Текст книги "Фэнтези-2017: Финал. Судейский обзор (СИ)"

Автор книги: Ольга Хожевец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Хожевец Ольга Аркадьевна
Фэнтези-2017: Финал. Судейский обзор

Кузнецов Бронислав: Мёртвые душат

Позор на мои седины! На этапе преноминации я не распознала самой очевидной, лежащей на поверхности параллели этой книги – с «Мёртвыми душами» Гоголя.

Итак, рыцарь Чичеро из Кройдона, существо-загадка, отправляется по великанским замкам земли Цанц собирать в коробочку мёртвые души. Вполне узнаваемы встречающиеся ему типажи: туповатый, но милейший Ом из Мнила; панибратствующий лихой исследователь Плюст, которого должны были бы звать Ногером; Ногер, которого, наоборот, должны были бы звать Плюстом – патологический скупец-собиратель. Жадная Бокси. Подозрительный Югер. И всё это – на фоне разворачивающейся перед читателем панорамы абсурдного, гротескного мира, наполненного живыми мертвецами.

Помнится, начало текста, прочитанное к преноминации, показалось мне перенасыщенным смыслами – в ущерб сюжетной и художественно-эмоциональной наполненности. Не знаю, виновато ли в том моё восприятие, или действительно начало не слишком удачно – но надо признать, что книга в целом читается значительно лучше, уверенно вовлекая в своё пространство. Примерно с истории убийства и восстановления Чичеро текст уже держит, в том числе эмоционально, сюжет обретает логическую стройность и лёгкость. В связи с чем вопрос: не затянут ли период, где акцент внимания – помимо философских вбросов – приходится на постоянно дерущихся карликов, почему-то вынужденных составлять одно тело? Кстати, далее по тексту они дерутся гораздо реже и не с такой жестокостью. Стоило ли в самом начале так утрировать?

Так о чём эта книга? Да о нас. По сути, это памфлет – но не только и не столько политический. Это роман-зеркало, демонстрирующий людскую глупость, жадность, убийственное сочетание инертности и лени с разрушительным стремлением урвать своё. Хотелось бы сказать – кривое зеркало, но... увы. Напрашивается другой фразеологизм – нечего на зеркало пенять, коли рожа крива.

Что мертво в этих мёртвых, которые душат? Автор не даёт готового ответа – лишь заставляет задуматься. К примеру, карлики Великой Отшибины, которые в начале книги живы, но завидуют мёртвым – живы ли на самом деле? А Дрю из Дрона, на которого снисходит озарение, и незаметно меняющийся Чичеро – мертвы ли? Вообще, автор так часто и охотно жонглирует понятиями «живые» и «мёртвые», что напрашивается вывод – ответ здесь не один.

Язык текста – хорош, образен, в целом удачно стилизован, наполнен аллюзиями. Запомнилось:

"Полно, Чичеро, что ты ищешь в замке этого полоумного великана, созданном тебе на погибель? В этом замке никто ничего не находит, и никому ничего не найти..."

Присутствует толика литературного хулиганства:

" ...встать – или не встать? Достойно ль...

Плясать под плетью воли некроманта?

Служить ему, не ведая покоя...

И свой позор посмертьем величать?"

" Белеет замок одинокий в тумане неба голубом..."

Хороша игра словами и смыслами:

"Чичеро же, подобрав забытую кем-то кирку, принялся высекать в чёрном камне какие-то пока одному ему ведомые линии. (...) Кричала, указывая на Чичеро: «Это он во всём виноват, он меня высек! Да не одну меня, он высек всю Отшибину в моём лице!». И взбегала Бокси на высокий утёс по соседству, и ломала свои прекрасные руки, и бросала их вниз с утёса. И наломала она тех рук добрую сотню, и ещё у неё осталось."

Удачны своей едкостью меткие фразы:

"Живому сейчас – не прокормишься. Кроме того, всё равно же умирать..."

"А ведь говорили, что добрых великанов не бывает. Бывает, когда ума не хватает."

"Вот ведь – дурак дураком, а сам знает, что он дурак, потому его не проведёшь..."

"Впрочем, и расщедриться на этот пир Вроду Занз-Ундикравну вряд ли удастся: ну не щедрые люди составляют Великий народ, и вождь у них не исключение."

"Ему казалось, что ничего хуже и быть не может! Зря ему так казалось."

"– Трусливые тени, – определил Зунг.

– Да, подходящие, – кивнул Лимн."

"– Чего ты ищешь, вышедший из болота? – спросил у Пендриса Дрю.

Пендрис искал покоя. Он был уже и тем счастлив, что обрёл твёрдую почву под ногами.

– Возможен ли покой? Возможна ли твёрдая почва? – усомнился Дрю.

Пендрис не хотел сомневаться."

Вот это сильно:

"– Держите себя в руках! Стихотворная речь – опасный симптом! Я не хотел вам говорить, но есть сведения о существовании кошмарных существ – Демонов, говорящих в рифму. Они бесплотны, принадлежат к таинственной Пятой расе и склонны нападать на представителей иных рас, вызывая одержимость и помешательство...

– Не беспокойтесь, Флютрю, – отвечал Чичеро, – я со своими демонами уже договорился."

И о политике тоже, конечно:

"Все версии, предложенные ими, сводились к решению вопросов довольно частных и не новых по постановке: «кто виноват?», «что делать?» и «как долго ему мучиться?». Кажется, именно эти вопросы некогда сгубили Восточно-Человеческую империю."

"У-у, империя! Отшибина от неё так ловко и вовремя отстранилась, что могла надеяться на лучшую долю."

"Город Цанц нам теперь придётся называть «Занз», Дрон – «Дрын», Клям – «Глям», Карамц – «Кырымць», Уземф – "Юзюмф""

Так что же карлики? А карлики в результате получили ровно то, за что боролись.

Серьезная претензия к тексту у меня только одна, и она снова лежит в сфере эмоциональной. Помнится, художник Илья Репин писал когда-то о Гоголе – вот нашла цитату: «Всею силою души, – писал Репин, – Гоголь ненавидел невежественный мрак своей родины...» Вот ещё одна нить, которая связывает эту книгу с великой поэмой. Ненависть к мраку сознания просматривается здесь очень хорошо. Но если у Гоголя ненависть эта объединена парадоксальным образом со столь же неистовой любовью – к стране и людям, её населяющим, то в «Мёртвые душат» любви я не увидела. Совсем. Я сейчас не о романтических чувствах, разумеется. Позиция автора в книге – это в значительной степени позиция отстраненного наблюдателя, глядящего сверху, а может быть, даже через лупу – настолько неприятно ему то, что он видит.

Наверное, такая мрачность социальной сатиры оправдана в наше непростое время. С другой стороны – а когда оно было проще? И хотя бы луч света хочется видеть в книге. По крайней мере, в фэнтези.

Бочаров Анатолий Юрьевич: Легенда о Вращающемся Замке

Прочитала новую версию. Да, стало лучше. Но – нет, это не спасает книгу в целом. Попробуем разобраться, почему так получается.

Изменения, которые вы внесли, добавляют живые черты в характер Гледерика, и это замечательно. Но они не делают его интересней для читателя – особенно после загадочного и противоречивого Гэриса. Нет интриги! Нет противостояния, превозмогания главный героем чего-то особенного (а в первую очередь – себя). Всё подаётся и преподносится на блюдечке: от попадания в королевский замок и дружбы сильных мира сего до внезапно выявившейся древней крови и обретения артефакта. Фактически, главный герой плывёт по течению: не «он делает», а «с ним происходит». Да, он ведет себя достойно в минуты опасности – но и только; для главного героя этого маловато, тем более – когда надо перетянуть на себя одеяло после вкусной и совершенно неожиданно завершившейся интриги с Гэрисом.

У меня создалось впечатление, что работать тут надо не с деталями: пожалуй, в некотором исправлении нуждается сам сюжет.

Подумайте – а не перенести ли смерть Гэриса и путешествие Гледерика за артефактом на период после осады столицы? Вот смотрите: Хендрик проиграл сражение с Клиффом, бежит. Гэрис даже может отличиться в этой битве, спасая жизнь королю. Все возвращаются в столицу, готовятся к осаде, срочно ищут союзников и т.п. Интрига Гэриса натягивается: Дэрри начинает подозревать, что с его рыцарем что-то не так. В то же время умный и начитанный Эдвард присматривается к Гледерику: он видит в нем признаки наличия древней крови (на мой взгляд, лучше, если эта информация придёт извне, а не из пересказа Гледериком баек пьяного отца). Уже на этом уровне можно вести Гэриса и Гледерика как равноценных главных героев, из соратников постепенно становящихся антагонистами. Появляется возможность для плавного переноса фокуса читательского интереса на Гледерика: его подозрения, колебания между этими подозрениями и верностью своему рыцарю, возможно, самодеятельное расследование... И дополнительная интрига: есть в нем древняя кровь – или нет, поверить исследованиям Эдварда или нет? Вдруг в этом подвох? А убить Хендрика могут и во время осады. Мало ли – глупый выпендреж, шальная стрела.

Это, разумеется, просто мысли вслух, ни в коем случае ничего не навязываю)

Остальные замечания по тексту не столь значительны. Выглядит роялем неожиданно, но в нужный момент всплывающая информация о древнем артефакте: лучше бы уж о нём знали раньше, к примеру, тот же Эдвард из древних книг. История с семейной легендой о королевской крови в жилах Дэрри, учитывая источник, не кажется достоверной, и всё предприятие с отправкой экспедиции за артефактом воспринимается как несерьёзная авантюра. Тем более – отправка через портал, которым до того ни разу не пользовались! И это после громких слов о том, что «от успеха вашего предприятия зависит судьба всего нашего королевства. Может быть, даже вообще судьба всего, что есть на свете». Такая наивность принимающих решение – исключительно авторский произвол. Эдвард мог бы, конечно, отправить их «на авось» – мол, хуже не будет, а тут есть дела поважнее, осада на носу. Но из текста-то этого не следует!

Интересный персонаж Остромир, но рассказано о нём либо слишком мало, либо многовато. Он мог бы быть просто шальным наёмником, мечтающим достойно умереть в бою ради славного посмертия. Но ведь он не таков? Слишком рассудителен, слишком много знает, слишком альтруист для наёмника. Его мотивация так и осталась от читателя скрытой.

Недопонятый мной момент:

"Наконец нелюдь нанес удар – а Гледерик, сам не зная как, не понимая, какая неведомая сила руководит им и какая его направляет, этот удар парировал."

Так какая сила руководила и направляла? Если кровь – как-то это слишком притянуто.

Эпизод в бункере – удачно подправлен, всё стало выглядеть намного естественнее. Вообще, разговор Дэрри с призраком/проекцией Катрионы Кэйвен – одна из самых сильных сцен в книге.

Финал мне очень понравился. Не просто примирение – превращение врага в союзника, да не по букве, но по духу – это сильно, красиво, неизбито. И вот это хорошо:

"– Придворная чародейка эринландского короля, – усмехнулась Кэран. – А я-то метила в повелительницы мира.

– Ну, – усмехнулся в ответ Эдвард, – надо же с чего-то начинать."

Правда, с предложением брака Эдвард поторопился, на мой взгляд. Достало бы для начала и должности придворной чародейки – уже много.

Прекрасный финальный аккорд – Дэрри, после всего происшедшего покидающий тёплое местечко и уезжающий на поиски приключений.

Летучий Дмитрий: Танец Света и Тени Часть 1

Текст подкупает непосредственностью, лёгкостью, динамичным темпом изложения. Создается впечатление, что написан он на одном дыхании – и так же, на одном дыхании, читается, буквально протаскивает читателя сквозь события и перипетии.

Это отличное качество для текста. Но есть и подвох. Как всегда, дьявол кроется в мелочах, деталях. Множество сцен кажутся непроработанными, недодуманными: словно автор, торопясь поспеть за мыслью, обозначил сцену несколькими опорными точками, да и махнул рукой – домысливай дальше, читатель, сам.

Попробую подробнее. Ещё на этапе преноминации я писала о сцене между Сарой и неизвестным, которая показалась мне недоработанной. У сцены прекрасная экспозиция, изобилующая тонкими деталями: все эти свечи, книга, рассыпающаяся под пальцами, покачивание ног, по которому Сара определяет настроение своего визави, игра руки с застёжкой. Великолепна последняя фраза, сцену закрывающая. Но в какой-то момент создаётся впечатление, будто автору надоело описывать: следует короткий невразумительный торг, буквально в три реплики ("ах, потом объясню"), женщина отдаётся. Всё. Читатель остаётся с ощущением скомканности.

И что особенно обидно: так ведь ничего потом и не объяснила.)

Этот эпизод оказался лишь первым в череде недоработанных, и далеко не худшим из них. Допрос парнями контрабандиста: есть некий кодекс, который запрещает контрабандисту говорить. Ему угрожают смертью – он гордо молчит. Ему повторно угрожают смертью – он поспешно, с «нервным блеянием», раскалывается! С чего вдруг? Что изменилось? Нет достаточного промежутка между двумя состояниями, нет динамики психологической. А потом следует диалог, который всё окончательно запутывает:

"– Ты... – выдавил Лен, обращаясь к пленнику. – Ты ведь с самого начала знал, что я всё равно должен убить тебя?

– Да, – абсолютно спокойно ответил тот, глядя ему в глаза.

– Тогда почему...

– Потому что даже мы, контрабандисты, которых ты считаешь последними подлецами, всегда – всегда держим своё слово."

Какое слово, перед кем? Кто должен держать? Почему контрабандист всё же заговорил? Непонятно. Чувствуется, что у автора была некая мысль – но он слишком торопился, чтобы подробно изложить её читателю.

Небрежно прописаны, не продуманы боевые эпизоды. Например:

«Парень прижался к дереву. Безмозглые животные не понимали, куда их хозяева направляли их и отказывались обходить ствол вплотную. Пользуясь этим, Руперт отбежал в сторону и полоснул задницу одной лошади. Та заржала и, отказываясь подчиняться хозяину, помчалась прочь. Тут же здоровяк вновь прижался к дереву, переместился за спину второму всаднику и перерубил задние ноги его лошади.»

Попробуйте представить происходящее в режиме реального времени. У меня возникло чёткое ощущение: лошади вместе со всадниками попали в стазис и шевельнуться не могут, а Руперт бегает кругами и лупит лошадей по «заднице». Лошадь – довольно подвижное животное, знаете ли. Всадник на ней тоже не приморожен. И зачем было нужно обходить ствол вплотную? Есть такое упражнение у конников – «рубка лозы»: погуглите, автор, вам будет интересно посмотреть. И кстати, лошадиная задница называется «круп».

Неправдоподобно выглядит и бой в песчаной буре. Опять-таки – если беретесь описывать явление, то хоть погуглите, почитайте про него! Песчаные бури барханы передвигают, здание полностью засыпать могут! Попавшему в песчаную бурю сильно повезет, если он не задохнется: там дышать нечем, взвесь песка и разреженный из-за силы ветра воздух. А что описано в книге? Ветерок: все передвигаются, нормально дышат, что-то видят, даже стрелы летают и попадают в цель. Ну, неприятно – песок на зубах скрипит. И совершенно непонятно: почему тогда была паника, зачем от такой бури нужно пытаться убегать?

Отдельная тема для разговора – король, королевская власть, королевский дворец. Так и хочется в очередной раз посоветовать автору почитать – хотя бы историческую литературу! Ну ей-богу, любой начальник чего-либо в наше далёкое от монархии время – и то пользуется большей степенью недоступности и большим уважением! Королевский дворец, видимо, имеет планировку шатра: переступив порог, сразу видишь сидящего на троне короля. Охраняется это сооружение всего парочкой сговорчивых вахтёров. К королю заходят все, кому не лень, и в любое время – будто в трактир. С королем на короткой ноге помощник гладиатора, запросто подсаживается поболтать. Когда королю нужно отправить куда-то боевую группу – он нанимает тех же гладиаторов, да ещё тихарится при этом, как школьник, задумавший нехорошее! И так же – как школьник – оправдывается, будучи уличён. А уж как ведут себя «советчики», отчитывая короля! Насколько бы не был он слаб и безволен – но понятие «король», знаете ли, предполагает власть.

Ещё мелочи, мешающие восприятию:

Мне понравилось словечко "фертыхнись", как и другие оригинальные ругательства. Но почему Голз чертыхается, а Лурис поминает дьявола?

"Этим утром парень склеил целых пять пар сапог" – сапоги шьют, а не клеят. Есть ещё выражение «тачать сапоги», означает – шить сквозным швом.

"принялся завязывать путы вокруг упряжи" – бессмысленная фраза, как шнурок на пуговицу привязать. Надо же хоть немного представлять себе действие, которое описываете.

"Однако, у нас всего два выбора..." – так не говорят. «У нас есть выбор» – уже предполагает наличие как минимум двух возможностей.

"Последний из них отставал, придерживаясь одной рукой за торчащий сзади горб" – поза невозможна чисто анатомически. Если горб не накладной, конечно. Максимум – держался за спину под торчащим горбом.

"Очередную атаку Джохома он не закрыл щитом, а лишь ушёл от неё вбок, одновременно намахиваясь для удара" – не отбил атаку, либо не закрылся от атаки. Замахиваясь.

"наследовав трон не старшему из сыновей – Ричарду – как ожидали многие, а младшему Галвору" – завещав трон. Сын наследует отцу.

"со дворца", "с самого замка", "с колодца (принёс воды)" – везде «из».

"Я оставляю город на тебе" – на тебя. Или, скажем, «ответственность за город будет на тебе».

Пунктуация кое-где хромает.

Да, и один момент, который остался мной вообще не понят. Во дворце у короля:

"...нельзя выдавать себя. Если зародить хоть долю сомнений со стороны короля, самый очевидный исход – плаха"

"Только, умоляю, – Лен выразительно скривил лицо. – Не выдайте себя."

А что, собственно, парни скрывают, что они боятся выдать? Вроде бы всё честно о себе рассказали. Пришли с письмом, которое маг выдал именно им – не подделывали, не отобрали у кого-то, не выдают себя за других. Почему плаха-то?

Композиционно данный текст не роман – это набор разноплановых завязок. Все куда-то идут с не вполне ясными целями. Нападают трорки, нападают гэльвы. Сара обещает мстить и исчезает. Маг находит таинственную книгу, попадает в некое пространство со странными свойствами – и пока совершенно не видно, к чему всё это было. Не получает развития, кульминации, разрешения ни одна из заявленных линий.

Несмотря на вышесказанное, в книге, несомненно, есть искра. Есть характеры, есть очень удачные, живо прорисованные детали (как, например, тот фонарь, который едва не спихнула задом пятящаяся девушка). Есть моменты сильные до пронзительности: как плачущий король. Есть атмосфера. Знаете, если бы я была издателем – непременно взяла бы этого автора себе на заметку. Еще не сейчас, но через какое-то время – при условии работы над собой – автор, как мне кажется, вполне способен порадовать всех любителей фэнтези. Но в рамках финала конкурса оценка будет низкой – поскольку текст производит впечатление скорей наброска, рабочей заготовки, чем законченного произведения.

Ковалевская Александра Викентьевна: В душной ночи звезда

Увлекательный экскурс в историю древней Речицы, написанный богатым, сочным, вкусным языком. Впечатляет детальность реконструкции, а главное – тёплое чувство, с которым это сделано: любовью к этой земле и людям просто пропитаны страницы произведения.

Композиционно – это череда рассказов, объединённых не столько главными героями, сколько временем и местом.

И вот в чём дилемма: у нас ведь конкурс фэнтези – а именно элементы фэнтези кажутся в этой книге чужеродными, привнесёнными искусственно. Слабовато выглядит история попаданства Никиты: для чего она сюжету? Зачем обременять прекрасную книгу расхожими штампами? Да и было ли оно, это попаданство? Что изменится, если представить, что привиделось всё молодому человеку? Озарение, инсайт, сон, – разве не сыграли бы ту же роль, связав современника с миром древней Речицы? Мы же не относим к жанру фэнтези, к примеру, «Чёрный замок Ольшанский» Короткевича.

Личность, характер Бода. Что в нём шумерского? А если бы был он местным жителем, бортником, потомственным знахарем, ведущим линию своего знания из глубины веков – здешней земли, без привнесённого? Он ведь так и выглядит, Бод: очень здешним, ничего в нём не чувствуется чужого. Было бы оправдано, если бы через путь Бода нам показали формирование его мировоззрения: но этого нет. Где они, истоки его почти противоестественного прекраснодушия? Мне в этой связи вспомнился «Волшебник Земноморья» Ле Гуин: всего одну ошибку совершает молодой волшебник – и расплачивается за неё всю жизнь, и в этом горниле выковывается характер, выковывается истинная доброта, жёстко завязанная на понимание вселенского равновесия. А что же Бод, готовый принять лютую смерть вместо конокрада, или отпустить человека, напавшего на его детей, изуродовавшего одного из них, похитившего другого? Откуда он принёс свои представления о добре и зле – неужели из древнего Шумера? Впрочем, независимо от истоков – эпизод с цыганом, на мой взгляд, остро нуждается в дополнительном обосновании. Если история с Серафимой хотя бы ложится в общую канву нравственной модели (она безумна, она одержима), то происшествие с конокрадом – необъяснимо на уровне здравого смысла. Ну не верится в такую жертвенность на ровном месте! И к характеру Бода это не плюс.

Колдовство? А какое мы, собственно, видим в книге колдовство? Умение проникать в деревья – и эпизод с постановкой купола, дабы сдержать Нечто. Остальное же выглядит скорее философской системой, неким учением, объединившим в себе элементы христианства, язычества, фатализма, но более всего оккультизма. Целительство с привлечением энергетик, умение стать незаметным (не невидимым!), практики аскезы. Много говорится о силе Бода – но видим эту силу мы только в случае с защитой от космического зла.

Пришла пора поговорить об эпизоде, который должен был бы стать кульминационным, придать смысл попаданству Бода, связать воедино сюжет. На мой взгляд, этого не произошло. Почему?

Прежде всего, зло не прорисовано. Это расплывчатое, невнятное Нечто, которое – вдруг! – летит из космоса, а прилетев, всё здесь уничтожит. Чем, как – не уточняется. Давно ли летит – неизвестно. Его не предвидят, не боятся: то есть интриги нет изначально, нет нагнетания угрозы. Собственно, о нём знает только Бод: он – вдруг! – видит, что летит; вдруг! – понимает, что это и есть причина его здесь появления; вдруг! – осознаёт, что и другие колдуны здесь не просто так... А что же другие колдуны, тоже призванные держать купол? А они не в курсе. Им не свалилось свыше этого знания: наверное, чтобы Боду было сложнее.

Жители Речицы приобретают странную слепоту. Приглашённые Анной и Марьей на неожиданную, неурочную бонду, они видят и чувствуют странное: но никто из них не связывает это с начинающимся следом катаклизмом.

Дочки бортника... Знаете, когда они ушли, я подумала: это был единственный возможный выход для автора – устроить им какую-нибудь трагедию. Ну напрашивалось. Способные, живые девочки, а позиция бортника такова:

"Дочкам придётся забыть, оставить всё, чему он их научил. Обе умны, обе смелы и любопытны, и к чародейству способны, как никто другой. Да только пригодность Знающего – первая плата. А потом платишь самим собой, прилагая силы и всё, всё остальное, чтобы идти по этой, недоступной остальным, дороге. Платишь любовью, а взамен тебе отвешивают одиночество длиной в целую жизнь... Всё даром! Всё пропадёт даром! Женщине не дано такое право – жить жизнью духа. Мужчина может себе позволить путешествовать, мечтать, искать мудрости, рыскать по свету в поисках, в сомнениях, в тоске по неизведанному и несбывшемуся. Женщина же, как земля: неподвижна, верна, постоянна, и за это почитаема."

Вот вроде и красиво сказано – а далеко ли это мнение ушло от домостроя?

И, возвращаясь к катастрофе: совершенно не поняла – к чему тут была ассоциация с Чернобылем?

Подведу итог. На мой сторонний взгляд, не будь эта книга фэнтези – только выиграла бы от того. Исторические зарисовки такого качества находишь нечасто, и о жизни и бытии древней Речицы я с удовольствием почитала бы ещё.

Томашева Ксения: Буря

Отличная, многообещающая заготовка для будущего романа. Позволю себе сказать так: скелет, на который недурно бы нарастить мяска.) И дело не только в деталях, о которых я уже писала к преноминации.

Постараюсь подробнее. Очень красивая идея – Камень Душ. Замкнутый социум, всегда постоянное число жителей (душ); чтобы кто-то родился – необходимо, чтобы кто-то умер, иначе ребенок не получит души и погибнет. При этом люди убеждены, что они одиноки во вселенной. Идея богатейшая для разработки: хочется видеть особые черты в психологии персонажей, нюансы взаимоотношений, связанные с такой моделью существования. Вот смотрите: представим, что у кого-то умер очень близкий, любимый человек. И родился ребенок – с душой этого человека. Но не в одной семье, как это случилось с Гораном, а где-то неподалёку (общество-то невелико). Неужели это оставит равнодушным того, кто потерял близкого? И возникает почва для целой системы перекрестных связей между людьми – помимо семейных, а быть может, и важнее семейных. Или семья/род/клан как-то видоизменились бы в таких условиях? Даже слова могли бы появиться специальные, обозначающие «доноров» и «рецепиентов» душ. Или – наоборот, могло возникнуть жёсткое табу на такое общение... Ну интересно же!) Должны быть обычаи, как-то регламентирующие случаи, подобные возникшему в семье Горана – если он, конечно, не первый в истории. Я имею в виду – ребенок должен родиться, а цветка для него нет. Ну не верится, что в обществе не сформировались механизмы регулирования подобных ситуаций. И тут тоже простор для фантазии: от жребия или ритуального ухода кого-то из старейших – до табу на любые действия (нет цветка – не будет ребенка, смирись). Но в последнем случае убийство, совершенное Гораном, должно считаться тяжелейшим преступлением: не просто из корысти там или по злобе убил, а пошёл супротив воли богов! Логично, если тогда и к ребёнку будет особое отношение.

Фантазировать тут можно много. Но в книге мы видим очень схематично обозначенный стандартно-фэнтезийный деревенский мирок. Оживляет картину наличие предсказателя, но и тут остаются вопросы. Насколько весом авторитет предсказателя, насколько значимы его слова в этом обществе, живущем на грани катастрофы? Создаётся впечатление, что не значимы совсем – иначе почему он проникает в жилище рыбака тайком, как вор, даже не попытавшись действовать более естественными путями? И кстати, так и осталось загадкой – почему он хотел именно запереть душу?

Ещё один интереснейший, но, на мой взгляд, недостаточно разработанный пласт – телепатические способности молодежи. Как-то всё просто: раз – и узнали, поняли, разобрались, что к чему, начали изъясняться современным (условно) языком. Вы представьте себе пропасть между мировосприятием человека, выросшего в обществе, близком к родоплеменному и не знающем даже письменности, – и человека, принадлежащего к высокоразвитой техноцивилизации! Такую пропасть не перешагнуть одним шажком, телепатия там или не телепатия. Это же колоссальнейший слом мировоззрения! Хочется наблюдать именно изменения, эволюцию, а не неожиданное чудо прозрения. Внешним признаком такой эволюции сознания мог бы быть сон (кома?) Ясны, но и в этом случае самого интересного автор нас лишил. Милан же вообще обретает своё универсальное всезнание одномоментно, близнецы тоже не слишком от него отстают. При этом Драган, попав на остров, поначалу ничего не понимает, несмотря на свою телепатию – ему Милан и Искра многое объясняют. Нелогично?

После появления на острове Драгана темп повествования резко меняется, события несутся вскачь: открытие прохода, птицы, появление патрульных, летающие машины, похищение Ясны, стычки... Всё обрушивается как-то сразу, все мечутся туда-сюда, и эта спешка мешает проявиться, сыграть свою кульминационную роль открытию сущности эксперимента, поставленного над каури. О противнике информация минимальна: совершенно безликие злые люди с не вполне ясными намерениями. Непонятно, почему так странно расположен пульт, отключающий Бурю – в пределах поражения. Интереснейшая идея – разные пути передачи душ – так и остаётся нереализованной завязкой.

Характеры: качественно прорисован, по сути, только Горан. Ясна, как казалось вначале, должна была бы стать главной героиней – но получилась самым непроработанным персонажем в книге: сначала она молчит, потом долго спит, потом похищена. Близнецы, Милан, Искра – интересные, живые, но их всезнайство, нехарактерная манера речи очень мешают восприятию. Драган очень схематичен: бесстрашный рыцарь на белом коне.

При всём при том книга цельная, композиционно завершённая, с продуманной интригой, ярким конфликтом, эффектным финалом. Несколько раз при чтении у меня мелькала мысль: маловато, маловато для такого размаха одного фокала! Ограничивает возможности автора, не позволяя развернуться! Почитать бы о некоторых событиях с точки зрения Драгана, к примеру...)

Фантазия автора вызывает уважение и желание увидеть доработанный (а может, и продолженный?) вариант.

Зарубин Александр: Волчья дорога

Думаю, будет уместно, если я повторю тут сказанное мной об этой книге к преноминации, поскольку после полного прочтения мнение не изменилось.

Книга захватывает с первых строк. На страницах обитают живые люди с объемными, неоднозначными характерами, мастерски намеченными яркими мазками авторского пунктира.

Сильная женщина, ровесница войны, рыдающая оттого, что наступил мир: он пугает, он непонятен ей.

Старый сержант, сосредоточенно подсчитывающий на пальцах, за сколько лет, проведенных на войне, ему задолжали жалованье короли.

Общее ощущение растерянности, лейтмотив: война некстати окончилась.

Мощно.

Ненавязчивый, хороший юмор – автор не хохмит, автор просто подмечает, как естественнейшим образом в житейской ситуации комичное соседствует с трагичным.

Уместные, добавляющие глубины, иногда озорные аллюзии.

Книгу хочется растаскивать на цитаты.

Картинка, фон: "На горизонте торчали одинокие столбы – не поймёшь деревья или виселицы."

"Первыми в глаза бросались две башни – два чёрных, волчьих клыка на фоне серого неба. Похоже на колокольни собора, но ... не сияли золотом кресты наверху, чернел острой пастью провал на месте двускатной крыши"

Об амулетах, которые солдаты просят на удачу: "Не бери в голову – живые скажут спасибо, а мёртвым будет все равно..."

О любви: "Анна, она, – тут мысли Рейнеке совсем разлетелись, как снежинки на ветру, – вихрем сверкающих искр. Анна, она..."

"Их взгляды встретились. Солдат нервно сглотнул – бесцветные глаза измерили его с ног до головы. Измерили, взвесили и нашли лёгким".

"Припоздавшая в этом, 1648 году, зима шла по следам роты".

" – А это наша деревня или чужая? – Вот поверь, парень. Ни нам, ни им никакой разницы".

Добавлю лишь несколько слов о композиции. Основной конфликт книги, на мой взгляд, лежит в плоскости люди/война/мир, второстепенный – появление в среде людей оборотня (а в фокусе этого конфликта – взаимоотношения Рейнеке и Анны, бесподобная линия, очень тёплая). Дополнительные, ситуативные конфликты в первой части книги появляются – и довольно быстро, эффектно разрешаются. Это позволяет думать, что вся книга будет композиционно решена в том же стиле: череда рассказов, нанизанных на единую нить. Возможно, поэтому «застревание» повествования на истории с судебным дознавателем воспринимается поначалу как досадное провисание сюжета. Длится это состояние, впрочем, недолго: автор мастерски завладевает заново читательским вниманием, и ожидания меняются. Думаешь – вот она, центральная интрига книги! И как только читатель приходит к этому пониманию – интрига блестяще, но частично разрешается и начинается новая, складывающаяся вокруг взаимоотношений Рейнеке с отцом. Она тоже захватывает, она очень интересна, но вот какой возникает эффект: всю оставшуюся часть книги невольно ждёшь, что вот сейчас вылезет из какой-нибудь тёмной щели недобитый в предыдущем эпизоде майстер Флашвольф. А поскольку он так и не вылезает – остаётся ощущение незавершенности, неполного разрешения, какой-то композиционной неточности.