Текст книги "Тайна горы Тарнук"

Автор книги: Ольга Бриз-Трошина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Темниковой Людмиле Михайловне,

Каменской Елене Петровне, посвящаю.

ПРОЛОГ

Двести лет назад.

– Про-охор! Волчье племя!!!

Темнота и туманная мгла покрыли и крик, и самого бредущего: тот шумно дышал, ступал неуверенно, тяжело – третьи сутки без сна. Давно должны были выйти к деревне, но лес всё не заканчивался…Сквозь тучи прорвалась, ослепив, ярко-жёлтая луна, и вокруг сразу забормотало, запузырилось. Подошвы начали проваливаться во что-то податливое и мягкое.

– Куды завёл?! – встрепенулся мужик. – Потрох свиной! – стылая осенняя вода мгновенно забралась за голенища. – Гутарил, Филюрины – от сто вёрст …?! – ткнув батогом, и не ощутив дна, мужик, едва не свалившись, выругался: полы длинного шерстяного сюртука изрядно отяжелели.

Схватившись обеими руками за спасительный шест, – между руками что-то свисало, – заблудившийся крутанул головой, и, на мгновение, оцепенел: позади никого не было.

– Шельма! – прошипел Никифор, лёгкое облачко его дыхания слилось с сизым туманом, столбом поднимающимся вверх, – убёх!

Он до боли вглядывался в темноту, вертелся, и, уже с трудом отрывая ноги, успел сделать несколько размашистых шагов до того, как трясина проснулась…

Повезло Никифору – племяш тоже зуб на отца имел. И хотя племяннику не доверял, – барчук барчуком, но выхода не было, пришлось наобещать с три короба. Прохор, прирождённый охотник, знал эти места, как свои пять пальцев. Лес уважал, и тот отвечал ему тем же.

Убёг Прошка, провёл, как отрока сопливого. Тяжесть в руке вернула желание действовать. Со своей ношей Никифор не расстался бы ни за что на свете. Утерев злые слёзы, он повыше поднял большой мешок. Неуклюже переваливаясь, беглец прощупывал батогом дно, с силой вырывая то одну, то другую ногу. «Утоп, может?» – пронеслось вдруг, но не вызвало ни тени сожаления. При свете луны, насколько хватало взгляда, открывалась безрадостная картина: тёмная гладкая поверхность, утыканная корягами, плывущими сучьями, островами высокой болотной травы. В очередной раз Никифор выдернул ногу уже без сапога. Сапоги справил совсем недавно, к кожевнику аж на край Алтоновки наведывался. Получилось то, что нужно: высокие голенища, складки в палец толщиной – предмет особой гордости, даже каблук имелся. Хотелось Никишке походить во всём на родного брата, да только купец Михаил, сын Петра, таковым его не считал в силу ряда причин.

Он боролся, дёргаясь, как муха в паутине, но топь подобралась, и начала стискивать в зловонных объятиях. Сильный, – тридцать годков только минуло, – Никифор быстро выдохся. Рванув за отворот, он избавился от сюртука. Тут же пожалел: сюртук справный, тёплый. А картуз он ещё в лесу посеял.

Время, казалось, исчезло, или кружило на одном месте, так же, как озябший и дрожащий беглец, чьи руки наливались свинцом. Откинув со лба прилипшие жидкие волосы, сделав ещё одну попытку вырваться от сжимающего кольцами невидимого змея, Никифор бросался из стороны в сторону, ища хоть какую-то твердь, но всё время натыкался только на коряги и торчащие острыми пиками в воде голые стволы ольхи и берёзы. Как безучастный свидетель, равнодушно блестела, завораживала гостя, вязкая тёмная гладь. Где-то ухнул филин. Он тоже смеялся…

– Надул…надул…, – как безумный, бормотал Никифор.

Болото дразнило, играло, вспучивая то здесь, то там быстрые воронки.

– Да что ж это…Про-о-о-шка! – крик взметнулся к вершинам высоченных деревьев где-то на краю топи, и вернулся обратно. – Про-о-о-хо-о-р!

Заблудившийся уже не сопротивлялся, вяло наблюдая за тем, как внутри головы разливается туман. Через полуприкрытые веки он видел, как высыпали на болотную гладь звёздочки. Высыпали и разбежались, образуя бесконечную линию. Его шатнуло, пришла глупая мысль: «вона как… не страшно совсем». В ореоле пляшущих звёздочек показалось знакомое лицо: русые косы, глаза, за которыми Никифор и на край света бы пошёл. Мужик из последних сил налёг на батог, прогоняя видения, но тот выскользнул из оцепеневших рук, и беглец оказался по плечи в болотной гнили.

– Никифор, – раздалось где то совсем рядом, – ступай! – голос, казалось, исходил оттуда, где резвились звёздочки, где плыли Варины глаза. Голос прятался, смеялся над тонущим.

По подбородок в воде, но ещё ворочаясь, Никифор криво улыбнулся

– Врёшь! – шептал он неслушающимися губами, – схоронился, думаешь, – Прошка…, – голова беспомощно повисла, мужик зачерпнул ртом затхлой воды.

Сон это или бред, не имело значения: последние силы иссякли, и всем весом Никифор рухнул туда, где ждал последний приют…

Ещё очень долгое время никто не знал, ни куда исчезли брат купца Михаила Аверьянова, Никифор, и его племянник Прохор Плешак, ни куда исчезло золото купца…

Часть первая.

1. Наши дни. Гора. Тарви

Темнота может и не быть кромешной. Если, конечно, у вас есть пара глаз, которые раздвигают её мягким, жёлтым светом. Когда небо было чистым от туч, и высыпали звёзды, он любил побыть у подножия Таану. Вдохнуть воздух двумя, еле заметными, отверстиями под выступающим, больше смахивающим на нарост, низким лбом. Он спускался, – в последнее время всё чаще, – с самой вершины по более пологой, поросшей редким лесом, стороне. Всё время ждал: знал, что Они придут. Уже скоро. Ещё один, третий, глаз, чуть ниже макушки и над загривком, всё чаще сигнализировал, что светила на небе приняли именно то расположение, какое было на схеме. Заложенной в программу за много галактик отсюда.

– Туяра. Су на ли таа па11
  Наконец-то. Я так долго ждал (третья сила)


[Закрыть], – произнёс он в пустоту. Он давно забыл, где заканчивался он настоящий, чью капсулу с голым, сморщенным телом несколько сотен лет назад выплюнул громадный округлый челнок со Шра-Ни, и капсула немедленно врылась в глубину, под землю. И где начинается другой – мудрый и бесстрашный. Каким его считали.

Вечерами и ночами, впитывая прохладный воздух, полный шорохов, он ощущал себя единым целым с морщинистыми стволами сосен и вековым братством дубов, и вглядывался в небо и звёзды – наваливалось огромное, режущее изнутри ощущение. Он обрёл чувствительность, но это ему не нравилось. Чувствовать – тяжело, легче исполнять. По воле шра-ни, он запретил всё, что мешает, забирает ценную энергию. Запретил летать, вмешиваться в дела совооких, запретил тлюндосы. Неукоснительно соблюдал одобренный империей свод законов, а за нарушение исправно отправлял в Осмурак. Энергия там была в безопасности, множилась, накапливалась. Она понадобится, когда Они придут. А его усилия оценят. Наставник, конечно же, предусмотрел регенерацию. Ему дадут новое тело. Он знал точно только одно: он не хочет прекращать БЫТЬ. Никогда. Но откуда тогда этот страх? Появившись в облаке тумана, высокий медленно опустился на него, сразу уменьшившись, и замер. Два его ярких луча обшаривали пространство перед собой.

– Тарви и я у та22
  Наблюдатели. Они был здесь (третья сила)


[Закрыть] – произнёс незнакомец, скрестив руки на груди, и обведя поляну взглядом. Слегка наклонив голову, он сделал руками движение вверх – вниз, как будто отрывая невидимую заплату. Потом ещё один слой. В темноте образовалась мерцающая прореха, внутри которой стремительно светлело. Великан вперился в гладкую поверхность. Там были только неясные, размытые пятна, но постепенно картинка прояснялась. Что-то похожее на больших летучих мышей, – мыши по размеру, и по форме напоминали футбольный мяч, спрятанный в складках кожаного капюшона сероватого цвета, – покружив в воздухе, опустились на дубовую ветвь. Единственный зритель подался вперёд – рассмотреть поближе. Он заметно вздрогнул – зрелище чем-то поразило.

Из-под капюшона смотрели широко расставленные глаза, напоминавшие глаза совооких, но гораздо больше, с очень толстыми веками. Они взирали на всё вокруг одинаково бесстрастно, а бескровные покровы контрастировали с живыми красками поляны. Больше внутри кожаной складки ничего не было. В конечностях представители высшего разума не нуждались. Высокий внимательно прислушивался: между двумя существами шёл разговор, больше напоминающий птичий щебет. Он понимал язык тарви.

– Вы всерьёз думаете, это поможет? – говорил один из капюшонов.

– Если нет, тогда Зилеварии – конец. Помните, Штворну? А Сидкусма Ри 5? Окраинные, ничем не примечательные галактики.

– Почему мы не вмешались?

– Вы же знаете – вселенная бесконечна. Сигналы приходят с опозданием.

– Что сейчас?

– Цивилизация Шра-Ни опять дала о себе знать.

Высокий вздрогнул, подавшись вперёд всем телом.

– Враги?

– Да. Они первыми проникли на Зилеварию. За эту платформу давно шла война.

– Как им удалось? Насколько мне известно, во вселенной отсутствуют те, кто из-за своей, м-м, формы, могут проникнуть сюда.

– Эти смогли. Мы их недооценили. Они здесь не сами. Посланцы.

– Мы поможем Зилеварии? – торопясь, задал вопрос второй.

– Это нарушит расстановку сил. Ничего нового: всё начинается в незначительных точках. У жителей этого пространства важная миссия – спасти всю платформу! Кроме нас, тарви, шанулов, есть ещё третья сила. Она поможет им. В нашей вселенной, как она ни многомерна, такой силы нет.

– Насколько она весома?

Высокий усмехнулся: «Что эти тарви могут знать? Для них, что нечисть, вечный ужас совооких, что третья сила – одно и то же».

– Когда они думают, что её нет, то – не весома. Но, столкнувшись хоть раз, они её оценят.

Великан довольно кивнул.

– Главное, не пропустить момент. Одирсиз, я надеюсь на вас. Будет печально узнать, что мы опоздали.

Поднявшись, и зависнув над лесом, короткими вспышками капюшоны растаяли в предутреннем сумраке. Разговор остался тайной для всех видимых и невидимых обитателей леса. Едва сдерживаясь, высокий растянул тонкие губы в улыбке, обнажив маленькие неровные и острые, как у рыбы, зубы. Нос картошкой расплющился, сделался ещё шире. Повинуясь безотчётному желанию, он стащил нескладное тело с туманной подушки, встал на все четыре конечности, – это далось нелегко, – и неуклюже, боком, понёсся прочь от горбатой горы. В этот момент он, как никогда, ощущал чужеродность. И, одновременно, изношенное вместилище биотканей и микросхем наполнялось захлёстывающим чувством полноты: запахи, твердь под ногами, голубая, а ночью – чёрная мерцающая даль.

Иногда он настолько понимал волков, что хотелось бежать туда, к ним, задрать неуклюже муравьиной формы голову, и выть всю ночь напролёт.

И в тот момент, когда он, набегавшись, вернулся, – шестипалые конечности, особенно передние, горели, – и рухнул на землю от усталости, неожиданно, где-то рядом в темноте, раздалось

– Тмар ини?33
  Учитель? (третья сила)


[Закрыть]

2. Дальний лес. Гости

Девчонки всегда воображают себя принцессами. Маленькая жительница Совушков, не была исключением. День складывался как нельзя лучше. А как он должен сложиться, если на вас новое платье цвета жасмина. Так сказала мама, а она уж знает толк в цветах. Хотя продавщица в магазине почему-то сказала, что оно цвета слоновой кости. Брр! Ну, как платье может быть цвета каких-то костей?! «Вот пусть эта тётя сама и носит костяную одежду», – решила девочка. Итак, на ней было жасминовое платье, которое от ярких солнечных лучей казалось ещё красивее, и она ехала в гости к любимой тёте. Девочка расстегнула кофту, чтобы не мешать пайеткам блестеть, и шагала рядом с мамой, совершенно счастливая. А час назад мама созвонилась с сестрой.

– Свет! Подровняй нам лохмы! – попросила она.

– Приводи! – с готовностью отозвалась тётя Света, прижав телефон плечом.

Тёть Светины руки ловко выдёргивали прядки волос посетительницы под целлофановой накидкой.

– Да у меня занятие, не могу. Я на автобус её посажу, а ты встретишь, хорошо?

– Ничего себе! И как давно моя племяшка самостоятельно разъезжает? – улыбнулась Света.

– Ну, если честно, в первый раз. Но мы уже сто раз к тебе ездили! Она каждую остановку знает!

– Эх! Когда уже машину купите! Ну, давай, давай, – заторопилась тётя, – уже бегу встречать!

Собралась Яся быстро, ей очень нравилось у Светы на работе: запах парикмахерской, и манипуляции с волосами она обожала. Благодаря тёте, Ясеника тоже хотела стать парикмахером, но пока это был секрет.

– Доедешь, сразу позвони! – наказала мама, – Света встретит. Сразу, слышишь! Мама строго поглядела в серые, с карими искорками, глаза. Ясеника уселась в автобус, ежедневно курсирующий из Южных Совушков в Северные, помахала маме, воткнула наушники, и автобус тронулся. Она ещё махала маме, но уже представляла, как будет болтать с тётей, пить чай, и как Света будет колдовать над её волосами, за лето превратившимися в настоящую копну. Когда у женщины с высокой причёской, сидящей впереди, заиграл телефон, девочка очнулась, но было поздно – она безнадёжно пропустила остановку. Как и все дети в такой ситуации, она сделала вид, что ничего такого не произошло, встала и вышла. Перед ней стояла тумба остановки, а за ней – сплошная лесная стена. Самая окраина. Автобус отчалил. Лес, нехотя, заканчивал свои владения, на другой стороне раскинулись дачные массивы. Мелькнула яркая фигурка, – кто-то переходил через дорогу, – времени не было, Ясеника рванула за бабушкой в ярком платке и не менее ярком спортивном костюме.

– Э-это куда ведёт? – махнула она в сторону тропы, догнав бабушку. Та, от неожиданности, чуть не выронила корзину, накрытую клетчатым платком. Обычно Ясеника вела себя гораздо вежливее. Но не каждый день впервые едешь к тёте одна – боязно, что бы там ты не говорила.

– Так, в Совушки, милая, в Северные! – несколько удивлённо ответила бабушка, – тебе куда?

– Спасибо! – опередив бабушку, девочка побежала вперёд. Старушка покачала головой, остановившись передохнуть. Стало темнее, лес, полноправный хозяин, обступал со всех сторон, закрывал дорогу непрошенным гостям. Здесь было гораздо сумрачнее. «Вот сейчас, – спешила девочка, – вот ещё чуть-чуть!» Тропа, расстилающаяся перед ней, выглядела уютно и гостеприимно, совсем, как ковровая дорожка. Топай да топай. Всё бы ничего, но Ясеника порядком озябла: казалось здесь, в лесном царстве, вместо лета вступила в права осень. Девочка уже сто раз пожалела: лучше бы с бабушкой пошла! Неожиданно она вздрогнула, послышался шум приближающихся шагов. Скорее, топот. Она торопливо сбежала с тропы, спрятавшись за большое дерево. Шум прекратился так же быстро, как и начался. «Другой дорогой пошли? Свернули?» – пожав плечами, девочка глянула вверх, – деревья, казалось, выросли на сто метров, стали просто громадными, качались где-то в вышине их могучие кроны. Ей вдруг представилось, что она – гном. «Вот кому по-настоящему страшно!» Ясеника стала подниматься, но возле камня что-то блеснуло, она потянулась и нащупала небольшой шарик. В такие же стеклянные шары с вихрящейся снежной крупой над крышами домиков, прячут зиму. Потрясёшь – пойдёт снег. У этого были перламутровые стенки. Но как ни пыталась девочка заглянуть вглубь, приставив к самому глазу, как ни трясла, ничего не увидела. Даже зачем-то подняла шар вверх. Безрезультатно. Зажав находку в правой руке, ни жива, ни мертва, вздрагивая от каждого взмаха крыльев многочисленных пичужек, девочка припустила по-настоящему. И только когда вдалеке показались крыши северных Совушек, она замедлила шаг, чтобы отдышаться.

– Ну, наконец-то! – две пары тонких и прозрачных рук, от которых исходил мягкий голубоватый свет, попытались выхватить находку Ясеники. От неожиданности, – кроме рук, в полумраке ничего не было видно, – разжав ладони, девочка отпрянула назад, но споткнувшись, уселась на пятую точку; шарик, вспыхнув, закатился в кусты бересклета. Вытаращив глаза, Ясеника дрожала от страха.

– Лесные отцы! Наконец-то! От Ветрени пожаловали! Заждались уже! – перебивая друг друга, зазвучали высокие голоски невидимых обладателей фосфорецирующих рук.

Что-то было необычное в том, что слышала напуганная путешественница. Слова, а это была, безусловно, речь, очень напоминали звуки, которые, бывало, любила слушать девочка, доставая из буфета вазу. В ней мама обычно ставила на стол конфеты на день рождения. Ясеника никогда не могла отказать себе в удовольствии взять ложечку и тихонько постучать по ажурным краям старинной вазы. «А вы кто?» – собиралась было задать девочка вопрос, но он застрял где-то глубоко в горле. Вместо этого Яся уверенно произнесла

– Ка у рин па утак?44
  Доброго дня! (третья сила)


[Закрыть]

Её голос прозвучал не менее хрустально. Девочка потрясла головой. «Что происходит?!»

Но незнакомки всё отлично поняли.

– А рин па уса! Рин па уса!55
  Приветствуем, фея! (третья сила)


[Закрыть] – хором ответили два невидимых голоса.

Руки и голоса сначала исчезли, – кто-то будто играл в прятки, – а потом опять раздался хрустальный смех, и мало-помалу, из сумеречного воздуха, как из слюдяной сферы стеклодува, выдулись две девочки, постарше и значительно выше Ясеники. Сначала – длинные зеленоватые волосы, потом руки, тонкое тело, и платье с широким подолом. Вокруг незнакомок было слабое свечение. Перестав смеяться, они очень серьёзно произнесли:

– Мы помощницы Листвени и Туманницы. Ты новенькая, что ли?

Одна из девушек протянула руку к густым русым волосам Ясеники, потрогала, и кивнула второй. Приняв молчание ошеломлённой путешественницы за согласие, юные создания вытащили из кустов засевшую там ёжиком лампу, и полетели прочь. Ясенике казалось, что всё происходило не с ней. Передвигались незнакомки очень быстро.

– Наконец-то огонёк будет! – донеслось уже издалека. – До малиновой зари! – донеслось до Ясеники. И только она перевела дух, поднявшись с тропинки, и отряхнув платье, как одна из девушек вернулась

– А рассаду, рассаду туманную принесла? – вперилась та в потерявшую дар речи Ясенику.

У девушки были синие волосы.

Ясеника замотала головой, не желая верить в происходящее. «Я, наверное, сплю. Конечно, сплю!» Как только помощницы скрылись, Ясеника ущипнула себя за руку, а, почувствовав боль, всё равно не поверила. «Такого быть не может! Не может, и точка! Хотя…Может, уже изобрели сны с реальными ощущениями? Изобрели же кино 3D? Вот если на остановке тётя Света, то это точно не сон, хотя что мешает тёте Свете пробраться в мой сон?» Девочка припустила прочь, боясь открыть рот – а вдруг опять зазвенят эти хрустальные колокольчики?

Тётя Света расхаживала по остановке уже полчаса, автобус давно пришёл, но племянницы в нём не было! Девчушка выкатилась из кустов, чуть не сбив тётю с ног.

– Господи! Ты где была? С тобой всё в порядке? – закричала тётя Света, ощупывая руки, ноги, и голову непоседы.

Ясеника внимательно присматривалась к тёте, даже потрогала за руку: желание понять, что произошло, отодвинуло на второй план недавно пережитый страх. «Вроде, настоящая», – решила девочка, но не знала, радоваться или огорчаться. Она повисла на тётиной шее, и, наконец, решилась открыть рот. Откуда вылетели самые обычные, не хрустальные, слова.

– Свет! Я немножко заблудилась! Всё хорошо, не переживай! Давай маме не скажем! – прошептала девочка тёте на ухо. На правое. Которое явно было настоящее: слегка оттопыренное, с крупной раковиной, подчёркивающей артистизм и любознательность натуры. Такие уши были у всех Тарафоновых.

3. Деревяшка. Начало.

Его сородичи уже давно сидели в воде, но Лягух точно знал: ещё можно было погреть начавшую дубеть пупырчатую шкурку. Ласковые лучи коснулись тельца, он раздул щёки, низко затурлыкал, но в ту же секунду был сметён, и, неуклюже дрыгаясь, завалился в кусты.

В воздухе, над пышным, со свекольными стеблями, лопухом, то влево, то вправо раскачивался небольшой продолговатый предмет, похожий на деревяшку. Затаившись, лягух тщетно выпучивал окуньи глаза, но, кроме деревяшки, никого не видел.

Ощетинившись пурпурно-лиловыми стрелами, колючие репейники, стукнувшись о невидимое, начали бумкаться вниз. Попадая при этом прямо в бугорчатый бок лягуха. Мощный куст заколыхался: полетела ответная гроздь. После чьей-то непродолжительной невидимой возни деревяшку бросили. Она упала под куст бузины, в траву, на хвойную подстилку, а куст озарился разноцветной радугой, заметной даже при дневном свете.

Над изумрудно-зелёными макушками елей и охряными берёзами вставало мягкое солнце позднего лета.

4. Необычный обход.

«Показалось? – Михаил Терентьевич Левенпорт долго щурился, выйдя из лесного сумрака на свет: на поляне, там, где примятая трава ещё хранила его вчерашние следы, – обход лесничий совершал каждое утро, – в корнях старого, в десять обхватов толщиной, дуба, виделся ему, конечно же, мираж. «Не может быть», – решил лесничий, – вчера ж тут проходил…»

Барс никогда не ошибался. Середина лета – сухая листва враз схватывалась языками пламени от брошенной спички, или костра. Кроме туристов, в лесу озоровали дети – каникулы. Поэтому Левенпорт, не раздумывая, бросился следом. Густая трава на глазах лесничего зашипела, пошла искриться, и, как разгоревшийся бенгальский огонь, расцвела на самых кончиках. Прожигало даже через плотную ткань штанов и толстые подошвы. Цыкнув на пса, – тот сразу унялся, – стиснув зубы и подпрыгивая, Терентьевич пробирался туда, куда бежали, разгораясь, кусачие огоньки. А бежали они к бревенчатому, местами потемневшему от времени, – окна, двери, крыша, – дому. Самой настоящей избе, сложенной из тёмных брёвен, каких в Совушках не счесть. Вот её-то, по мнению Левенпорта, ещё вчера тут не наблюдалось. Мерещится? Разное говорили о Дальнем лесе, но он только отмахивался, дескать, сказки. С домашней нечистью, конечно, сталкивался – в его сторожке в Дубовом лесу и чашками бренчало, и по стенам стучало, иногда – предупреждало или будило. С этими он дружил, хотя во всеуслышанье отрицал их существование. «Что-то не так», – задумался Терентьевич, но при ближайшем рассмотрении заулыбался: курьих ножек нет, хотя и похоже на жилище Яги. Ладонь нащупала тёплую поверхность: вполне настоящий, хотя соорудить такую не то, что дня, месяца не хватит! Дом вдруг полыхнул, затрещали брёвна. Терентьевич бросился сбивать огонь, но пламя только сильнее разгоралось. «Да что ж такое?!» – только и успел подумать Левенпорт. Закаркал ворон, но его раскатистое «ка-а-аррр» внезапно оборвалось, а лесничего отбросило на несколько метров назад, погрузив в мягкую пенную воронку. Оглушило, как в детстве, когда он на спор прыгнул в воду с крутого обрыва. Мальчик тогда сильно ушибся, и едва не утонул.

Бревенчатая стена исчезла, плотный туман поглотил и его, и прочий птичий гомон, шум деревьев, шкворчащих насекомых. «Барс!» – попытался крикнуть Терентьевич, – но изо рта вырвались только клубы пара. Выставив руки, он почувствовал неожиданно упругую поверхность неплотной с виду субстанции. Ноги, отяжелев, завязли, как в цементе. Метнулся назад – облако больше его собственного роста не пустило, мягко задержав в своих объятьях. Совсем, как во сне, когда хочешь бежать из кошмарного видения, а не можешь. Хочешь крикнуть, а рот не можешь издать ни звука.

*************************************************************

Из дома выбежало тонкое, полупрозрачное создание, с длинными зелёными волосами, плавно переходящими в мерцающий подол невесомой одежды. Бирюзовое пламя, пылающее вокруг, враз погасло. Увидев разлитое в воздухе густое молоко, оно кидалось то в одну, то в другую сторону, подлетало на несколько метров вверх, спускалось вниз, что-то лопоча, как будто пытаясь сдвинуть, стянуть воздух тонкими пальцами. Длинные волосы подскакивали, не успевая за быстрыми, но плавными движениями. Ничего не получалось. Навстречу бросились два других, поменьше. Наклонив голову, зеленоволосая переводила взгляд с седой макушки одного на чрезвычайно светлую, как будто выгоревшую на солнце другого.

– У а-ка тли са?66
  Кто это сделал? (третья сила)


[Закрыть] – наконец, грозно изрекло существо.

Маленькие с минуту смотрели друг на друга, а потом один, подхватившись, убежал в лес, чтобы через несколько минут вернуться, протягивая на коричневой ладони продолговатый лучившийся предмет.

Зеленоволосая, задумавшись, что-то пробормотала, а предмет, вырвавшись из рук, начал проделывать то же самое, что раньше зеленоволосая: выстреливал вправо, влево, наискосок, ввысь – искал невидимую прореху, чтобы зашить её, затянуть, заштопать. Дело пошло. И хотя невидимый барьер встал молниеносно, для того, кто выкатился из ямы у молодого вяза, и огромным сероватым шаром пронесся в чащу леса, на север от жилища леших, достаточно было и доли секунды. И без того внушительных размеров, охнув, как спиленное дерево, оно растянулось в разные стороны, удлинилось, выпростав вывихнутые, как у кузнечика, конечности. Обозначилось большое тело, передние конечности и голова. Цвет существа поменялся на светло-коричневый. Оно продолжало передвигаться на четвереньках, минуя непроходимые заросли. Что было удивительно: впереди, ближе ко лбу, виднелись только пугающе неровные, раздувающиеся при движении ноздри.

«Обалдеть!» – Терентьевич разглядывал траву, стоя на коленях: целёхонькая, без малейших следов огня.

Белая мгла исчезла. Лесничий, как в первый раз, рассматривал стволы, кусты, внимал птичьим трелям. Ни домика, ни гари. Из леса выскочил Барс, едва не сбив с ног. «Сколько ж проплутал?» – думал Левенпорт. Длинные стволы косматых теней подсказывали, что уже вечер. Михаил Терентьевич растерянно улыбнулся – странное ощущение, что его провели, не проходило. «Двадцать лет работаю, а тут здрасьте-пожалуйста»

– Барс! – позвал хозяин.

Пёс вскинул голову, – голос звучал неуверенно, – но потрусил за хозяином. Дуб провожал степенно, молчаливо, как и полагалось старейшине. Белели ободранные толстые корявые корни. Причудливо изогнувшись, нависали над нижними ветвями, продолжая стелиться уже по земле, лианами вплетаясь в ветви соседних деревьев. Лесничий ещё долго оглядывался…

Карысал исчез в складках одежды зеленоволосой. Было отчего запаниковать: «совоокие» не должны видеть жилище! «А дети, – улыбнулась фея, – как всегда! Главное – найти оправдание!» И Тормоша, конечно, первый.

– Дед забыл убрать, а мы… – запнулся один.

– За себя говори! – строго сказала фея.

– Вечно старшим достаётся, – пробурчал Тормоша.

– Мы вместе нашли! – вступился тот, что поменьше, – хотели отдать…

– Да! – подхватил старший, – его не было. А мы… управлять не можем, – пожал он худыми плечиками.

– Понятно, – обладательница зелёных волос взлохматила обоих, – маму попросить тоже забыли…

С ветки слетел большой чёрный ворон.

На бархатистой поверхности листа, в капле, заиграли блики, превратив её в маленький бриллиант. Он ослепил на мгновение лягуха, робко высунувшего лапку из-под куста.

Тяжёло сопя, взрывая передними и задними, шестипалыми, плотно прижатыми к земле лапами, фонтаны земли, существо целенаправленно шло по одному ему известному маршруту.

Стало понятно, как оно находит путь: почти на самой макушке вращались в разные стороны небольшие выпуклые сферы. Они охватывали абсолютно всё. А на месте глаз темнела полоска. Остановившись, оно подтянуло конечности, при этом переднюю часть туловища раскладным шлангом резко выбросило вверх. Вывихнутых наружу коленей больше не было. С трудом удерживаясь на том, что было обычными лапами, а теперь более напоминало ступни, выпрямилось несуразное, примерно, метр девяносто человеческого роста, создание. Уравновесив верхнюю, более мощную часть тела, с нижней, оно двинулось в направлении Больших Совушков. Только раз, крутнув правым глазом в сторону – вниз, – полоска на лбу при этом засветилась, – существо резко наступило на жёлтый кустик. Раздался хруст, – посыпались перезрелые ягоды, – и всплеск воды.

Едва не отдавленная лапка не позволяла лягуху плыть быстро, но добравшись до противоположного берега небольшого пруда, он засел в тёплом иле.

5. Дальний лес. Поход.

В то время, как у Терентьевича в сторожке допоздна горел свет – лесничий пил чай, и пытался найти происшедшему разумное объяснение, Татьяна Николаевна Шторыменко и Фёдор Дмитриевич Калягин из школы номер 9 Южных Совушков, засиделись. Последние детали похода пришкольного лагеря на Воробьиное озеро обсудили, план подготовили, но молодые преподаватели, знакомые со студенческой скамьи, никак не могли разойтись, общие друзья и знакомые – неистощимая тема для разговоров. Посудачили и о новом, неугомонном специалисте – психологе. За небольшой промежуток времени Анастасия Корнеевна успела вызвать к себе антипатию, как преподавателей, так и школьников. Постоянные тестирования с пристрастием, желание выявить в школьных и учительских коллективах лидеров и «серых кардиналов», – кому понравится. Добралась даже до первоклашек. «Карьеристка», – сходились во мнении Фёдор с Татьяной.

– Представляешь, – почему-то шёпотом сказала Татьяна, – учителя в 11ой школе теперь в шесть утра на работу приходят!

– Зачем? – улыбнулся Фёдор, – на пробежку?

– Не веришь! – хмыкнула Татьяна, – у меня там подружка библиотекарем работает. Она, ну, Шура, только из отпуска, пораньше на работу пришла. Порядок навести, то сё. – Фёдор, совсем по-детски, открыл рот. – Так вот, приехала, а там…В общем, весь коллектив, и директор! В масках, ушках, – ну, детских таких. Вокруг школы носятся! Даже по крыше! – рассмеялась Татьяна.

Фёдор взъерошил копну волос. А делал он это всегда, – Татьяна знала, – когда сильно волнуется.

– Анастасия Корнеевна квест, видите-ли, проводила! Поиск сокровищ!

– Чёрт знает что! Слушай, от Аглаи Васильевны ничего такого… Никогда…

Завуч 11ой школы часто бывала у Калягиных дома, приятельствуя с мамой Фёдора.

– Ты что думаешь, – строго глянула Татьяна, – твоя мама и Аглая при тебе всё-всё обсуждают?

Татьяна наклонилась к самому уху собеседника

– Просто Анастасия Корнеевна всех запугала. «Если не придёте, – говорит, – на квест, то такую характеристику напишу, что с ней легче уволить, чем дальше работать!»

– Вот оно что, – невесело заметил Фёдор. – И что, на неё совсем управы нет?

Татьяна впервые за несколько лет посмотрела на физрука с удивлением и интересом. Отчасти из-за мягкости, которую Фёдор унаследовал, воспитываясь мамой и бабушкой, Татьяна относилась к нему, как к младшему брату. За спиной их считали женихом и невестой, но на деле до этого было далеко.

На следующий день сонные, но уже достаточно задиристые дети выстроились в линейку на школьной площадке, рассчитались, встали по парам и пошагали за физруком. В последний момент присоединилась Елена Петровна, директор, чьё появление было встречено разве что не бурными аплодисментами. Ещё бы, психолога не будет!

– Татьяна Николаевна! – топал едва заметный под огромным рюкзаком, на котором, как всегда, красовался большой синий паук, первоклассник Мишка Котов, – а правда, что на Тарнуке золото спрятали?

– Миша, мы – на Воробьиное, – ответила Татьяна Николаевна, но про себя подумала: «Тарнук! Ещё бы не знать!»

– А, правда, там чорыши живут? – подхватила Лиза Сороченко.