Текст книги "С точки зрения чудовища"

Автор книги: Ольга Эр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Глава 3

Мне снится, будто бы я превратился в Чудовище.

Утро во сне ясное и теплое, солнце светит прямо в окно, и я выглядываю, чтобы посмотреть на небо. Я смеюсь, потому что день обещает быть хорошим, потому что я голоден и знаю, чего хочу на завтрак. Потому, что что-то изменилось вокруг.

У меня странное чувство, что произойдет нечто очень радостное. Давно забытое ощущение предвкушения распирает мне грудь. Я подхожу к зеркалу и вижу свое отражение. На меня смотрит обезображенное лицо, покрытое ожогами и рубцами. Отвратительная физиономия, искаженная болью и отчаянием.

Свет вокруг меркнет, у меня подкашиваются ноги, и я кричу, что было сил. Я кричу, потому что понимаю, что все кончено. Я кричу, потому что понимаю, что остался только один выход, а во сне он, почему-то, перестает казаться мне привлекательным.

Я просыпаюсь от крика.

Первый мой порыв позвать Марела, но я вспоминаю, что Марел уже годы как мертв. Я думаю, что, когда придет Мелех, я смогу поделиться с ним сном, но потом я вспоминаю, что Мелех болен.

Я мог бы дождаться Ленно, или позвать Ханну, Агнес или Арела, но это было бы глупо. Им не нужно меня слушать. Им не нужно меня знать. Я лежу какое-то время, натянув одеяло на глаза и вжавшись в подушку. Когда сердце снова начинает биться ровно, я сажусь и тру лицо руками.

Боги, какой же я все-таки слабый.

Я заставляю себя одеться, спуститься вниз и сделать себе нехитрый завтрак. Агнес и Ханне не нравится, когда я готовлю. Во-первых, я виконт, а сословные различия в их голове неистребимы, несмотря ни на что. Во-вторых, получается у меня так себе. Больше перевод продуктов и это режет рачительных хозяек по сердцу. Но в такие дни, когда меня снова настигают кошмары, я не обращаю внимание на их ворчание. Мне нужно делать что-то, что требует полной сосредоточенности. Что не оставляет места посторонним мыслям.

Сегодня все валится из рук. Я режу себе палец ножом, роняю хлеб на пол, проливаю молоко, разбиваю кружку и, вконец взбешенный, хватаю со стола яблоко, выбегаю из кухни через вход прислуги и бросаю яблоко вперед, надеясь, что оно расплющится о дерево и мне станет хоть чуть легче.

И только потом я замечаю Исабель. Она стоит возле сирени, наклонившись к цветкам, и яблоко пролетает в метре от нее.

– А ты что тут делаешь? – кричу я в бешенстве. Можно подумать, мое поместье – какая-то поляна в лесу, куда можно прийти на прогулку. – Пошла вон!

К сожалению, вместо того, чтобы подобрать сарафан и броситься прочь, Исабель поворачивается, и смотрит на меня, не мигая, как змея. Честное слово, с этой девчонкой явно что-то не так.

– Мой отец тяжело болен, – размыкает губы Исабель. Хоть бы что новое сказала.

– Я готова использовать любые средства, чтобы помочь ему.

– В моем саду не растут исцеляющие цветы, – отвечаю я. Мне не хочется знать о том, что происходит в жизнях моих слуг там, за пределами поместья. Если Мелех умрет так же, как Марел, я не хочу, чтобы перед моими глазами вставали картины этой смерти, любезно подброшенные рассказами.

Исабель наконец-то моргает.

– Отца могут вылечить храмовые освященники. В Черной грязи, – добавляет она. Название ничего мне не говорит, и я пожимаю плечами.

– Это дорого, – продолжает девушка.

Я пожимаю плечами. Просит о безвозмездной помощи? Ну что ж, несколько монет я пока могу позволить себе подкинуть.

– Я хочу работать вместо отца, – неожиданно заявляет Исабель.

У меня колет в сердце и я морщусь.

– Я умею слушать, – торопливо добавляет девушка. – Я могу рассказывать истории, я могу говорить о разных вещах и я… честная, добавляет она, запнувшись.

– Я знаю, что вам надо, чтобы было c кем поговорить. Чтобы кто-то был рядом, если вдруг вам захочется чем-то поделиться, или чтобы… усмирить ваш гнев… или печаль. Я могу быть с вами постоянно, пока отец будет лечиться.

Я закрываю глаза.

Годы назад я мечтал о том, чтобы прекрасная девушка пришла в поместье, чтобы отдать мне свое сердце, и мы влюбились бы друг в друга так, чтобы не расставаться ни на секунду.

И вот девушка пришла. Только ей нужны деньги, а мне – не нужна она.

С другой стороны… я не хочу этого одиночества. Снова. А уж как это воспримут в Малой Долине – не моя забота.

– Ты умеешь читать? – спрашиваю я. Я заключаю контракт с каждым из слуг, где прописываю их обязанности и свои обещания. Бумажка абсолютно бесполезна сама по себе, но я клянусь над ней именем богов, и слуги делают то же самое. Это моя гарантия того, что я не проснусь однажды брошенный всеми.

До тех пор, пока у меня есть деньги.

Это их гарантия, что я не позволю и не попрошу лишнего. Пока они выполняют свои обещания.

До сих пор из всех, кто работал на меня, читать умели лишь Марел и Мелех.

Первого научил я, второй – выучился у отца.

И я не удивляюсь, когда Исабель утвердительно кивает. Остается только взять бумагу и чернила в кабинете, да вспомнить: как описать словами то, что мне нужно от Исабель.

Исабель решила отправиться в поместье прямо с рассветом, одна. Несколько минут, пока девушка умывалась и приводила себя в порядок, она обдумывала, не заплести ли ей волосы в красивую прическу и не надеть ли праздничную юбку.

Потом Исабель вспомнила лицо виконта и отмела эту мысль в сторону. Если что и должно было убедить его взять ее на службу, так это страстность речи и желание работать, а не вплетенная в косу лента и яркая одежда.

Под утренним солнцем дорога к поместью показалась быстрой и приятной. Исабель поздоровалась с пекарем, раскланялась с женой ткача и даже остановилась ответить на пару вопросов о здоровье своего отца. Исабель подумала, что если Винсент согласиться взять ее на службу, то ее образ любящей дочери быстро превратится в образ жертвующей собой дочери.

«Такая молодая и в проклятом месте, вроде поместья», – покачают головой женщины у колодца.

Интересно, знай они, что дряхлый выживший из ума виконт на деле – угрюмый, но вполне цветущий мужчина, что тогда бы они принялись говорить?

Малая Долина осталась позади. Исабель вышла на дорогу, шедшую мимо вызолоченных колосьев пшеницы, тянущихся до самого горизонта. Солнце начало пригревать, и Исабель приспустила платок с плеч. Велик бы соблазн снять обувь и пройтись босиком, но покойная мать ненавидела, если Исабель пачкала ноги. Для бродячей артистки она была слишком щепетильна в вопросах чистоты, и Исабель переняла эту черту. Когда Исабель была совсем маленькой, мать рассказывала ей перед сном, вместо сказок, истории о своих путешествиях. Особенно девочку впечатлил рассказ о прекрасном замке, в котором люди ходили в дорогой одежде, носили изысканные украшения и смердели при этом как дряхлые козы.

Дорога сделала поворот. Девушка прошла сквозь наполненную светом и птичьим гомоном рощу, и свернула с дороги на петляющую среди холмов тропинку. Отсюда уже было рукой подать до поместья, вверх к холму и спуститься, и Исабель сделала глубокий вдох, унимая волнение. Массивные кованые ворота, скрипнув, открылись, едва Исабель толкнула их рукой. Высокий, рыжеволосый парень подметал ведущую к дому дорожку, больше гоняя воздух, чем убирая высохшие листья и веточки. Увидев Исабель, парень выронил метлу и замер, открыв рот.

Исабель помахала рукой.

– Привет. Ленно, да? Ты встречал нас с Ханной вчера,– вспомнила девушка имя рыжеволосого.

Ленно кивнул.

– Я тебя напугала? – подошла ближе Исабель. Парень шмыгнул носом.

– Немного, – признался он. – Не думал, что ты вернешься.

– Я тебя видела в Малой Долине, – Исабель заложила руки за спину и покачнулась на мысках. – По-моему, это тебя обещал оттаскать за вихры отец Лианы. Но я не знаю, где именно ты живешь.

Ленно покраснел.

– Я живу тут, – пробормотал он. – Здесь тихо и можно думать. Дед очень любил это поместье.

– А твой дед, это… – Исабель вопросительно глянула на юношу.

– Поль. Он служил у господина Винсента. Когда случилось все…это, он остался с виконтом. Дед редко покидал поместье, только если надо было купить что-то особенное для господина.

– А твои родители?

Ленно потупился.

– Мама жила в городе. Отец встретил ее, когда был там… Однажды она привезла меня к воротам поместья и оставила. Навсегда.

– Ужас, – вырвалось у Исабель. Девушка зажала себе рот рукой.

– Извини…

Ленно пожал плечами.

– Да ничего. Я ее плохо помню. Отец пил все время, и я постоянно проводил время с дедом. Винсент разрешил оставить меня тут. А когда дед умер, я стал работать вместо него. У меня пока что не получается следить за поместьем так, как он. Но я стараюсь. Да и, честно говоря, у виконта и выбора особого нет, – тут юноша обаятельно улыбнулся.

– Кстати о виконте… Он проснулся? – спросила Исабель. – Я бы хотела поговорить с ним.

Ленно махнул рукой, показывая за дом.

– Если проснулся, то он на кухне. Только я не знаю, в каком господин настроении. Если в хорошем, то, может, тебя и послушает. А если в плохом – так и запустить чем может.

– Учту, – кивнула Исабель, зябко поведя плечами.

Во внутреннем дворе, где и находился вход для прислуги, вовсю цвела роскошная сирень. Исабель не выдержала и зарылась лицом в ветку, вдыхая сладкий запах. Вот бы лечь и заснуть под этим деревом, чтобы солнце светило сквозь ветки, грело кожу, и не было бы ничего, кроме тишины и покоя…

Слева от Исабель что-то ударилось о ствол соседней яблони.

– А ты что тут делаешь? – раздался злобный окрик. – Пошла вон!

Исабель вздрогнула.

Итак, виконт проснулся в плохом настроении.

Девушка медленно выдохнула и повернулась к Винсенту. Она собиралась улыбнуться, или сказать что-то, вроде: прекрасно выглядите, виконт. Но, по правде, выглядел Винсент пугающе, и слова застряли у Исабель где-то в горле.

– Мой отец тяжело болен, – смогла, наконец, разлепить губы Исабель.– Я готова использовать любые средства, чтобы помочь ему.

У Винсента задрожала верхняя губа.

– В моем саду не растут исцеляющие цветы, – процедил он.

Интересно, выкинет ли он ее за ворота, когда услышит предложение?

– Отца могут вылечить храмовые освященники в столице. В Черной грязи. Это дорого, – продолжила девушка, внимательно следя за виконтом.

Тот пожал плечами.

– Я хочу работать вместо отца, – решилась озвучить цель своего прихода Исабель.

Винсент брезгливо сморщился.

– Я умею слушать, – торопливо продолжила Исабель. – Я могу рассказывать истории, я могу говорить о разных вещах и я… честная.

Аргументы кончились. Виконт молчал

– Я знаю, что вам надо, чтобы было c кем поговорить. Чтобы кто-то был рядом, если вдруг вам захочется чем-то поделиться, или чтобы… усмирить ваш гнев… или печаль. Я могу быть с вами каждый день, - Исабель надеялась, что Винсент хотя бы на несколько мгновений решит всерьез подумать над ее предложением. То ли она утомила виконта, то ли что-то в ее словах показалось ему убедительным. Винсент закрыл глаза. Неприязненное выражение его лица сменилось на задумчивое. Исабель, затаив дыхание, ждала.

– Ты умеешь читать? – открыл глаза виконт.

Исабель ничего не понимала в том, что Винсент называл контрактом, но, на первый взгляд, виконт изложил все верно. Она обязалась проводить каждый день в поместье, с утра до вечера, пока Мелех не сможет приступить к работе. Все, что ей было нужно – находиться рядом с виконтом, помогать, если будет нужно, в доме, и не покидать его днем, если только на то не будет особой необходимости.

В свою очередь, Винсент обещал платить жалование в конце каждой недели, не переступать рамок приличия и не нагружать девушку чужими обязанностями против ее желания.

И она, и Винсент прекрасно знали, что то, зачем Исабель нужна виконту, не изложить на бумаге. Ему нужен был друг, но друга не было, и он покупал себе внимание. Внимание, чтобы не сойти с ума.

– Мой отец приходил шесть дней в неделю. Что вы делали в седьмой день, господин? – спросила Исабель, когда обещания богам были принесены над контрактом.

– Жил, – коротко ответил Винсент, ставя перо в подставку рядом с чернильницей.

– Почему вы разрешили отцу брать выходной, господин? – задала не дававший ей покоя вопрос Исабель.

Виконт подошел к Исабель вплотную.

– У меня мало выбора, – медленно, четко выговаривая слова, ответил он.

Винсент взъерошил волосы.

– Идем, я покажу тебе поместье. И прекращай называть меня господин.

– Почему? – искренне удивилась девушка.

– Потому, что мне не нравится, как от тебя это звучит. Можешь звать меня виконт или Винсент.

– Как скажешь, Винсент, – без запинки перешла на простецкое «ты» Исабель.

Винсент поморщился, но промолчал.

– Иди за мной, – виконт вышел в коридор. Знакомство с домом они начали с комнаты рядом с кабинетом и дальше, в сторону кухни.

– На первом этаже кухня, обеденный зал, библиотека, гостиная и мой кабинет, его ты уже видела. Еще были комнаты для слуг, но я закрыл их, как и все неиспользуемые в доме. Осталась только комната Ленно, я позволил ему обставить ее всем, что он захочет взять. Ты сможешь потом внимательнее все осмотреть, – прибавил виконт, когда Исабель застыла на пороге обеденного зала, завороженная видом огромного, отполированного до блеска стола.

– А что тут? – полюбопытствовала Исабель чуть позже.

Они как раз шли мимо комнат, где когда-то жили слуги, и девушка, не сдержавшись, приоткрыла одну из дверей. За ней оказалось помещение с вымощенным плиткой полом. На возвышениях красовались прямоугольные дыры, аккуратно выложенные мозаикой.

– Туалет для слуг, – гордо, будто демонстрировал произведение искусства, похвастался Винсент.

– К нему проложены трубы и подведена вода, поэтому нет запаха. Конечно, наверху, в моей комнате и в гостевых, есть настоящие ванные. Да и туалеты с сидением помягче… ничего, что я с тобой говорю о такой части жизни? – голос Винсента звучал извиняющееся, но в глазах была насмешка.

– Я не знаю, что такое ванная, – спокойно ответила Исабель. – Покажешь?

– В былые времена я бы воспринял этот вопрос с энтузиазмом, – пробормотал виконт.

– Наверное, ты потратил много денег на это все, – сказала Исабель. – Оно того стоило?

– Еще как. Не выношу, когда воняет, – без обиняков признался Винсент.

– Ты как моя мама, – Исабель закрыла дверь и повернулась к виконту. – Она рассказывала про богатые дома. Некоторые люди там были роскошно одеты, но пахли как старые козы. Ей это не нравилось.

– Твоя мама была…

– Путешествовала с труппой, – напомнила Исабель. – Иногда их приглашали дать представление на каком-нибудь празднике. Пару раз даже на похороны звали, представляешь?

Виконт недоверчиво поднял бровь, но промолчал.

– В конце крыла была оранжерея, – он показал рукой вперед. – Ханна занимается ей по мере сил, вместе с Арелом. Правда, большая часть растений все равно погибла.

– А розарий? – Винсенту показалось, что Исабель заволновалась.– Ты покажешь мне розарий?

Виконт пожал плечами.

– От розария тоже мало что осталось. Покажу, как дойдем. На втором этаже спальни и малая гостиная.

– Ты спишь там? – ткнула Исабель пальцем в потолок. – А где будет моя комната?

Впервые за все время она увидела, как Винсент растерялся.

– На кой дьевон тебе комната, если ты будешь уходить домой? – раздраженно спросил он.

– Мне нужно место, где я смогу оставить необходимые мне вещи. На всякий случай, – перевела на Винсента безмятежный взгляд Исабель.

– Зачем? – виконт сверлил ее глазами.

– Например, тебе приедет в голову кинуть в меня чернильницей и мне надо будет спокойно переодеться, – пояснила девушка.

– А ты думаешь, я буду кидаться в тебя чернильницей? – уточнил Винсент недоверчиво.

– Я думаю, что все может быть, – серьезно кивнула Исабель, мысленно прося богов, чтобы такого никогда не произошло. Хотя в ее голове сказка про виконта уже обрела первые очертания и чернильница в ней точно была. Привычка переносить жизнь в сказку появилась у Исабель с того момента, когда над телом матери захлопнулась крышка гроба. Это не Исабель, а девочка по имени Иса стояла у могилы. А девочка Исабель просто рассказывала эту сказку.

– Потом выберешь любую, – сдался Винсент. – Идем дальше, прибавь уже шагу, наконец.

В какой-то момент мне кажется, что Исабель кокетничает. Она так спокойно осматривает дом и пропускает мимо ушей мой пикантный рассказ о чудесах туалетной комнаты, что я решаю, что она пытается произвести на меня впечатление таким образом. Лет десять назад, я и впрямь бы заинтересовался, что за женщина не испытывает ни страха, ни смущения, ни неловкости, попав в поместье с такой историей. Оказавшись в моем обществе, в конце концов.

Потом я вижу, как Исабель старается скрыть волнение при упоминании о розарии и понимаю, что кокетство и Исабель далеки друг от друга как небо и земля. Она просто не понимает ни намеков, ни подтекстов, ни попыток поддеть ее. Плавает где-то в своей голове и боги знают, что именно она там себе придумывает. Ну, хотя бы становится ясно, что что-то все-таки способно тронуть эту рыбу с чрезмерно развитым чувством дочернего долга. Розы, кто бы мог подумать!

Вопрос об комнате застает меня врасплох. Как же ее звали… Мира? Мари? «Ах, Винсент, я чувствую себя такой разбитой с дороги. Не могли бы вы показать мне мою комнату?». А потом это нежное создание втолкнула меня в комнату с неожиданной силой, рванула на себе вырез платья, ударила себя по губам и, завизжав, выбежала в коридор, перегородив мне выход. Пока ее отец и мой дядя бежали по лестнице, мне пришлось выпрыгивать из окна в кусты. Хромал я тогда долго. И ведь не доказал бы, что я не настолько мерзавец, чтобы вот так, средь бела дня… Может, Исабель тоже на что-то надеется? Но рыба в постели – это пошло. Отец запрещал мне принимать пищу в кровати. Даже когда я болел.

Все оказывается намного проще и безумнее одновременно. Рыбина решила, что я буду запускать в нее разными предметами: почему чернильница?! Я не позволял себе такого уже много лет, но, разумеется, знать об этом рыбине не нужно. Сдаюсь. Хочет, пусть выбирает себе любую комнату. Мне-то с того что.

Дом Исабель понравился. Его стены были обиты чудесными деревянными панелями и тканью, мебель в комнатах была изящна, окна впускали много света, а главное – ни намека на грязь и запустение, которые она ожидала увидеть.

Возможно, они были в закрытых комнатах, но Исабель решила отложить знакомство с ними на потом. Если Винсента не будет рядом.

Дом был полон старых воспоминаний, безделушек, и намеков. Идеальное место для того, чтобы придумывать захватывающие истории. Тишина, в которой никто не будет тревожить и отвлекать.

Вещи, приятные на ощупь, изящные, непохожие на все, что Исабель видела раньше.

О да. Дом ей понравился по-настоящему, и она ожидала, что и прочие места в поместье придутся ей по сердцу. Что Винсент покажет первым? Розарий? Пруд?

Виконт решил начать с парка.

– Ты знаешь тех, кто приходит в поместье? – спросил он, когда они обогнули дом и ступили на узкую аллею, по бокам которой шумели толстые, в несколько обхватов дубы.

– Ленно, Ханну и Арела, – кивнула Исабель. Винсент хмыкнул.

– О, Ленно. Ему несладко приходится. На его деде держался весь дом. Если что выходило из строя, ржавело, подгнивало, ломалось – Поль всегда знал, как это исправить. В прошлом году над моей спальней прохудилась крыша и Ленно пытался заделать дыру сам. Скатился вниз, сломал пару ребер. Пришлось звать на помощь Арела, тот хотя бы знает, как молоток в руках держать, да гвозди забивать. Ты знала, что он был плотником, пока с ним не случился несчастный случай?

Исабель покачала головой.

– Он помогает Ленно следить за прудом, за трубами, чистить стоки, чинить ограду. В общем, эти двое не дают поместью развалиться.

Еще Арел занимается садом. Кроме розария – у Ханны особо нежные отношения с розами. Еще Ханна и Агнес убирают дом, иногда готовят и приносят еду.

– А прочее? – Исабель увидела впереди за деревьями ограду – парк оказался небольшим.

– Смотря что. Чинить одежду Агнес относит домой, к своей дочери. Я плачу за это отдельно. Твой отец и Ленно покупают для меня вещи на ярмарке. Несколько раз в году я отправляю кого-то из них в город, если нужно что-то особенное. Еду приносят из Малой Долины – здесь не хватит рук, чтобы содержать скотину и птицу. В общем-то, это хорошо, что дом небольшой, – резюмировал Винсент. – Для поместья, по крайней мере.

– Почему ты не наймешь больше людей? – Исабель свернула вслед за Винсентом с аллеи, и теперь они шли вдоль ограды. – У Ханны есть сестра в Больших Топях, и племянники.

– Не хочу, чтобы деньги кончились быстрее, чем могут. Это раз, – загнул палец Винсент.

– Чем больше народа тут будет – тем больше внимания я привлеку к себе. Зачем дряхлому, умирающему виконту столько людей? Это два.

– Но ведь все равно никто не сможет причинить тебе вреда, – заметила Исабель. Виконт хмыкнул.

– Не уверен. Не хотелось бы, чтобы сюда пришла толпа освященников, жаждущих сжечь мое поместье и меня. Или решивших объявить меня проклятым богами, а не человеком. Мало ли, что придет в голову церкви. Я не хочу проснуться утром и обнаружить, что сюда запрещено приходить под страхом смерти или отлучения.

Исабель прикусила нижнюю губу.

– Но дряхлый виконт не может жить вечно, – заметила она. – Смертному положено умирать. Или же придется снова напомнить всем о том, что ты… вечно молод и вечно жив. И тогда, если слухи пойдут дальше, церковь все равно узнает о тебе.

Винсент помолчал.

– Проповедь о виконте, который был проклят за свои деяния безумием, была создана для того, чтобы удержать любопытных дальше от поместья, – сказал он, наконец. – Те, кто знал об истинной сущности проклятья, поклялись молчать. Церковь ничего не узнала. Деревня успокоилась. Я не знаю, что будет, когда присутствие в поместье людей невозможно будет объяснить исполнением долга. Заботой о дряхлом безумце, которому давно полагалось умереть.

– И ты никогда не думал об этом? – тихо спросила Исабель.

– Думал. Но я не хочу об этом говорить, – резко ответил виконт.

– Почему все считают, что ты уже старик? – чуть позже не удержалась от нового вопроса девушка. – Разве никто не знает, сколько тебе было лет, когда… это все произошло?

Винсент пожал плечами.

– Думаю, это получилось само собой. Сначала я был просто безумцем. Но безумные старцы встречаются чаще, чем безумные юноши. Поэтому в какой-то момент из молодого виконта я превратился просто в виконта. А потом и в старика.

За разговором Исабель не заметила, как они вышли к небольшой часовне, одиноко стоящей среди деревьев. Чуть поодаль возвышались пять смертин, пять знаков умерших над могилами.

– Кто… кто похоронен здесь?– тронула Исабель виконта за рукав. Тот дернул рукой.

– Никого. Могилы пусты. Это дань уважения тем, кто остался со мной. Третья справа могла бы принадлежать твоему деду.

– Часовня открыта? – Исабель поднялась по ступеням и потянула за кольцо на двери.

Та, скрипнув, приоткрылась.

– Ну и зачем спрашивать, если не дожидаешься ответа? – прищурился Винсент.

– Для вежливости, – безмятежно ответила Исабель. И переступила порог часовни.

Внутри было прохладно и сумрачно.

Дневной свет проходил через узкие витражи окон, тонкие солнечные лучи плясали по мозаике пола и резной скамье, оставляя статуи богов и алтарь меж ними в тени. На алтаре лежал высохший букет роз.

Девушка провела рукой по спинке скамьи, повторяя пальцами узоры, окинула взглядом светлые стены и почтительно склонила голову перед богами. Солнечный луч упал ей на лицо, погладив выбившуюся из косы прядь волос.

– Ты бываешь здесь?– повернулась Исабель к застывшему у входа виконту.

– Нечасто, – голос Винсента, усиленный эхом, прокатился вдоль стен.

– Почему?

– Не твое дело, – казалось, у виконта резко испортилось настроение.

Исабель вздохнула.

– Витражи очень красивые. В нашей церкви, в деревне, раньше было не цветное стекло, а простое, – предприняла она попытку вернуть Винсента к разговору. – Но потом назначили нового освященника, Желя, и он очень много сделал для нашего храма. С цветными стеклами намного красивее.

– Идем, – отвернулся виконт и вышел из часовни.

– Ты хотела посмотреть розарий, – виконт ускорил шаг, и Исабель вприпрыжку догнала его. – У меня есть к тебе вопрос.

– Почему я люблю розы? – догадалась девушка и улыбнулась.

– Мне наплевать, что ты любишь, – отозвался Винсент.

Улыбка Исабель померкла.

– Мне интересно, почему у тебя такая связная речь, – продолжил виконт. – Ты деревенская девка, дочь гончара. Я же общался с такими как ты: «положено умирать», «или же придется напомнить», «тебе придет в голову». Деревенские так не говорят. Да и не стала бы простая девчонка рассуждать о витражах и поддерживать беседу о моей возможной смертности.

Исабель остановилась и недобро посмотрела на виконта.

– Я не девка. Меня зовут Исабель. Мой отец – достойный человек, и дочь гончара это похвала для меня, – голос ее зазвенел от сдерживаемых эмоций.

Винсент встал напротив Исабель и взял ее за подбородок. Глаза девушки расширились.

– Ты не боишься меня, верно? Ты злишься? – виконт прищурился.

– Так что с тобой не так? – изучающее окинул он взглядом лицо Исабель.

Та сделала шаг назад, и Винсент опустил руку.

– Это плохо, что я могу поддержать беседу с вами, господин? – голос Исабель снова звучал ровно.

– Я же сказал, не зови меня так, – оборвал ее виконт. – Это не плохо. Это необычно. Чего я не знаю о тебе, Исабель?

Та еле заметно поморщилась.

– Моя мама учила меня всему, что я умею. Связная речь, так смущающая ва… тебя, это ее заслуга.

– Ты много знаешь о жизни своей матери? Как она попала в труппу, где родилась? – полюбопытствовал Винсент. Исабель покачала головой.

– Нет.

– И она ничего не рассказывала о себе? Даже перед смертью? – продолжил расспросы Винсент. Нижняя губа девушки задрожала.

– Только то, как гордится мной.

– А отчего она, кстати, умерла? – виконт почесал кончик носа.

– Простудилась, – голос Исабель пресекся.

– От всех этих разговоров у меня голод разыгрался, – Винсент, похоже, снова обрел хорошее расположение духа. – Думаю, знакомство с розарием подождет. Мне нужен второй завтрак.

– И это все? – подняла на него глаза Исабель.

– В смысле? – не понял виконт. Девушка набрала в грудь воздуха.

– Ты не хочешь узнать больше о маме? – выпалила она. Винсент рассмеялся.

– Боги, Исабель, это твоя мать, а не моя. Что мне может быть интересно?

– Она была хорошей, – пробормотала Исабель. – Я люблю говорить о ней.

– Это не значит, что я хочу слушать, – пожал плечами Винсент. И, заложив руки за спину, быстро зашагал в сторону дома.

Исабель провела рукавом по глазам и поспешила следом за виконтом.

Пока мы идем к часовне, Исабель не устает задавать вопросы о моей жизни. Удивительно складные вопросы, надо признать. Может она и рыба, но точно не дурочка. Мне даже становится интересно: сможет ли она поддержать одну из тех светских бесед, которые, в свое время, я вел с таким блеском. Честно говоря, я не рассчитывал заходить внутрь часовни. Последний раз я был там, будучи абсолютно пьяным, и помню только, что рыдал перед статуей богини как мальчишка.

Исабель часовня нравится, я вижу это по тому, как она смотрит на витражи и как гладит спинку скамьи. Солнечный свет падает на девушку, выхватывая из полумрака прядь волос, Исабель оборачивается, и я вижу вместо нее свою мать. Точно такой, какой запомнил ее.

Ненавижу, когда воспоминания врываются в мою жизнь.

Исабель задает бессмысленные вопросы о часовне, а я раздумываю, не приказать ли ей обрезать волосы. Потом отбрасываю эту мысль в сторону. Один солнечный луч, да схожесть цвета волос не повод для того, чтобы лишать рыбину кос. Часовня остается за спиной, видение пропадает из памяти, и я возвращаюсь к своим мыслям об Исабель.

Мои слова о деревенских девках, разумеется, задевают ее. Можно подумать, что она родилась не в Малой Долине, а где-нибудь в столице. Потом Исабель высказывает мне, что она вовсе и не девка, и звать ее Исабель, и я понимаю, что только что увидел у рыбы эмоцию.

Обиду.

Это так интересно, что мне хочется рассмотреть лицо Исабель ближе. Увидеть, есть ли на нем еще эмоции, или же ей обидно только потому, что правильных, хороших девушек церковь учит, на что следует обижаться, а на что – нет. На какую-то секунду мне кажется, что я улавливаю что-то в глазах Исабель, но затем они снова становятся непроницаемы. Однако любопытство уже охватывает меня. Давно что-то не занимало меня так, как простой вопрос: как дочь гончара могла научиться поддерживать беседу не хуже знатной девицы? И не просто поддерживать, пустая болтовня тоже наука, но не великая. А так складно выражать свои мысли, простирающиеся намного дальше предметов, которые могут волновать девушку ее возраста и происхождения.

У меня был период, в который я отправлял сперва Марела, затем Мелеха в город, скупать все сочинения, в которых речь шла бы о любви.

У меня были и запрещенные книги, и те, которые покупались тайком, и развратные сочинения, и целомудренные. Но любви там не было. Была страсть, было морализаторство, была наивность. Все, что угодно, кроме того, что я ожидал там найти.

Единственное, что мне действительно понравилось, было сочинение «Освященница», написанное неким неизвестным Дейро, и запрещенная церковью к изданию.

Правда, и в нем было отнюдь не про любовь.

В рассказе о матери Исабель мне чудится недоговоренность. Что-то, похожее на одну из тех слезливых историй, которые я читал. Я готов согласиться с тем, что бродячая артистка могла иметь талант к игре на скрипке и выучить дочь. Но научить ее думать и говорить так, чтобы я ощущал почти что равенство с ней…

Мне хочется выпытать у Исабель, рассказывала ли ее мать что-то о своей жизни до Малой Долины, но Исабель ничего такого не помнит.

А смерть от простуды – что за унылый конец истории?

Исабель, похоже, готова говорить о матери бесконечно долго, но слушать о чужих покойниках, когда рассказ не приближает к отгадке – зачем? Да и, может быть, я все придумал от скуки. В конце концов, Марел оказался очень сообразительным человеком. Возможно, у них это семейное.

Размышления над вероятным секретом матери Исабель неожиданно пробуждают у меня аппетит. Мне ведь так и не удалось толком позавтракать, да и ужин накануне был весьма скуден.