Текст книги "Копье Судьбы"

Автор книги: Ольга Тарасевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Вот и славно!

Галлюцинация исчезала постепенно. Таяла, как льдинка на теплой ладошке, становилась все тоньше и прозрачнее.

Адольф протер глаза и облегченно вздохнул. Привидится же такое! И как хорошо, что теперь все в порядке, голова даже не кружится. Надо скорее покинуть этот большой прохладный зал с малоинтересной фальшивой железкой на бархатной подушечке и отправиться в общежитие. Там, должно быть, уже можно получить нехитрый обед – кусок всегда черствого, чуть отдающего плесенью хлеба и стакан вкусного молока.

Одевшись, Адольф вышел из музея. Поднял воротник пальто, в очередной раз поминая недобрым словом вора, польстившегося на теплый шарф. Невольно отмечая, что тротуар уже покрылся хотя и тонюсеньким, но сплошным слоем снега, заторопился к ненавистной ночлежке. И…

Черный кожаный кошелек, лежавший на белоснежной перине первого снега, не заметить было невозможно. Никаких следов рядом с туго набитым мешочком не наблюдалось вовсе.

Первой реакцией Адольфа стал испуг. Но потом он решил, что, должно быть, владелец обронил кошелек давно, а затем началась метель, вот и следов никаких нет.

Кошелек приятно звенел и был таким тяжелым! Через пару часов Адольф, захмелевший от горячей еды и пива, уже ничего не помнил ни о своих галлюцинациях, ни о копье Лонгина.

Но потом, позднее, воспоминания все же возвращались.

Когда он прочитал первую брошюру про антисемитизм. И ему показалось, что автор просто украл его собственные мысли.

Когда быстро стал во главе партии, которой руководили другие. Не сомневаясь, что так и должно быть, не испытывая ни малейшего удивления.

Когда слышал восторженные выкрики толпы. Да, конечно, это правильная политика и заслуженный успех!

Но все же вся эта история с копьем, незнакомцем, нелепым договором – плод воображения, не более того.

Какая власть? Смешно! Процент, полученный партией на выборах, не позволяет даже диктовать свои условия, не то что контролировать ситуацию полностью…

… – Фюрер, вот снимки с последнего митинга. – Гофман положил перед Гитлером пачку фотографий. – Есть удачные, если вам понравится, можно взять для листовки на муниципальные выборы. А еще… – фотограф извлек из нагрудного кармана темно-серого кителя розовый конвертик, – малышка Ева просила вам передать.

Он просмотрел снимки. Отобрал одну, действительно очень удачную фотографию для листовки. И, дождавшись, пока Гофман скроется за дверью, с наслаждением разодрал плотный конверт на мельчайшие клочки.

В разгар кампании писать любовные письма! Правду говорит Борман: Ева – тупая корова. Вроде тоже женщина, тоже милая. Но… но она не Гели. И никогда ею не станет, это уже понятно.

Гели была единственной девушкой, которая сумела разжечь жаркий костер мучительного вожделения и нежной любви в его сердце. Других таких нет, нет…

Вздохнув, Гитлер подумал о том, что очень хочет в Мюнхен, в свою квартиру, где самым любимым уголком всегда будет комната Гели. С той кроватью, на которой он ее любил. С теми платьями, которые он ей дарил. Стены комнаты увешаны акварелями, и каждый мазок дышит любовью и немного предчувствием боли. А в центре, на большом мольберте, стоит портрет нежно улыбающейся Гели в синем атласном платье. Тогда его девочка, возможно, еще была влюблена и счастлива. И не думала о том, чтобы нажать на спусковой крючок…

* * *

В общем и целом знакомый эксперт искренне пытался помочь. Полночи провел за компьютером, чтобы с утра пораньше можно было просмотреть предварительный вариант экспертизы. Пусть еще без данных гистологии, без ответов на вопросы о содержании в крови алкоголя и ядов. Но все же примерная картина произошедшего с Костенко должна уже вырисовываться.

Вот – следователь Седов посмотрел в монитор и вздохнул – добрых четыре листа убористого текста. И что? Казалось бы, русским языком спрашивал: могли ли имеющиеся телесные повреждения быть получены при падении с высоты собственного роста? имеются ли на трупе повреждения, характерные при самообороне? каким предметом могли быть причинены имеющиеся повреждения?

Все вроде понятно, ясно, черным по белому.

И что пишет эксперт? Описывается наружный вид трупа, каждый орган. Вот, пожалуйста: «Подъязычная кость и хрящи гортани целы, подвижны по сочленениям. Слизистая пищевода на разрезе серо-красного цвета, в просвете небольшое количество белесоватой слизи, продольная складчатость сохранена. Вход в гортань свободен. Слизистая гортани красно-серого цвета, блестящая. Слизистая трахеи серо-красного цвета, в просвете небольшое количество желтоватой слизи». Все это действительно надо указывать и перечислять, таков порядок. Но, со следовательской точки зрения, описание гортани, трахеи и особенно цвета имеющихся там слизей, конечно, сразу поможет понять, что же произошло с Юрием Ивановичем Костенко!

Ну ладно, мысленно ворчал Седов, пусть будут эти подробности.

Попытаемся все же понять главное – от чего умер Костенко.

«При судебно-медицинском исследовании трупа обнаружена закрытая черепно-мозговая травма. Помимо черепно-мозговой травмы, на секции были выявлены характерные патоморфологические признаки хронической ишемической болезни сердца…»

Устав продираться через частокол медицинской лексики, Седов посмотрел последнее предложение. Сформулировано оно было очень концептуально: «Между травмой и смертью имеется опосредованная причинно-следственная связь».

– Какой травмой? – пробубнил он, разыскивая в телефонной книге мобильника номер эксперта. – Какая такая опосредованная связь? При всей моей любви к судебным медикам иногда мне хочется скормить им их тщательно написанные бумажки. И зачем они такие формулировки используют?! Как будто у всех вокруг есть высшее медицинское образование!

Наврав про атаку компьютерных вирусов (свят-свят, но не расстраивать же замечательного человека. Он полночи работал, старался. Хотя и непонятно ничего из его писанины), Седов поинтересовался:

– От чего Костенко умер? Я вчера допрос проводил, выяснилось, что вроде не били его. Свидетеля тоже не били, скорее обыскивали, побои снимать смысла нет, на нем ни царапины. А что там по Юрию Ивановичу? И – простым понятным языком, пожалуйста, попроще.

По-русски эксперт говорил с трудом. Но настойчивость следователя позволила в конце концов прояснить картину.

Костенко умер от болезни сердца. Однако ее обострению способствовала травма головы, которая образовалась от соприкосновения костей черепа с поверхностью пола. Скорее всего, Костенко получил ее при падении с высоты собственного роста. Возможно, его толкнули. Эксперт не сомневался: закрытая черепно-мозговая травма не могла образоваться вследствие удара по голове предметом.

Володя поблагодарил собеседника, отложил телефон и забарабанил пальцами по столу.

Проверку в принципе можно считать завершенной. Показания Ганса Вассермана позволили понять, что именно произошло в квартире Костенко.

Вышедший на пенсию преподаватель истории, который увлекался написанием книг, решил собрать материал для новой работы. Но запланированный просмотр архива и беседа с Гансом не состоялись – в квартиру Юрия Ивановича ворвались грабители.

Грабители странные – перевернули все в прихожей, в другие комнаты, где находились ценные вещи, даже не заглянули. Возможно, их спугнул шум на лестничной клетке. Ведь примерно в то время, когда они находились в квартире Костенко, на том же этаже остановился лифт, приехали соседи. К сожалению, не те, квартира которых располагалась на той же площадке, что и жилье Костенко. А не помешал бы фоторобот этих ребят.

Возможно, парни испугались – подумали, что Костенко и Вассерман умерли. Последний, по его словам, тоже на пару минут терял сознание.

Можно ли доверять показаниям Вассермана?

Следователь вспомнил растерянное, возмущенное лицо немца, его грузную фигуру, напоминавшую сдувшийся воздушный шарик… Проанализировал свои ощущения во время недавнего допроса. Недоверия не возникало, нестыковок на первый взгляд не наблюдается.

Нет, Вассерман не похож на преступника. Предположить его сговор с ворвавшимися в квартиру парнями тоже сложно. К тому же из жилья Костенко ничего не пропало – сын покойного сегодня уже перезванивал, говорил, что все ценности на месте. Так что Вассерман – тоже пострадавший в этой ситуации. Он скрылся с места происшествия – однако даже в неоказании помощи его не обвинить, смерть Костенко наступила мгновенно.

Итак, все вроде бы прояснилось. Но оснований для возбуждения уголовного дела нет. Даже если будут найдены странные, не совершившие ограбление «грабители», вероятность того, что они понесут наказание, минимальна. В чем их обвинять? Воровства не было. В убийстве Костенко? Да любой адвокат вывернет дело так, будто смерть Юрия Ивановича наступила от хронического заболевания. И экспертиза в общем и целом это подтверждает. Очень жаль сына покойного, который, конечно, переживает смерть отца. Однако юридических перспектив вся эта ситуация, похоже, не имеет. Моральная, правда, здесь понятно на чьей стороне – но к делу-то ее не подошьешь…

«Впрочем, есть начальство, – рассуждал следователь. – Пусть у него голова болит, как поступать в этом случае. Данные для доклада есть, можно отправляться на ковер».

Звук открываемой двери – хуже удара. Болезненнее.

«Это надо же, чтобы из всех ребят мне в соседи достался самый поганый мудак на свете – Сатыков. – Седов напряженно смотрел на дверь. – Даже Амнистия присмирела, не орет как резаная – страдает. Хотя и гадит на его стол постоянно».

– Не ждали?! А вот она, я!

Следователь с облегчением улыбнулся. С таким-то соседом появление Вронской – прямо радость. Главное, что не Сатыков, не придется видеть его надутую физиономию и слушать дурацкие подколки.

– Я все выяснила. – Лика забралась на подоконник, протянула ладонь, куда сразу же спикировала зеленая попугаиха. – Костенко собирался в ближайшее время работать над двумя книгами – о Еве Браун и скотчтерьерах. Кстати, как его собака-кусака? Ее родные забрали?

– Забрали, забрали, хотя пока не родные – вроде соседи. Я особо не вникал, но краем уха слышал, что все в порядке, – машинально пояснял Седов. И все четче осознавал: что-то его настораживает в словах Лики.

– Хорошо, что собака пристроена. И человека, конечно, жалко. Но хозяину скотчика уже не помочь. А если еще и пса на улицу…

– Подожди, – перебил Седов, надавливая пальцами на виски. – Трещишь, трещишь… ну прямо такой словесный понос… Ты говоришь, он собирался писать книгу про Еву Браун? А я допрашивал свидетеля, который говорил, что речь идет о книге про Гитлера. У него дед был офицером СС, архив сохранился. Я уверен, что свидетель говорил о планах Костенко писать именно про Гитлера. Хотя… Может, эта деталь не существенна? Как говорится, муж и жена – одна сатана. Адольф Гитлер и Ева Браун вроде поженились перед самоубийством?

– Да, поженились, их брак длился всего тридцать шесть часов. Но эта деталь – не мелочь, совсем не мелочь. Врет твой свидетель! – как будто бы даже обрадовалась Вронская.

– А почему?

– Потому что ему это зачем-то надо. – Лика спрыгнула с подоконника, поправила бордовый пиджак. – Я уверена в точности своей информации. Костенко собирался писать про Еву Браун. Он представил в издательство синопсис.

– А он не мог передумать в ходе работы?

– Мог. Но, – Вронская назидательно подняла палец, – тогда он согласовал бы изменения с редактором. А Костенко этого не сделал. Ну что ты морщишься? Я разбираюсь в этих вещах! Все-таки десятую книжку теперь пытаюсь писать. Скоро юбилей будем праздновать!

Следователь вытащил из пачки сигарету. Взгляд Вронской сразу же стал суровым, но Седов не обратил на это внимания. В конце концов, он курит в своем кабинете, имеет право. И если Лика из заядлой курильщицы вдруг превратилась в адептку здорового образа жизни, это ее проблемы.

Никотин помог успокоиться. И кое-что понять.

– Допустим, Костенко не мог изменить тему книги, не поставив в известность издательство. – Володя опять с наслаждением затянулся. Редкий случай – видимо, «Мальборо» удалось купить не «молдавского разлива». – Но он же мог обмануть Ганса. По каким-то причинам не поставить его в известность.

– А кто у нас Ганс? – разгоняя ладошкой дым, спросила Вронская. – А почему ты уверен, что свидетель не навешал тебе лапши? Ты можешь у него уточнить этот вопрос?

Пододвинув к себе телефон, Седов зашелестел страницами блокнота. Где-то он помечал номер гостиницы «Багдад»…

* * *

– Дмитрий Александрович, почему вы трубку не берете? Я звоню, звоню! Когда наконец вы дадите мне телефон, по которому я смогу с вами связаться для оперативной передачи информации? Между прочим, мне стоило немалого труда раздобыть эти сведения! А вы не отвечаете на мои звонки! Что, моя работа уже не нужна? Вас больше не интересует, что обсуждают в нашем баре Егор и его компания?…

Майор ФСБ Дмитрий Мальцев молча изучал виднеющийся из окна служебного кабинета фасад «Детского мира».

Встревать в поток сознания Мити – себе дороже. Неизвестно, поступит ли парень в вожделенное Строгановское училище, станет ли профессиональным художником. Но творческий склад личности – налицо. С таким-то темпераментом орать без малейшего повода! Экспрессии более чем достаточно. Есть что на полотна изливать, точно есть.

Таких людей, как Митя, соглашающихся сотрудничать не под влиянием шантажа, без административной выгоды или материального вознаграждения, а только на голом энтузиазме, единицы. Иногда – Дмитрий довольно улыбнулся, вспомнив недавнюю удачную вербовку – такие источники информации радуют. Если речь идет о гражданине иностранного государства или высокопоставленном должностном лице закрытой структуры, вход в которую ограничен. Но такие, как Митя, молодые, не имеющие доступа к представляющим интерес сведениям, получающие кайф от того, что играют в шпионов и разведчиков, – они только раздражают. Пользы от них на три копейки, а воплей и гонора прямо на три рубля, не меньше.

В фашистскую группировку, лидером которой являлся Егор Иванов, внедрить агента было проблематично. Она состояла из ребят, хорошо знакомых еще со школы. Также в нее входило несколько человек, с которыми Иванов учился в ПТУ. И все же психолог уверял: Иванов стремится к расширению влияния, хотя и опасается случайных людей. Велика вероятность доверия с его стороны к человеку, с которым Иванов знаком лично, которому симпатизирует. И при анализе его контактов и привычек такой человек вскоре отыскался…

Митя Гуляев должен был постепенно найти общий язык с Егором Ивановым, стать фактически членом фашистской группировки, получить доступ к информации о планирующихся акциях. Однако Иванов не торопился идти на сближение и обнародовать свои планы – хотя, по отзывам Мити, и общался с ним более чем охотно. Парень пока не мог выполнить поставленную перед ним задачу. Но его просто распирала жажда активных действий, он звонил через день – и, конечно же, с судьбоносными сведениями. Которые преимущественно касались меню Иванова и компании. Скорее всего, сегодняшняя «ценная информация» – из той же оперы. Впрочем, свои плюсы есть даже в этих сведениях. Финансов у придурочных пацанов в последнее время явно стало побольше. А откуда? Есть над чем поразмыслить…

Фонтан на том конце провода не иссякал:

– Между прочим, я жертвую ради нашего сотрудничества всем! Личной жизнью, в конце концов! А вы даже не хотите меня выслушать!

Дмитрий перевел взгляд на Лубянскую площадь и подумал, что, пожалуй, она не кажется ему пустой. Возможно, потому, что он сравнительно недолго видел памятник Дзержинскому из окна кабинета. Не успел привыкнуть, вот теперь и не кажется, что пространству перед зданием ФСБ чего-то не хватает. И вообще, с кабинетом ему явно повезло. Вид на площадь лучше, чем на решетки «нутрянки». Конечно, внутренняя тюрьма, в которой предполагалось изолировать отпетых врагов революции и злостных шпионов, уже давно не используется по назначению. Теперь в бывших камерах – рабочие кабинеты сотрудников. Но на дверях там все сохранилось, полный комплект тюремных атрибутов – глазки, прорези для подачи пищи. А еще – зарешеченные окна, сетки на лестницах между этажами, предотвращающие суицид заключенных. И атмосфера темная, мрачноватая. Все-таки, как ни крути, в истории спецслужбы есть немало жутких страниц. И ему повезло, что кабинет располагается не в бывшей тюрьме, стены которой, должно быть, видели особенно много крови. Хотя тот же Солженицын описывал свое пребывание в этом спецучреждении в положительном ключе. А его-то уж точно нельзя заподозрить в симпатиях к «конторе»…

А потом Дмитрий понял, что обвинительный спич Гуляева, пожалуй, даже начинает ему нравиться. Накануне значительная часть личного состава ФСБ была задействована в операции по пресечению канала нелегальной миграции. Пришлось всю ночь провести без сна. Поэтому до недавних пор глаза слипались, виски сжимали тиски несильной усталой боли. И вот уже практически как огурчик. Даже если сведения, которые получил Митя, как обычно, окажутся полной ерундой, стоит сказать ему спасибо. За явный тонизирующий эффект коммуникации.

– Я прошу вас оставить мне номер своего мобильного, – взвизгнул Митя.

И замолчал.

– Знаешь, мне будет удобно встретиться с тобой через полчаса. Успеешь добраться? – выпалил Дмитрий, опасаясь, что мальчишка вот-вот снова разорется. – Или на более позднее время договоримся?

– Да я уже на Лубянке. – Голос парня наконец-то стал звучать ровно. – Возле «Библиоглобуса». До нашего кафе я за пару минут доберусь. Хотя, Дмитрий Александрович, если хотите знать мое мнение, я категорически против наших встреч в этом районе. А что, если кто-нибудь из ребят нас увидит? Они же обо всем догадаются. И тогда – вся работа насмарку!

Дмитрий улыбнулся. Даже если вдруг Егор Иванов столкнется с Митей нос к носу, то вряд ли узнает официанта. Но внимание обратит, бесспорно. В честь рандеву с куратором Митя имеет обыкновение натягивать на голову черную вязаную шапочку, надевать очки, больше напоминающие маску для подводного плавания. И, конечно же, черные джинсы, темная майка. Все как полагается. Приметных спецэффектов хоть отбавляй, на парня таращатся все встречные-поперечные.

Убрав бумаги в сейф, Мальцев похлопал по карманам брюк, потом пиджака. Жевательная резинка не находилась.

«Эх, выхлоп будет, – огорченно подумал он, закрывая кабинет на ключ. – Вчера отметили удачное завершение операции. Плохой пример подаю подрастающему поколению. Хотя…»

Он скрипнул зубами.

Подрастающее поколение…

Для чего они, собственно говоря, подрастают?

Не сопьются – так сдохнут от наркотиков. Или если мозги хоть чуть-чуть шевелятся – станут ребятки кардерами. Вон, кореш в техническом управлении МВД рассказывал: все сайты зарубежных банков ломают русские хакеры, а как ловко они переводят деньги с пластиковых карт, взламывают базы…

Но уж лучше водка или преступления в сфере высоких технологий. А не то, в связи с чем пришлось начать сотрудничать с Митей Гуляевым.

В последние годы Москву захлестнула волна насилия в отношении людей с неславянской внешностью. Бьют таджиков, избивают азербайджанцев, были факты причинения телесных повреждений китайским студентам. А как агрессивно относится фашиствующее быдло к людям с темным цветом кожи…

Вот с этой частью подрастающего поколения, виновного в совершении этих преступлений, надо действовать теми же методами, которыми предполагали пользоваться их любимые фашисты. В газовые камеры таких уродов. Жестоко? А маленькие дети, растерзанные толпой бесчинствующих молодчиков, – это не жестоко?! В основе фашистского мышления – психология тупых ленивых люмпенов. Все очень просто с точки зрения быдла: нам плохо живется, потому что наши места заняты другими. Как говорится, Россия для русских. Таким люмпенам никогда не добиться успеха, они не смогут достойно зарабатывать, не сумеют устроить свою жизнь, так как у них априори деструктивное мышление. Но понтов, разумеется, выше крыши. Журналисты делают из них героев, тем самым провоцируя новый виток преступлений. А они не герои, они быдло…

«Твари, твари! – Мальцев скрипнул зубами. И понял по лицу отшатнувшейся девчушки, что вид его, мягко говоря, симпатии не вызывает. Наверное, он уже распугал всех прохожих в подземном переходе. – Быдло! Места им не хватает, живут они плохо. А работать пробовали? Повкалывать, от рассвета и до заката. Ни фига не пробовали. О да, проще жаловаться, чем действовать. Проще унижать других, чем оторвать задницу от дивана. И что изменится, если их просто отправить за решетку? Но, кстати, во-первых, фашиствующих малолеток не осуждают. Вина коллективная. Присяжные видят пятнадцать отроков и плывут: куда ж деток на зону, не этот бил, не тот резал, не эти грабили. Во-вторых, даже если бы осудили. Что, они бы по-другому стали думать и поступать? Все осознали бы и раскаялись? Ничего подобного. Кто из тюрьмы новым человеком выходил? Значит, и сами за старое примутся, да еще и таких же идиотов настрогают, чем меньше мозгов, тем больше склонность к размножению, это аксиома. Поэтому тут надо что-то срочно предпринимать. Ну, насчет газовой камеры я, может, и загнул. Но резервация какая-то для этого быдла должна быть совершенно точно».

Задумавшись, Дмитрий чуть не проскочил мимо двери кафе, где обычно беседовал с Митей. Машинально незаметно оглянулся по сторонам, вошел внутрь, улыбнулся симпатичной официантке у входа. И почувствовал Митин недовольный взгляд, просто волну возмущения, катящуюся из угла зала.

Не поздоровавшись, парень положил перед Дмитрием несколько листков бумаги.

– Вот, это расшифровка. А запись у меня тоже есть. Представляете, Дмитрий Александрович, они ворвались в какую-то квартиру. Избили немца, который пришел в гости к хозяину. Все записано, диктофон в телефоне, классно я придумал! Вот теперь можно их будет за одно место взять.

– Нельзя. – Дмитрий уткнулся в бумаги. Притворно насупил брови. Смотреть на Митю, напялившего в мае теплую плотную шапку, без смеха было невозможно. – Запись твоя не будет признана судом доказательством.

– Как так?

– А вот так. По закону она должна быть санкционирована, надо заранее поставить в известность о времени проведения, об используемой аппаратуре. Без этого для суда любые записи – самодеятельность, а не доказательство. Хотя, может, на психологическом уровне такие вещи как-то и влияют…

Чем больше Дмитрий читал расшифровку разговоров – тем меньше понимал, что же произошло.

Выходило, что в квартире жили совсем не кавказцы.

Судя по ремаркам, ребята что-то искали, однако так и не обнаружили.

И еще один очень странный момент. Они почему-то были уверены, что дверь будет открыта.

– Мить, ты дверь, когда домой приходишь, закрываешь? На ключ, я имею в виду? – Мальцев отложил листки, сделал глоток горького эспрессо. – Я – так мгновенно, на автопилоте. Обувь еще не снял, а замок уже защелкиваю.

– И я тоже.

Дмитрий пожал плечами.

– И как они вообще попали в эту квартиру? Что искали?

– Да придурки они. – Митя постучал кулаком по лбу. – Что с ненормальных взять? Я не понимаю, как можно так поступать! Избивать всех, у кого кожа темнее, безо всякой причины. И даже детей им не жалко!

Митино возмущение Дмитрий полностью разделял. Хорошо, что хоть с этим парнем все в порядке, мыслит правильно, осуждает ущербных сверстников.

Впрочем, кое-чего Гуляев просто не знает и знать не будет. Ни к чему его посвящать в такие тонкости.

А они – Дмитрий залпом допил кофе, – они очень любопытны…

Егор Иванов поддерживает связь с одним из лидеров якобы демократической партии, неким господином Зайцевым. Возможно, этот партиец даже передавал Иванову деньги. На снимках, сделанных наружным наблюдением, работавшим с так называемым демократом, отчетливо видно: он передает Егору под столиком летнего кафе какой-то небольшой сверток, очень похожий на пачку денег.

Комбинация вырисовывается в этом случае, в общем-то, не оригинальная – своими действиями фашиствующие молодчики показывают, что правоохранительные органы бездействуют. А значит – надо менять такую власть, которая не может обеспечить безопасность своих граждан.

Фашисты получают финансирование, демократы – косвенные политические дивиденды.

Но!.. Какого рожна их все же понесло в квартиру русского историка? И почему была открыта дверь?…

* * *

– Вы приехали по делам? Или как турист? Получилось Москву посмотреть?

Впервые за последние дни Ганс Вассерман искренне улыбнулся. Официантка, ловко подливавшая кофе из большого белого кофейника, казалась очень искренней и приветливой. Курносый носик девушки был усыпан, совсем как у Марты, симпатичными мелкими веснушками. Это компенсировало на редкость отвратительный кофе, скромный шведский стол ресторана гостиницы «Багдад» и почему-то криминальную наружность постояльцев, также спустившихся к завтраку.

– Я – турист. – Ганс одобрительно кивнул, увидев, что девушка хочет подлить сливок в чашку с кофе. А вдруг сливки сделают это пойло хотя бы капельку менее противным. – Но посмотреть город еще не успел. Наверное, я возьму гида, и пусть он мне покажет все достопримечательности.

– О да, в нашей гостинице как раз есть туристическое бюро. Впрочем, «Багдад» находится в самом центре Москвы. Здесь рядом Старый и Новый Арбат, театр. Кое-что можно увидеть даже без помощи гида. Вы хорошо говорите по-русски.

– Спасибо. Арбат находится близко? Я что-то видел по телевизору. Шапки с ушами, художники.

– Почти правильно, шапки-ушанки. Но, если пойдете один на прогулку, на всякий случай будьте поосторожнее. У одного из наших гостей на днях там вытащили портмоне.

Милая девушка могла бы этого не говорить. Что-что, а уж об осторожности с учетом недавних событий Гансу можно было не напоминать. Умерший Костенко, головорезы, шарящие по карманам, ночной выматывающий разговор в местной полиции… Да ему за всю жизнь не приходилось так нервничать и пугаться!

«У меня нет ни малейшего желания здесь оставаться, – подумал Ганс, отставляя от себя чашку. Пить этот кофе невозможно, лучше потом пройти в бар и попросить сварить чашечку эспрессо. – Но если я уеду прямо сейчас, то полицейские могут что-то заподозрить. Наверное, после завтрака стоит позвонить адвокату. Пусть узнает, сколько времени еще нужно будет провести в Москве. Надо бы еще и приврать про срочные дела на работе…»

Закончив завтракать, Ганс помахал приветливой официантке и поднялся в свой номер.

Простая белая визитка с координатами адвоката лежала на тумбочке, рядом с телефонным аппаратом.

Ганс привычно полез в карман пиджака за мобильником, но замер.

Звонить на московский номер через Германию? Это слишком дорого. Надо будет узнать, можно ли здесь купить российскую сим-карту с приемлемым тарифом. А пока лучше воспользоваться телефонным аппаратом в номере. «Багдад» – очень доступная гостиница, значит, и телефонные разговоры здесь будут стоить недорого.

Он потянулся к трубке. Но телефон зазвонил.

– Алло. – Ганса просто затрясло от возмущения. Опять эти проститутки! Кажется, они звонят круглосуточно! А ведь им ясно было сказано, что в их услугах не нуждаются! – Пожалуйста, не звоните сюда! Я не заинтересовался…

Его перебил низкий мужской голос:

– Подождите, подождите. Вас из милиции беспокоят. Все в порядке? Вы слышите меня?

Сердце неприятно екнуло.

– Да-да.

– Что же вы нас обманываете? Мы думали, что вы с нами искренни, а что вы придумали?…

«Они все знают, – с ужасом думал Ганс, вслух вежливо поддакивая своему собеседнику. – Обмануть, пообещать, что все сделаю. А на самом деле – быстро забрать копье из сейфа – и в аэропорт. Может быть, они просто не успеют меня поймать. Эх, видели бы дед с отцом, как надо мной издеваются их любимые русские!»

* * *

– Послушай, как ты думаешь… Знаешь что, я вот решил… Место на кладбище надо обязательно подыскать хорошее. Ты не помнишь?… Я совсем ничего не соображаю. В голове не укладывается. Папа, папа, как же так…

Ольга смотрела на Игоря, нервно меряющего шагами просторную кухню. И ей казалось, что все его невысказанные мысли, эти болезненные грустные мелодии, слышны очень отчетливо.

Муж хочет знать, когда можно будет забрать тело отца из морга. Думает о поминках – но как заказывать зал в кафе или ресторане, если точная дата похорон пока не известна? Один из постоянных пациентов Игоря – большая шишка в столичной мэрии. Муж предполагает, что через него можно было бы договориться о хорошем месте на кладбище.

Все эти моменты, мучительные, печальные, своей необходимостью и срочностью анестезируют боль. На какой-то период, не сильно. Но все-таки становится хотя бы немного легче.

Теперь понятен смысл похоронных обрядов – прощание с покойным в кругу родственников, те же поминки. Живые люди помогают пережить тяжесть расставания с мертвым.

Однако как же все-таки больно… Действительно, в голове не укладывается: Юрия Ивановича больше нет.

И эти взрывы болезненных вопросов. Если бы они после тренинга не пошли в сауну, где отключили мобильники, – наверное, можно было бы как-то помочь отцу? Тем более Игорь говорил о нехороших предчувствиях, сразу после тренинга ему казалось, что вот-вот должно произойти какое-то трагическое событие. Но он решил: это подсознание сигнализирует насчет его личных проблем. А об отце даже не подумал.

– Наши родители – это черта, отделяющая нас самих от смерти. Так больно потому, что мы боимся. Боимся смерти. А ведь ее не надо бояться. От страхов ничего не изменится. Смерть – это просто такая фаза жизни, финальная…

Его беспомощные фразы. Попытка собственной психотерапии. Синяки, глубокие тени под любимыми глазами.

Изменившееся лицо, неузнаваемое. Даже слегка чужое.

Если бы Игорь мог поплакать. Если бы она сама могла обнять его, погладить по голове, прижаться к любимому телу крепко-крепко, стараясь впитать, как губка, все страдания мужа…

«Смерть свекра меня словно заморозила. Так это все неожиданно, так внезапно, – с ужасом думала Ольга, лихорадочно переводя взгляд с желто-синих кухонных штор на такие же, желто-синие, баночки для крупы, выставленные на полке. – Я понимаю, что надо Игорю. Только слова поддержки застревают в горле. Не находятся. Он столько раз помогал другим, тем своим пациентам, которые теряли близких. И вот у нас беда, а мы ничего не можем с ней поделать».

Она просто разглядывала кухню. Здесь каждый предмет и любая мелочь идеально вписываются в общий интерьер.

Было непросто добиться такого результата. Строители выпивали, могли не прийти в назначенное время. Иногда допускали брак – стыки между плиткой на полу кое-где вышли не совсем ровные, излишне широкие. Она голос сорвала, пока эти горе-мастера поняли, что от них требуется, и соблаговолили переделать некачественную работу. Но игра стоила свеч. После ремонта Игоря отсюда за уши не вытащить. Ему удобно работать на угловом диванчике, подложив под поясницу яркую упругую подушечку. Устроившись здесь с чашкой чая, он может часами просматривать бумаги или читать.