, – прошептала Сергеева.

Ее лицо стало белым, как бумага, и это тоже не укрылось от внимательного взгляда следователя.

* * *

– Я совершенно без сил, – пожаловалась Лика Вронская своему автомобилю. Тот негромко урчал двигателем, гнал через печку теплый воздух, в общем, использовал все имеющиеся в арсенале средства для выражении сочувствия. – Сутки за рулем. Я знаю, что ты мне скажешь: можно было ехать поездом, а по Витебску ходить пешком или брать такси. Городок небольшой, здесь все рядом. Но как, привыкнув к машине, отказаться от всех ее преимуществ?

Далее небесно-голубой «фордик» был проинформирован о следующих вещах.

О том, что в прокуратуре славного города Витебска работают совершенно черствые, бездушные люди. Которые очень внимательно выслушали ее информацию про убийство Ивана Никитовича Корендо. И в качестве ответной любезности Лика рассчитывала услышать подробности о расследовании дела Юрия Петренко. Однако следователь прямым текстом сказал, что ничего сообщать не намерен. И что дверь его кабинета легко закрывается с обратной стороны.

Наступив на горло собственной песне, которая хотела излиться и разоблачить истинное лицо витебских стражей порядка, Вронская попыталась давить на жалость. Дескать, вдумайтесь, люди, сколько километров я отмахала, чтобы с вами побеседовать. Поселилась в гостинице, приняла душ и прямиком к вам. Не пивши, не евши. Сами мы не местные. Помогите кто чем может в плане информации. Под конец пламенного спича Лика была готова разрыдаться от жалости к себе, сироте казанской. Следователь не рыдал, а невозмутимо оформлял документы. Следующей серией «марлезонского балета» стал монолог из разряда «да вы знаете, кто я такая?».

– Я журналист российского еженедельника «Ведомости». Наша газета всегда пишет объективно. Неужели вы считаете, что от граждан надо скрывать правду о криминогенной обстановке? Ничего не подозревающие граждане – это потенциальные жертвы. Люди должны быть бдительными, им нужно рассказать о наиболее опасных ситуациях, чтобы они могли их избежать. А если не избежать, то хотя бы действовать адекватно, – распалялась Лика.

– Девушка, удостоверение у вас просроченное – это раз.

«Как всегда, – уныло подумала Лика. – А он зоркий, гад».

– Во-вторых, если граждане о преступниках ничего не будут знать, – это плюс. Криминальные программы и газеты никого не учат осторожности. Но окончательно сносят крышу тем, кто к этому имеет предрасположенность. Пункт номер три. Будь моя воля, я бы вообще прикрыл весь этот балаган. Только вы, журналисты, не позволите. Начнете вопить о свободе слова. А вам самим такая свобода до голубой звезды, вы просто бабки зарабатываете на нездоровом интересе к трупам и крови.

«Елки-палки, это ж надо было так облажаться, – подумала Лика и поерзала на стуле. Прервать разглагольствующего парня максимум двадцати пяти лет было невозможно. – Он ненавидит журналистов».

– И последнее, – следователь злобно посмотрел на Лику. – Вы нам цену на газ подняли.

– Мы – это кто? – ошалело уточнила Лика.

– Газпром, – мстительно подсказал молодой мужчина, похоже оперативник, находившийся в кабинете следователя.

– До свидания, всего хорошего, – торопливо пробормотала Лика.

Она поняла, что делать ей в этом помещении, наполненном суровыми белорусскими патриотами, абсолютно нечего. «Ай л би бэк»,[19]19
  «Я вернусь».


[Закрыть] – мысленно пообещала она себе, чтобы ни в коем случае не разрыдаться прямо в прокуратуре.

Следующая порция жалоб касалась особенностей нумерации витебских домов. Купленный в киоске путеводитель гласил, что художественное училище, которое организовал Марк Шагал, находится на улице Правды, 5а. Буйное Ликино воображение сразу же нарисовало ей массу работающих в этом училище сухоньких тетенек, которые расскажут и про Петренко, и про неизвестную работу Марка Шагала. Именно неизвестную, так как сообщений о пропаже из музейных фондов не было! Прошерстив улицу Правды вдоль и поперек, Лика обнаружила искомый объект совершенно в противоположной стороне, через дорогу, на отшибе, спрятанным среди раскидистых деревьев и ветхих сараюшек. На здании училища красовалась табличка «Ломбард», рядом с которой чьей-то «доброй» рукой было накорябано емкое слово из трех букв. Ломбард – он и есть ломбард. Внутри помещения скучала пергидрольная девица с кроваво-красным ртом. Газета «Спид-инфо» в ее руках свидетельствовала о том, что интеллектуально-криминальные разговоры с ней вести абсолютно бессмысленно.

Несолоно хлебавши Вронская поехала на поиски Музея Марка Шагала. Вот там наконец счастье ей улыбнулось. Придя в себя от шока, вызванного плейбойской внешностью сотрудника музея, она едва не запрыгала от радости. Расплачиваясь за билет, Лика случайно заметила что-то вроде графика дежурств, прикрепленного к стене. «Петренко Ю.Л.», – значилось в нем. Но расспросить о коллеге гида, представившегося Кириллом, она поостереглась. Молодой человек с первого взгляда показался ей жутко подозрительным хотя бы местом своей работы. Которое ну никак не соотносилось с мускулистым телом, отличной стрижкой, хорошей одеждой – в спортивном стиле, но известных фирм и очень удачно подобранной. А еще у музейных работников не бывает таких похотливых глаз, чувственных губ. И уверенности, переходящей в самовлюбленность.

– Мы подождем, пока он выйдет. И проследим за ним, – заговорщически улыбнулась Лика, поглядывая на освещенные окна небольшого одноэтажного домика. – Он ведь говорил, что музей скоро закрывается.

«Фордик», по своему обыкновению, безмолвствовал, а вот Лика через пару минут не сдержала возглас удивления.

Кирилл вышел из музея, поставил здание на сигнализацию. А потом направился к припаркованному у обочины джипу.

– Ничего себе здесь живут научные работники! Джип «Чероки». Не новый, конечно, но, судя по кузову, не старше пяти лет, – пробормотала Вронская, аккуратно трогаясь с места. И поймала себя на мысли, что абсолютно не боится, не нервничает.

«Для того чтобы переживать, тоже нужна энергия, – думала она, стараясь не потерять в транспортном потоке черный бампер джипа. – А у меня ее нет. Дорога и „гостеприимный“ витебский следователь меня доконали. Придется звонить Седову, пусть выручает, убеждает коллегу. Собственные ресурсы в этом плане уже исчерпаны».

Где обычно живут владельцы джипов? Разумеется, в коттеджах.

Как только автомобиль Кирилла выехал за черту города, Лику стали одолевать нехорошие предчувствия. Коттеджный поселок, охрана, каждая машина на виду.

Однако все оказалось не так круто: уютный деревянный домик, у которого притормозила машина музейного плейбоя, располагался в дачном кооперативе. К неописуемому восторгу Вронской, не охраняемом. И было не похоже, чтобы сотрудник музея здесь жил. Во всяком случае, загонять джип в гараж он не стал, быстро щелкнул сигнализацией, потопал на ступеньках и скрылся внутри.

Запомнив дом, Лика проехала мимо. «Не могу же я припарковаться рядом», – решила она, оглядывая окрестности. Поблизости оказались кусты, которые с некоторой натяжкой можно было рассматривать как укрытие. Оставив там машину, она направилась к дому. И отшатнулась от света фар приближающегося авто. Алая «Мазда» притормозила рядом с «Чероки», из нее вышла высокая брюнетка и, сопровождаемая заливистым лаем, доносящимся с соседнего участка, тоже вошла в дом.

Наблюдая за освещенными окнами, Вронская прикидывала. Скорее всего, у Кирилла романтическое свидание. Возможно, дом принадлежит девушке. Или кому-то из друзей. Просто парочка решила уединиться и хорошо провести время. И находиться здесь – верх идиотизма, напрасная трата времени.

«Напрасная ли?» – засомневалась Вронская, увидев, как на пороге вдруг появился какой-то незнакомый мужик. Он протопал в двух шагах от притаившейся в тени баньки Лики, схватил пару поленьев, вернулся обратно.

Мужик явно не вписывался в идиллическую картину романтического вечера.

«Придется заглядывать в окна, – мрачно решила Вронская. – А как заглядывать? С моим ростом в гордых сто шестьдесят пять сантиметров даже на цыпочках ничего не увидишь. Фундамент дома высокий, до окон я просто не достану. Вариант постучаться в дверь исключен: Кирилл меня сразу же узнает. Что же делать?»

Она растерянно оглянулась по сторонам и обнаружила старую раскидистую яблоню.

Проклиная страсть к высоким каблукам, Лика забралась на дерево. Это обошлось ей в пару сломанных ногтей и безнадежно испорченную замшу на круглых носиках ботинок. Впрочем, о ботинках Лика думала лишь долю секунды. То, что происходило в комнате, заставило ее оцепенеть.

Понятно. Прекрасно понятно, почему, растопив камин, люди не выключали верхний свет. Более того, на шкуры перед разгорающимся огнем падал яркий свет профессиональных переносных ламп. Перед установленной на штативе камерой, у которой стоял оператор, происходило такое…

На прикрывшем глаза обнаженном Кирилле находилась девушка. Характер ее движений не оставлял ни малейших сомнений в том, что именно происходит. Ладони Кирилла ласкали крупную грудь. Девушка откидывалась назад, кусала губы.

Через минуту парочка сменила позу, теперь Кирилл оказался сверху и что-то спросил у оператора. Тот махнул рукой в направлении разложенных на диване кожаных костюмов.

«Извращенцы, – подумала Лика, кубарем скатываясь с дерева. – Хотя нет, не извращенцы. Похоже, они снимают порно. Если бы ребятки просто решили заснять на видео свои утехи, зачем оператор и софиты? Установили бы камеру на штатив, включили запись и занялись бы делом. Ну и мерзость!»

С трудом выехав на трассу, ведущую в Витебск, Лика вновь принялась жаловаться «фордику».

– Не нравится мне все это, машина, очень не нравится, – бормотала она. – Этот Кирилл – абсолютно беспринципный тип. У него хороший джип. На нем запросто можно было сгонять в Москву и убить Корендо. Возможно, Кирилл следил за своим коллегой. Но перехватить полотно в Витебске у него не получилось. И тогда он решил убить покупателя картины Марка Шагала.

«Фордик» послушно доставил Лику в Витебск. Она медленно ехала по освещенному безлюдному городу и с любопытством глазела по сторонам. После залитой неоном, увешанной рекламными растяжками Москвы Витебск казался частью другой эпохи. Если бы не современные авто, здесь запросто можно было бы представить прогуливающихся по бульварам дам в длинных платьях, повозки, запряженные лошадьми, крестьян. Целые кварталы старинных, нереставрированных зданий бесцеремонно обманывали, врали время, заставляя забывать о том, какой сейчас год, месяц, число.

– То, что надо для художников, – пробормотала она. – Красиво, романтично. Этот сонный город создан для творчества. Жаль, что я не взяла с собой ноутбук, мне хочется писать книгу.

Внезапно она резко затормозила и расхохоталась.

На небольшом одноэтажном доме, чуть ли не крытом соломой, красовалась вывеска «Ритуальные услуги». Следующая дверь оповещала о том, что здесь же находится пельменная.

«Зато они точно не конкуренты, – улыбнувшись, подумала Лика. – Хотя мне почему-то кажется, что дела в пельменной идут не очень. Я бы лично ни за что не согласилась здесь пообедать!»

Ее уставший организм требовал отдыха. Но желание рассказать о том, чем занимается по вечерам коллега покойного Петренко, заставило ее снова поехать к прокуратуре.

Закрыв машину, Лика уже собралась снова отправиться к следователю.

«А вдруг этот парень заодно с преступником?» – обожгла ее тревожная мысль, и Вронская нерешительно остановилась.

Да, с одной стороны, настороженность, с которой ее встретили, объяснима. Не переданное в суд уголовное дело – это не та тема, которую нужно обсуждать с первым встречным. Но она же не первый встречный! Она предлагала связаться с московскими коллегами, если возникли сомнения по поводу ее личности. Один телефонный звонок Володе Седову – и проблема решена. Однако следователь повел себя иначе. Конечно, везде пишут о том, что в Белоруссии низкий уровень преступности и коррупции. Но писать – это Лика знала по собственному опыту – можно все, что угодно. И далеко не всегда изложенная в статьях информация соответствует действительности.

– Эй, красавица, закурить не найдется?

Приосанившись – красавица после бессонной ночи, приятно слышать, – Лика осмотрела стоявшего перед ней мужчину. Невысокий, лет тридцати пяти. Он вышел из прокуратуры, но сейчас уже поздно, свидетелей редко когда в такое время допрашивают. Значит, или следователь, или мент. Либо приятель первого или второго.

– Не курю, – безо всякой гордости отозвалась она. И вздохнула. Подымить ой как хотелось.

– Это хорошо, – в голубых глазах мужчины мелькнуло одобрение. – Целовать курящую женщину – все равно что пепельницу облизывать.

– А мы будем целоваться?

– А вы возражаете?

Не найдя что сказать в ответ, Вронская поинтересовалась:

– А вы вообще кто?

– Старший оперуполномоченный уголовного розыска Октябрьского РУВД Николай Жигалевич. Да что у вас лицо такое напряженное? Не бойтесь, солдат ребенка не обидит!

Лицо мужчины внушало доверие, и Лика решилась:

– А вы знаете следователя из этой прокуратуры? Молодой такой, сероглазый, серьезный очень. Сейчас…

Она потерла виски, и измученный бессонницей мозг все-таки позволил вспомнить страницу из блокнота. Да, точно, она же записывала его имя и фамилию. Олег Губаревич!

– Олежка – мировой мужик. А в чем проблема?

Игривые нотки исчезли из голоса Николая. Мужчина сразу же насторожился.

– Пойдемте в мою машину, я вам все расскажу, – предложила Лика. – Холодно тут торчать, а разговор долгий.

– Может, лучше ко мне в гости? – улыбнулся сотрудник милиции.

Лика вяло огрызнулась:

– Не лучше. И вообще, у вас кольцо на пальце обручальное, не стыдно?

– Стыдно, – опускаясь на сиденье «Форда», вздохнул Николай. – Но вот такой я кобель.

Выслушав рассказ Вронской, Жигалевич расхохотался.

– Олежка и убийцы! Да никакой связи, голову даю на отсечение. Тут две вещи. Во-первых, Олег молод. Он очень толковый следователь, на его счету несколько раскрытых громких преступлений. Но его уже все затуркали по поводу возраста, он слегка комплексует и старается себя вести как большой мальчик. Во-вторых, на менталитет белорусский надо делать скидку.

– А что у вас с менталитетом?

– Партизанский край. Кругом враги. Шутки шутками, но некоторая настороженность – это национальная черта.

– Что-то в вас я не заметила никакой настороженности, – едко заметила Лика и с завистью покосилась на дымящуюся в пальцах Жигалевича сигарету.

– А у меня мама – украинка. Ладно, красавица, не грусти, все ты узнаешь. И за информацию по пареньку спасибо. Я ведь тоже по этому делу работаю, у нас все тут на ушах стоят, подозреваемых нет вообще. И Кирилла Богдановича я лично допрашивал. Скользкий тип. Порнуха – во дает! Приятная профессия, ничего не скажешь. Теперь понятно, откуда у него бабки. Не бедствует, раскатывает на дорогой тачке. Мы его особо не крутили, решив, что это он за деньги богатого папочки или состоятельной любовницы авто приобрел. Будем проверять теперь. А что именно тебя по делу интересует?

– Все!

– На место происшествия я не выезжал, врать не буду. Знаешь что, а давай я с Олежкой покалякаю, а потом мы с тобой встретимся?

– Отлично! – обрадовалась Лика.

– А может, зайдешь в гости? Жена в командировку уехала, а я как монах, один-одинешенек!

Расхохотавшись, Лика покачала головой. Не надо давать мужчинам надежд, которым не суждено сбыться.

– И телефон своего московского приятеля продиктуй, – ворчливо протянул Николай. – Доверяй, но проверяй, как говорится…

* * *

– Не буду кушать! – Светочка отбросила ложку и с вызовом огляделась по сторонам. – Не хочу!

Даша принялась уговаривать дочь:

– Светочка, зайка, ты же за обедом ничего не ела.

– Хочу шоколадку!

– Покушаешь и получишь.

– Сейчас!

– Нет, солнышко, потом. Хорошо, макароны можешь оставить. Но курочку доешь, пожалуйста.

Филипп машинально прислушивался к ровному голосу жены. На сердце было неспокойно. Даша настояла на том, чтобы Света ничего не знала о смерти деда. Но ребенок интуитивно чувствует родительскую нервозность. Капризничает, плачет. Жалко девочку, хочется, чтобы в доме почаще звенел хрустальным колокольчиком ее смех, чтобы симпатичное личико озарялось счастливой улыбкой.

…Даша долго не говорила о том, что у нее есть дочь. И зря, тогда они расписались бы намного раньше. Дети – это счастье. Свой ребенок, чужой – какая разница. Не важно, кто биологический отец девочки. Настоящий отец – Филипп. У малышки должно быть все самое лучшее. Филипп постарается. В отношении Светы он будет вести себя точно так же, как раньше себя вел с ним отец. То есть, строго говоря, отчим. В детских воспоминаниях размытым пятном осталось лицо настоящего папы. Но и новый мамин муж, это Филипп понял очень скоро, тоже будет настоящим папой. У него просто два отца, вот и все. Один умер, второй все время рядом.

Папа… От воспоминаний об отце глаза Филиппа невольно наполнились слезами.

Папа был самым лучшим. Самым сильным. Как стыдно теперь вспоминать свои детские капризы. Железную дорогу! Машинку! Тарахтящий автомат с мигающей лампочкой!

А ведь денег тогда в семье было немного. Отец отказывал себе во всем, лишь бы Филипп получал желаемое.

Он всегда был готов помочь. Подставить плечо. Дать дружеский совет, решить деловой вопрос или просто выпить за компанию виски. А теперь его больше нет. Не у кого просить прощения…

…– Мне надо с тобой поговорить!

Филипп очнулся от своих мыслей и понял: жена уже уложила Светланку спать. Эпопея с ужином успехом не увенчалась. Светина тарелка полным-полнехонька, стоит себе на столе, покрытом белой скатертью в синюю клетку. И рядом обертка от шоколадного батончика.

– Уснула? – поинтересовался Филипп, расстроенный тем, что не поцеловал малышку на ночь. – Что же ты меня не позвала?

– Звала. Ты не слышал, – спокойно ответила Даша и налила себе чаю.

Но ее руки почему-то дрожали, звякнула о блюдце чашка, на скатерти расползлось пятно.

– Мне надо с тобой поговорить, – повторила жена. – Я вот подумала… Может, давай заведем еще одного ребенка? Как-то все оно безрадостно в последнее время, одни беды. Филипп, я прошу тебя.

– Нет! – возмущенный, он вскочил на ноги и заходил по кухне. – Нет, сейчас не время.

– Но почему?

– Даш, ну ты как маленькая! Папу убили, убийца не найден. На фирме задница, денег нет, одни долги. Ты головой думаешь или другим местом?

– Не ори на меня! – взорвалась Даша. – Я хотела как лучше! Я просто спросила! И мне тоже тяжело, я тоже переживаю. Просто ребенок… Ай, ладно, что с тобой говорить!

Она махнула рукой и, закусив губу, принялась убирать со стола.

* * *

Увидев в кабинете среди коллег участкового Петра Васильченко, оперативник Паша протянул Петру руку и поинтересовался:

– Ты по какому вопросу, старина? Нужно что-нибудь?

– Ага, – Петр нервно хихикнул и пожал Пашину ладонь. – Я теперь здесь работаю. Не имей сто рублей, как говорится.

– Подожди. Не понял, – оторопел Паша. – А как же участок? А ты раньше занимался оперативной работой?

Васильченко выругался. На работе участкового пришлось поставить крест. После того, что выкинули журналистки, обнаружившие позднее труп Ивана Корендо, над ним смеялись все. И бабушки, и алкоголики, и наркоманы. Петр все надеялся, что рано или поздно досадная статья забудется. Но у народа память на такие вещи, как выяснилось, долгая. В конце концов руководство прямо ему сказало: ищи другое место. Авторитет создается долго, а рушится в одно мгновение. Все, ты попал, оказался на руинах. Не надо нам таких веселых участковых.

– Но почему сюда? – недоумевал Паша. – Участковым проще работать, чем опером. В обед пришел, к полуночи ушел. А мы же сутками вкалываем, ни выходных, ни проходных.

– Больше никуда не взяли, – признался Петр. – И у меня нашлись выходы на ваше начальство. Я тут живу неподалеку, мне удобно. Да, опыта нет. Но ты же меня научишь.

– Я?!

Васильченко кивнул с такой убежденностью, что Паше сделалось совестно. Наверное, таскать за собой стажера очень утомительно. Но и не помочь человеку тоже вроде как-то неудобно.

«Да что за день такой, – с раздражением подумал Паша, роясь в ящике стола. – Сначала Седов со своим дурацким заданием. Теперь Васильченко этот свалился как снег на голову. Кстати, уж лучше бы снег. На улице оттепель, в ботинках хлюпает».

Наконец он нашел в столе снимок, который вчера с досады зашвырнул подальше.

Седов, конечно, хороший мужик, думал Паша, но иногда бывает вредным до маразма. Жильцы дома, в котором жил Иван Корендо, допрошены-передопрошены. И вот пожалуйста – Володя вручил фотографию женщины и попросил опять поговорить с жильцами.

– Выдвигаемся, – хмуро бросил Паша Петру. – Давай одевайся и на выход. Пошли приобщаться к тайнам профессии. Я бы лучше пива выпил, конечно.

Васильченко возбужденно потер руки:

– Так в чем проблема?

– Утром деньги, вечером стулья, – буркнул Паша и потянулся за курткой.

Присутствие Петра Васильченко неожиданно оказалось не в тягость. Во всяком случае, было с кем перемыть Седову косточки, когда выяснялось, что жильцы – естественно, кто бы сомневался – в глаза не видели Антонину Ивановну Сергееву.

– Училка училкой, – бурчал Петя, размахивая фотографией. – Какое убийство, в самом деле! Да по лицу видно, такая и комара пришлепнуть не в состоянии!

От таких рассуждений хоть немного, но становилось легче.

– Понимаешь, – пожаловался Паша, когда они, обойдя всех находившихся дома жильцов, устроились покурить на влажной скамейке у подъезда, – мне нравится моя работа. Но как же противно заниматься заведомо напрасным делом.

– Это точно. Хорошо еще, что с моими чувихами не столкнулись. Бегают, наверное, где-то, честных людей разводят.

Паша прыснул в кулак, потом предложил:

– Пошли, может, перекусим чего-нибудь. А ближе к вечеру опять опрос начнем проводить. Большинство ж народа работает, домой возвращается поздно.

– Это точно.

Во двор въехала машина, забирающая содержимое больших мусорных контейнеров. И Паша с наслаждением ткнул товарища в бок:

– Поговори с водителем.

– А ты?

– А у меня, – Паша отшвырнул окурок, – отдых. Кто из нас стажер?

Через минуту Петр уже о чем-то разговаривал с водителем.

– Паша-а! Иди сюда!

«С ним каши не сваришь, – уныло подумал оперативник и отправился к Васильченко. – Так и будет меня дергать из-за каждой мелочи».

– Да, это она, – донесся до Паши голос водителя. – Я точно уверен. Она выскочила из подъезда как ошпаренная. Я тогда еще подумал: в травмопункт человек торопится, порезалась, у нее рука в крови была.

– А вы помните, когда это было? – тихим от волнения голосом поинтересовался Паша. – Хотя бы примерно?

– А чего тут помнить. Неделю назад. Я за свой счет брал недельку. Перед этим видел вашу женщину. А сегодня вот только вышел, первый день. А она что, утворила что-нибудь?

Паша и Петр радостно переглянулись. Вот повезло так повезло!