Текст книги "Молодая Екатерина"

Автор книги: Ольга Елисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

«Виват Елисавет!»

Вернемся в Киль. Карл-Фридрих понимал, что русская перспектива после вступления на престол Анны Иоанновны стала для Петера призрачной. Сразу же после смерти герцога в 1738 г. ко двору по приказанию императрицы прибыл русский посланник в Дании А. П. Бестужев-Рюмин. Он вскрыл герцогский архив и без всякого сопротивления придворных изъял оттуда некие грамоты[174]174
  Мыльников А. С. Указ. соч. С. 54.


[Закрыть]. Что это были за бумаги? Вероятнее всего, экземпляры брачного договора и копии завещания Екатерины I, позволявшие голштинскому «чёртушке» претендовать на корону. Именно тут корни ненависти Карла-Петера к будущему канцлеру.

Оставался шведский вариант. Здесь горизонт выглядел яснее. Королевская чета не имела детей, и по некоторым косвенным намекам в Киле понимали, что Карл-Петер, отвергнутый на востоке, может быть провозглашен наследником на севере. Сама Ульрика-Элеонора ненавидела мальчика так же горячо, как Анна Иоанновна. Когда в 1737 г. голштинский посланник тайный советник фон Пелин побывал при шведском дворе, зондируя почву, ему был оказан самый холодный прием. Однако в ригсдаге думали иначе, чем в покоях королевы, – при бесплодии монархини альтернативы маленькому Готторпу не было.

Следовало круто поворачивать руль, вновь меняя покровительствующую державу, и знакомить Петера со шведской частью наследства. Такой фактический отказ от России должен был успокоить Петербург. Штелин утверждал, будто до воцарения Анны «принц воспитывался в греко-российском исповедании и его учил Закону Божию иеромонах греческой придворной церкви». Практически все исследователи, комментировавшие этот пассаж, сомневаются в достоверности сведений профессора. Петеру исполнилось всего два года, когда Анна заняла престол, и его рано было учить Закону Божию[175]175
  Каменский А. Б. От Петра III к Екатерине II // Екатерина. Путь к власти. М., 2003. С. 309.


[Закрыть], разве что ходить с ним в придворную церковь. Кроме того, согласно договору, хотя сама герцогиня и сохраняла православие, ее наследники мужского пола становились лютеранами. Однако возможна и компромиссная трактовка. Вскоре после рождения «принц был окрещен евангелическим придворным пастором доктором Хоземаном», но в ожидании русского престола отец не препятствовал иеромонаху, приехавшему вместе с Анной Петровной, возиться с ребенком.

Как бы там ни было, теперь из Петера взялись лепить шведа, ему преподавали шведский язык, воспитывали в строгом лютеранстве шведского образца. При кильском дворе служило немало выходцев из Швеции, приехавших еще при бабушке. Некоторые из них остались с великим князем и в Петербурге. «Кого он любил всего более в детстве, – писала Екатерина о муже, – и в первые годы своего пребывания в России, так это были два старых камердинера: один Крамер, ливонец, другой – Румберг, швед. Последний был ему особенно дорог. Это был человек довольно грубый и жестокий, из драгун Карла XII»[176]176
  Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 252.


[Закрыть]. Настроения реванша по отношению к империи Петра Великого в Швеции были очень сильны, недаром до конца века России пришлось выдержать еще две войны с северной соседкой. В дипломатической сфере Швеция почти постоянно оставалась зоной напряжения и недоброжелательности.

Неприязнь к родине матери – одно из первых, ясно осознанных чувств, которые маленький герцог впитал в своем окружении. Оно подкреплялось еще и известиями о том, как грубо императрица Анна приняла голштинских посланников, прибывших сообщить о кончине Карла-Фридриха. Россия в лице своей самодержицы указывала сироте на дверь, и положения не мог изменить даже ласковый прием посольства царевной Елизаветой. В тот момент она была никем.

Так случилось, что даже детские развлечения, не имевшие дурных целей, символически настраивали Карла-Петера на определенный лад. Члены Ольденбургской гильдии Св. Иоганна ежегодно проводили в Голштинии состязание стрелков. Мишенью служила двухголовая деревянная птица, поднятая на несколько метров над землей. Самый меткий удостаивался титула «предводителя стрелков». В 1732 г. им стал Карл-Фридрих (подаривший гильдии по этому случаю золотое яблоко из приданого своей жены), а пятью годами позднее девятилетний Петер[177]177
  Мыльников А. С. Указ. соч. С. 55–56.


[Закрыть]. Хорошая забава для будущего русского императора – стрелять в двуглавого орла.

К 1737 г. «предводитель» ольденбургских «стрелков» уже был твердо убежден, что станет наследником Карла XII, и неприятности, могущие случиться в Петербурге, его живо интересовали. Упражняясь в шведском, маленький герцог переводил газетные статьи, из которых у Штелина сохранилась одна весьма примечательная – «о смерти императрицы Анны, о наследии ей принца Иоанна и об ожидаемых произойти оттого беспокойствах»[178]178
  Штелин Я. Указ. соч. С. 15.


[Закрыть]. Беспокойства действительно произошли. Казалось, с провозглашением Иоанна Антоновича русским императором последние надежды для кильского сироты утрачены. Но история выкинула новое коленце.

В ноябре 1741 г. одно за другим случились два важнейших события, которые круто изменили судьбу Петера. 24 ноября в Стокгольме скончалась королева Ульрика-Элеонора – последняя представительница старой Пфальц-Цвейбрюккенской династии. Власть перешла к ее мужу Фредерику I, бывшему кронпринцу Гессенскому. После его бездетной смерти возник бы династический кризис. Единственным выходом могло стать призвание в качестве наследника внучатого племянника Карла XII. В Стокгольме были убеждены, что именно так и произойдет. Но в ночь на 25 ноября 1741 г. в результате неправдоподобно легкого, будто игрушечного дворцового переворота корону в России захватила Елизавета – линия Петра Великого вновь восторжествовала на русском престоле.

И Стокгольм, и Петербург мгновенно повернули головы в сторону Киля. Еще вчера забытый мальчик стал неожиданно нужен всем. И здесь кто успел первым, тот и выиграл. Русский кабинет сориентировался быстрее, чем ригсдаг. Пока депутаты раскачались, пока обсудили, пока пришли к единому мнению, а посланцы Елизаветы Петровны уже примчались в Киль, буквально схватили герцога и инкогнито уволокли в Россию, опасаясь противодействия Дании, Швеции и Пруссии.

Спешный отъезд Петера очень напоминал похищение. В этот момент продолжалась Русско-шведская война (1741–1743), начавшаяся еще при правительнице Анне Леопольдовне. Вступление Елизаветы на престол было во многом подготовлено французской дипломатией, покровительствовавшей Швеции. Можно предположить, что со стороны Франции интрига была двухходовой. Сначала свергнуть руками «узурпаторши» маленького императора и его родителей, что, без сомнения, привело бы русскую армию в замешательство. А затем предъявить в качестве наследника шведской короны законного же претендента на русскую. Не приходится сомневаться, что такой поворот дел привел бы Россию к внутреннему кризису. Недаром пожилая и опытная Екатерина II, касаясь в «Записках» истории Шетарди, обвиняла французского посланника в желании разжечь гражданскую войну:

«Лесток (врач царевны Елизаветы. – О.Е.) скрыл от него день и час [переворота], так как маркиз де-ла-Шетарди поторопился раньше сказать, что он заставит шведов напасть на русское войско, которое считали преданным правительнице [Анне Леопольдовне], в тот самый день, когда цесаревна Елизавета взойдет на престол, чтобы облегчить, как он говорил, ее восшествие… В этом он, конечно, следовал инструкциям [своего двора]: он замышлял смуту и старался ослабить силы России, возбуждая ее врагов напасть на войско, которое прикрывало столицу, в ту минуту, когда, он надеялся, вспыхнет гражданская война»[179]179
  Екатерина II. Записки // Слово. 1988. № 9. С. 79.


[Закрыть].

Быстрые действия позволили Елизавете выскользнуть из затягивавшейся петли. Возможно, молодой императрице просто повезло. Она сорвала банк. Получила корону, наследника, мир со Швецией и исключительную стабильность своего престола на ближайшие двадцать лет. «Виват Елисавет!» – как гравировали тогда на гвардейских шпагах.

Что же означали все эти перемены для юного герцога? Нереализованные планы, которые оплакивал над колыбелью сына Карл-Фридрих, начинали волшебным образом сбываться. Из Петербурга в Киль тайно прибыл майор Н. А. Корф, чтобы забрать мальчика с собой. Характерно, что об отъезде герцога при голштинском дворе узнали только через три дня. Он путешествовал инкогнито, под именем графа Дюкера, в сопровождении ненавистных Брюмера и Бехгольца и куда более приятных камер-интенданта Густава Крамера, лакея Румберга и егеря Бастиана[180]180
  Штелин Я. Указ. соч. С. 15–16.


[Закрыть].

Уже 5 февраля 1742 г. замерзшего Петера привезли в северную столицу России «к неописуемой радости императрицы Елизаветы», как заметил Штелин, а 10-го был отпразднован его 14-й день рождения. Тетка нашла мальчика бледным, хилым, диковатым, но отслужила благодарственный молебен – приезд племянника избавлял ее от множества неприятностей с северными соседями.

А те наконец проснулись и затеяли процедуру избрания Карла-Петера кронпринцем. В истории с голштинским наследником Петербург и Стокгольм все время бежали наперегонки. Надо признать, шведы отставали. 25 апреля Елизавета Петровна короновалась в Москве в Успенском соборе, рядом с ней стоял племянник, на всех торжествах она вела его с собой чуть ли не за руку, подчеркивая тем самым свое единство, неразрывную связь с этим мальчиком, и при всяком удобном случае называла его «внуком Петра Великого». Точно так же двадцатью годами позднее Екатерина II на коронацйи будет «прикрываться» Павлом. В таком поведении был немалый смысл. Ведь по завещанию Екатерины I сын Анны Петровны имел преимущественное право занять престол по сравнению со своей теткой. Он был законным государем. Конечно, Елизавета не собиралась передавать ему корону тотчас. Но она провозгласила Карла-Петера преемником и таким образом как бы узаконила собственное положение[181]181
  Анисимов Е. В. Указ. соч. С. 101–102.


[Закрыть].

После коронации мальчик был назначен подполковником Преображенского полка и с этого дня стал ходить в Преображенском мундире, а также подполковником Лейб-кирасирского полка. Вспомним, с какой радостью девятилетний Петер принял свое назначение секунд-лейтенантом почти игрушечной голштинской гвардии. Никаких эмоций по поводу столь лестного для 14-летнего подростка производства в подполковники (полковником всех гвардейских полков была сама императрица) Штелин не зафиксировал. Хотя отметил, что «фельдмаршал Ласси как подполковник того же полка» стал подавать царевичу ежемесячные рапорты. Казалось бы, сколько удовольствия для принца, обожавшего играть в армейщину. Но нет, Петер остался глух к чужим регалиям.

17 ноября наследник Елизаветы принял православие, стал называться Петром Федоровичем и был провозглашен великим князем. Этот шаг сжигал за ним мосты. Он больше не мог претендовать на шведскую корону, да и оставаться голштинским герцогом после смены веры для него стало затруднительно. А в середине декабря в Петербург прибыла делегация из Стокгольма объявить, что ригсдаг предлагает Карлу-Петеру шведскую корону. Какое непростительное опоздание!

Дипломатическая война между Петербургом и Стокгольмом продолжалась еще более года, одновременно с войной настоящей. 7 августа 1743 г. в Або был подписан мирный договор. Кроме прочего, он решил наконец вопрос о наследнике. От имени Петра Федоровича русская сторона передала его права дяде-регенту Адольфу-Фридриху, который и стал шведским королем. Сам великий князь подписал отказ от всяких притязаний на корону северной соседки.

Отныне он принадлежал только России. Так считали в Петербурге. Но сам мальчик думал, что принадлежит Голштинии, и именно это место называл домом. Разубедить его оказалось невозможно.

«Кильский молитвенник»

«Этот принц был крещен и воспитан по лютеранскому обряду, самому суровому и наименее терпимому, – писала Екатерина о муже, – так как с детства он был всегда неподатлив для всякого наказания. Я слышала от его приближенных, что в Киле стоило величайшего труда посылать его в церковь по воскресеньям и праздникам и побуждать его к исполнению обрядностей, какие от него требовали, и что он большею частью проявлял неверие»[182]182
  Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 254.


[Закрыть]. Мы так привыкли воспринимать Петра Федоровича убежденным лютеранином, что строки Екатерины кажутся откровением. Между тем императрице можно верить: она зафиксировала важную черту супруга, отмеченную и другими наблюдателями, – неподатливость и несклонность к переменам. Проще говоря, упрямство. Или твердость. Кому как нравится.

Раз избрав линию поведения, юноша уже не менял ее под давлением обстоятельств. Оставался верен себе. Модель отношений с наставниками в приведенной картине важнее религиозных предпочтений. На Петра нажимали, он сопротивлялся. Не важно, лютеранству на родине или православию в России. В отличие от жены, великий князь не подстраивался под ситуацию, шел напролом. Екатерина сгибалась, не ломаясь, и тем самым уходила от прямого насилия над своей личностью. Царевич продолжал стоять, пока его не сминали угрозами, побоями, изоляцией. Или подкупом.

Штелин описал, как была озабочена Елизавета Петровна переходом племянника в православие, как во время обряда 17 ноября 1742 г. «показывала принцу, как и когда должно креститься, и управляла всем торжеством с величайшею набожностью. Она несколько раз целовала принца, проливая слезы, и вместе с нею все придворные»[183]183
  Штелин Я. Указ. соч. С. 19.


[Закрыть]. Потом императрица отправилась в покои великого князя, велела вынести оттуда старую мебель и внести новый великолепный «туалет». В золотой бокал, стоявший на столике, государыня положила вексель на 300 тыс. рублей наличными – особый дар для новоиспеченного цесаревича. Никто почему-то не задумался, что чувствовал по поводу случившегося виновник торжества. Ведь молчание и подчинение не всегда знаки согласия.

Мы видели, с каким душевным трудом был связан переход в православие для здравой, рассудительной и склонной ради выгоды подчиняться влиянию среды Екатерины. Тем более он стал болезненным для мальчика упрямого, вспыльчивого и не привыкшего считаться ни с чем, кроме грубой силы. Напрасно думать, будто Петр сменил веру, как платье.

Прежде всего, такой переход ассоциировался для него с потерей. Петр не испытал радости, отказавшись от шведского престола, ведь когда из наших рук уходит что-то, что мы привыкли считать своим, естественно сердиться. В данном случае винить юноша мог только Елизавету. А шире – Россию. Раз во время утреннего туалета он сказал камердинеру Румбергу: «Да кабы шведы меня к себе наперед взяли, то я б больше вольности себе имел!»[184]184
  Писаренко К. А. Повседневная жизнь русского двора в царствование Елизаветы Петровны. М., 2003. С. 175.


[Закрыть]. И действительно, мы не раз будем говорить о стесненном положении, в котором жил великий князь.

Во-вторых, пострадала самоидентификация ребенка: религиозная, национальная, личностная. Поменялось даже имя. А для такого впечатлительного существа, каким был Петр, подобные перемены приводили к растерянности и как следствие к страху. Кто я? Где я? Чей я?

Мальчик едва привык видеть в себе шведа и лютеранина, как ему начали внушать, что он русский православный. Личность ребенка лепили и стирали, лепили и стирали. При чем лепили из неподатливого материала, а стирали неумелыми руками. Единственной реакцией на подобные эксперименты могло стать желание сделаться самим собой. А потому Петр ожесточенно спорил с новым духовным наставником Симоном Тодорским «относительно каждого пункта». «Часто призывались его приближенные, чтобы решительно прервать схватку и умерить пыл, какой в нее вносили, – писала Екатерина, – наконец с большой горечью он покорялся тому, чего желала императрица, его тетка, хотя он и не раз давал почувствовать, по предубеждению ли, по привычке ли, или из духа противоречия, что предпочел бы уехать в Швецию, чем оставаться в России»[185]185
  Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 254.


[Закрыть].

Венценосная тетка едва ли не силой навязала племяннику наследие Петра Великого. И считала, что осчастливила мальчика. Поскольку само по себе это наследие – могущественная держава – выглядело очень завидным. Однако перемены своего положения Петр переживал без радости.

Наконец, юноша внутренне определился. Он, скорее всего, немец, вернее голштинец, это у него единственное свое, природное. И он не переносит церковных церемоний, что, кстати, не мешает верить в Бога. Штелин писал, что его ученик «не был ханжою, но и не любил никаких шуток над верою и словом Божиим. Был несколько невнимателен при внешнем богослужении, часто позабывал при этом обыкновенные поклоны и кресты и разговаривал с окружающими его фрейлинами и другими лицами… Чужд всяких предрассудков и суеверий. Помыслом касательно веры был более протестант, чем русский, поэтому с малолетства часто получал увещевания не выказывать подобных мыслей и показывать более внимания и уважения к богослужению и обрядам веры. Имел всегда при себе немецкую библию и кильский молитвенник, в которых знал наизусть некоторые из лучших духовных песней»[186]186
  Штелин Я. Указ. соч. С. 44.


[Закрыть].

Отзывы Екатерины куда резче, но в них иной тон, а не суть сказанного. Императрица подтверждала, что Петр не терпел показного благочестия. Незадолго до свадьбы, во время Великого поста, он с запальчивостью выговорил невесте за то, что в ее покоях служили утреню. «Он начал с того, что надулся на меня… – вспоминала мемуаристка, – стал очень меня бранить за излишнюю набожность, в которую, по его мнению, я впала… Я сказала ему, что не делала больше того, что требовалось… и отчего нельзя было уклониться без скандала… Я была тогда очень набожна»[187]187
  Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 273–274.


[Закрыть]. Петр же видел в ее поведении сплошное притворство.

Рассказы Екатерины и Штелина разнятся не столько приводимыми фактами, сколько эмоциональной окраской. Профессор-лютеранин готов был согласиться с учеником насчет суеверия и дикости русских обрядов. Наша героиня смотрела другими глазами.

В 1746 г., когда великому князю исполнилось 18 лет, канцлер А. П. Бестужев-Рюмин составил инструкцию для обер-гофмаршала малого двора. Согласно этому документу, следовало всячески препятствовать наследнику проявлять во время богослужения «небрежение, холодность и индифферентность (чем в церкви находящиеся явно озлоблены бывают)»[188]188
  Анисимов Е. В. Россия в середине XVIII века // В борьбе за власть. Страницы политической истории России XVIII века. М., 1988. С. 265–266.


[Закрыть]. Тогда же бывший прусский посланник Аксель фон Мардефельд замечал о цесаревиче: «Не скрывает он отвращение, кое питает к российской нации, каковая, в свой черед, его ненавидит, и над религией греческой насмехается»[189]189
  Мардефельд А. фон. Записка о важнейших персонах при русском дворе // Лиштенан Ф. Д. Россия входит в Европу. М., 2000. С. 274.


[Закрыть]. Его преемник Карл фон Финкенштейн через год добавлял к сказанному о Петре: «Охотно разглагольствует против обычаев российских, а порой и насчет обрядов Церкви Греческой отпускает шутки; беспрестанно поминает свое герцогство Голштинское, к коему явное питает предпочтение»[190]190
  Финкенштейн К. фон. Общий отчет о русском дворе. 1748 // Лиштенан Ф. Д. Россия входит в Европу. М., 2000. С. 296–297.


[Закрыть]. Не изменил Петр принятой линии поведения и по прошествии 15 лет. В 1761 г. секретарь французского посольства Ж.-Л. Фавье сообщал своему двору: «Никогда нареченный наследник престола не пользовался менее народной любовью. Иностранец по рождению, он своим слишком явным предпочтением к немцам то и дело оскорбляет самолюбие народа, и без того в высшей степени исключительно ревнивого к своей национальности. Мало набожный в своих приемах, он не сумел приобрести доверия духовенства»[191]191
  Фавье Ж. Л. Русский двор в 1761 году // Екатерина. Путь к власти. М., 2003. С. 198.


[Закрыть].

Итак, все приведенные авторы отмечали у Петра две преобладающие черты. Ощущение себя немцем и скрытую приверженность лютеранству. За эти составляющие своей личности будущий император схватился, как за спасательные круги. Сразу по приезде в Россию они помогли его «я» не исчезнуть. Отталкиваясь от них, он построил отношения с остальным миром, которые… в один несчастный день и привели его к гибели.

«Крайние мелочи»

Другой вопрос, в котором не сходились мнения Екатерины и Штелина, – образование Петра. Супруга с немалым раздражением писала, что к прежним голштинским приближенным прибавили «для формы» несколько учителей: «одного Исаака Веселовского, для русского языка – он (Петр. – О.Е.) изредка приходил к нему вначале, а потом и вовсе не стал ходить; другого – профессора Штелина, который должен был обучать его математике и истории, а, в сущности, играл с ним и служил ему чуть ли не шутом. Самым усердным учителем был Ландэ, балетмейстер, учивший его танцам»[192]192
  Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 254.


[Закрыть].

Уничижительная и намеренно утрированная характеристика. Усердие балетмейстера только оттеняет нерадение других педагогов. Между тем танцы – не самая важная дисциплина для наследника престола. Точно так же думал и Штелин: «К разным помешательствам в уроках молодого герцога с наступлением осени присоединились уроки танцевания французского танцмейстера Лоде. Сама императрица была отличная танцовщица из всего двора. Все старались хорошо танцевать, поэтому и принц должен был выправлять свои ноги, хотя он и не имел к тому охоты… Видеть развод солдат во время парада доставляло ему гораздо большее удовольствие, чем все балеты»[193]193
  Штелин Я. Указ. соч. С. 17–18.


[Закрыть].

Достойный профессор едва сдерживал раздражение: ведь балетмейстер отбирал драгоценное время от более серьезных занятий. Между тем танцы Петру были просто необходимы: на них угловатый, неуверенный подросток с резкими жестами учился двигаться, причем двигаться на публике, что для будущего монарха крайне важно. Только бал и парад избавляли человека того времени от стеснения и приучали не робеть при стечении зрителей. Так что Ландэ не зря ел хлеб.

Перейдем к русскому языку. Мы помним, как перед принятием православия жених помог Софии правильно выбрать лингвистический ориентир для подражания. Это свидетельствует об успехах великого князя. Петр был музыкальным мальчиком и легко уловил разницу в звучании одних и тех же слов на коренном русском и на малороссийском наречиях. Между тем Исаак Веселовский, брат видных петровских дипломатов Авраама и Федора, член Коллегии иностранных дел, упомянут только в мемуарах Екатерины. Штелин, претендующий на постоянное пребывание при особе его высочества «все время, до и после обеда», не проронил о нем ни слова.

Профессор был убежден, что русскому его воспитанника учил Тодорский одновременно с основами православия. Он «занимался с ним еженедельно 4 раза по утрам русским языком и Законом Божиим. Когда молодой герцог уже выучил катехизис и пришло известие о смерти шведского короля, тогда стали спешить приготовлениями приобщению герцога православной церкви»[194]194
  Там же. С. 19.


[Закрыть]. Вот здесь-то, согласно Штелину, и закончилось знакомство Петра с языком нового отечества. Немного, надо сказать. С февраля по ноябрь 1742 г. Дальнейшее должна была сделать языковая среда.

Однако на примере Екатерины видно, что императрица Елизавета с ее нарочитой, подчеркнутой «русфилией» вовсе не была настолько беспечна, чтобы пустить дело на самотек. Она дала великой княгине несколько горничных, говоривших только по-русски, чтобы «облегчить» изучение языка. Да и Ададуров не покинул царевну сразу после принятия православия. Неужели в отношении племянника августейшая тетка не проявила такой же заботы? Трудно поверить, что скромной невесте были даны два учителя – один для русского языка, другой для православных догматов, а наследник престола довольствовался одним. Вероятно, Веселовский сменил Тодорского, когда мальчик принял православие.

Сохранился лишь один текст, написанный великим князем на русском языке. Это ученическая работа, исполненная, мягко говоря, без блеска. Она не дает оснований утверждать, что «довольно скоро Петр Федорович овладел русским языком»[195]195
  Мыльников А. С. Указ. соч. С. 61.


[Закрыть]. По прошествии года и трех месяцев после приезда в Россию он не мог строить самостоятельных фраз по-русски, но научился переводить с немецкого, подставляя слова. Сочинение «Краткие ведомости о путешествии Ея Императорского величества в Кронстадт. 1743. Месяца Майя»[196]196
  Петр III. Краткие ведомости о путешествии ея имп. величества в Кронштадт. 1743 г. // Исторический вестник. 1888. Т. XXXI. С. 251–252.


[Закрыть] было сначала написано по-немецки, а затем переведено. Единичность этого опыта свидетельствует не в пользу регулярности занятий.

Екатерина полюбила говорить на языке своей новой родины, а Петр – нет. Не без ошибок, не без трудностей, она хотела упражняться и болтала с горничными. С годами ее словарь становился все богаче. Статс-секретарь императрицы А. М. Грибовский свидетельствовал, что по-русски государыня изъяснялась «весьма чисто», т. е. без акцента, и «любила употреблять простые и коренные слова, которых она знала множество»[197]197
  Грибовский А. М. Записки о императрице Екатерине Великой. М., 1989. С. 25–26.


[Закрыть].

Ситуация с Петром была обратной. Обладая музыкальным слухом и «отличной до крайних мелочей»[198]198
  Штелин Я. Указ. соч. С. 43.


[Закрыть]памятью, что, несомненно, облегчает изучение языка, он просто не хотел говорить по-русски. Видимо, воспринимал уроки Тодорского – Веселовского как насилие над собой. И противопоставлял давлению упрямство. В результате, по свидетельству практически всех писавших о Петре очевидцев, он постоянно изъяснялся на немецком и к русскому прибегал крайне неохотно. Так, Никита Иванович Панин отмечал, что великий князь «по-русски говорил редко и весьма дурно»[199]199
  Майков Л. Рассказ графа Н. И. Панина о восшествии императрицы Екатерины II на престол // Русский архив. 1879. Кн. I. Вып. 3. С. 364.


[Закрыть].

По словам Штелина, такая же картина сложилась с французским. Великий князь «никогда не говорил хорошо на этом языке и составлял свои слова»[200]200
  Штелин Я. Указ. соч. С. 16.


[Закрыть]. Подобное свидетельство кажется более чем странным на фоне сохранившихся собственноручных записок Петра по-французски. Даже делопроизводственную корреспонденцию с Тайным правительственным советом, руководившим от его имени Голштинией, герцог вел на французском[201]201
  Мыльников А. И. Указ. соч. С. 110.


[Закрыть]. Возможно, профессор считал предметы, которые преподавал Петру Федоровичу не он, не такими уж важными? И преуменьшал успехи ученика в «чужих» областях, как, видимо, преувеличивал в своих?

Память великого князя, точно под лупой выхватывавшая самые незначительные предметы, – черта наследственная, отличавшая впоследствии Павла I и его сыновей. Они обращали внимание на тончайшие детали оружия, формы, фортификационных сооружений, платья, церемониалов и т. д. Но болезненное внимание к подробностям, порой закрывающим целое, – свойство развивающейся шизофрении. Как в басне: «А слона-то я и не заметил». Прусский посланник К. В. Финкенштейн писал о Петре в 1748 г.: «Привержен он решительно делу военному, но знает из оного одни лишь мелочи»[202]202
  Финкенштейн К. фон. Указ. соч. С. 295.


[Закрыть]. Эти-то мелочи и составляли для Петра главное. Точно так же, как с войной, дело обстояло и с лингвистикой: за россыпью слов он не видел языка, народа, страны…