Текст книги "За гранью тьмы (СИ)"

Автор книги: Ольга Аро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Тело горит, полыхает, пламя пожирает снаружи и раздирает изнутри. Черный деготь, разлитый вокруг, обволакивает, но не дарит облегчения.

Схожу ли я с ума? Не знаю. Возможно.

Вероятно, я давно не в себе, потерявший счет времени, переставший замечать проносящиеся мимо века. Древнее существо, одно из многих слуг Смерти, я совершил ошибку, сохранив серебряную Нить целой.

Знаю это с непоколебимой уверенностью, как и то, что кем-то не без причины мне было даровано право не только отнимать жизнь, но и дарить ее.

Все защитные барьеры давно пали, сокрушенные Зовом, сгинули под неудержимым напором.

Когда крик прорывается из глотки, я наконец слышу свой голос. Не узнаю его, обезображенный страданием.

Кричу вновь, и крик звенит в ушах, повязнув в окружающем меня эфире, и длится это вечность. Боль сама становится вечностью.

И нет выхода, кроме как утолить нечеловеческий голод Зова.

Мне не нужна ничья Нить, чтобы найти Путь.

Вижу темнеющий край неба; холодеющий вечерний воздух ощущается всем телом. Поднимаю взгляд, смотрю сквозь прорези маски на темно-синие облака – гонимые усиливающимися порывами, бегут по сумрачному небу.

Солнце как расплавленное, все еще немного греет, пронзенное тучами, закатывается за кромку горизонта.

Какова цена одной человеческой жизни?

Древко Косы мягко ложится в ладонь. Зов горит во мне – становлюсь черным пламенем, сплошь ведущим меня инстинктом, неодолимой потребностью.

Медленно перевожу взгляд с бескрайнего неба на длинную мощеную набережную, наполненную людьми. Облицованная камнем, тянется вдоль спокойной реки, почти во всю ширину большого города.

Уличные фонари уже зажглись, на аккуратных скамеечках любуются закатом поглощенные друг другом парочки и усталые старики.

Ветер несмело, точно пробуя силы, дует в спину. Полы плаща задевают по ногам, когда я ступаю вперед.

Тускло блестит лезвие, кроваво-красный закат отблеском скользит по металлу.

Не веду счет, лишь прислушиваюсь к Зову, жадно пожирающему чужие жизни.

Даю ему волю, отпускаю и забываюсь, растворившись в слепом чувстве древнего как мир желания.

И с каждым взмахом, рассекающим тянущиеся вверх сверкающие Нити, мне становится легче. Зов расслабляет челюсти, из яростного становится раздраженным, а затем успокаивается будто и стихает, забирая с собой всю боль.

Цена жизни только начавшего свой путь человека по имени Тео равна многим жизням ушедших в слепую безвестность людей. Ушедших раньше отведенного времени. Цена высока, но мне не жаль.

Я не чувствую ровным счетом ничего. В моем несуществующем сердце есть место только для одного – воспоминания о крепком объятии темноволосой девочки.

Останавливаюсь у самого гранитного парапета, слышу многоголосые крики, поднимающиеся в вечернее небо, звук искореженного металла, когда полный людей рейсовый автобус все-таки срывается с набережной.

Солнце совсем скоро утонет в реке, и наступит прекрасная осенняя темная ночь.

ГЛАВА 3

В моем измученном сомнениями мозгу то и дело звучит непрерывный собачий лай. Отдаленный и глухой, он срывается на визг, а затем стихает. И наступает долгожданная тишина.

Медленно открываю веки, потому что не могу больше слушать. Собачий лай повторяется – те же интонации, тот же полный боли визг и снова тишина.

Бесконечное количество повторов.

Поначалу не обращаю внимания, приняв за признак собственного безумия, за сон, который снится и никак не желает заканчиваться. Мое спокойствие нарушено, покой потревожен, но не ощущаю и крупицы Зова.

Собака лает снова и снова. Визжит и затихает, оставляя мне несколько мгновений тишины только затем, чтобы продолжить снова – временная петля замыкается.

Касаюсь двумя пальцами виска, они бесплотны и полны черного тумана, делаю глубокий вдох – думаю, что делаю его – и тянусь на звук хриплого собачьего лая.

Путь как далекое пламя свечи, едва теплится, замечаю его, чувствую легкое дуновение прохлады.

Яркий свет слепит, зажмуриваюсь, прикрывая глаза ладонью. Ступаю вперед по широкому тротуару, сквозь не замечающий меня людской поток. Асфальт под подошвами ботинок твердый, ощущаю его с приятным чувством. Рычат моторы автомобилей, гудят клаксоны, из динамиков уличного кафе звучит незапоминающаяся музыка.

Мир оглушает звуками, ослепляет смешением запахов. Течение времени, мягкие ласкающие волны касаются кожи как нечто живое.

Прислушиваюсь к прорывающемуся сквозь песнь города нескончаемому собачьему лаю, сворачиваю в узкую арку, ищу глазами, ощущая легкий укол интереса.

Что-то новое в устоявшемся порядке моего дрейфа в волнах эона.

Вхожу в полутемный двор, минуя грязное, все в окурках, заднее крыльцо какого-то магазинчика. Квадратные окна, слепо смотрящие, отражают серые облака, на уровне первого этажа на ровных, с подтеками ржавчины стенах красуются не несущие для меня никакого смысла давние, поблекшие граффити.

Под ногами хрустит битое стекло. Опускаю взгляд – разбитая бутылка.

Ничто не удивляет, все знакомо и привычно.

За красивым фасадом умиротворенной уличной толчеи скрывается извечная неприглядная изнанка.

Все большие города – несчетное количество, что я видел – похожи на этот, стремятся казаться лучше, чем они есть. Самообман привычен, заключен глубоко в природе людей, он поддерживает их на плаву, закрывает черное белым. Абсолютно безвредный – кажется понятным, если можно назвать этим словом чувство, которое ощущаю, каждый раз возвращаясь в мир под солнцем.

Во мне нет места смятению, я принимаю законы и порядки человеческой реальности как данность, не вмешиваюсь и не выношу суждений.

Природа человека не тайна, она полна скверны, скользящей под водой бесформенными тенями. Не замечаю их, оставляя на самом краю зрения, там, где глаз уже не может различить очертаний.

Но в этот раз, кажется, мне придется взглянуть в самое лицо затаившегося на глубине монстра.

Собака заходится лаем совсем рядом.

Смотрю на невысокую фигуру, которая тянет магнитом, точно держу в руках Нить.

Но Нити нет.

Узнаю мгновенно и сразу же сердце, обретшее плоть, отзывается, ударяя по ребрам. Вглядываюсь с интересом, жадно, будто испытывающий жажду прикладываюсь к желанному роднику. Словно чувствую вкус воды на языке, приоткрываю губы и тихо выдыхаю до опустевших легких.

Оказывается, минуло несколько лет.

Я не заметил их, погрузившись в свои видения, не различая сна и яви, существуя лишь Зовом, следуя его указывающей воле.

Девочка, чью серебристую Нить я когда-то держал в ладони, вытянулась, превратившись в угловатого подростка. Ей тринадцать, в заостренных чертах уже видна женщина, какой она станет спустя годы. С легким интересом замечаю очки, удлиняющие ее и без того узкое лицо.

Узнаваема не потому, что я чувствую трепещущее серебро ее Нити, не потому, что некая невообразимая связь привела меня к ней – Тео выделяется на общем фоне пространства, кажется объемнее, все в ней особенное, точно не правильное, мешает взгляду.

Останавливаюсь шагах в десяти, наблюдаю из-под белой маски.

Темные глубокие глаза смотрят сквозь квадратные стекла очков затравленно, бледные губы сжаты, шоколадного цвета волосы беспорядочно падают на плечи. У самых ног старая низкорослая собака, седая шерсть всклокочена, из ощеренной пасти раздается лай. Зад пса упирается в туфли девчонки, хвост поджат. Собака боится, а потому истошно лает.

Брошенный коричневый рюкзак валяется за мусорным баком, выглядит жалко, испачканный в грязи.

Вокруг Тео трое подростков постарше, окружили кольцом у мусорных баков. Окидываю их взглядом, замечая в руках одного, более рослого и смелого, складной нож.

Подростки смеются, голоса насмешливые, говорят что-то, а затем один из них сплевывает, попадая Тео на грудь. Пенистая слюна скатывается по ткани красной ветровки, девчонка передергивает узкими плечами, закусывает нижнюю губу.

Сжимают круг, приближаются вплотную. Не боятся хриплого пса, видя его старость и страх. Ощущаю их злобу, почти переходящую в экстатическую ярость от вседозволенности.

Осмелевшая стайка шакалов, загнавшая глупого детеныша в западню.

Кривится уголок моего рта, когда очки, сбитые уверенным движением хлестнувшей по лицу ладони, падают под ноги Тео. Она шарахается назад, бледнея. Подслеповато щурится, лицо ее становится беспомощным и растерянным. Наклоняется под дружный издевательский смех, смаргивая выступившие слезы, дрожащие пальцы сжимаются на пластиковой дужке.

Собака лает без остановки, пока не получает удар сапогом под брюхо от одного из подростков, визжит и замолкает. Пасть дергается, желтые зубы оскалены.

Тео кричит, приседает, пытается закрыть собаку руками.

Безрассудно смелая, не в силах защитить себя, она забывает обо всем, стараясь уберечь дряхлого пса.

Собака щерится и огрызается, глаза ее закатываются, сверкая белками. Не соображая, слепо кусает Тео, оставляя на рукаве ветровки рваные зацепы.

Девчонка вскрикивает от боли, жмется в сторону – промедления достаточно, чтобы один из обидчиков успел схватить попытавшегося извернуться пса за ошейник.

Недолго думая, в добавок ногой толкает Тео, небрежно, как будто даже нехотя, словно боясь прикоснуться к чему-то грязному. И тут же, подбадриваемый довольными возгласами приятелей, со всей силы прибавляет удар по спине, оставляя на ткани куртки Тео грязный отпечаток ботинка.

Девчонка валится за мусорный бак, тихо ойкает, явно больно ударившись коленями, пальцы проезжаются по сгнившим очисткам. Всхлипывает униженно, приподнимаясь на руках. Грязная вонючая жижа расползается под ее ладонями, бессильные слезы стекают по щекам, оставляя заметные дорожки.

Наблюдаю безучастно, прислушиваясь к тому, что происходит в самой глубине, там, где прежде стояла мертвенная тишина.

Из всей человеческой музыки, какофонии звуков и голосов, я всегда выделял скрипку. В ней слышался мне звон дождя и свист ветра, плеск волн и жар полуденного солнца. Полная страсти или тоски, она всегда напоминала о человеческих чувствах, влекущих и покоряющих, но притягательно недосягаемых.

Заслышав мелодию случайно, ненароком, льющуюся из окон домов или звучащую из-под самих струн уличного музыканта, я завороженно внимал ей, ощущая необъяснимое давление в груди, почти боль – тревогу, капающую в глубокую чашу.

И никогда я не давал чаше наполниться.

Но сейчас, рассматривая сидящую в грязи Тео, я точно слышу мелодию, произведенную самим мастером. Она льется как свет, греет плечи и затылок подобно палящему солнцу, распускается бесконечно-прекрасным цветком в груди, заполняет до предела и тоненькой струйкой стекает из переполненной чаши вниз.

Неспешно двигаюсь вперед, когда нож вонзается в бок взвизгнувшей собаки. Эмоции захмелевшего от собственной смелости подростка окатывают на мгновение, проносятся мимо, непринятые мною. Отталкиваю их с долей презрения.

Собака корчится, парень кидает дергающееся мохнатое тело на асфальт и, совершенно опьяненный самим собой, смеется.

Пес протяжно скулит и замолкает.

Остальные двое напуганы. Замерли в нерешительности – не ожидали, что пустые угрозы претворятся в жизнь.

Игра зашла слишком далеко, а дети так и не выучили правил.

Тео вскидывает голову, кричит, и слезы брызжут из темных глаз. Поскальзываясь в грязи, отталкивается руками от мусорного бака, поднимается на ноги, обливаясь слезами. Безрассудно, не различая дороги сквозь застившую глаза влагу, бросается вперед, прямо на ненароком выставленное окровавленное лезвие.

Миг понимания.

Серебристая паутинка легко взлетает над головой Тео, сверкая и переливаясь.

Прекрасная.

Беззащитная.

Ледяные мурашки, не спрашивая позволения, скользят по спине вниз сокрушительным цунами.

И точно стальной стержень пронзает позвоночник. Выпрямляю плечи, вскидываю ладонь, хватая пространство пальцами. Сжимаю, ощущая плотность времени, дыхание утраченных мною секунд. Быстро, уверенно, так, словно делал это несчетное количество раз прежде.

Каждое мое действие продиктовано давним инстинктом, я едва узнаю его, ищу ему определение, но отбрасываю тщетные попытки.

Исчезаю, превращаясь в черную пыль, туман или нечто иное, не имеющее описания.

Ни единого колебания, ни краткой мысли – ничего, кроме ведущего меня инстинкта. Вокруг меня тьма, я сам – тьма, а впереди серебристая паутинка, волосок, который я не позволю оборвать.

Время замедляется, теряет четкость, размываются границы реальности.

Я зашел так далеко, как не заходил никогда прежде.

Но мелодия еще не отзвучала.

Ни боли и стонов, испуга на потерявшем краски лице и тихого всхлипа, сорвавшегося с губ. Тео вскидывает голову, безумные, полные слез глаза смотрят на меня снизу вверх. Перемещение в пространстве произошло в доли секунд, неуловимых человеческим взглядом.

Возвышаюсь над ней, склоняю голову, разглядывая дрожащие ресницы с повисшими на них капельками слез. На мне должная испугать маска с зашитыми губами – она смотрит на нее, и я вижу белое отражение в широко распахнутых глазах.

Слева в боку становится тепло, как от угольев. Достаточно осознания – и сразу разгорается, начиная полыхать, пожирать меня изнутри.

Боль человеческого тела совершенно удивительна. Замираю, прислушиваясь к полузабытым ощущениям.

Когда-то я знал ее, она была моим давним другом, но те времена канули в лету вместе с размытыми воспоминаниями.

Питаюсь страданием плоти, изумленный, завороженный. Медленно прикрываю веки, делая глубокий вдох, заполняя тело настоящей материальной болью. Наслаждаюсь, впитываю ее, хочу больше и больше.

Чарующая и такая же далекая, как свет холодных звезд, она видится мне прекрасной.

Затравленный придушенный вскрик слышится сзади, поспешные неуверенные слова. Ощущаю движение внутри моего тела, когда лезвие складного ножа покидает плоть.

Выдыхаю, морщась – слишком чувствительно. Боль совсем другая, чем та, что пытала мое тело в окружении непроницаемого черного эфира. Она ощущается жаркими толчками и не сразу понимаю, что так пульсирует мое сердце.

Неисчислимое количество проскользнувших мимо лет и веков я летел сквозь вязкую тьму, забывшись в вечности. Жил Зовом и редкими минутами До и После, когда тела моего касался ветер этого мира.

А теперь я кажусь себе живым.

Не оборачиваясь, слышу тяжелое прерывистое дыхание, быстрые, полные ужаса возгласы, а затем топот бегущих ног.

Хватило бы одного удара сердца, чтобы вызвать Косу, ощутить ее теплое древко в сжатой ладони. Представляю разящее движение руки и почти слышу тихий звук, с которым рвутся Нити.

Но глаза Тео, полные слез и неуверенного испуга, останавливают, сдерживая цепями.

Она смотрит прямо на меня.

Будучи живой, она видит меня. Как видели и сбежавшие подростки.

Мы остаемся втроем – я, испачканная в грязи девчонка и лежащий около мусорных баков мертвый пес. Кровавое пятно расползается по выщербленному асфальту, впитываясь в шерсть.

Ткань моей рубашки прилипает к коже, пропитывается теплом. Опускаю глаза, поднимаю руку и тянусь пальцами ниже ребер, под плащ. Ощупываю, чувствуя горячую влагу.

Красным окрашивает подушечки пальцев, смотрю на них непозволительно долго, а затем опускаю ладонь, переводя взгляд на замершую, будто не смеющую сделать вздох Тео.

Мое тело материально, а заполняющая его боль жестока. Ветер, касающийся кожи и одежды, минует изгибы тела – вполне реальное препятствие.

Безумен ли я? Возможно, мой разум давно пленен выдуманными грезами, возможно, я вижу сон, который хочу принимать за явь.

Серебряная Нить Тео исчезла, не видна глазу, а значит ей ничто не угрожает. Даже я.

Она жива и смотрит на меня, сверкающими в испуге глазами разглядывая маску на моем лице.

Разлепляет обкусанные потрескавшиеся губы и произносит что-то.

Не понимаю. Слышу вопросительную интонацию, но ни слова понять не могу.

Глаза девчонки бегают, перемещаются с маски на рану, она говорит и говорит, звук голоса слышится досаждающим препятствием. Наслаждаюсь оттенками звучания, но хочу, чтобы она замолчала. Или хочу понимать сказанные слова.

Придется вспомнить, поднять из самых глубин заблудшего в веках разума давнее знание. Но не сейчас.

Сейчас я желаю коснуться ее. Дотронуться до волос и вспомнить их мягкость. Казалась ли она мне тогда, или ее волосы действительно были… такими? Невероятная, с трудом преодолимая тяга – почувствовать их шелковистость, пропустить сквозь пальцы, наклонить лицо и сделать глубокий вдох…

Под маской мое лицо кривится, дергаю губами, понимая, что не посмею.

Боюсь напугать еще больше, а потому отступаю в сторону, забывая про кровь, щекочущую кожу, про жгучий жар, полыхающий в боку. Смотрю на лежащую на замызганном асфальте старую собаку, чей безостановочно повторяющийся лай выдернул меня из черного эфира.

Пытаюсь найти ответы, но не могу сформулировать вопросы. Слишком много мыслей в голове, слишком много образов и картин.

Коричневая Нить оборвана, лопнула сама. С животными всегда… проще.

Не хочу, чтобы Тео боялась меня. Не хочу видеть слезы в ее темных, завораживающих глазах.

А потому не спеша подхожу к мертвой собаке, наступая в разлившуюся лужу крови. Подошва липнет к асфальту, делаю шаг и замираю.

Мне придется снять маску. Колеблюсь, чувствуя на себе застывший взгляд девчонки. И вместе с тем ощущаю боль в боку, там, где нож, чей удар предназначался Тео, прошел сквозь кожу и мышцы.

Стискивая зубы, присаживаюсь на одно колено. Режет в боку так, что в глазах на миг становится темно. Серые мушки кружат перед взором, дурнота поднимается по проснувшемуся вдруг желудку.

Удивительно.

Человеческое тело удивительно.

Кончики пальцев задевают за край маски, тянут ее наверх. Вонь от мусорных баков не мешает мне насладиться ощущением обнаженной кожи, прохлады, коснувшейся лица.

Тихий вздох раздается сбоку. Краем глаза вижу несмело подошедшую Тео. Стекла очков испачканные, замызганные. Моргает часто, непрестанно кусая губы, не отводя от моего лица взгляда.

Шепчет что-то и крупицы раздражения искорками жалят, потому что не понимаю. Не понимаю ни слова.

Голова становится мутной, зрение на миг уплывает, и я больше не медлю. Времени осталось мало, чувствую каждую прожитую секунду иголками на коже и оттого наклоняюсь к мертвому псу, выдыхая прямо в седую морду.

Прикрываю веки, рука бессильно срывается с колена и едва не падаю, ощущая укол боли в боку. Пальцы касаются грязного асфальта, пачкаются в крови собаки. Полы плаща мокнут в красной луже, сглатываю, пытаясь унять поднявшуюся тошноту.

Мне следует уйти, время на исходе, но я жду, будто желая убедиться в том, что все сделал правильно.

На плечо ложится ладонь, сжимаются пальцы на ткани черного плаща. Вздрагиваю от прикосновения, резко поворачиваю голову, сталкиваясь со взглядом Тео. Как молнией пронзает, пробирает всего насквозь.

Девчонка стискивает мое плечо, смотрит прямо на меня, в темных зрачках сверкает отражение – и сердце падает в пропасть, не имеющую дна.

Воспоминание как след на берегу моря, оставленный во влажном песке. Еще немного – и исчезнет, смытый хлынувшей пенистой волной.

Когда-то я не носил маску и знал, как выглядит мое лицо. Знал цвет своих глаз.

Смаргиваю, опуская взгляд, не в силах принять увиденное. Дышу часто, задыхаясь от боли и чувств, которым не могу подобрать слов. Внутри, под ребрами, ноет и тянет, и я не знаю, в чем истинная причина этих ощущений – в том ли, что тенью мелькнуло забытое прошлое, погребенное в веках, или в прикосновении Тео к моему обретшему плоть телу.

Рассыпается в прах моя вера в иррациональность происходящего, в собственное безумие, потому что Тео мягко улыбается. Улыбка ее несмелая, нерешительная, но очарование ее покоряет.

Улыбается, а слезы текут по щекам. Очки мешают, она жмурится, всхлипывает, свободной рукой снимает оправу и рвано смеется. Цепляется за мое плечо, стискивая дрожащими пальцами ткань плаща. Пальцы грязные, пачкают плащ, но я смотрю в бледное лицо Тео и желаю, чтобы она никогда не убирала ладонь.

Собака вскакивает на лапы, шумно отряхивается и слабо виляет хвостом. Прижимается носом к моим ботинкам, обнюхивая.

Когда пальцы Тео отпускают мое плечо и тянутся к лицу, я перестаю дышать. Замираю, теряя себя.

Ощущаю невесомое прикосновение к щеке. Микровзрывом внутри чувствую последний удар сердца, прежде чем исчезаю из этого мира.

Я кричу.

Так кричат, когда сгорают заживо.

Рву глотку, выплескивая в черный непроницаемый деготь свое помешательство. Кричу и не могу заставить себя замолчать.

Слышу свой надрывный голос, от которого звенит в голове, и кричу снова и снова. Вопль охватывает мой мир, будто поднимается к самым горам и обрушивает их вершины вниз, вызывая лавину.

Выплескиваю то, что не могу объяснить, то, что заполняет меня до предела.

Мне не больно – это что-то другое, разрывающее изнутри. Не менее жестокое, оно не знает пощады, поглощая меня, забирая мое спокойствие.

Девчонка с темными глазами… Тео.

Она как давно потерянный осколок, вставший на место, превративший витраж в законченное целое.

От бескрайнего горизонта чувства, которому нет обозначения, захватывает дух. Невыносимо.

Не могу… не выдержу…

Так много всего, что я мечусь, захлебываясь криком.

Тео.

Заставившая меня вновь нарушить законы мироздания, вновь ступить на неизведанную почву.

Тео, серебристая ли Нить которой притянула меня в этот раз, или нечто иное – сила, незнакомая прежде – но все мое существование изменилось с этого мига. Знаю это с нерушимой уверенностью.

Замолкаю с хрипом, закрывая веки. Внутри все дрожит, волнами исходит, вибрациями.

Смогу ли разобраться, смогу ли воздвигнуть стену, что остановит уничтожающий поток проснувшихся эмоций?

Воспоминания и давние видения как злая издевка сметают вихрем, ледяной бурей. Звучит в голове эхо былого, погребенного под вековой пылью. Сознание во всей полноте возвращается медленно, моментами озарения освещая воспаленный разум.

Слепое ощущение отчаянной схватки, изматывающая боль и гложущее отчаяние.

Сломленный. Лишенный маяка, потерявшийся во тьме.

Смирение и как итог – сущее безумие померкшего разума, забывшего обо всем, пожелавшего кануть в вечность, потерять течение времени.

Впереди пропасть, которую не преодолеть, влекущая и лишенная света. Там, на самой глубине, таятся монстры, схороненные под печатями прошлого.

Нарушив запреты, я понесу наказание.

Вытягиваю руку. Смотрю на абрис черного на черном, шевелю пальцами, наблюдая за густым туманом, повторяющим мои движения.

Проснувшаяся память услужливо подталкивает очевидное знание.

В той бездне, что не имеет дна, самый страшный монстр, скованный невидимыми цепями, заключенный во тьму – я.