Текст книги "Проклятие Эдварда Мунка"

Автор книги: Ольга Тарасевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

3

Первым, что увидела Наталья Перова, приоткрыв дверь квартиры Марины Красавиной, были изящные лиловые полусапожки хозяйки на высоких каблуках, украшенные вышивкой и стразами.

«Марина дома? Странно, – подумала Наталья Александровна, снимая пальто. – Она обычно старается уйти, когда я работаю. А тут сама позвонила, попросила приехать не в „свой“ день. Я была просто уверена, что квартира пустая».

– Здравствуйте. Потерпите меня? Я мешать не буду...

– Конечно, Мариночка, – ответила Наталья Александровна, машинально отметив: белоснежный пушистый свитер к лицу черноволосой хозяйке. – Да у вас тут и работы не так много, я быстро управлюсь.

Отодвинув зеркальную дверцу шкафа, Марина склонилась над коробкой с пылесосом, и домработница заохала:

– Мариночка, да что вы. Я сама, неудобно-то как. Вы не отвлекайтесь. Мне и так стыдно, что я вам помешала. С мыслей сбивала.

Марина улыбнулась и пустилась в объяснения. Сбить с мыслей писателя сложно. Сюжет романа поглощает автора целиком и полностью – звонков телефонных не слышишь, спать не хочешь, голода не чувствуешь. К тому же, у нее теперь пара недель отдыха. Она только что закончила очередной роман и отправила его в издательство. А еще одна книжка на днях вышла из типографии, и будет презентация.

– Вот поэтому я и попросила вас пораньше приехать. Потом кто-то из друзей наверняка зайдет в гости. А пылесос... Там ручку можно удлинить, рычажок такой есть, знаете? Вы как-то говорили, что спина у вас болит. А я все забывала про этот рычажок сказать.

– Знаю. Пользуюсь, – Наталья Александровна тоже заулыбалась.

Все-таки Марина – ее любимая клиентка. Кто бы еще так о ней заботился? Только вот сегодня скуластое личико хозяйки какое-то бледненькое.

– Приболела, – пояснила Марина, и тут же добавила: – Но вы не беспокойтесь, я вас не заражу. К хорошим людям зараза не липнет.

«Значит, не очень-то я хорошая. Простуживаюсь часто. Все в воле божьей», – думала домработница, с неудовольствием отмечая: Марина достала с полки свой роман в кроваво-черной обложке и что-то пишет на книжной странице.

Книгами Марины Красавиной зачитывалась вся страна. Только вот Наталья Александровна относилась к творчеству хозяйки более чем сдержанно. Первый же презентованный Мариной роман она открыла с большим интересом. И захлопнула, прочитав буквально пару страниц. Почитание публики – оно, безусловно, заслуженное. Писала Марина так увлекательно и интригующе, что оторваться от книги было непросто. Но все же Наталья Александровна заставила себя это сделать. В книге жили ведьмы, вурдалаки, черти и демоны, наслаждавшиеся злом. Зло действительно манит и притягивает, стараясь незаметно проникнуть в человеческое сердце. Оно опутывает душу черной паутиной и невидимо для заблудшего человека. Себя ведь в первую очередь оправдываешь, а винишь – в последнюю. Зло всемогуще и услужливо. Самые сладкие мечты, затаенные желания, дерзкие фантазии – вся эта россыпь сверкает, манит, а потом... Чувствуется, как тепло собственного тела, слышится, как свой голос, знакомо, как отражение своего лица в зеркале. Получаешь многое, а отдаешь все. И это так больно, что хотя бы из-за страха перед возмездием жить надо просто и светло. И бежать от темноты. Книги же Марины Красавиной затягивали в самую темень омута.

– Спасибо, – поблагодарила Наталья Александровна за подаренный роман.

Не удержалась от любопытства, приоткрыла первую страничку.

«Белому ангелу от черного», – написала Марина в книге.

– Мариночка, давайте сделаю вам чайку горячего, а? – Наталье вдруг так жалко сделалось ее, заплутавшую. Ведь может же вырваться из паутины, освободиться. Господь заблудшей овечке радуется больше, нежели тем, которые не терялись. – Или хотите, покушать вам приготовлю?

– Чаю достаточно. И аспирин захватите, он в холодильнике лежит, на боковой полочке.

Марина, съежившись, направилась в спальню. Ее худенькое тело сотрясал озноб.

Кухню Марины Наталья Александровна любила. Просторная, светло-голубые обои, шторы и скатерть в том же тоне. Только вот привычных кухонных шкафчиков нет. Пару кастрюлек и сковородку Марина ставит на полочки внутри барной стойки. Здесь на кухне – никаких пентаграмм и пугающих предметов. Есть посудомоечная машина.

Домработница заварила чай, порезала на дольки обнаруженный в холодильнике лимончик и, добавив на небольшой поднос флакон с аспирином, пошла к Марине.

Сделав первый глоток, хозяйка поморщилась и поставила чашку на тумбочку.

– Вы что, сахар положили? Я не пью чай с сахаром.

Наталья Александровна глубоко вздохнула. Ей шестьдесят, и годы не улучшают память. Как-то она забыла, что Леша не любит запах лаврового листа, и опустила листик в кастрюлю со щами. И то, что на днях Лена Иванова просила пересадить цветок на балконе, тоже из головы вылетело. Но Мариночка – любимая клиентка. Помнит она прекрасно, что та чай без сахара пьет. Поэтому и не клала его в синюю полупрозрачную чашечку. Только вот подумала, заливая чайный пакетик кипятком: «Помоги ей, господи. Не бог ты мертвых, но живых. Спаси ее, пока она жива...»

– Ладно, не беспокойтесь. Нет, больше не надо чаю, – Марина отправила в рот таблетку, опять поморщилась, делая маленький глоточек, и открыла глянцевый журнал. – Телевизор хотите в зале включить? Да, пожалуйста. Нет, нисколько не помешает!

Пусть шумят наивные герои телесериала. Или миловидная ведущая зачитывает новости. Да что угодно – только бы не чувствовать себя одной в этом жутковатом местечке.

Наталья Александровна щелкнула пультом и, не глядя на экран, начала пылесосить огромный, во весь пол, бежевый ковер с длинным ворсом. Ворс красив, но коварен. В нем легко скапливается пыль, а извлечь ее оттуда сложно. Хотя пылесос у Марины хороший, мощный. Сейчас коврик любимой хозяйки будет чистым-пречистым.

Звук работающего пылесоса практически заглушал телевизор, но как-то неосознанно Наталья Александровна вдруг отключила гудящую технику и повернулась к экрану.

«На днях в своей квартире была обнаружена убитой 35-летняя москвичка. Убийство потрясло даже видавших всякое представителей правоохранительных органов. На теле женщины эксперты насчитали более сорока ножевых ран. К сожалению, это не первое убийство такого плана. Вот сейчас вы видите дом, где жила еще одна жестоко убитая женщина. Компетентные лица пока воздерживаются от комментариев. Но заявляют, что сделают все для поимки преступника».

Наталья Александровна успела подумать, что ей хорошо знакомы дома, где жили убитые женщины. Имен ведущий криминальной хроники не назвал, но это было и ни к чему. Она знала их имена...

Бежевый ворс вздыбился жесткой волной, царапнул щеку.

– Наталья Александровна! Вам плохо? Вы слышите меня?

Голос Марины звучал все тише и тише, а потом и вовсе исчез. Стены комнаты тоже пропали, и хрустальный коридор ослепительно-голубого цвета вдруг разрезал сгустившуюся тьму.

Наталья Александровна сделала пару шагов по направлению к свету и замерла. Кирюшенька, сыночек – он махал ей рукой из сверкающего хрусталя, за мальчиком показались мама, отец, бабушка. Но не та иссушенная болезнью, какой запомнила ее Наталья Александровна, а молодая, с такой же толстой черной спускающейся на плечо косой, как на снимке в альбоме.

Но что же она стоит? Скорее вперед, обнять сыночка, кровиночку свою, солнышко ненаглядное.

Внезапно родственники, освещенные ярким сиянием, исчезли. Из бледно-серой, как запотевшее зеркало, мути вырисовывается лицо Марины.

– Наталья Александровна? Да что с вами?! «Скорую» вызвать?

– Не надо, – Наталья Александровна облизнула пересохшие губы и, держась за руку хозяйки, медленно села. – Обморок, что ли...

– У вас сердце больное?

– Не беспокойтесь, – домработница покосилась на экран телевизора. Там уже вовсю рекламировали стиральный порошок. – Со мной все в порядке. Просто резко разогнулась, в глазах потемнело. Мариночка, вы только не волнуйтесь, я закончу уборку. Мне уже лучше.

Объяснять причины своего обморока Наталья Александровна не стала. Правду сказать нельзя. Лгать – грешно. К счастью, хозяйка появилась в комнате уже после злополучного сюжета. И никаких подозрений у нее не возникло...

Марина сокрушенно покачала головой и расстроенно сказала:

– Да уж, как-то мы с вами совсем расклеились.

Несмотря на протесты хозяйки, Наталья Александровна прибрала квартиру и, попрощавшись, вышла на улицу.

Там она хотела выбросить подаренный Мариной роман в первую же попавшуюся урну, но потом передумала. А ну как детишки найдут, или еще кто? Вот вернется к себе, положит в пакет с мусором, спустит в мусоропровод. Нечистой силе там самое место...

Наталья Александровна глубоко вдохнула колючий морозный воздух и пошла к станции метро «Смоленская». Как жаль, что ни Карина, ни Инесса не видят белого кружащегося снега, укутывающего окрестности колким хрупким покрывалом...

Она прекрасно знала тех женщин, о которых говорил ведущий криминальной хроники. Она их ненавидела. И мечтала, чтобы они умерли. Но сейчас... Сейчас с ней случилось то, чего долгие годы не происходило. Она простила их.

Ей было больно их болью, страшно их страхом, и даже их смерть чуть не стала ее собственной смертью.

«Но вы любите врагов ваших, и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего, и будет вам награда великая...» – сказано в Святом Писании. Она и награждена. Жизнь есть самая великая награда, бесценный дар Господа...

4

– Эх, птица, не везет мне, – пожаловался Володя Седов цокающей коготками по сейфу Амнистии. – Давай, иди сюда.

Он протянул ладонь, и смышленая попугаиха сразу же на нее спикировала. Потом перепорхнула на плечо, вцепилась в свитер морщинистыми лапками.

– Поехал я вчера ночью за новым аккумулятором. Мой совсем сдох, представляешь?

Представляла ли Амнистия масштаб следовательского горя – неизвестно. Но пару раз чирикнула и тактично умолкла.

– Взял такси, подъехал к знакомому с авторынка. Он аккумулятор специально для меня домой к себе притарабанил. Поднимаюсь в подъезд, и как ты думаешь, кто мне навстречу топает? Карп собственной персоной. И не один. С девчонкой. Ей – ну, максимум двадцать пять. Симпатичная, рыженькая такая. Молодец, мужик, времени даром не теряет. Я думал, он смутится, когда меня увидит. Ага, счас. Прямо производственное совещание на лестничной площадке провел. «Что вы выяснили, следователь Седов, по поводу убитой женщины? Объединяете дела в одно производство? Работайте, Седов, и помните, какая на вас лежит ответственность. Вместо одного нераскрытого трупа наша прокуратура может получить два „висяка“. И это тогда, когда президент ставит задачи по повышению уровня раскрываемости преступлений!» Даже его подруга, кажись, мне посочувствовала. Хлопала глазами и все тянула Карпа за рукав. А тому – без разницы, отчитывает меня, как пацана. Хотя еще и повода вроде бы нет. Увы, птица, мне опять попался начальник, считающий «впендюринг» основным методом руководства. Самый распространенный типаж руководителя. Такие свято веруют: чем больше орешь на подчиненного, тем лучше он работает.

Амнистия заскучала и вероломно улетела на подоконник. Посидела минутку на желтовато-белом человеческом черепе, доставшемся Седову «по наследству» от предыдущего хозяина кабинета. А потом перебралась на клетку. Цокая коготками, забралась внутрь и уселась на жердочку перед кормушкой. Мол, одними речами сыт не будешь...

Дверцу птичьей «тюрьмы» Володя принципиально никогда не закрывал. Зачем ему лишний узник под носом? Хватает того, что каждый третий, кто входит в эту дверь, впоследствии попадает за решетку. Так что Амнистия пользовалась в кабинете Седова неограниченной свободой. И даже ее манера порой превратить протокол допроса в кучку белой пыли не могла заставить следователя запирать своенравную любимицу в клетку.

– Седов, танцуй!

Володя невольно улыбнулся. А, глядя на появившегося в кабинете оперативника Пашу, так и хотелось улыбаться. Высокий, как каланча. И карие глаза всегда светятся счастьем. Здоровенный дылда радуется, как дитя, по самым разным поводам. Разыскал хулигана, укравшего магнитолу. Не ел, не спал, общался с местной шпаной, и зоркими бабушками и просчитал карманного воришку. Разговорил свидетеля, который дал показания, облегчившие расследование уголовного дела. Паше лет двадцать шесть, наверное. Но тут не только в молодой энергии дело. Просто человек на своем месте. Ловит кайф от работы. И теперь у него тоже есть просто сногсшибательная новость.

– Ладно, можешь не танцевать, – Паша извлек из-за пазухи пару бумаг, положил их на стол. – Добрый я сегодня. Оцени, кстати, мое благородство. Сам подъезжал к Вальковичу. Мой корешок, академию милиции вместе оканчивали. Звякнул и сообщил, что нарыл такое, выполняя твое распоряжение. Я документы просмотрел и, ты знаешь, не разочаровался.

Володя углубился в чтение. Любопытная штука: оказывается, в одном доме с Кариной Макеенко проживает некий преподаватель Василий Бубнов, читающий лекции по истории искусства. И честно признающийся, что Эдвард Мунк является его любимым художником.

– Совпадение, – закончив читать бумаги, заявил Володя. – Невероятное, но все-таки совпадение. И не такое в нашей работе случается. Помнишь то дело об ограблении квартиры бизнесмена Чеботарева? Один и тот же урка его грабил дважды. Первый срок «отмотал», вышел – и опять захотел поживиться в жилище Чеботарева. Бизнесмен, пока вор в тюрьме сидел, квартиру поменял. А по этому делу...

Седов пожал плечами. Конечно, красивая версия. Удобная. Но если здраво рассуждать, то какой убивец будет вокруг жертв репродукции и альбомы любимого художника разбрасывать. Ловите меня, дорогие следователи, берите тепленьким, вот он я, в соседнем подъезде живу. Да и жестокие слишком убийства – Седов еще раз заглянул в бумаги. Все правильно он запомнил – для профессора. Если только Василий Бубнов не сумасшедший...

– Я запросы направлю в наркологический и психиатрический диспансеры, – рассуждал следователь, затягиваясь сигаретой. – На допрос Бубнова, разумеется, вызову. Но я думаю, тут еще одно дело хорошо было бы сделать. Найди-ка мне, Паша, искусствоведов, которые на этом самом Мунке собаку съели. И выясни, во-первых, информацию о художнике. Во-вторых, узнай, какова репутация Бубнова в этой среде. Корпоративная информированность – сильная штука. Все же люди одной профессии друг друга знают, и даже мельчайшие подробности личной жизни, конфликтов и проблем от коллег утаить сложно. Вот, кстати, проникнись темой.

Паша взял протянутый альбом, пошелестел страницами и мрачно зачитал:

– «По предположению Арне Эггума и Юргена Шульца, необузданное наложение красок роднит Эдварда Мунка с фони... Нет, с фоми. Тьфу! С фовистами...»

Оперативник аккуратно положил альбом на край стола и поинтересовался:

– Следователь Седов, ты знаешь, кто такие фовисты.[18]18
  От французского fauve – дикий.


[Закрыть] Фовистов – А. Матисса, Ж.Руо, А.Дерена – на время объединило общее стремление к эмоциональной силе художественного выражения, к стихийной динамике письма и интенсивности открытого цвета. Я тоже не знаю. И имена их слышу первый раз в жизни. Ну, те, что я только что читал, но без книжки не повторю. Поручи мне что-нибудь попроще! А к искусствоведам этим сам сходи. Ты хотя бы солидный...

Седов утвердительно кивнул. Паша прав – разговора у него с искусствоведами не получится. Да и сам следователь вряд ли вызовет на откровенность таких собеседников. Но он знает, кого можно направить к профессорам. Вронская особой интеллигентностью, правда, не отличается, зато имеет хотя бы смутное представление о живописи. А вот «оперу» своему он даст другое поручение.

– Паша. Твой любимый участок работы. Поиск связей между погибшими женщинами. Работы всего ничего.

– Шутить изволите, – парень встал со стула, и по его лицу Седов понял: на самом деле оперативник рад такой нудной, кропотливой и, как правило, нерезультативной работе. – Ладно, я побежал. И тебе удачи!

Мобильник Лики Вронской был отключен. Полистав записную книжку, Седов набрал городской телефон, и то, что он услышал после сонного «але», напоминало дартс.

– В прошлый раз вы меня разбудили для того, чтобы сообщить, что ваш начальник идет в музей. Куда его величество направило свои стопы на сей раз? В туалет?! Или, может, в театр? Сводите вашего шефа в книжный магазин. А там по ходу службы прикупите себе парочку пособий – по пиар-технологиям. Или хотя бы маркетингу. Может быть, тогда вы поймете, что терзать журналистов с утра пораньше информацией о малозначительных телодвижениях начальства не стоит. И вам еще хватает наглости заявлять, что мы мало пишем про вашего дядьку. Да вам за любую заметку надо говорить спасибо. «Ведомости» – это частная газета. И мы про Московскую городскую думу писать не обязаны. Я поражаюсь вашему нахальству – звонить мне по домашнему номеру и чего-то требовать...

Воспользовавшись короткой паузой между репликами, Седов вякнул:

– Родная! Хватит меня поносить! Во-первых, уже не утро. Нормальные люди обедать собираются, а ты все дрыхнешь. Во-вторых, я тебя просил мне помочь. И, в третьих, – приезжай, мать, скорее в прокуратуру.

– Буду, – коротко бросила Лика. И покаянно заскулила: – Прости, Володь, приняла тебя за одного кадра из пресс-службы. Человек мыслит категориями партийной печати и постоянно норовит меня построить. Достал – слов нет. Конечно, я сейчас приеду. До встречи.

За полтора часа, прошедшие до приезда Лики в прокуратуру, Седов успел переделать кучу дел. Сходил пообедать в ближайшую столовую со стажером Юрой Рыжовым. Парень слегка мешал наслаждаться сочными тефтелями своими стенаниями по поводу заваленного зачета. И неуместными вопросами о находящихся в производстве уголовных делах.

Вернувшись на рабочее место, Володя оформил пару бумаг, просмотрел экспертизы и даже допросил свидетельницу. Непонятно, почему девушка, вызывавшаяся в прокуратуру три дня назад, предстала пред его очи именно сегодня, но Седов выпроваживать свидетельницу не стал. Толку, правда, от нее было мало. Драку-то она видела, но вот лица молодчиков, избивших потерпевшего, не запомнила.

С приходом Лики кабинет наполнился свежим запахом духов и невообразимым треском. Но сейчас многословность Вронской не раздражала. Она говорила строго по делу, и ей было что сказать. Но нечем порадовать.

– Значит, твой Пашка точно уверен, что найти через компьютер того мужика, который отправлял письма женщинам, невозможно? – расстроенно уточнил Седов.

– Я системный блок не привезла, но могу за ним съездить. Если есть желание – покажи его своим технарям. Я в компьютерах разбираюсь более чем посредственно. Но что-то мне подсказывает, что самые крутые спецы не в техотделе МВД работают. Паша хоть сейчас может в Америку на ПМЖ уехать, работодатели давно уламывают. Но он не хочет, да и я, честно говоря, особого желания переезжать не испытываю. Бойфренд у меня жутко умный. Зарабатывает прилично. Я доверяю его профессионализму.

– Ладно. Убедила. Но в кофейню кто-нибудь из ребят съездит. Может, удастся раскрутить того бармена. Да не бывает такого, чтобы вообще ничего не запомнил человек!

Лика стрельнула из лежащей на столе Седова пачки сигарету, щелкнула зажигалкой, пододвинула поближе к себе погнутую гильзу, которую Володя приспособил под пепельницу.

– И еще одна неприятность, – она выпустила облачко дыма и закашлялась. – Володь, нельзя курить такие крепкие сигареты. Так вот, Эдвард Мунк – это просто катастрофа какая-то. Информации по нему в Интернете почти нет. Я в живописи смыслю мало, но про тех художников, которые мне были интересны, например, про Ван Гога и Сальвадора Дали – я нарывала кучу сведений. А тут – кот наплакал. Биография, парочка критических статей – и все. Мунк писал мемуары, но скачать их нет возможности. Их нет даже в каталогах библиотек! Правда, я вчера мало баз просмотрела. Организм затребовал отдыха.

– Библиотеки отменяются, – провозгласил Седов, морщась от запаха чадящего в гильзе плохо затушенного окурка. – Пойдешь к тем людям, которые знают о Мунке все. Разыщи всех, кто писал монографии и диссертации о художнике. А также выясни...

Седов коротко изложил ситуацию с подозрительным соседом Карины Макеенко и набросал на листке примерный перечень вопросов, которые надо задать о Бубнове.

Попрощавшись с Вронской, он достал из стола чистый бланк и выписал Василию Михайловичу Бубнову повестку с требованием явиться в прокуратуру для дачи показаний по поводу находящегося в производстве уголовного дела.