Текст книги "Любовь к красному (СИ)"

Автор книги: Ольга Гусейнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Annotation

Мы, маги, – порождения Голодного Тумана, загадочные создания, волей этой прихотливой стихии родившиеся в техногенном мире, где нас называют туманниками.

Мы многое умеем и помогаем людям, лишенным магического дара, но тоже не всесильны.

Нам так же хочется тепла и обычного человеческого счастья. Поэтому улыбаемся и грустим, любим и ненавидим, догоняем и убегаем, а иногда даже спасаем мир.

Вот и меня, рыжую туманницу с редким даром угораздило не только выручать других, но и самой спасаться от самого настоящего маньяка.

И еще, повезло влюбиться...

Моя огромная благодарность моему главному редактору и соратнице во всех литературных авантюрах Вере Борисковой 

Спасибо большое прекрасному автору Наталье Косухиной за помощь в создании обложки.

Роман полностью выложен не будет! ПРОДА РЕГУЛЯРНАЯ, постараюсь ежедневно. :)

Гусейнова Ольга Вадимовна

Глава 1

Глава 2

Гусейнова Ольга Вадимовна

Любовь к красному

Уважаемые читатели, история будет платная, скоро открою предзаказ ))

Любовь к красному

Глава 1

– Госпожа Кыш, мы бесконечно благодарны вам за любезное согласие помочь, тем более в таком щекотливом деле. Я уже двадцать лет служу здесь директором, и поверьте, впервые столкнулся с настолько гнусными обвинениями. Это, можно сказать, черное мерзкое пятно на репутации нашего музея. Подобное недопустимо в мире искусства.

– Уверена, это недопустимо в любой сфере или ситуации, – мягко заметила я, ожидая пояснений от мужчины, семенящего рядом, рассыпаясь в благодарностях.

На город уже опускались сумерки. Меня просили прийти после закрытия музея для посетителей, и поэтому, как я ни старалась идти осторожно, стук моих каблучков гулко разносился по длинному коридору.

Ступая на старинный, натужно поскрипывающий паркет, я с интересом крутила головой по сторонам, проходя через анфиладу помещений, хотя в юности бывала здесь не раз. Резные деревянные панели, хорошо сохранившиеся на стенах старого дворца. Высокие эркерные окна в стиле южного Эядара пропускали еще достаточно света, поэтому искусственное освещение пока не включили.

Антон Сергеевич Мышкин – директор сего заведения и обладатель тучной фигуры, затянутой в пижонистый темно-синий костюм в мелкую полоску – от быстрой ходьбы немного запыхался, будучи явно неприспособленным к подобным физическим и нервным нагрузкам. Его широкий лоб поблескивал от пота, который он украдкой вытирал пухлой рукой.

– Господин Мышкин, скажите, что конкретно от меня требуется. По телефону господин Завадия не смог пояснить.

Мужчина в очередной раз облизал потрескавшиеся губы, видимо, от волнения и, положив ладонь на внушительный живот, едва не шепотом ответил:

– Нам осталось пройти три зала – и там вы узнаете все в подробностях.

Странное поведение директора музея начало раздражать, но я промолчала. Сюда меня попросил приехать очень уважаемый человек, старинный друг родителей Шорта Михайлович Завадия – личность высокопоставленная, имеющая связи во многих властных структурах. В свое время он очень помог мне, и, конечно же, я сразу откликнулась на его просьбу о помощи в деликатном деле.

Очередная комната – женский кабинет: красивые удобные стулья, отделанные голубой в цветочек тканью; узкие изящные диванчики; секретер мореного дуба со множеством шкафчиков; столик-бюро с недописанным письмом, будто совсем недавно оставленным автором.

Проходя мимо высокого зеркала в тяжелой бронзовой оправе, я вздрогнула – гладь резко потемнела, и на поверхности всплыло злобное лицо. Правда, в следующую секунду сменилось нейтральной физиономией. Видимо, кто-то из посетителей недавно баловался или кривлялся, а может, испытывал злость или сильное раздражение, вот зеркало еще и не успело 'забыть'. Я осторожно облегченно вздохнула: нюансы моего дара.

Следующая комната когда-то служила для совещаний царице, давно почившей. На круглом столе до сих пор лежит старинная большая карта государства, с тоже давно изменившимися границами, рядом с ним огромный глобус на тяжелой деревянной подставке. Мне кажется, нужно приложить немало усилий, чтобы раскрутить его.

Я невольно вспомнила, как лет пятнадцать назад учительница, встав у этого самого глобуса, рассказывала историю нашего мира Земляр – планеты с двумя материками, Северным и Южным. Ближе к экватору протянулась длинная цепь островов – большие в свое время стали территориями отдельных государств, присоединив острова поменьше и совсем крохотные, те, которые нанесены на карту мира точками и черточками. В некоторых островных странах до сих пор сохраняется монархия.

Северный – материк с более холодным климатом. Здесь образовались три крупных государства: Хлон, словно вмерзший в вечный лед и лишь на два месяца в году покрывающийся зеленой травой; Дарем, раскинувшийся на востоке; и моя любимая Рошана, самая большая страна на Земляре. Помимо 'большой тройки' существуют и несколько мелких государств, но с ними, как правило, редко кто считается в спорах и интригах мирового масштаба.

На Южном материке, площадью и протяженностью уступающем Северному, расположились основные политические и экономические соперники Рошаны: Севаш, Тожер и Натангеш – подобно Рошане сильные, воинственные страны, вокруг которых приютились их более мелкие соседи.

Быть может, Рошана и южные соседи давно бы померились силой, но мир на Земляре помогает сохранять Великий океан. Даже на глобусе он кажется необозримым, окутанным Голодным туманом. По сути, о своих соседях жители материков и островов узнали спустя тысячи лет развития цивилизации, когда смогли подняться в небеса и преодолели по воздуху Великий океан. А до этого момента все попытки отчаянных мореплавателей, рискнувших слишком отдалиться от шельфа, заканчивались печально. Они пропадали в сером непроглядном тумане. Именно поэтому называемого Голодным.

Из-за тумана на Земляре сформировались различные культуры, каждая со своими особенностями, и, тем не менее, удивительно схожие во многих аспектах. И главное – туман одаривает избранных магией, загадочным образом ее 'генерируя', что выяснили пару сотен лет назад ученые разных стран, обратив внимание, помимо всего прочего, на закономерность: маги чаще рождаются у берегов Великого океана, и чем дальше от побережья вглубь материков, тем реже.

Хотя людей, отмеченных туманом или туманников, как попросту начали называть нас люди, рождалось отнюдь немного. И если в стародавние времена нас считали опасными и потому нежелательными и даже уничтожали, то в новой истории ситуация в корне изменилась: теперь мы служим странам и народам. В меру своих возможностей или способностей, а многие – как хотят. Ведь мир не стоит на месте, быстро идет вперед, побеждая архаизмы и предрассудки.

Через минуту мы с Мышкиным добрались до цели – парадного зала, хорошо освещенного, благодаря большому количеству зеркал различных форм и размеров, развешанных по стенам, многократно отражающих свет и зрительно расширяющих пространство.

Выставка явно новая и, вполне возможно, только готовится к открытию – экспонаты сияют, как говорится, ни пылинки ни соринки. Среди этого великолепия собралось несколько человек из тех, что, не сложно догадаться, вместе собираются по серьезному, даже чрезвычайно серьезному поводу.

Шорта Михайлович Завадия тихо разговаривает у окна с крупным брюнетом в черной форме Службы внутренней безопасности Рошаны или сокращенно СВБР. В центре увешанного зеркалами помещения мужчина и женщина – тоже законники, правда, из Внутреннего контроля – слушают невысокого, пожилого, невнятно лепечущего мужчину, одновременно делая записи в блокнотах. В старике я узнала смотрителя музея Лежнева, встречавшего и сопровождавшего группы школьников, приходивших на экскурсии.

Шорта Михайлович, заметив меня, сделал знак собеседнику и поспешил навстречу:

– Эва, я рад, что ты смогла быстро приехать.

– Добрый вечер, – мягко улыбнулась, протянув руку, сразу же сграбастанную Завадией в свои большие теплые ладони, – я тоже рада видеть вас.

К нам подтянулись остальные присутствующие, несомненно ожидавшие меня.

– Господа, – Завадия отчего-то не потрудился добавить 'дамы' для второй женщины, – позвольте представить вам Эвелину Кыш – сильного туманника с редкой специализацией сутевика и зеркальщика.

Я вежливо улыбнулась, кивнув. Далее меня познакомили с сотрудниками ВК, ведущими дело, суть которого мне вот-вот предстоит узнать. Затем пожала нервно дрожащую сухую старческую руку Лежнева. Последним Завадия с особым почтением представил мне заместителя начальника отдела контроля за оборотом предметами искусства и наследия Рошаны СВБР, полковника Мельника. Видно, дело действительно серьезное, раз сюда отрядили целого полковника. Молодого, несмотря на должность, и симпатичного мужчину с орлиным носом и пронзительными, цепкими холодными глазами изумрудного цвета.

В первый момент я замерла, невоспитанно уставившись на полковника. Под его немигающим взглядом любой бы почувствовал себя неуютно. А красный, будто нарисованный тоненькой кисточкой вьюнок на висках мужчины предупредил, что передо мной один из шелонов, в народе называемых берсерками.

Характерный рисунок на висках этих туманников проявлялся еще в детстве, когда пробуждался дар шелона, причем исключительно у мальчиков. Цвет рисунка определял категорию шелона, насколько тот силен и одержим.

Самый слабый – серебристый – говорит о силе и вспыльчивости своего носителя. Красный цвет – мужчина очень силен, эмоционально не стабилен и обладает повышенной регенерацией. Самый опасный – черный – награждает хозяина силой, выносливостью, невероятной регенерацией, но взамен 'требует' строгого контроля над эмоциями, потеряв который, туманник впадает в боевое неистовство, уничтожая все на своем пути. Таким образом, чем темнее цвет, тем более глубокий боевой транс, объем разрушений и количество жертв.

Каждый шелон с рождения учился контролировать себя и свои чувства, раскрываясь только в ближнем кругу людей и родных. Но именно из берсерков выходили лучшие стратеги военные, славящиеся своим коварством и безжалостностью, преданные защитники или неподкупные блюстители закона. Самые справедливые, не знающие жалости к врагам и преданные своей стране и близким. Одним словом – одержимые!

Шелонов в разы больше, чем таких как я, зеркальщиков, но и они не часто встречаются в обычной жизни. Признаться, встреч с ними предпочитают избегать: кому охота попасть под пристальный, да и не очень взгляд берсерка?!

Мельник протянул руку и пожал мою ладонь совсем легонько, тщательно дозируя силу.

– Приятно познакомиться, – снова едва заметно, нейтрально улыбнувшись всем, перешла к цели встречи. – Чем могу помочь?

Начал Завадия:

– Два дня назад в музей доставили коллекцию зеркал Эядара. Всего двадцать три штуки, – директор музея поморщился, должно быть, услышав 'штуки', – самое 'новое' датировано третьим веком от Объединения народов. Планируется не только выставка, но и научно-практические конференции по теме... э-э-э... сравнительного анализа культур... способов изготовления, оформления и...

Неожиданно Завадию оборвал директор музея, истерично завопивший:

– Да что тут говорить-то, просто представьте: сразу три экспоната – магические! В общем, к этому событию будет самое пристальное и повышенное внимание прессы, правительств двух стран, а тут – такое...

– Я не совсем понимаю: зачем вам зеркальщик? Скорее вам нужен... – мое осторожное заявление тоже оборвали на полуслове:

– К нам поступила информация от третьих, незаинтересованных, но осведомленных лиц, что во время транспортировки, либо, вариант еще хуже, именно в музее произошла подмена части коллекции! Не фальшивками, но экспонатами с более поздней датой изготовления и соответственно менее ценными, – спокойно и холодно произнес Мельник.

– В качестве перепродажи? Наживы? – нахмурилась я. – Но это глупо, когда замешаны правительственные интересы, спецслужбы, невозможно сбыть...

– Есть мнение, чтобы разжечь конфликт между Эядаром и Рошаной, – остановил меня полковник. – Уж слишком в последнее время мы с островитянами задружили.

– А... как... кража и подмена зеркал может осложнить ситуацию между странами, – удивилась я.

– Стоимость коллекции – Эядар впервые разрешил вывезти три магических зеркала за пределы страны. – Сжимая дрожащие руки в кулаки, выдохнул пожилой смотритель Лежнев.

– Самая большая ценность выставки – Триада Истины! – пафосно заявил Мышкин. – Те самые магические зеркала – уникальны. Министерство культуры пять лет вело переговоры, чтобы выставить их у нас, – он опять сорвался на истеричный тон, чем заработал раздраженный взгляд Мельника.

– Положим, Триада хранится в запасниках, внизу и под усиленной охраной, – с иронией заметил Завадия.

Но директор не унимался:

– На открытии экспозиции будет сам президент!

– Господа, зачем вам зеркальщик, когда можно провести официальную экспертизу и выявить махинации с подменой? – ситуация начала меня раздражать.

– Сейчас мы не имеем права привлекать к экспертизе, которая, к слову сказать, уже проводилась по требованию нашей же стороны и перед самой отправкой зеркал в Рошану, внимание СМИ. Это не вариант!

Шорта Михайлович, бросив на шелона внимательный, спрашивающий разрешения взгляд, отвел меня подальше от спецов из ВК и директора музея, затем, придерживая меня под локоть, тихо пояснил:

– Эва, мы в щекотливой ситуации. Рошана договорилась с Эядаром о размещении на его территории военной базы для наших воздушных судов. Предупреждаю: это секретная информация! Выставка – своеобразная демонстрация доверия партнерам, а тут – такой конфуз. И пусть самые ценные экземпляры под охраной, но сам факт того, что мы облажались, не уследили может создать у наших союзников превратное мнение, что мы не надежные партнеры. Не заслуживающие доверия и не сохранившие чужое имущество!

– Я поняла, Шорта Михайлович, – извиняясь улыбкой, тихо ответила я. – Введите в курс: что необходимо сделать?

– Ты проверишь каждое. Если обнаружим подмену, тогда уже наверху будут решать, как выходить из положения.

– Хорошо, – кивнула я. – Мне нужен список экспонатов с датами и отличительными особенностями, на что можно будет опираться при оценке.

– Мышкин, документацию! – приказал Завадия директору музея, и тот, вытащив из-за пазухи рулон бумаг, засеменил к нам.

Я потратила час на изучение документов сопровождения, выясняя даты, места создания зеркал, список бывших владельцев и легенды, связанные с ценностями. И пока я сидела в соседнем кабинете, знакомясь с информацией, законники по-прежнему ожидали в зеркальном зале.

Проверку я решила начать с самого простого объекта. Глубоко вздохнула, отрешаясь от всего, положила ладонь на гладкую отражающую поверхность и отпустила частичку своего дара на свободу, подобно энергетическому импульсу, который дальше волнами расходится, проникая в объект. Заставляя вибрировать саму его суть, причем любой объект, определяя возраст, 'натуральность', истинность и выявляя подделку.

Таков дар магов-сутевиков – устанавливать подлинность любой вещи, истинный возраст и назначение. Редко бывало, когда к этой магической способности добавлялась побочная, к примеру как у меня, – считывать вибрации отражающих поверхностей. Таких туманников называют зеркальщиками. Специально или нет, мы могли запустить обратную реакцию, и тогда любая отражающая поверхность начинала показывать нам все, что 'увидела', что когда-либо отразилось в ней, но лишь исполненное чувств, эмоций, страданий, боли... И все в обратной последовательности: от недавнего к далекому прошлому. Преступления, чужая страсть, несчастные случаи – все подобное приносит невыносимые страдания живым, вызывая наиболее сильные вибрации, а значит, легко и ярко запечатлевается, особенно зеркалами.

Мой 'пульсар' вибраций 'прощупал' суть первого зеркала, я мысленно просмотрела полученные сведения и, открыв глаза, успокоила напряженно ожидающих заключения мужчин и даму:

– Это соответствует заявленным данным. Подлинное.

Они невольно выдохнули с облегчением, а я передвинулась дальше. И таким образом вполне спокойно прошла вдоль стен с зеркалами.

Предпоследнее, довольно большое овальное зеркало отразило среднего роста стройную фигуристую девушку лет двадцати пяти, с молочной кожей и бледными веснушками на прямом носике. У меня, как у шелона Мельника, глаза ярко-изумрудного цвета, который писатели-романтики сравнивают с весенней травой, только, в отличие от него, опушенные темно-красными ресницами.

Благодаря слишком яркой внешности, я никогда не красилась. Зачем? Густые, гладкие, багряного цвета волосы длиной до талии я забирала в высокий хвост на макушке, чтобы работать не мешали. А одевалась в классические офисные костюмы, предпочитая приталенные жакеты с отложными воротниками в 'компании' с юбками, либо брюками.

Не знаю почему, я замешкалась возле именно этого зеркала, наверное, залюбовавшись бронзовой ажурной рамой в виде прихотливо переплетенных веточек с листиками. Описание вроде бы соответствует исследуемому объекту, но от него исходит странный фон. Он сам вибрирует, без моих усилий. Магическое зеркало?

Я сверилась с документами: шестой век от Объединения. Не столь уж старое, по большому счету, но возраст солидный. Если Триада в подвальном хранилище, то это зеркало, по-видимому, стало свидетелем слишком многих трагических событий, раз настолько 'переполнено', что вибрирует.

– Ну что, бедняжка, давай и тебя проверим, – шепнула я ему, мягко с сочувствием прикасаясь к гладкой поверхности и отпуская свой дар.

К подобному я не была готова: мой мозг чуть не взорвался от массы видений, боли, чужих страданий и вероломства!.. Одно за другим они словно зубами впивались в мою плоть, мучили, заставляя орать от боли, стискивать кулаки, впиваясь ногтями в собственную кожу до крови...

Очнулась я на полу, стоя на коленях и задыхаясь, а надо мной нависал Мельник, тоже тяжело дыша. Перевела взгляд на оказавшееся коварным зеркало и чуть не подавилась, судорожно хватанув воздуха. Черненая зеркальная поверхность исказилась, побежала рябью и теперь на ней проступил хрупкий цветок с желтой махровой сердцевинкой-солнышком в обрамлении чистейших белоснежных лепестков с капельками росы, нежные зеленые листочки и стебелек которого, казалось, тянулись к свету и теплу...

Одинокий цветочек пытался устоять в поле на ветру, гнулся, но не ломался. Стремился к солнцу, надеясь лишь на чудо. Я невольно залюбовалась этой прелестной ромашкой – яркой и трогательно уязвимой, отчаянно нуждающейся в защите от опасностей окружающего мира!

– Какая необычная у вас суть, госпожа Кыш, – спокойно произнес Мельник. Его стальная хватка на моем плече ослабла, затем он мягко помассировал место, где позже непременно выступят синяки.

– Суть? Моя? – находясь под впечатлением от свалившихся на меня и основательно потрясших видений, я не сразу поняла, о чем речь.

– Все святые, да как же так-то? – взвыл директор в отчаянии и чуть не плача. – Ведь Триада под охраной, там сигнализация – мышь не проскочит...

– Да, уважаемая. Третье зеркало Триады истины показывает суть человека – без прикрас и внешней личины. А вы у нас, как выяснилось, – маленькая хрупкая ромашка, жаждущая тепла и света. Наивно, но лично мне приятно.

Продолжая стоять на коленях, я глядела на тускнеющий, медленно тающий образ цветка в зеркале. Наконец, взяв себя в руки, с трудом поднялась на ноги. Отряхнула черную прямую юбку и, тщательно пряча эмоции, спокойно ответила:

– У каждого свои недостатки.

Удивительно, но ледяной панцирь на лице шелона дрогнул, отобразив улыбку, но она быстро исчезла, стоило ему перевести взгляд на мрачного Завадию.

– Выходит, заменили простое зеркальце на волшебное, которое показывает всем окружающим суть человека... – Шорта Михайлович еще сильнее помрачнел и тихо добавил: – А открывать экспозицию должен президент... и первые лица Рошаны.

– Вероятно, нашелся бы умник, который предложил бы первому лицу государства сфотографироваться на фоне... может и коснуться... а скорее всего, хватило бы просто подойти ближе и посмотреться...

– ... а дальше, чтобы ни показалось там – не отмоешься! – подхватила мысль следователь из ВК. Спустя несколько мгновений, с иронией добавила: – Далеко не все безобидные ромашки по своей сути.

Мышкин, видимо, не понявший всей глубины планировавшейся подставы, возмущенно завопил:

– Да о чем вы говорите? У нас ЧП! Из секретного, охраняемого помещения выкрали самый ценный объект. Это же кошмарно! Это же... недопустимо! Куда вообще смотрит охрана? Да я... да они... когда узнает пресса, то...

– А вы, батенька, рот на замке держите – никто и не узнает! – ледяным тоном 'посоветовал' Мельник.

– Но это же преступление?! – пролепетал директор.

– С которым мы сами разберемся, без вашей помощи и непосредственного участия, – спокойно отрезал Мельник, посмотрев на обильно потеющего директора очень тяжелым взглядом, не терпящего возражений туманника-берсерка.

– Да, конечно... – послушно проблеял мгновенно поникший Мышкин.

– Эвелина Андреевна, – теперь шелон пристально смотрел на меня, – думаю, вы и сами уже догадались, что обстоятельства произошедшего, заодно и о нынешнем посещении музея вам лучше забыть.

– Александр Васильевич, – быстро вмешался Завадия, – о конфиденциальности не переживайте, я же вам говорил уже, Эва – умная и понятливая... туманник.

Привычно назвать меня 'девочкой' старинный друг семьи, по счастью, вовремя передумал.

Улыбнувшись обоим мужчинам, спросила:

– Я могу быть свободна?

Мельник коротко кивнул, но неожиданно его глаза блеснули:

– А вы не хотели бы перейти работать к нам? Это гораздо более...

– Нет! – стерев улыбку с лица, я холодно и твердо ответила на предложение, которое неоднократно слышала от других представителей государственных служб. – Предпочитаю работать с антикварами, искусствоведами и коллекционерами, нежели охотиться на бандитов, контрабандистов, воров и прочих неприятных личностей.

– Домашний цветочек! – едва слышно хмыкнула следователь за спиной.

Я бросила прощальный взгляд на зеркало, жестко указавшее мою сущность, а потом картинно пожала плечами, безмятежно улыбнувшись:

– Вполне возможно.

Глава 2

На душе кошки скребут. Серые. Облезлые. Больные. Сорок дней, сорок мучительно-тоскливых дней, когда жизнь будто оборвалась. Жестоко и совершенно несправедливо. И я теперь круглая сирота.

– Эва, я понимаю, в такой ситуации слова кажутся пустыми и напрасными, но ты должна жить. – Завадия осторожно положил мне на плечи руку, и я сквозь плащ и тонкий свитерок ощущала, какая она теплая. – А не существовать, как ты делала прошлый месяц. Именно жить, полноценно жить. Они все бы этого хотели...

Я судорожно вздохнула, стиснув зубы, загоняя внутрь опять подступившие рыдания, и прижалась к его плечу – надежному, заботливому, согревающему.

– Последние четыре года только она да вы были моей опорой и защитой. И сейчас... мне страшно и одиноко. Боюсь, я отвыкла жить как нормальные люди.

Вытерла мокрые щеки и глубоко вдохнула чистый кладбищенский воздух, щедро напоенный весенними запахами и птичьими трелями. Даже весна не радовала; тем более, посеревшее небо предвещало дождь. Сегодня вместе со мной проводить душу моей бабушки пришел Шорта Михайлович. Присев на узкую лавочку, мы тихонько беседовали, глядя на три ухоженные могилы и темный четвертый холмик с еще не заросшей землей.

– Завтра установят красивый памятник Элге Артуровне: розовый мрамор с кварцевыми прожилками. Достойный памяти твоей бабушки.

Шмыгнув носом, я сипло прошептала:

– Нашла цветочный магазинчик с ее любимыми фиалками и настурциями. Пора украсить бабушкину могилу.

– Правильно, – кивнул Шорта Михайлович, прижимая меня к своему боку и щедро делясь сочувствием. – Завтра рабочие уложат плитку, подсыплют землю и можно будет посадить цветы.

Затем он перевел взгляд на могилы моих родителей. В свое время Завадия учился вместе с папой и тайно, как ему казалось, был влюблен в мою маму. Долгое время этот импозантный крепкий мужчина, приехавший в столицу Рошаны Светлоград еще в юности, чтобы учиться, не мог найти замену солнечно красивой девушке с волосами как у меня. Не мог заглушить свои чувства. Но после моего появления на свет на несколько лет пропал из поля зрения родителей, а потом вновь вернулся влюбленным и женатым на жгучей приятной брюнетке.

И вот сейчас, заглянув ему в глаза, я поняла, что любовь к моей маме никуда не исчезала, уж слишком больным был его взгляд, потерянным. Хотя, признаться, я давно догадывалась, чувствовала.

Четыре года назад я блестяще окончила Академию искусств. Сам бог, как говорится, велел, с учетом моего дара и отношения к старинным уникальным предметам. Меня пригласили на работу в одну из солидных международных компаний, которая ведет дела со многими известными коллекционерами, музеями и аукционными домами мира, страховщиками и банками. Словом, со всеми, кто нуждается в услугах искусствоведов, оценщиков, экспертов и прочих специалистах такого рода.

И вот, когда весь мир открывал передо мной двери, я случайно познакомилась с молодым красивым и очень богатым мужчиной – Олегом Луневым. Я спускалась по эскалатору торгового центра, а он, наоборот, поднимался, в сопровождении охраны. Мы встретились взглядами с худощавым, стройным, голубоглазым блондином с тонкими, аристократичными чертами лица, будто он со старинной картины сошел. Даже мысленно примерила на него камзол, ведь мне так нравится антураж давно минувших дней.

Олег ухаживал за мной красиво и настойчиво почти два месяца, если бы не странный, подозрительный, ледяной огонек в его голубых глазах, я бы оттаяла. Должно быть, сама судьба меня предостерегала: внутренне, подсознательно опасалась, на первый взгляд, достойного всяческих похвал мужчину. Как выражалась бабушка, душа не принимала. И я не торопилась переходить на более близкий, интимный уровень отношений с ним.

Кто знает, чем бы завершился наш роман, если бы не страшная трагедия – автомобильная авария, одним махом унесшая жизни мамы и папы. Я осталась без родителей, безмерно любивших меня, людей, которых боготворила, которые для меня всегда были примером: любовь, взаимное обожание, уважение и схожие интересы – вот что объединяло их. Их любовь горела даже спустя годы совместной жизни.

Я почти не помню похороны и несколько недель после, словно печальные, скорбные события выпали из жизни. Олег тогда взял хлопоты в свои руки: похороны, мой какой-то неожиданный переезд к нему, оплату лечения бабушки после тяжелого инфаркта. Это было время, вернее, безвременье, почти беспамятства и внутренней пустоты.

Спустя несколько дней после похорон, Олег, наконец, стал моим первым и пока последним мужчиной, с которым я... переспала... вступила... А как еще назвать моменты грубого, безэмоционального соития? О которых и вспоминать не хочется. Мне было все равно, пока не узнала о нашей помолвке: совершенно неожиданно, через два месяца после похорон родителей, оказалось, что я обязана выйти замуж. И вот тогда я заставила себя выбраться из болота тоски и боли, но именно в тот момент поняла, что мой 'жених' – садист и одержимый. А я – его жертва.

Наивная жертва, потому что простила, когда Олег поднял на меня руку в первый раз. Он на коленях умолял о прощении и клялся в вечной любви. Но когда попытался закрыть меня в золотой клетке, я твердо решила: хватит. Выжить помогла домработница, которая пришла утром. Неделя комы – а дальше длительное восстановление. Мне повезло с хорошей регенерацией: у туманников чем сильнее дар, тем быстрее заживают повреждения. Только на спине осталось несколько бледных следов там, где кожу проткнули сломанные ребра.

Бабушка, моя обожаемая бабуля, и так пережившая своих детей, боясь потерять еще и меня, 'последнее родное существо на этом свете', била во все колокола, стучала во все двери: обратилась в газеты и на телевидение, во внутренний контроль, и главное – вытащила Завадию из глубокого запоя. Он тоже не мог справиться с горем после смерти любимой женщины. Это я сейчас понимаю.

Завадия, считая себя виноватым, – по его словам, 'бросил бедную девочку в сложный момент, упиваясь собственной болью', – использовал свое влияние и связи, и Лунева едва не упекли. Сложно сказать, каким образом и в какую сумму ему обошлось получить всего лишь ограничение свободы на пять лет с запретом приближаться ко мне. Но отвергнутый 'жених' продолжает следить за мной на расстоянии, мало того, измывается, давит на психику. И ведь ничего не поделаешь. Самое плохое – как только угроза сесть в тюрьму прекратится, меня ожидает неизвестность.

О 'присмотре' я узнала, когда третьему мужчина, всего-то подвозившему меня домой, переломали ноги. Первые два 'несчастных' случая еще можно было бы назвать случайными. Потом была записка, в которой говорилось, что собственность (подразумевалась я) ведет себя неправильно. Никому нельзя улыбаться, нельзя кому-то уделять внимания больше, чем остальным и лучше никому не позволять к себе прикасаться. 'Неосторожные' карались увечьями.

И никому ничего не докажешь!

О запретах, угрозах и пострадавших знали Завадия, ставший мне защитой, и бабушка, окружившая заботой. Теперь она ушла в мир иной, как принято говорить. Мы с Шортой Михайловичем остались вдвоем на лавочке, у четырех могил, где покоится вся моя семья: папа, мама, дед и бабушка по материнской линии. Папины родители – известные исследователи и путешественники, чета Кыш, гордую фамилию которых я ношу, – давно сгинули в тумане Великого океана.

– Может выпьем? – предложил Завадия.

– Вы же знаете, мне нельзя, магию контролировать не смогу, – поморщилась я, вспомнив один из эпизодов попытки возлияния.

Чуть с ума не сошла, когда каждая отражающая поверхность, неожиданно попадавшаяся мне на глаза, подкидывала жуткие картинки или видения. Я тогда совершенно случайно раскрыла убийство, которое долго считали загадочным и бесперспективным.

– И правильно, – смущенно улыбнулся Шорта Михайлович, завинчивая крышку фляжки.

– Пора возвращаться, – тяжко вздохнув, предложила я.

Мужчина кивнул, бросил последний взгляд на запечатленный в камне образ слишком яркой и красивой женщины, слишком молодой, чтобы покоиться здесь, сглотнул и направился к дорожке.

У автостоянки Завадия прервал молчание:

– Эва, не хочу, чтобы Марго потом обвинила меня... чтобы твоя мама там... переживала за тебя.

– Я не...

Он резко поднял руку и оборвал меня на полуслове:

– Срок Лунева заканчивается. За эти годы он набрал вес обществе, знакомств и вряд ли забыл о тебе...