Текст книги "Охотник на вампиров. Водоворот"

Автор книги: Ольга Грибова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Глава 5. Коридоры памяти

– Будет лучше, если мы разделимся, – произнес я, протягивая Диме один из эхолокаторов.

– А это безопасно? – осмотревшись по сторонам, поежилась Ксюша.

Мы стояли в центре просторной гостиной, которая в теплом свете люстры казалась самым надежным и безобидным местом в мире. За резными ставнями окон притаился враждебный мир, а над нашими головами поскрипывали старые доски пола второго этажа, но здесь было тихо и уютно. Наверное, поэтому все ощущали одинаковый дискомфорт при мысли о том, чтобы покинуть гостиную.

– Ты чувствуешь опасность? – с тревогой спросил Дима у Ксюши, инстинктивно проверив, легко ли из—за пояса вынимается револьвер.

– Не то чтобы, – невнятно ответила девушка, но тревоги в её глазах не стало меньше.

Понимая, что они еще долго могут вот так простоять, не решаясь сделать хотя бы шаг к выходу из гостиной, я решил их подтолкнуть и фыркнул пренебрежительно:

– Да что вы, в самом деле, как дети? И не в таких передрягах бывали. Это же просто старый дом.

– У старых домов есть свои истории, – пробормотала Ксения.

– Кто сказал, что они непременно должны быть зловещими? – я натянуто улыбнулся. По непонятной причине мне тоже было не по себе. Вне зависимости от моего желания дом казался большим и главное разумным организмом, в недра которого мы попали по нелепой случайности. Грезилось, еще немного, и он поймет, что нас здесь быть не должно, что мы наглые оккупанты, и тогда дом сделает все возможное, чтобы от нас избавиться.

Понимая, что разговор зашел в тупик, я, захватив эхолокатор, направился к лестнице, ведущей на второй этаж, и произнес на ходу:

– Считайте, вам повезло. Я возьму на себя спальни, а вы пока осмотритесь здесь.

Деревянные ступени заскрипели под ногами, а сзади раздались два одинаково облегченных вздоха.

Второй этаж встретил меня… темнотой. Абсолютной, непроглядной и тягучей, как карамельная нуга. Запоздало вспомнив, что электричество наверх еще не успели провести, лениво подумал о том, чтобы сходить в машину за фонарем. Но спускаться не хотелось, поэтому я ограничился зажигалкой, которую выудил из кармана. Трепещущий огонек выхватил из мрака стену справа от меня и суровое, с нависшими бровями лицо. Я невольно вздрогнул и отпрянул назад. Этого мимолетного движения хватило, чтобы зажигалка погасла. Несколько секунд сердце билось в ритме кадрили, прежде чем мозг окончательно переварил информацию и осознал: это был обычный портрет на стене.

Немного успокоившись, снова чиркнул колесиком зажигалки и уже внимательнее осмотрел попавшие в круг света предметы. С левой стороны стояла пузатая тумба, на которой сбоку от вазы с искусственными, покрытыми налетом пыли цветами, с немалым удовольствием я заметил свечу в граненом стакане.

Наблюдая за тем, как пламя свечи медленно разгорается, я прислушивался к звукам второго этажа. Где—то над головой еле слышно подвывал запутавшийся в чердачных стенах ветер. Дом тихонько поскрипывал в такт его стенаниям, а порой тяжело вздыхал, словно тоскуя о своей былой юности. Странной энергетикой обладают старые дома. В них история так тесно переплетается с настоящим, что становится невозможно отделить одно от другого. Взять хотя бы этот портрет на стене. Кем был этот человек? Сколько десятков лет прошло с тех пор, как его не стало? Уже и память стерлась о нем, словно и не было его никогда, а дом все еще бережно хранит его образ. Страшно представить, сколько еще таких вот стертых, никому не нужных воспоминаний ждут нас в закоулках особняка. Я вдруг отчетливо ощутил, что ступаю не по скрипучему полу из расшатавшихся досок, а в прямом смысле этого слова попираю ногами саму историю, и от этого мне стало неловко и вместе с тем любопытно.

Свет от пламени давал больше возможности для осмотра. Его отблески плясали на стенах, искажая и без того жуткие тени. Какая—то часть меня отчаянно желала вернуться в гостиную, где есть электричество и теплая печь и можно просто сидеть, ни о чем не думая, наслаждаясь чувством защищенности. Подавив в себе этот слабовольный порыв, я включил эхолокатор. Его размеренное потрескивание придало мне сил и вернуло уверенность.

Медленно водя прибором из стороны в сторону, зашел в первую комнату на моем пути. Всего пару часов назад я уже был здесь. Это оказалась спальня Ксюши, выделенная ей румяной поварихой. Помню, при свете солнца эта комната показалась мне даже милой. Сиреневые обои в мелкий цветочек, мебель из светлого дуба, огромное зеркало на стене, причудливо играющее солнечными бликами. Все это придавало комнате очарование и наталкивало на мысль, что изначально она предназначалась для маленькой девочки.

Но сейчас, когда ласковое солнце окончательно скрылось за чертой горизонта, комната неожиданно из милой превратилась в жуткую. Краски сгустились, тени уплотнились, даже зеркало выглядело не светлым озером, а черной дырой, скрывающей вход в грязные подвалы памяти.

Так одну за другой я прошел все комнаты второго этажа. Каждая из них произвела на меня двоякое впечатление. Я помнил их при дневном свете, но то, что предстало передо мной в дрожащем пламени свечи, было совершенно не похоже на увиденное ранее. Словно кто—то за этот короткий промежуток времени полностью изменил облик помещений, подсунув вместо некогда уютных комнат гротескно—отталкивающий клон. Ни единый раз за все время моего пребывания на втором этаже эхолокатор даже не пискнул. Возможно, в темноте спальни и казались ужасающим подобием подвалов и застенок, но в них точно не было ничего хоть сколько—нибудь сверхъестественного.

Наконец, я добрался до лестницы на чердак и остановился, испытывая неловкое стеснение, как будто мне предстояло войти в будуар к малознакомой женщине. Ведь если где—то в этом доме и есть тайник, полный секретов прошлого, то ему самое место на чердаке.

Дверь распахнулась с протяжным стоном, и свет выхватил неровные горы хлама, сваленного по углам. Ветер взвизгнул, ударил в лицо, пахнув запахом пыли и тлена. Если гостиная была сердцем дома, то здесь, на этом грязном, заваленном давно позабытыми и ненужными вещами чердаке, находился его мозг.

Не успел ступить во владения времени, как сзади раздался едва уловимый шорох. Я мгновенно напрягся, мышцы спины превратились в камень, а рука четко отлаженным движением скользнула под рубаху к припрятанному под ней револьверу. В этот момент ноздрей достиг едва уловимый, но от этого еще более сладостный аромат цветов шиповника.

– Уже второй раз за вечер ты подкрадываешься ко мне, – произнес я, не оборачиваясь.

– Значит ли это, что ты теряешь бдительность? – игриво поинтересовалась Эмми у меня за спиной.

Она подошла ко мне вплотную и, приподнявшись на носочки, с любопытством принялась осматривать чердак. Я ощущал идущее от неё тепло, отчего кровь вскипела, лоб покрылся легкой испариной, и мне мучительно захотелось поцеловать Амаранту.

– Даже не думай об этом, – огибая меня, сказала Эмми. Конечно, она без труда по участившемуся сердцебиению и сбившемуся дыханию поняла, в каком направлении идут мои мысли. – Мы все—таки работаем.

Я поморщился, думая о том, когда это она успела стать такой деловой, но возразить было нечего. Амаранта между тем уже вовсю хозяйничала на чердаке. За какие—то считанные минуты, она, подняв столбы пыли, забралась в самый дальний угол и теперь, фыркая и чихая, развила бурную деятельность по откапыванию какого—то древнего сундука.

– Помочь? – спросил я, встав так, чтобы свет падал на сундук.

– Нет уж, я сама.

Я не стал спорить или настаивать, зная, что в лучшем случае буду только мешаться под ногами. Это было немного странно и забавно – чувствовать себя слабым. Особенно если учесть, что я привык совершенно к другой роли. Моя собственная девушка – хрупкая и невысокая Белоснежка – могла в два счета свернуть мне шею голыми руками. А уж вытащить какой—то там сундук, доверху набитый различным барахлом (возможно, даже тяжелым), и вовсе не представляло для неё труда.

Я с затаенным восхищением, граничащим с завистью, следил за тем, как Эмми, ничуть не напрягаясь, подняла мотоцикл за переднее колесо и легко передвинула его в сторону, словно это не настоящий двухколесный тяжеловес, а подделка из папье—маше. Порой эта необузданная сила пугала. Вот и сейчас я ощутил, казалось бы, ничем не спровоцированную тревогу.

– С кем ты говорила на улице?

Эмми стояла спиной ко мне, но я заметил, как напряглись худенькие плечи, хотя работы по разгребанию мусора она не прервала.

– С чего ты взял, будто я с кем—то говорила? – спросила девушка беззаботно. Но за внешней раскованностью и непринужденностью голоса скрывалась еле различимая нотка досады.

– Мне показалось, что я слышал чей—то голос.

Медный таз с оглушительным звоном упал на пол, и сундук, наконец, получил долгожданную свободу. Схватившись за железное кольцо на крышке и отталкивая стройной ногой мешающиеся предметы, Амаранта вытянула ящик на середину чердака. Сколько же изящества и пластичности было в каждом её мимолетном движении! Точно она не тянула грязный, покрытый паутиной сундук, а делала изысканные па перед взыскательной публикой. Эмми вся дышала волшебной грацией, тягучей, елейной прелестью. Одна её тень, тонкой, рельефной полосой падающая на давно немытый пол, была способна свести с ума.

– Ты прав, – не глядя на меня, прокомментировала Амаранта мои последние слова, – тебе показалось.

На секунду она оторвала взгляд от вожделенного сундука и посмотрела в мою сторону, будто пытаясь угадать, поверил ли я. Улыбаясь как можно более очаровательно, я опустился на колени рядом с Амарантой. Она тут же расслаблено выдохнула, снова сосредоточившись на сундуке. Кажется, мне удалось убедить её в том, что инцидент исчерпан, и она почти сразу позабыла о неприятном разговоре. Жаль, что я не мог так же спокойно относиться к случившемуся. Что бы Эмми не говорила, сегодня на улице я совершенно точно слышал два голоса и, естественно, не собирался оставлять этот вопрос нерешенным. Если она не хочет сама сказать правду, придется выяснить её каким—нибудь другим способом.

С гулким грохотом крышка сундука откинулась назад, выставив на всеобщий обзор забитое бумагой нутро. Пожелтевшие страницы газет, ровные стопки рассыпающихся в труху писем, фотографии с изъеденными временем краями – вот сокровища, которые так бережно хранил старый сундук. Эмми запустила руки в этот ворох макулатуры, достала одну из стопок и положила себе на колени. Давно никем не тревожимая бумага зашелестела в её тонких пальчиках, распространяя вокруг запах чернил и плесени.

Мой маленький темноволосый ангел нахмурился, внимательно вчитываясь в строчки выбранного наугад письма. Уголки её полных губ слегка приподнялись в еле заметной улыбке. Моё сердце вдруг сжал непонятно откуда взявшийся страх. Глупая, нелепая и абсолютно невыносимая мысль прокралась в голову. Внезапно я четко представил, что станет со мной, если Амаранта покинет меня.

– Как интересно, – прошептала Эмми, протягивая мне письмо, которое только что прочла. – Смотри, это личная переписка первых хозяев особняка.

Заметив выражение моего лица, она удивленно заморгала.

– Что—то случилось?

– Ты бы смогла уйти? – спросил я, поддавшись внезапному порыву.

– Куда?

– От меня.

Эмми раздосадовано вздохнула.

– Что за глупый вопрос? Конечно же, нет.

– Я должен быть уверен.

– Мне что, поклясться на крови? – возмутилась Амаранта.

– Нет, – я помотал головой, – на крови не обязательно. Клятва перед Богом вполне сгодится.

Несколько секунд Амаранта пораженно изучала моё лицо, пытаясь отыскать в нем ответ, и, наконец, неуверенно спросила:

– Мне показалось или ты только что сделал мне предложение?

Осознавая неподходящую обстановку темного, сырого, покрыто пылью и паутиной чердака, я все же не мог остановиться.

– Если и так, ты бы согласилась?

– Ну уж нет, – Эмми недовольно сморщила носик. – Где мой ужин при свечах, приятная музыка, цветы, кольцо, в конце концов? Давай оставим пока этот разговор, – поспешно произнесла она, скрывая, как мне показалось, под маской романтической девушки более глубокие мотивы.

– Как скажешь, – я пожал плечами, в свою очередь за внешним спокойствием маскируя уязвленное самолюбие и массу плохих предчувствий.

Пробегая невидящим взором очередное письмо, думал о произошедшем между нами разговоре. Конечно, Амаранта не ответила полным и безоговорочным «нет», но я рассчитывал на другую реакцию с её стороны. Весь мой жизненный опыт подсказывал: когда делаешь любимой и главное любящей девушке предложение выйти замуж, она радостно соглашается. Разве нет? Что же в эти последнее несколько недель изменилось между нами, если Эмми перспективу брака со мной начала воспринимать так болезненно? Этот вопрос требовал немедленного решения, потому что я чувствовал: Амаранта ускользает от меня, как мираж тает в сумерках угасающего дня.

Глава 6. Дела давно минувших дней

В коридоре второго этажа послышались шаги и перешептывание. Судя по всему, это Дима и Ксюша, закончив со своей частью задания, отправились на мои поиски. Сквозь распахнутую дверь чердака я видел, как к нам приближается прыгающий луч света. Похоже, Димка в отличие от меня не поленился и все—таки сбегал за фонарем.

– Ну, вы куда пропали? – фигура брата угадывалась в дверном проеме где—то по ту сторону яркого светового пятна.

– Если не хочешь нас ослепить, лучше опусти фонарь, – попросил я, прикрывая глаза рукой.

Димка отвел фонарь в сторону, и я смог рассмотреть Ксюшу, притаившуюся у него за спиной.

– Как успехи? – косясь на сундук с письмами, поинтересовался брат.

– Эхолокатор ничего не показал, но зато мы нашли кучу бумажек, – я кинул очередное письмо в стопку прочитанных и потянулся, разминая затекшие мышцы.

– Значит, нам больше повезло, – улыбнулась Ксения. – Эхолокатор показал колебания магнитного фона у печи.

– Это там где стоят фотографии мертвых детей?

– Какие фотографии? – вскинула голову Эмми, которая пребывала в неведении относительно недавней находки.

Дима всего за пару секунд выложил ей все, что нам было известно. Амаранта внимательно выслушала, но от комментариев воздержалась. Прихватив непрочитанные письма, мы отправились на первый этаж. Но прежде, чем спуститься вниз, я тщательно запер чердак, повинуясь необъяснимому чувству тревоги. Пусть воспоминания и дальше пребывают там, где мы их обнаружили.

Движимые любопытством, мы собрались у печи. Фотографии выглядели вполне невинно. Даже дети, которые, как мы знали, давно умерли, казались всего—навсего милыми карапузами, но уж никак не кровожадными призраками, гуляющими по дому.

Эмми взяла фото в руки и внимательно вгляделась в лица некогда живших здесь людей.

– От чего умерли эти дети? – все еще изучая фотографию, спросила она.

– Кто его знает? – пожал плечами Димка.

– Значит, надо выяснить.

– Завтра же отправимся в городской архив. Думаю, там предостаточно информации об особняке, – вмешался я.

Амаранта осторожно, будто фото и в самом деле заключало в себе частицу этих несчастных ребятишек, поставила рамку с фотографией обратно на полку. Мы не спешили расходиться, даже несмотря на позднее время. Изображение странным образом приковывало наши взгляды. Я чувствовал, что просто не в состоянии от него оторваться.

– А это что? – бархатный голос Эмми вывел меня из транса. Посмотрев в ту сторону, куда она указывала, я увидел, что её заинтересовали куклы.

– Ерунда какая—то, – отмахнулся Дима, – еще одно порождение больного разума. Надо быть полным психом, чтобы создать такие игрушки.

Амаранта осторожно коснулась кончиком пальца щеки одной из кукол.

– Фарфор, – восхищено заключила она.

– Только не говори, что они тебе нравятся, – со смесью ужаса и отвращения произнес брат.

Эмми улыбнулась его словам, но не стала отвечать. Мне же почудилось, будто куклы действительно произвели на неё неизгладимое впечатление.

Ксюша зевнула, прикрыв рот рукой. Она выглядела уставшей и даже осунувшейся.

– Хватит на сегодня, – заявил я, видя, что Ксения засыпает на ходу. – Всем спать.

Пробираясь по темному коридору второго этажа в нашу с Эмми спальню, я ощущал, как беспокойство сжимает легкие в холодных тисках. Вроде бы паниковать было не из—за чего, но как не старался успокоить разыгравшиеся нервы, волнение не желало отпускать. Понемногу становилось понятно, почему хозяева особняка столь поспешно его покинули. Стоит признать, помимо неясных ощущений и беспочвенного страха в их рассказе не было ничего устрашающего. Честно говоря, я даже посчитал их очередной богатенькой супружеской парой, которой просто некуда девать деньги. Ну, наняли они охотников за привидениями, провели те несколько дней в их доме, зато потом можно хвастаться друзьям и знакомым, что купили дом с призраками. Если бы не предупреждение Антона, я бы не отнесся к этому делу серьезно.

Но как только мы переступили порог особняка, мой скептицизм растворился без следа. Солнечные блики, играющие на стенах гостиной, не обманули, я нутром чуял мрак, затаившийся в углах комнат и коридоров. И теперь, шагая в неверном свете фонаря по второму этажу и вслушиваясь в судорожные всхлипы старого дома, я чувствовал – быть беде.

Наша с Эмми спальня оказалась просто огромной. Должно быть, это комната хозяев. Широкая кровать возвышалась на помосте, по её краям до самого пола спускался полупрозрачный балдахин, скрывая поистине королевское ложе от любопытных глаз.

– Просто комната для новобрачных, – усмехнулась Амаранта. Но её улыбка тут же угасла, как только она взглянула на меня. Видимо, девушка вспомнила о моем недавнем предложении. В воздухе повисло неловкое молчание, и я, как последний трус, поспешил ретироваться в ванную.

Кое—как пристроив фонарик на тумбу напротив умывальника, повернул кран с горячей водой. В ответ раздался заунывный скрежет труб. С холодной водой повезло немного больше. Через пару секунд ожидания из крана полилась мутная светло—коричневая жидкость, пахнущая болотной тиной и ржавчиной.

– Прекрасно, – зло пробормотал я, наблюдая за тем, как струйка грязной воды исчезает в водостоке. Похоже, хозяева не успели провести не только электричество, с водопроводом тоже явные проблемы.

Стараясь не дышать глубоко, я, преодолевая отвращение, умылся, как только струя воды посветлела. Само собой, о душе не могло быть и речи. Проклиная все старые дома в мире и этот особняк в частности, вернулся в комнату в плохом настроении. Стоило взгляду упасть на Эмми, стоящую возле окна, и я разозлился еще больше.

Её постоянные отлучки, секреты, недомолвки начали серьезно раздражать. Наметанный глаз охотника видел – с ней что—то происходит. Что—то такое, что она не может или не хочет разделить со мной.

Из—за стены послышался сдавленный смех Ксении. За последнее время они очень сблизились с Димой. Ксюша даже начала перенимать Димину манеру говорить и вести себя. Не могу сказать, чтобы это было так уж здорово (еще один вечный оптимист, ищущий приключений на свою пятую точку – это уже перебор), но я искренне радовался её счастью. Улыбка Ксюши помогала моей совести прийти в равновесие.

– Кажется, им весело, – Амаранта обернулась ко мне.

Серебристый свет луны обтекал стройную фигуру, отчего чудилось, будто она вся светится. Я вспомнил, что так и есть на самом деле: вампиры излучают мерцающий белый свет. Но человеческий глаз не в состоянии уловить его сияние. Я вдруг почувствовал себя ущербным, словно люди – это всего лишь низшее звено пищевой цепочки. Я был как паломник у ног прекрасного идола. Возможно, в другой раз я бы трепетал от этой мысли, но сейчас она лишь сыграла роль еще одного сухого полена в огне моей ярости.

– Что с тобой? – Эмми настороженно оглядела меня. Должно быть, её вампирский локатор уловил перемены в моем настроении.

– Просто устал, – выдавил я, изо всех стараясь, чтобы голос звучал нормально. Ссориться совершенно не хотелось. Тем более я был уверен, что это ни к чему не приведет. Амаранта не выдаст свой секрет. Значит, придется раскрыть его самостоятельно.

Стянув одежду, я повалился на постель. Матрас был просто великолепен. Особенно это ощущалось после продавленного дивана, на котором мне приходилось спать до сегодняшней ночи. Я понял, что в кои—то веки высплюсь.

Эмми осторожно пристроилось рядом. Поджав ноги и положив руку под голову, она внимательно исследовала моё лицо. Я упорно продолжал смотреть на полог кровати, всем видом демонстрируя отчуждение. За последние несколько дней она мне все нервы измотала своим странным поведением, пусть теперь помучается, думал я мстительно, отворачиваясь от девушки на другой бок.

Амаранта выдержала недолго и уже через пару секунд прильнула к моей спине, ласкаясь как провинившийся котенок. Она нежно, словно боясь, что я её оттолкну, коснулась губами моего виска, щеки, шеи. Девичья рука скользнула мне на грудь и остановилась в области сердца. Уверен, Эмми отсчитывала его удары, пытаясь таким образом удостовериться, что я правильно реагирую на её поцелуи.

Осторожно обхватив запястье Амаранты, я убрал её руку и отодвинулся к краю кровати.

– Спокойной ночи, – мой голос, полный затаенной обиды, разрезал ночную тишину.

Амаранта застыла на несколько секунд, а потом переместилась на свою половину постели.

– Приятных снов, – в тон отозвалась она.

Утреннее солнце настойчиво вторглось в мой сон. Но еще до того, как его первые лучи пробрались под полог кровати, несмолкающее щебетание птиц, врывающееся в комнату через распахнутое настежь окно, сделало своё дело. Заметив отсутствие Амаранты, я даже не удивился, а скорее вздохнул с облегчением. Еще одного выяснения отношений я бы не вынес.

Ржавая вода произвела на меня этим утром куда меньше впечатления. Ко всему можно привыкнуть. Даже к рукам, пахнущим старыми трубами. Из зеркала на меня глядел угрюмый субъект: каштановые волосы торчат после сна в разные стороны, карие глаза смотрят сурово из—под нахмуренных бровей, а поджатые губы говорят о недовольстве жизнью. С другой стороны, чему мне радоваться? Денег нет совсем, и это при том, что на моей шее сидит брат со своей девушкой. Хорошо хоть Амаранта в состоянии сама о себе позаботиться.

Я спустился на первый этаж и нашел остальных на кухне. В отличие от меня они выглядели вполне счастливыми. Дима с Ксюшей ворковали как голубки. Ночь словно забрала с собой все их тревоги и печали, с тем чтобы вернуть их вновь лишь с заходом солнца. Даже сквозь плотно закрытые шторы на кухне чувствовалось благотворное влияние утра.

– Доброе утро, соня, – движения Эмми были легкими и непринужденными. Она как бабочка порхнула мне навстречу и осторожно поцеловала в небритую щеку. Отступив на шаг, Амаранта заискивающе заглянула мне в глаза, ища там подтверждение тому, что она прощена. Она пыталась быть милой и приветливой, но меня её поведение еще больше насторожило. На память неожиданно пришла аналогия с провинившимся супругом, делающим подарки, чтобы успокоить собственную совесть и бдительность второй половины.

– Что на завтрак? – спросил я, игнорируя порыв Эмми.

Через час мы тряслись по проселочной дороге в сторону областного центра. Из—за жары в машине нечем было дышать. Липкая испарина покрывала лоб, футболка намертво прилипла к спине. Справа от меня сидел Димка. Он тоже маялся от зноя. Даже открытые настежь окна не спасали от адского пекла.

– Убил бы за кондиционер, – вяло пробормотал брат, подставляя лицо под струи теплого воздуха, врывающегося в салон автомобиля. В такую жару у него не осталось сил на полноценное возмущение.

– Документы в архиве хранятся при определенной температуре, – откликнулась Ксюша с заднего сиденья. – Там всегда прохладно, – мечтательно добавила она.

– Никогда не думал, что скажу это, но я хочу поскорее оказаться в архиве.

Я усмехнулся словам Димы. Работа с документами – последнее дело, которое могло вызвать у него прилив энтузиазма. К тому моменту, как мы добрались до дверей государственного архива, одна лишь Эмми все еще была свежа. Мы же напоминали подтаявший на солнце пломбир. Такой же расплывшийся и бесформенный.

Амаранта первой зашла в прохладный холл и тут же освободилась от пальто с перчатками, оставшись в одном коротком платье. Тряхнув головой, она позволила тяжелым и черным как ночь волосам рассыпаться по плечам. Взгляд васильковых глаз скользнул по длинному коридору в поисках работников архива.

– Лучше не вмешивайся, – остудил я пыл девушки. Амаранта удивленно посмотрела на меня, но спорить не стала. Она привыкла, что её внешность всегда срабатывает в нашу пользу: большинство людей не в состоянии устоять перед очарованием вампира. Но когда речь идет о затерявшихся среди архивных документов, озлобленных низкой зарплатой и неудачной личной жизнью женщинах, Амаранте лучше не вмешиваться. Здесь вступаем мы с Димой.

В этот раз пришлось потратить уйму времени и почти весь запас нашего обаяния, чтобы уговорить одну такую особу допустить нас к необходимым материалам. Нам попался на удивление стойкий экземпляр работницы архива. В итоге мы сошлись на том, что она подберет для нас выпуски газет, где встречаются упоминания об особняке. Пояснив, что на это потребуется некоторое время, женщина выставила нас из архива и попросила вернуться через пару часиков.

Тяжелая железная дверь хлопнула за нашими спинами, и мы остановились на пороге в нерешительности.

– Айда в кафе, – предложил Дима, указывая на разноцветную вывеску на противоположной стороне дороги.

Мы заняли места за дальним столиком от огромного во всю стену окна, заказали прохладительные напитки и приготовились ждать. Время в пропахшем жареными котлетами и уксусом помещении тянулось особенно медленно. Сонные от жары мухи апатично летали под потолком, то и дело попадая в капкан клейкой ленты. Мы как две капли воды походили на этих мух: такие же безучастные и флегматичные, словно увязшие в ленте—ловушке.

Когда подошло назначенное время, мы вздохнули с облегчением. Больше не было нужды сидеть в этой душной забегаловке и через силу поддерживать никому не интересный разговор.

Воздух в архиве действительно кондиционировался. Он приятно холодил кожу и даже вернул мне утерянную способность мыслить. Заполучив в распоряжение огромные кипы газетной макулатуры, мы с головой ушли в их просмотр. Шелест старой, пожелтевшей бумаги наполнил помещение, а вместе с ним разнеслись запахи пыли и пропитки от сырости.

Довольно быстро нам удалось найти первое упоминание об особняке. Дворянин Гладков, построивший дом в 1875 году, пользовался немалым уважением в округе. Он являлся владельцем процветающего завода и известным меценатом. Мы также нашли в газете одну из тех фотографий, что стояла на печной полке. На ней было изображено семейство Гладковых. Под фото значился 1881 год.

Дальше периодически попадались статьи о процветающем семействе, о развитии предприятия, о бескорыстии и щедрости хозяина особняка. И все в том же духе вплоть до 1886 года. Огромный заголовок на первой полосе оповещал о раскрытии убийства, к которому оказался причастен младший брат мецената Гладкова. Судя по всему, дело было громким. В результате расследования Гладкова—младшего признали виновным в убийстве молоденькой дворянки и казнили.

– Вот он, наш не упокоившийся, – уверено заявил Дмитрий. – Неестественная смерть плюс нечистая совесть равно злобный призрак.

– Почему бы и нет, – охотно согласился я. Теория брата выглядела вполне жизнеспособной. – Надо узнать, где его похоронили.

– Я бы все—таки хотела выяснить, отчего умерли те дети, – вмешалась Эмми. – Это может быть важно.

Пролистывая газеты, мы отыскали упоминание о погибших малютках. Здесь нас ждало разочарование: причиной смерти значилась банальная чахотка. Правда, была еще приписка о том, что их мать повредилась умом. Ничего удивительного я в этом не видел. Несчастная женщина за каких—то пару дней лишилась всех своих детей. Но умерла она гораздо позже в возрасте шестидесяти лет, и ничего криминального в её кончине не было. Так как наследников у Гладкова не оказалось, дом после его смерти отошел кузену. Вот тут—то и начиналось самое интересное. Газеты пестрели сообщениями о несчастных случаях, происходивших в особняке. Люди гибли по самым различным причинам. Особенно высока смертность была среди молодежи.

– Смотрите, еще одна девушка погибла, – Ксюша продемонстрировала нам найденную статью. – Дочь местного крестьянина. Всего двенадцать лет.

– Подходит под типаж, – самодовольно улыбнулся Дима. – Осужденный Сергей Гладков как раз интересовался маленькими девочками.

– Но за год до этого погиб конюх, – напомнила Ксюша. – А он не тянет на нимфетку.

– Может, поблизости никого другого не нашлось, – отмахнулся Димка. – К тому же иногда люди погибают без всякой на то причины, и это не имеет никакого отношения к потустороннему.

– Конечно, лошади просто взбесились и затоптали беднягу насмерть, – недоверчиво фыркнула девушка.

Дима уже открыл рот, чтобы возразить, но я остановил его жестом. Этот балаган пора заканчивать. На нас и так уже начали искоса поглядывать. Не хватало только, чтобы нас с позором выгнали из архива.

– Сергей – наш типаж. Это факт. Пререкаться тут не о чем. Тем более что других кандидатур у нас все равно нет, – я постарался задушить на корню назревающий спор.

И Дима, и Ксюша посмотрели на меня с плохо скрываемым раздражением. Похоже, им просто хотелось немного отвлечься.

В начале девятнадцатого века упоминания особняка почти полностью пропали с газетных страниц. Видимо, его попросту бросили, посчитав проклятым. Лишь после революции его перестроили под дачу и отдали какой—то местной шишке из партийных, но и он надолго не задержался в доме. Потеряв жену и дочь (конечно же, по вине злополучного особняка), он оставил пост, а вместе с ним и дачу. Дальше его след терялся. Дом переходил то к одному владельцу, то к другому, но людей в его стенах ждали лишь смерть и разочарование.

Архив дал нам все, что мог. Покинув его прохладные коридоры, мы отправились обратно. Тем более что на дворе уже начали сгущаться сумерки.

– Какое ужасное место, – прошептала Эмми, когда мы подъехали к воротам особняка. – Столько смертей. Страшно представить, какая черная аура здесь царит.

– Да уж, восемнадцать человек полегло, – Дима поежился. – Как представлю, что все они бродят неприкаянными где—то поблизости, так хоть в лесу ночуй.

– С каких пор ты стал бояться привидений? – я покосился на брата, расположившегося на пассажирском сиденье.

– Я боюсь не призраков, а их количества.

– Судя по замерам магнитного поля, призраков в доме раз-два и обчелся, – вмешалась Ксюша. – К тому же такое большее скопление паранормального я бы почувствовала за версту.