Текст книги "Темнее всего перед рассветом (СИ)"

Автор книги: Ольга Бесс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Г Л А В А 1

   Листья, листья кружатся в безнадёжном танце. Капли дождя хлещут по щекам, будто в наказание... Только за что? Узкие улочки, скованные грубой кладкой заборов из камней, бесконечные ступени, разбегающиеся неровными тропинками в разные стороны. Черные от влаги стволы деревьев с корявыми ветвями, скрипящими на ветру. Нет, не любила она этот город. И никогда бы не вернулась. Она знала, что встретят её мрачным молчанием, скрывающим раздражение и злобу, а, может, даже – ненависть.

   Вот и дверь – такая же, как в её памяти – дубовая, резная, с бронзовой собакой – ручкой. Анна погладила блестящий нос собаки и нажала на кнопку звонка. Где-то в глубине дома раздалась мелодия. Несколько томительных минут, и дверь отворилась.

   – Здравствуй.

   Мачеха молча посторонилась. Анна прошла, нерешительно остановилась. Тяжелая дверь с натужным звуком захлопнулась, отрезав путь назад.

   – Здравствуй. Как добралась?

   – Хорошо.

   Элеонора – немного располневшая, но всё такая же надменно-красивая, холёная, окинула её придирчивым взглядом.

   – Я освободила твою комнату на втором этаже.

   – Спасибо.

   – Ужин через полчаса, постарайся не опоздать.

   – Я постараюсь.

   Анна взбежала по ступенькам, остановилась напротив двери, нерешительно толкнула. Это была их комната. Её и Катеринки. Она подошла к окну, распахнула раму. В комнату ворвался холодный ветер с дождём, лёгкая органза шторы вспучилась голубым парусом и обмякла, мгновенно намокнув. Из высокого окна открывался вид на бухту и дальше на горизонт, сливающийся с белесой полоской воды. Анна смотрела на море, почти скрытое за плотной сеткой ливня. Серые, со стальным отблеском, волны перекатывались крутыми валунами, и с грохотом разбивались о волнорез набережной.

   Закрыв окно, подошла к дивану, села. На месте, где стояла кровать Катеринки, теперь располагался книжный шкаф – новый, видимо только что из магазина. На прикроватном столике вместо фотографии сестры – одинокая жёлтая роза в вазе. Анна поймала себя на мысли, что ей безумно хочется смахнуть эту вазу на пол, но она сдержалась.

   Вытряхнув из рюкзака вещи, взяла свежую футболку, мягкие спортивные брюки, зубную щетку и гель для душа. Вышла из комнаты, прислушалась – снизу доносился говор: неясный, словно шелест листвы под ногами. Повернув направо, пошла по коридору к ванной комнате. Не доходя несколько шагов, остановилась в нерешительности. Она боялась... Боялась, что как только зайдёт в ванную комнату, она увидит...

   -... Ты кто? Я тебя не знаю.

   Детский голос вывел её из замешательства. Анна оглянулась. На неё пытливо смотрели наивные глаза.

   'Еще бы...Вряд ли Элеонора сказала сыну, что у него есть сестра', – усмехнулась она в душе.

   – Я сестра твоя, только от другой мамы.

   – А, разве так бывает?

   – Бывает, как видишь.

   – А я – Антон, – сказал мальчик и без всякой связи добавил: 'Папа умер'.

   – Знаю, кивнула Анна.

   – Ты приехала его хоронить?

   – Да.

   – А что здесь стоишь?

   – Хочу принять душ после поездки.

   – Я люблю купаться в ванне.

   Антон протянул руку, привстав на цыпочки, дотронулся до вьющихся волос Анны.

   – Ты красивая.

   И, развернувшись, побежал к лестнице, спирально спускающейся на первый этаж.

   Эта короткая встреча с братом чуть ослабила тиски воспоминаний, давящих душу, и Анна уже без страха толкнула дверь в ванную комнату.

   Старая чугунная ванна стояла на прежнем месте: небольшая, овальной формы, с высокими бортами и фигурными ножками в виде лап льва. Эмаль тускло отсвечивала слоновой костью. Мысль о том, что она должна встать ногами в ванную, наполнила душу трепетом. Она отвернула кран: мерный звук льющейся воды несколько успокоил. Скинув блузку, наклонилась над ванной и стала намыливать гель для душа на шею и подмышки.

   Медленно, ступенька за ступенькой, словно взвешивая каждый свой шаг, Анна спускалась по лестнице. Она боялась встречи с бабушкой. Боялась упрёка в её глазах. Да, она была неправа, когда сбежала. Сколько раз, осуждая себя за свой побег, оправдывала. Оправдывала и осуждала.

   Она услышала звук мужского голоса. Он здесь, – подумала, ощутив неясное стеснение в груди. Тогда, десять лет назад, она была влюблена. Да и какое сердце девчонки не дрогнет, стоит ей лишь взглянуть на хорошо сложенного парня с мягким взглядом серых глаз и непокорными светлыми волосами, спадающими на крутой лоб. А если прибавить мотоцикл 'харлей' и умение играть на гитаре, то у Анны не оставалось ни шанса, когда Станислав вошёл в их дом в качестве брата её мачехи. Последняя ступенька... Анна видит устремленные на нее глаза сидящих за столом.

   -...Аннушка, садись рядом со мной!

   Бабушка приветливо замахала рукой, глаза её светились радостью.

   – Приехала, голубушка, утешила свою бабушку.

   Анна подошла к старушке, поцеловала в щёку.

   – Здравствуй, Анна.

   – Привет, Стас,– сухо ответила, кивнула мачехе и села на свободный стул.

   – Хорошо выглядишь, замуж вышла?

   Анна бросила взгляд на Станислава. Он изменился, это был уже не восемнадцатилетний мальчик. Перед ней сидел взрослый мужчина: время заострило черты лица, утяжелив скулы и, резко очертив подбородок, застыло усталыми запятыми в уголках рта.

   – А надо?

   – Извини, больная тема? – усмехнулся, ощупывая взглядом её лицо.

   Не ответив, Анна обратилась к мачехе, молча жующей салат.

   – Как умер папа?

   Элеонора положила вилку на стол, взяв салфетку, аккуратно промокнула уголки губ.

   – Сердце.

   – Сердце? Он не болел никогда.

   – Насколько я знаю, последние десять лет тебя не было рядом, откуда такая уверенность?

   Анна захотела крикнуть в лицо мачехи 'да, пошла ты к чёрту! Ты! Которая, отняла отца у меня и моей сестры!', но она молчала, понимая, что Элеонора права. Тысячу и один раз права – она плохая дочь. С тех пор, как она закрыла за собой дверь этого дома, звонила отцу от силы раз в полгода, в основном общаясь с бабушкой. Но, почему бабуля ничего ей не сказала? Она глянула на сидящую рядом старушку, сердце сжалось от жалости и одновременно негодования на себя, что в своем эгоизме бросила дорогого ей человека.

   – Завтра тяжёлый день, – прервала молчание бабушка.

   – Мария Григорьевна, думаю, вам лучше остаться дома.

   Бабушка выпрямила спину, с укором посмотрела на Элеонору.

   – Ты хочешь отказать мне в последнем взгляде на сына?

   – Вот именно! Мне не хотелось бы, что этот взгляд стал действительно последним.

   – Закрой рот, Элеонор! – вскипела Анна.

   Губы мачехи гневно сомкнулись, на щеках выступил румянец. В глазах, нарастая, закипала злость.

   – Не надо, Аннушка, – едва слышно проговорила бабушка, положив руку на плечо Анны. – Он еще здесь, он всё видит.

   Анна наклонила голову, чувствуя отвращение к себе, мачехе и к Станиславу, который безучастно смотрел перед собой, поигрывая вилкой.

   -...Мама! Можно я пойду к себе в комнату?

   Анна посмотрела на мальчика – в широко раскрытых глазах ребёнка плавал испуг. Внезапно её накрыла жалость к этому мышонку. Она поднялась, поцеловала бабушку и подошла к мальчику.

   – Пойдём, я провожу тебя.

   – Я не разрешаю вставать из-за стола! – резкий голос Элеоноры завибрировал, готовый сорваться на крик.

   – Эл! Не наседай на ребёнка, – сказал Станислав тихо, но твёрдо.

   Антон бросил взгляд на мать, взял за руку Анну.

   – У меня есть Мегатрон.

   -У каждого мальчика должен быть свой робот-трансформер. Покажешь?

   Под сумрачным взглядом Элеоноры, Анна и Антон направились к лестнице. Поднимаясь, с каждым шагом Анна ощущала, как в её душу – капля за каплей – входят умиротворение и покой. Этот мышонок, противостоящий власти матери, дал ей то, в чём она сегодня больше всего нуждалась – уверенность: пока еще зыбкую, но уже проросшую в душе нежным ростком.

   Г Л А В А 2

   Она не хотела вспоминать события прошедшего дня, но, мысли – птицы, они свободны в своем полете, их не заставишь петь песню, которая тебе нравится... Анна вздохнула, поёжилась: из приоткрытого окна тянуло сквозняком. Ей тяжело было думать об отце. Его лицо было спокойным, даже безмятежным. Оно не было ни худым, ни измождённым, как у человека, перенёсшего тяжёлую болезнь. Она положила руку ему на грудь, и холод его тела навсегда вошёл в её сердце. Слёз не было, только гулкая пустота внутри. Люди, словно тени, выплывающие из тумана, подходили, что-то говорили – Анна не вникала, о чём ей говорили. Она не знала никого из них и не хотела знать. Потом, глядя, как гроб с её отцом тихо уплывал за шторку, она думала, что всё это – неправда, что, это происходит не с ней. Мысль о том, что она больше никогда не увидит отца, наполняла её душу отчаянием и мукой. И еще – жалостью. Жалостью к отцу, который никогда больше не увидит солнце, море, которое так любил... Никогда.

   Раздался тихий стук в дверь. Анна вздрогнула, очнувшись от тягостных мыслей, глянула на часы – поздновато для визита, кто бы ни стучался.

   – Анна?

   Она не удивилась, услыхав его голос. Весь день Станислав был предупредителен и внимателен на грани назойливости. И подспудно она ждала, что он придёт.

   – Я не сплю... Заходи.

   – Увидел свет, подумал, всё ли в порядке, – Станислав облокотился о косяк двери. – Ты как?

   – Не строй из себя старшего брата.

   – Всё такая же строптивая, скверная девчонка. Ничуть не изменилась.

   Станислав прошел, сел на диван рядом.

   – Рассказывай, как жила. Почему не замужем?

   Не отвечая, Анна взяла его за руку.

   – И у тебя не вижу кольца, Элеонора не разрешает? А это что? – она провела пальцем по запястью

   – Татуировка группы крови.

   – Зачем?

   – Мало ли... Люблю гонять на своём байке.

   – Ты стал осторожным.

   – Жизнь заставила.

   – А еще что заставила?

   – Не ёрничай.

   Станислав помолчал, потом, будто нехотя промолвил

   – Думал о тебе. Спрашивал у Ленки твой майл или телефон. Неужели всё забыла?

   -Ничего не было, и забывать нечего, – оборвала Анна. – Бросив исподтишка взгляд на его хмурое лицо, произнесла, чуть смягчив голос: 'Расскажи, мне про отца'.

   – Да вроде как нормально всё было. Работал, у него куча контрактов. Последний, если ещё не видела – гостиница в районе порта. Месяца три назад стал задыхаться по ночам. Надо было полежать в больнице, обследоваться, он отказался. Ну, и... Короче вскрытие показало сердечную недостаточность, – Станислав провёл рукой по коротко стриженым волосам, потёр виски. – Башка раскалывается, пойду выпью виски. Со мной?

   – Неплохая мысль.

   Они тихо, стараясь не шуметь, прошли на кухню. Станислав достал бутылку 'Old Crofter', разлил по стаканам. Молча опрокинул виски в рот, налил еще.

   Анна выпила до дна, со стуком поставила стакан.

   – Хорошие виски.

   – Хороший, – поправил её Станислав.

   – Да? – усмехнулась Анна. – Тогда давай, лей.

   – Ты там, в столице, не стала, как теперь модно говорить – алкозависимой? – усмехнулся Станислав, наливая. – Осторожней! Женщины быстрее мужиков спиваются.

   – А может мне теперь всё похер. Ненавижу этот город, ненавижу твою сестру и тебя тоже ненавижу.

   – Понятно, – Станислав придвинул стул ближе к Анне, облокотившись о край стола, уставился немигающим взглядом. Летний загар еще не сошел, из ворота рубахи выглядывала крепкая шея, короткие светлые волосы чуть топорщились на висках и глаза...

   – Не смотри на меня так.

   – Как? – он придвинулся еще, плотно прижав колено к её ноге. – Как? Я не должен смотреть?

   – У нас всё равно ничего не получится.

   – А если ты еще выпьешь?

   – Скотина! – внезапно рассмеялась Анна.

   Голова кружилась, по телу разлилась приятная слабость. Она подняла руку, которая показалась необычайно легкой, расставила пальцы. – Я не пьяная.

   – Согласен, – Станислав придвинулся еще ближе. Стиснул её плечи, притянул к себе и приник губами к ямочке между ключицами. Целуя неспешно, он ласкал языком её шею, всё теснее прижимаясь к её разгорячённому телу.

   – Иди к чёрту! – прошептала Анна, отвечая на поцелуй.

   Станислав запустил руку под её футболку, сжал грудь...

   – ...Так вот как убитая горем дочь оплакивает отца!

   Анна отшатнулась. Глядя на искаженное лицо Элеоноры, одёрнула задранную футболку. Станислав откинулся на спинку стула, на губах его застыла слабая улыбка. Анна поднялась, почувствовав лёгкое головокружение, немного постояла, держась за стул, и медленно пошла вон из кухни.

   – Ты! – раздался за её спиной звенящий от злостиголос Элеоноры. – Ты – мерзкая свинья! Как ты можешь?

   'Он может, поверь мне... Он может', – прошептала Анна, поднимаясь к себе в комнату. Перед глазами мучительным наваждением возникли неясные тени в полумраке комнаты, сплетённые в экстазе страсти: Станислава и её сестры Катеринки.

   Анна и Антон спускались к морю. Она позади, мальчик впереди – подпрыгивая на каждой ступеньке. Как часто бывает на юге, холодная осенняя непогода сменилась по-летнему тёплым днем. Ярко светило солнце, и Анна наслаждалась, подставляя лицо теплым лучам. Она даже подумала, что нужно было взять купальник и окунуться – вода была еще не очень холодная, и наиболее закалённая часть 'местных' купалась или загорала, стараясь продлить летний сезон. Но, выйдя к морю, она увидела мерно вздымающиеся волны, с гулом разбивающиеся о гранит набережной. Ветра не было, и странно было видеть в ясном небе грозовые тучи, стремительно несущиеся по кромке горизонта. Воздух был чист, тяжел и влажен – предвестник надвигающейся бури.

   -... Мальчик! Мальчика сбило волной!..

   Испуганный женский крик выдернул её из созерцания прекрасного зрелища. Анна подбежала к месту, где только что стоял Антон, и увидела брата, барахтающегося среди хаотично нагромождённых камней. Положение было отчаянным – Антон пытался зацепиться за выступ камня, но мощный напор воды, скручивающийся в водоворот, сводил его усилия 'на нет'. Анна знала, что в этом месте вода доходила ей до груди, и она могла просто разбиться, прыгнув вниз. Очередная волна нахлынула, едва не сбив с ног. Времени на раздумья больше не оставалось – она видела, что брат захлёбывается.

   'Боже! – взмолилась она. – Ангел мой'! – И прыгнула.

   Вода обожгла холодом, Анна почувствовала тупой удар в бедро, но, превозмогая боль, разгребая перед собой воду, стала подбираться к теряющему силы брату. Схватив за капюшон толстовки, она потянула мальчика к себе, крепко обхватила его и, преодолевая напор воды, забралась навыступ камня, возвышающегося среди бурлящего водоворота. Навстречу им уже тянулись руки. Антон, и следом Анна оказались на граните набережной. Обняв брата, она с тревогой смотрела в его испуганные глаза.

   – Маме не говори, – прошептал он.

   Вода была тёплой, почти горячей. На лице выступили капельки пота, и всё её тело пребывало в какой-то нереальной неге, становясь почти невесомым. Анна потянулась. Жаль, ванна была короче, чем ей бы хотелось, и не давала возможности вытянуться во весь рост. Она опустилась ниже, высунула ступни из воды, опёршись щиколотками о край ванны. Теперь её тело было полностью погружено в воду.

   Этот врач из поликлиники, куда их с Антоном привезли... Он был довольно симпатичным в своих больших очках и белоснежном халате. Молодой, видимо только что из института, он что-то быстро писал в медицинскую карточку Антона. Потом пролистнул, задержался на какой-то странице, закрыл.

   – Хорошо, что всё обошлось, мальчик не поранился и не потерял кровь. А то возникла бы проблема.

   – Проблема? – Анна с тревогой уставилась на врача.

   – Да... Видите ли, у мальчика редкая группа крови – четвёртая и минус резус. Конечно, если бы был жив его отец... Это не было бы так страшно.

   – У вас, что... Нет 'Банка крови'?

   – Такой группы и резусом в очень ограниченном количестве, поэтому я и говорю, – хорошо, что всё обошлось.

   – Но... Есть ещё мать.

   – У Антона отрицательный резус, а у его матери – положительный.

   'Положительный'.

   Анна открыла глаза. Внезапно ей стало холодно в тёплой воде. Как она там, в поликлинике, не сразу 'врубилась'? Если у Антона отрицательный резус... Но у нее группа первая и резус положительный. Анна, взявшись за высокие края, выбралась из ванны, накинула халат и, сдёрнув с вешалки полотенце, закрутила на голове.

   Она спустилась в гостиную. Бабушка сидела напротив телевизора в любимом кресле – таком же старом, как и она сама. Показывали политическое ток-шоу: бабушка была поглощена спором между российским политологом и представителем украинских СМИ.

   – Вот, негодяи! – шепотом возмущалась, качая головой. – Крым им отдать! Вот вам!

   Мария Григорьевна выставила вперёд руку с кукишем.

   – Вот вам Крым!

   Услышав шаги, она обернулась, улыбка озарила её лицо.

   – Аннушка! Согрелась? Смотри, еще не хватало простуду подхватить.

   – Я больше за Антошку волновалась, хорошо, что всё обошлось.

   – Да, – бабушка, соглашаясь, кивнула, – пацан крепкий. Ты садись рядышком, расскажи. Я так толком и не поняла, что стряслось.

   – Ой, бабуля! как увидела Антошу в воде, сердце остановилось. Не хочу даже вспоминать. Я что пришла...Хотела тебя спросить, не помнишь, какая группа крови была у папы?

   Мария Григорьевна покачала головой

   – Не помню, солнышко... А что ты так всполошилась?

   – Да, так...Ничего важного, ты не волнуйся.

   – Погоди! – Мария Григорьевна выключила телевизор, поднялась с кресла и подошла к серванту. Открыв один из ящичков, вынула коробку, стала перебирать содержимое.

   – Да, где же?... – в сердцах пробормотала она. – Вроде как здесь должно быть...Достань мне вот ту банку! – Обратилась она к Анне.

   Анна поднялась на цыпочки, взяла банку из-под печенья, протянула бабушке.

   – Так и знала, что здесь эта бумажка утерялась, – с неудовольствием пробурчала Мария Григорьевна, разворачивая сложенный пополам лист. Поправив очки, покачала головой.

   – Нет. Не эта...Куда же она запропастилась? Чтоб её! Как Элеонор навела тут порядок, ничего не могу найти!

   – Ладно! Не волнуйся...

   Анна обняла бабушку.

   – Не знаешь, куда мачеха убрала вещи Катериники?

   – На чердаке, то бишь, как теперь по-модному называет Элеонор – мансарде – погляди. Она туда всё свалила. Нога то, небось, болит? – Бабушка участливо посмотрела на Анну.

   – Синяк пройдёт, не самое худшее, что случилось в моей жизни, – вздохнула Анна и потупилась. – Меня всё не оставляет мысль, как получилось, что Катеринка заснула в ванной. И до такой степени, что захлебнулась. Как? такое могло случиться. Может, приняла снотворное? 'Или выпила, – вдруг подумала она.– Выпила и заснула'.

   – Не знаю, Аннушка... – бабушка тяжело вздохнула. – Бедная девочка, такая весёлая была, а потом сникла. Не знаю, что с ней произошло. Ходила, будто в воду опущенная. Вы же вдвоём всюду бегали.

   – Да, бегали... Пока я не уехала. Пойду на чердак, возьму на память какую-нибудь безделушку.

   Г Л А В А 3

   Можно долго-долго бродить по улочкам, гулять по набережной, сидеть в кафе, бесцельно глядя в окно... И всё равно, не уйдёшь от мыслей и вопросов, которые звучат в твоей голове и на которые ты не можешь дать ответ.

   Анна пролистала сообщения в WhatsAp, выключила смартфон: не было ни настроения, ни желания. Друзья остались где-то далеко и не вписывались в то состояние души, с которым она жила последнее время. Почувствовав на себе взгляд, обернулась. Прошедшие годы не отразились на миловидной внешности Лены – школьной подруги, оставив, почти без изменений округлый по-детски подбородок, пухлые губы и живой блеск в зелёных, с желтыми крапинками, смешливыхглазах.

   – Анка! – Лена обняла, чмокнув в щёку. – И не позвонила! Давно приехала?

   – Я приехала ради отца.

   – Ой! Прости! – Лена схватила её за руку. – Я слышала. Прими соболезнования, мне очень жаль...Такое несчастье.

   – Ничего, Я уже отхожу понемногу.

   – Слушай.... Десять лет! Ты совсем не изменилась. Всё такая же красотка.

   – Толку, то.

   – Неужели так никто и не появился?

   – Приходят – разнообразные не те...

   – Ясненько, – Лена сжала руку Анны. – Сидишь, грустишь...

   – Есть немного. Накатило. Не хотелось возвращаться.

   – Понимаю, – вздохнула Лена. – Катеринка?

   – Время не лечит. Это какая-то иезуитская пытка – память. Давно бы уехала, осточертели и мачеха, и её брат, да не даёт покоя одна мысль. Она всё сверлит, и сверлит мозг. Как Катеринка могла утонуть в ванне? Что-то есть в этом противоестественное. Я уже стала лунатиком – встаю ночью, часами пялюсь на луну. Вчера была у сестры. Принесла белые хризантемы. Катеринка обожала цветы.

   – Не мучай себя.

   Лена погладила Анну по руке, участливо глядя затуманенными от слёз глазами.

   – Всё такая же слезливая, – улыбнулась Анна, протягивая подруге салфетку.

   Лена вздохнула, вынула пудреницу, махнула спонжиком по щекам.

   – Слушай! – зелёные глаза её заблестели. Она резко захлопнула пудреницу и заговорщицки уставилась на Анну. Такой резкий переход от слёз к действию не удивил. В этом была вся Елена. Только что рыдала, и тут же напевает себе под нос весёлый мотивчик.

   -... Я недавно читала детектив, там муж убивал своих жён банальным способом, чтобы получить страховку. Так вот, этот мужик покупал...

   – Остановись! – Анна стукнула по столу ладонью. – Ты произнесла слово 'убивал'?

   – Ну, да... Что тебя смущает?

   – Очень даже смущает, вот в чём проблема. Если продолжить твою мысль, получается, что в моём доме кто-то убил сестру?

   Елена застыла, её рот приоткрылся, она чуть наклонила голову, словно к чему-то прислушивалась. Глядя на подругу, на её рыжие завитки волос над круглыми глазами, Анна улыбнулась.

   – Ты похожа на спаниеля, который заметил утку.

   – Да, что-то я не то ляпнула. Прости меня.

   – Понимаешь, Лена, для убийства должна быть причина. Ты же любишь читать детективы. Скажи мне!

   – Обычно из-за денег, наследства.

   -Не смеши! Ты же знала Катеринку. Романтичная мимоза – чувственная и беззащитная. Ей надо было сделать над собой усилие, чтобы вылезти из раковины. Кому она могла помешать?

   Они помолчали. Раздалась мелодия звонка, Елена открыла телефон.

   – Ой! Муж звонит! – понизив голос, она стала быстро говорить, прерывая разговор смешками.

   Анна смотрела на подругу и думала, что подруга произнесла вслух слово, которое жгло сознание, и не давало успокоиться сердцу. И слово это было 'убийство'.

   Три часа. Ночь. Час Быка, когда уходит ночь, но еще не рождается рассвет. Время тягостных раздумий и мучительных воспоминаний.

   Анна открыла коробку. Помедлила, взяла открытку. Прочла. Отложила в сторону, взяла фотографию. Горы, снег... Она и Катеринка – смеющиеся, счастливые.

   Она брала снимки: рассматривала, некоторые откладывала. Перебирала безделушки, уже не нужные никому. Духи... Нажав на дозатор, вдохнула нежно-пряный аромат. Открыла блокнот, на котором было нарисовано сердце и надпись округлым почерком Катеринки: 'Дневник смешной девчонки'. Дань любимому фильму с Барброй Стрейзанд. Пролистала дальше: вырезанные картинки из журналов, засушенный цветок, фотографии с подружками, строчки из стихотворения Ахмадулиной:

   Всё то же там паденье звёзд и зной,

   всё так же побережье неизменно.

   Лишь выпали из музыки одной

   две ноты, взятые одновременно...

   Анна вздохнула, отложила дневник в сторону. Вот и кошка – копилка 'Улыбашка'. Она потрясла, раздался звук монет. Катеринка обожала эту фарфоровую кошку, разрисованную под 'гжель'. Поставила копилку на прикроватный столик. Закрыла коробку и задумалась. У нее не выходил из головы разговор с Леной. Она уже жалела, что оборвала подругу и не дала возможность рассказать, в чем же заключался этот 'банальный' способ убийства. Страшно звучит это слово, оно никак не вязалось с её сестрой.

   Анна легла, закинула руки за голову, закрыла глаза. Странное ощущение легкого покачивания охватило её. Будто она лежала в лодке, которая тихо плывёт по волнам. Она мучительно напрягала память, пытаясь, выудить из самых укромных уголков детали – с виду незначительные но, которые моглибы иметь для неё важное значение. Из неясного сумрака медленно проступилитени, сплетённые в объятии. Анна открыла глаза, резко поднялась, невольно зацепив рукой столик. Кошка – копилка некоторое мгновение постояла, будто в раздумье, и упала на пол, расколовшись пополам. Мелочь со звоном рассыпались на деревянном полу. Глядя на разбитую копилку, Анна с раскаянием подумала, что Катеринка никогда бы не разбила свою 'Улыбашку'.

   Она поднялась, взяла пустую коробку и стала собирать монетки, сгребая их в кучку. Черный небольшой квадратик привлёк её внимание. Это была карта памяти microsd. Анна уже хотела бросить карту в коробку, но еёостановило едва ощутимое дуновение. 'Будто Ангел коснулся лица', – будет потом она вспоминать, прокручивая в памяти события тех дней.

   Зачем она бросила... Или спрятала эту карту в копилку? – размышляла Анна, доставая смартфон и вставляя карту в разъём.

   На экране высветились медиафайлы. Анна открыла первый, улыбнулась, глядя на отца, сидящего на веранде. Вот он поднял лицо, махнул рукой... Следующий файл – море, рядом с отцом стоит мачеха с грудным ребёнком на руках, Станислав надевает ласты. Махнув рукой, смешно подпрыгивая, бросается в воду... Анна смотрела на сменяющиеся кадры счастливой жизни счастливой семьи, где не было её.

   Последний файл. Она сонно всматривается в полутёмный кадр, из которого выплывает лицо Катеринки. И чувствует удар в сердце от выражения муки и страдания на лице сестры.

   – Анна! Дорогая моя сестричка! – голос прерывается, Катеринка закрывает лицо ладонями. Несколько секунд тишина, потом вздох, от которого сердце Анны сжимается от предчувствия чего-то ужасного, непоправимого, что сейчас произойдёт. Катеринка опускает руки.

   -... Прости, что не остановила тебя. Я знала, почему ты уезжаешь. Знала... И отпустила. Он говорил, что любит. И я. – Голос сестры надломился.

   – ...Поверила.... Бедный папа, я не могла сказать ему...

   Катеринка замолчала, потом тихо, почти шепотом произнесла:

   – Я видела их... Вместе... Посмотри на запястье Станислава! Может быть... Я ошибаюсь. Но...Мне страшно. Я постараюсь уехать...Уже завтра.

   Катеринка обернулась на стук в дверь...Файл оборвался.

   Глянув на дату – на следующий день сестры не стало – Анна почувствовала резкое удушье. Она подошла к окну, рванула раму – ночь ворвалась в комнату, обдав сыростью и холодом – и стала жадно вдыхать ртом ледяной воздух, пока не закружилась голова. Перед глазами горела татуировка Станислава – 'AВ(IV)RH – '.

   Г Л А В А 4

   Анна наблюдала за Леной, как расширяются её глаза, с каким ужасом она слушает то, о чём говорит Катеринка.

   Утром она созвонилась с подругой, попросила принести детектив, где, по словам Елены, муж 'банально' избавлялся от своих жён. Прочитав текст, в котором подробно описывался метод убийства, Анна отложила книгу. Задумалась. Теперь она не сомневалась, что именно так и убили её сестру. Но, кто? Станислав или мачеха? Для неё это уже не было важным. Эти двое вползли в их семью, подобно чёрной плесени. Теперь её долг как сестры, как дочери своего отца – избавить их дом от этой мерзости.

   – ...Жуть, – через силу выдавила Лена. – Сказать, что я в ужасе – не сказать ничего. Ты думаешь, что Антоша сын Станислава? Но... Они же брат и сестра! Как такое возможно?

   – Значит, возможно.

   – А ты уверена?

   Анна взяла салфетку, быстро написала 'AВ(IV)RH – '.

   – Это что? – спросила Елена, с интересом разглядывая символы.

   – Группа крови – четвёртая, отрицательный резус.

   – Да знаю я, что это за криптограмма, – с легким нетерпением пробормотала Елена.

   – Это татуировка Стаса.

   – Об этом говорила Катеринка?

   Анна кивнула, скомкала салфетку.

   – У меня первая группа.

   – Понятное дело, – усмехнулась Елена. – Значит, у твоего отца не могла быть четвёртая группа, законы наследования групповых признаков крови не объедешь на козе.

   – А если у моей матери была четвёртая?

   – Тогда у тебя всё равно не была первая группа.

   Они помолчали.

   – Ты что-то задумала, – задумчиво глядя на нее, сказала Лена. – Я тебя знаю.

   – Поэтому я обратилась к тебе. Судя, по тому, что я прочла... Есть определённый риск. Но я должна сделать то, что задумала. Одна, думаю, ты не справишься, поэтому придётся подключить твоего мужа. Но, учти, я не хочу тебя обязывать. Только обещай, если со мной...

   – Я сделаю для тебя всё! Только мне почему-то стало страшно, а вдруг? Что-то пойдёт не так... Кажется, что всё это ерунда, но тот мужик убил трёх! Слышишь! Трёх женщин!

   – Не будет 'вдруг', я продумала все детали, буду настороже. И, потом... Ты же врач.

   – Я ветеринар! – с отчаянием в голосе возразила Лена. – А ты не кошка!

   – А, жаль... – усмехнулась Анна. – Тогда у меня было бы в запасе девять жизней.

   Анна стояла и смотрела, как ванна медленно наполняется водой. Она была спокойна и сосредоточена. То, что должно произойти, не вызывало страх в её душе, а только ожесточённость. Весь день она ловила на себе взгляды мачехи и Станислава. Она видела, что Элеонору нервирует её упорное молчание. Но ничего не могла с собой поделать. Она знала: стоило только открыть рот, и она уже не сможет сдержаться и выложит, глядя в это лживое лицовсю правду. Единственный вопрос, который её мучил – кто из них убил Катеринку. И... Участвовали они оба в преступлении, или один из них жил в неведении. Судя по тому, что она прочитала, особых усилий не требовалось, значит, это могла сделать и женщина. Кто зайдёт к ней в ванную комнату? Кто настолько оберегает своё сладкое, сытое существование, что решится на убийство опять?

   Вчера она кинула наживку. Подождав, пока не подвернётся благоприятный момент, передала разговор с врачом, о том, что у Антона редкая группа крови, 'включив дурочку', посоветовала сделать мальчику такую же татуировку, как и на запястье Станислава, Потом удивилась, 'надо же, у тебя тоже четвёртая группа и отрицательный резус? Бабуля! Ты вроде говорила, что у отца была первая?' Она видела, как мгновенно вытянулось и побледнело лицо мачехи, как непроизвольно сжимались и разжимались её длинные пальцы с французским маникюром. Станислав только сумрачно смотрел перед собой. Напоследок поинтересовалась:

   – Как дела в строительном бизнесе?

   Ей пришлось задать вопрос дважды, прежде чем Элеонор ответила.

   – Всё хорошо.

   Анна продолжала.

   – Думаю тоже подключиться. Как-то не было прецедента сказать – я наняла адвоката. Хочу и свою долю пирога.