Текст книги "Последний сезон дождей (СИ)"

Автор книги: Олеся Осинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

ОСИНСКАЯ ОЛЕСЯ

ПОСЛЕДНИЙ СЕЗОН ДОЖДЕЙ

Вступление:

Рассказ писался для конкурса, однако не попал туда, потому что я сроки затянула, и по размеру в заданные рамки не влезла. Задание было – написать рассказ по заданной картинке. Поэтому советую ее посмотреть сначала: http://samlib.ru/img/o/osinskaja_o/posledhiy_sezon_dozhdey/55.jpg

18 октября. День 1.

Непрерывный ливень, длящийся уже неделю, будто живой то мягко ластился к оконному стеклу, то с силой бил мощными струями по раме, то обманчиво отступал, чтобы вернуться через несколько секунд…

“А ведь только середина дня”, – раздраженно подумала Сашка, глядя из серого полумрака своей комнаты на полосатую серо-синюю мглу за окном. Темноту комнаты на мгновение прорезали тяжелые лучи света, ослепляя девушку – во дворе разворачивалась машина. – “Неужели Макс?”

На стекле повисли мокрые разводы с желтоватыми отблесками. Девушка зябко повела плечами, медленно и бездумно провела пальцем по холодному стеклу, будто пытаясь остановить бегущие дорожки, и едва слышно выдохнула:

– Ненавижу сезон дождей…

***

Сашка быстро выскочила в коридор. Посомневавшись немного, заставила таки себя включить свет, на всякий случай натянула длинные до локтей рабочие перчатки и пошла открывать дверь. Помогла гостю снять плащ, забрала мокрый зонтик, приглашающе махнула рукой в сторону полутемной кухни.

– Ты так рано…

– Да, хотел тебя увидеть, – просто ответил Макс, усаживаясь за стол. – И не только…

Мужчина открыл портфель, достал тоненькую папку и чуть подвинул ее в сторону Сашки.

Девушка отшатнулась. Вернулась глазами к дорогому кожаному портфелю, затем прошлась по фигуре, затянутой в черную форму, остановилась на руках в таких же как у нее перчатках… папка… работа… С силой сжала губы, пытаясь не сорваться на грубость. Сашку раздражало все – и его ухоженность, и уверенный взгляд, и даже аккуратно причесанные волосы. Девушка глубоко вдохнула, заставляя себя успокоиться, принесла две небьющиеся жестяные чашки, прямо туда бросила по ложке заварки, залила кипятком и подвинула одну своему гостю. “А Макс бы наверняка заварил его в чайнике. Макс все делает лучше, все делает правильно!”, – вдруг подумалось, и приступ непонятной злости на себя и гостя вспыхнул с новой силой.

Сашка отошла к окну, полминуты бездумно смотрела сквозь серую рваную пелену, затем не выдержала и на мгновение бросила взгляд на папку. И снова уставилась в окно.

– Не могу. Сам знаешь, мне сейчас нельзя работать, – выдохнула Сашка, с болезненным упорством глядя из полумрака кухни на мокрые разводы серо-синей вечерней мглы. – Только хуже сделаю…

– Девочка сирота… “Новая жизнь”.

“Новая жизнь?..” – Сашка обернулась, на мгновение встретилась глазами с Максом. Редкое заболевание… неосознанный способ самоубийства. Человек засыпает, уходя в собственный выдуманный мир, где нет проблем, живы близкие и царит счастье… и не просыпается. Сколько бы в больнице не поддерживали пациента, он тихо угасает, по каплям теряя жизнь. Взрослые умирают за месяц. Дети быстрее… Умирают счастливыми…

– Нет, – оборвала гостя на полуслове девушка, резко отворачиваясь к синему провалу окна. Опустила голову, пряча глаза от собственного отражения. – Не надо. Ты же знаешь… у меня… – “критические дни” чуть не вырвалась дежурная дурацкая шутка. Сашка замолчала. Уж лучше бы и правда критические дни.

– Да, знаю. У тебя “сезон дождей”.

– Вот именно! – внезапно сорвался голос на визгливую, истеричную ноту. – Ненавижу сезон дождей…

Захотелось вдруг выбежать из комнаты, грохнув дверью. Грохнув так, чтобы тоненько и противно зазвенели стекла, хлопнули в ответ форточки, впуская холод и уличную сырость, затаилась очередная нелепая обида на весь мир в целом и на Макса за компанию… и чтобы кто-то глубоко внутри с болезненным удовлетворением признал, что всегда может быть еще хуже. Сашка медленно вдохнула и выдохнула. “Не надо. Пожалуйста. Не лезь ко мне”, – мысленно попросила она, поднимая глаза и встречаясь в окне с отражением гостя. – “Нет, лучше говори! Говори о чем угодно. Не уходи. Не оставляй меня одну”.

Гулко и назойливо, словно капли за стеклом, продолжали стучать слова.

– …Танечке почти восемь. Родилась в 20ХХ… 24 октября… Живет в детском доме. С рождения. Родители погибли, – Макс запнулся, пытаясь увидеть реакцию подруги. – Понимаешь, что это значит? Вряд ли совпадение…

Сашка глубоко вздохнула, подавив желание заткнуть уши. Поежилась, обняла себя за плечи и принялась раскачиваться из стороны в сторону. Зачем он напоминает? Зачем? Перестань!

В мозгу мелькнула неясная надежда – а вдруг… – и тут же мысль погасла, оставшись лишь болезненным напоминанием. Так не бывает. Слишком маленький срок, всего два месяца, никакие чудеса современной медицины не спасли бы ребенка Инны.

– Замолчи! Замолчи же!

Повисла тягостная тишина. Зато бесконечный монотонный дождь будто почуял передышку в разговоре и припустил с новой силой. Ничего… Она извинится. Потом. Она это знает. И он знает. Осталось всего две недели. Сезон дождей пройдет. Пройдет и эта ежегодная депрессия. И пацанка Сашка снова превратится в Александру Николаевну, обновит стрижку, сделает маникюр и наденет платье. Заварит чай как положено, купит торт, или даже испечет сама и позовет Макса в гости. И будет смеяться над шутками… А Макс вернет ей ножи, вилки и нормальные стеклянные чашки. Потом.

– … я не смог установить Контакт…

Девушка медленно, словно нехотя, отошла от окна и села обратно за стол. Холодные пальцы робко обхватили жестяные бока кружки, нос забил горький запах.

– Ты. Лучший. Псионик. Города, – чеканя слова, произнесла она. – И ты не установил Контакт?

– Не смог. Она не пустила меня, – Макс поймал взгляд Сашки. – Поэтому и нужна твоя помощь. Она сирота. Какие мечты у нее могут быть? О семье, доме? О маме? Ты – женщина. Может, она пустит тебя.

Макс знал, куда бить. Девушка снова вздохнула, мысленно признавая, что проиграла. Вскочила со стула, чуть не бегом направилась к двери, на ходу подбирая валяющуюся на стуле помятую курточку.

– Поехали. Поехали прямо сейчас…

***

Визгливо пискнув тормозами на мокром асфальте, машина притормозила возле ворот больницы. Из сторожевой будки высунулся плотный краснощекий охранник, рявкнул что-то насчет пропуска. Затем разглядел знак на дверце и мигом отшатнулся.

– Ты еще перекрестись, придурок, – едко бросила Сашка, отворачиваясь.

Предлагая пройти инициацию потенциальным псионикам, красивые белозубые дамы и серьезные мужчины в дорогих костюмах прекрасно дурят подросткам головы, рассказывая о спасении человеческих жизней, о благородных целях, о любви и уважении со стороны окружающих, из-за которых можно пожертвовать такой мелочью как личное счастье. Не будет семьи и детей? Право – какая ерунда для спасителей человечества.

И чем на деле оборачивается почет и людская любовь? Презрением? Завистью к деньгам, молодости и положению? Бесконечным страхом? Почему-то агитаторы забывают упомянуть, что половина инициированных псиоников в первые два-три года работы либо заканчивают жизнь самоубийством, либо сходят с ума от передозировки, не научившись останавливаться вовремя, разделять свои и чужие проблемы.

Никто не понимал, что происходит с телом инициированных. Почему у абсолютно здоровых людей не бывает детей, почему замедляются процессы старения. Толку от такой молодости. Псионики медленно стареют физически, но быстро устают от жизни. Слишком быстро. Мало кто переживает тридцатник. Сама Сашка умерла бы еще тогда – восемь лет назад… 24 октября… Если бы не повезло встретить Макса. Если бы не началась их странная дружба. Сам Макс в свои тридцать три был и вовсе непозволительно стар для псионика. “Ты меня держишь”, – как-то признался он. – “Ответственность – страшная штука. Иной раз хочется взять нож и одним движением решить все свои проблемы… но понимаю – ты тогда проживешь в лучшем случае до первого сезона дождей. А я хочу чтобы ты жила… Есть же что-то хорошее и в нашей дерьмовой жизни”.

Загромыхали разъезжающиеся створки ворот. Охранник поспешно скрылся в сторожке. Сашка обиженно посмотрела вслед. Ну и что такого я могла бы узнать, уникальный ты наш? Что втихаря от жены смотришь порно в интернете? Тоже мне новости. Да у тебя на все грехи на морде написаны, достаточно в глаза посмотреть… Так нет же – каждый считает, что псионику радости больше нет, чем коснуться его – словно своего дерьма в жизни мало. Прячут глаза, одергивают руки. Сначала это бесит, потом привыкаешь, потом снова бесит.

– Сильно ты мне нужен, кретин! – Сашка в сердцах выругалась.

– Успокойся, – тихо, но твердо произнес Макс, – тебе с ребенком работать. Перестань злиться.

Девушка молча кивнула, глядя напарнику в глаза и делая глубокий вдох.

***

Сашка быстро пожалела о своем опрометчивом согласии. Больница давила на без того расшатанную психику. Гулкое эхо шагов, разносящееся по пустому вечернему коридору, въедливо ввинчивалось в голову. Белоснежные стены реанимации действовали на нервы. Сашка впитывала обрывки чужих страданий, боли, переживаний, испытывая непреодолимое желание развернуться и сбежать. Вернуться в свою неопрятную, но надежную конурку и не выбираться из нее как минимум до конца месяца, до конца сезона дождей…

Алексей Петрович Скрябин, пожилой врач, заведующий отделением, с неодобрением посмотрел на Максима, притащившего в его кабинет странную взъерошенную девицу. Растянутый свитер неопределенного бурого цвета, серые домашние штаны с протертыми коленями, растрепанные немытые волосы… Только характерные перчатки из тонкой черной кожи да криво прицепленный значок выдавали в посетительнице псионика.

– Нам нужен пропуск еще для одного специалиста, – вместо приветствия кратко сказал Макс.

На несколько минут воцарилась тишина. Алексей Петрович, внимательно изучив внешний вид Сашки, так и не высказал вслух своего мнения, что “специалиста” следовало бы продезинфицировать, прежде чем пускать к пациентам. Не говоря уже о том, что старый хирург вообще о подобных специалистах думает. Сашка в ответ не сообщила, что ей плевать и на свой внешний вид, и на мнение доктора, и на его больницу с ее правилами.

И только Макс мог бы объяснить девушке, что Алексей Петрович на самом деле хороший человек и опытный хирург. Доктор старой закалки, считающий всех экстрасенсов шарлатанами и полагающий, что все на свете лечится таблетками и уколами, а в крайнем случае успешно оперируется. Что в дешевой государственной клинике это первый случай “новой жизни”, и что Скрябину приходится ломать себя, сотрудничая с псиониками.

Макс мог бы объяснить и доктору, что Сашка отличный специалист. И вообще на работе не Сашка, а Александра Николаевна. Но у девушки сейчас депрессия, и что он мог бы затащить ее в ванную, а потом заставить переодеться, но боялся, что она передумает ехать в клинику, поэтому забрал, в чем была. Но Макс тоже промолчал. В напряженной тишине дождался, пока врач выпишет пропуск, и направился к двери кабинета.

– Александра, не забудьте про халат и бахилы. Свою одежду в раздевалке оставите. Максим Сергеевич покажет, где это, – сухо бросил Алексей Петрович вслед уходящим псионикам.

***

– Впусти меня…

Легкий образ нежного счастья, тихой бархатной радости, наполненный мягким вкрадчивым шорохом книжных страниц… привкус сладкой карамели, плюшевая ласка любимых игрушек… призвук кошки, царапающей дверь…

– Я своя… впусти… нам будет лучше вместе…Таня?..

– Уходи. Ты мне мешаешь. Я очень занята.

– А что ты делаешь? Давай делать вместе… я помогу тебе…

Переплетаются слова, сказанные шепотом, смешиваются чужие образы… истончается стена недоверия… С той стороны в тонкие трещинки робко вливаются первые звуки дождя, растворенные в синеве ночи и отблесках мокрого света…

Глаза… Контакт… Разделяющая стена разлетается тысячей невидимых осколков.

***

– Пробилась! – Сашка слетела с кровати, босиком по холодному полу в два прыжка преодолела скупое пространство больничной палаты. Вопросы потом. Стоит отвлечься и все – воспоминания мгновенно сотрутся из памяти, будто чужой подсмотренный сон.

Схватив с тумбочки цветные мелки и блокнот, Сашка принялась быстро зарисовывать подсмотренную картинку, пытаясь вспомнить мельчайшие детали. Бескрайняя синева, разбавленная невнятными желтыми пятнами, изгибы светящихся линий, темный силуэт с зонтиком в центре. Макс молча сидел на подоконнике, понимая, что отвлекать псионика после Контакта крайне нежелательно.

Наконец, девушка последний раз оценивающие посмотрела на свое творение, добавила пару заключительных штрихов и протянула листок напарнику.

– И это мир маленькой девочки? Я ожидал чего-то более… позитивного… – скупо прокомментировал он. – Пока ничего не понятно. Завтра попробуем детализировать…

Макс подождал, пока Сашка оденет халат и натянет перчатки, затем позволил себе подойти и слегка приобнять за плечи. На мгновение заглянул в глаза, улыбнулся, ободряюще сжал затянутыми в кожу пальцами локоть девушки.

– Молодец! Ты это сделала. Я горжусь тобой.

19 октября. День 2.

Синяя непрозрачная дымка в непостоянных росчерках дождя, смешанных с желтыми отблесками света. Темная детская фигурка в невзрачном балахонистом плаще с таким же блеклым бурым зонтиком. То ли ребенок, то ли подросток. Девочка или мальчик – не разобрать. Сыро, холодно, неуютно… Прямо в воздухе золотые волнистые очертания мурен со светящимися шариками внутри. Странный шум, похожий на прибой, мерно накатывающий с приближением очередной мурены. Сашка внимательно рассматривала мельчайшие детали. Прав Макс – разве таким должен быть мир “новой жизни” у маленькой девочки? Где дом, о котором мечтают все сироты, любящая мама? На худой конец яркие цветы, свежие вкусно-пахнущие булочки и скрип качелей… Не обращая внимания на гостью, девочка общалась с муренами. Свободной рукой касалась их, направляла, упорядочивала, выстраивала в ровные шеренги…

Робкий мысленный вопрос-образ:

– Тебе здесь нравится?

– Нет.

– Тогда почему ты здесь?

– Надо. Не мешай, я работаю.

– А что ты делаешь?

– Ты разве не видишь?

***

Визуально картина детализировалась, но более понятной не стала. В этот раз девочка почти сразу пустила Сашку, но… пообщаться толком не удалось. Таня действительно казалась сильно занятой, отвечала неохотно и при первом удобном случае разорвала Контакт. Сама. Без какой-либо помощи псионика.

Сашка недовольно фыркнула. Быстро набросала новый рисунок, отдала напарнику. Затем уселась рядом с Максом на подоконник, тоскливым взглядом обвела мокрый серый больничный двор с неопрятным бетонным забором, сфокусировалась на оконном стекле, по привычке повела пальцем вдоль стекающих капель.

– Мурены… или толстые зубастые змеи… нет, все-таки мурены… Ты уверена? Какие-то они странные, – прокомментировал Макс, тыкая пальцем в ровный ряд золотистых шариков внутри одной из мурен. Сашка, не поворачивая головы, кивнула. – Мне они что-то напоминают…

– Надо составить свой портрет. Данных медицинской истории явно недостаточно, – вполголоса проговорил Макс, добавляя новый рисунок в тоненькую папку личного дела Тани. – Поехали в детский дом.

***

Огромный черный Коверс плавно летел над дорогой, по широкой кольцевой дороге огибая город. Долго, напрямик было бы быстрее. Но… Там вдали осталась знаменитая Южная развязка, при приближении к которой Сашка каждый раз впадала в неконтролируемую истерику.

Южная развязка… гордость Города… Множество переплетающихся магнитных дорог, с двусторонним – верхним и нижним – движением, создавали на удивление гармоничный техногенный цветок, шедевр архитектурной и инженерной мысли, странно красивый и величественный. Гигантский многоуровневый автоузел. Место, запечатленное на миллионах открыток и фотоснимков туристов. А с недавних пор еще и место крупнейшей в истории автокатастрофы. 24 октября 20ХХ года… черная страница в истории Города.

Никто не мог с точностью сказать, из-за чего случилась трагедия. Почему банальная автомобильная авария переросла в катастрофу подобного масштаба.

Возможно первопричиной явилась плохая видимость, объяснявшаяся темным временем суток и бесконечным октябрьским дождем. Или огромная, без ограничений, скорость автомобилей. Или старые, давно не менявшиеся заграждения магнитных узлов…

Изначально столкнулось два автомобиля. Случай нередкий. Не сработало экстренное внутридорожное торможение, машины занесло, по пути они задели еще парочку. Затем общей массой снесли хлипкое защитное заграждение и сбили магистральный магнитный узел. И тогда начался ад. На двух секциях дороги отключилось магнитное сопровождение. Если в верхнем потоке машины выпускали колеса и приземлялись на поверхность дороги, продолжая по инерции двигаться, сталкивая и тараня друг друга, то автомобили нижнего потока, едущие под магистралью, просто срывались вниз. Водители не сразу понимали, что происходит, и на огромной скорости продолжали напирать сзади. Машины летели в пропасть, вниз, на другие ярусы, падая прямо на едущие там автомобили, устраивая новые аварии и заторы, увеличивая и без того немаленькую свалку.

В той катастрофе погибла сестра Сашки Инна, вместе с мужем и нерожденным ребенком, погибли родители Танечки. Именно с того дня девушка стала ненавидеть и октябрь с его неизбежным сезоном дождей и автомобильные дороги…

***

Детский дом вполне оправдал ожидания Сашки – бедненько, но чистенько. На стенах развешаны рисунки детей с яркими осенними пейзажами, рядом на столиках поделки из шишек и желудей – похоже, конкурс проходил. Из бокового коридора вкусно пахло выпечкой, мимо воли девушка повела носом в ту стороны, вызвав улыбку напарника. Издали доносилось приглушенное эхо визга, сопровождаемое глухими ударами мяча. И запах… неповторимый детский запах, какой бывает только в детских садах и школах.

У Сашки невольно защипало в носу. Когда-то и у нее был шанс на счастье. Ее сестра-близнец, ее Инночка, ее половинка. Обе с даром пси, с детства жили в постоянном Контакте, чувствуя друг друга как никто другой. Даже смерть родителей девушки пережили легко – им хватило поддержки друг друга. Затем Саша решила пройти инициацию, а Инна отказалась. “Я буду твоей семьей”, – заявила она. Вышла замуж за их общего друга детства, забеременела. “У ребенка будет две мамы”, – шутили сестры, вместе бегая к врачу… Давно это было…

Девушка задержала взгляд на светло-оранжевых линялых шторах, затем на еще крепком, но далеко не новом столе вахтерши…

– Откуда у детского дома деньги на псионика?

– Страховка, – неожиданно отозвался сбоку низкий женский голос. – Государству наплевать, как живут сироты, но ему не плевать, когда они умирают. Детская смертность портит статистику и негативно отражается на репутации правительства, – без тени шутки произнесла крупная женщина в тяжелых круглых очках – по-видимому заведующая, что должна была их встретить. – Поэтому у всех детей есть страховка. И каждый знает десяток способов, как сломать себе руку или ногу, чтобы не ходить на уроки. Или подольше задержаться в больнице, где тепло, сытно и есть телевизор. Такова жизнь.

Макс внимательно посмотрел на Сашку, пытаясь понять не нужна ли той поддержка, но девушка лишь отвернулась. И так все плохо. Начни она думать о судьбах сирот, и из плохого все станет совсем ужасным.

Алла Алексеевна, так звали заведующую, встретила гостей с умеренным дружелюбием. Руки, понятное дело, не подала – наоборот, бесцеремонно оглядела форму визитеров. Убедилась, что все наглухо застегнуто и руки в перчатках, и лишь тогда пригласила пройти за собой. Но вместе с тем не было и едкого, еле скрываемого страха, к которому привыкли псионики. Сашка и Макс послушно последовали в кабинет заведующей.

О родителях Алла Алексеевна ничего толком сказать не могла.

– У нас нет таких данных. Мы не должны выделять никого из детей. Нельзя кого-то жалеть больше или меньше. Но поскольку речь идет о жизни или смерти Танечки, думаю, можно послать запрос в Управление. Я перезвоню вам, как только появится хоть какая-то информация. Хотя… судя по дате рождения… наверняка ее родители погибли. А близких родственников либо не нашлось, либо те не захотели лишней обузы. Нередкая история.

– Расскажите нам о Тане. Все что угодно – любые мелочи, – вежливо попросил Макс. – Должен же у нее быть характер, любимые книги или занятия, мечты?

– Таня… как вам сказать… очень странная девочка, – женщина со вздохом поправила очки. – Почти ни с кем не дружит. Ничего не просит, не ластится к воспитателям, как другие. Молчалива. До трех лет мы вообще думали, то она немая. Иногда кажется, что ей и слова не нужны. Посмотрит внимательно, и ты уже знаешь, что суп не ест, потому что горячий, а не потому что не нравится…

Звучало очень знакомо. Сашка с Максом понимающе переглянулись.

– А вы не пробовали проверить ее на эстрасенсорные способности?

– Конечно пробовали! У нас всех детей проверяют. А уж Таню и подавно. Не прошла ни одного теста. Мы уж думали, вдруг ошибка. Несколько раз втихаря перепроверяли. А нам отвечают, мол, быть такого не может. Если способности есть, находятся со стопроцентной вероятностью, никакой погрешности.

– А отношения с воспитателями? Другими детьми?

– Не то, чтобы ее здесь не любили… Я бы сказала – уважают, но побаиваются. К примеру, собираюсь я как-то домой, а она мне говорит: “Не едьте сегодня на автобусе”. Сказала и дальше пошла. Я, понятно, не послушала – не пешком же идти. Еду, а у самой душа не на месте. За три остановки до дома не утерпела – вышла. А за квартал до моего дома автобус столкнулся с легковушкой. Никто не пострадал, но машина врезалась точнехонько туда, где я сидела. А вот не вышла бы? Кто знает…

Женщина тихо вздохнула и украдкой перекрестилась. Сашка обернулась к своему спутнику.

– Похоже на предвидение… – чуть шевельнулись губы девушки.

– Интересы… не знаю. Читать научилась рано. Книги из библиотеки все подряд таскает – нельзя сказать, что выделяет что-то особое. Иногда рисует. Но в остальном чаще просто делает то, что нужно. Надо петь – поет, лепить из пластилина – лепит, зарядку делать – делает. Послушная… даже слишком…

– А это вам не знакомо? – вместе с вопросом Сашка протянула Алле Алексеевне свой рисунок последнего Контакта. Дождливая полосатая синева с яркими светящимися муренами в горошек.

– Море… Да, знакомо. Когда-то мы смотрели обучающий фильм о подводном мире. Чем-то он привлек Танечку. Целый день ходила непривычно возбужденная. Постоянно говорила о море, о муренах, о морских змеях, просила показать еще что-нибудь. И начала рисовать.

Вместо объяснений женщина ненадолго вышла и вернулась с толстой папкой.

– Вот – это ее рисунки и аппликации. В основном по заданным сюжетам. Можете выбрать те, что рисовались на свободную тему. Надеюсь, они помогут.

Сашка с Максом склонились над рисунками. Действительно… темное, сине-черное море, волны, то мурены, то змеи – почему-то всегда с желтыми светящимися шариками внутри… и неизменные косые линии дождя.

– А дождь то в море откуда?

Заведующая пожала плечами.

– Мне тоже интересно. Таня всегда отвечала просто – “так надо”, или “потому что там идет дождь”.

– А друзья у нее есть? Можно поговорить?

– Есть один друг. Зорик Славецкий. Вот в больнице и поговорите с ним, – голос воспитательницы со стажем мгновенно утратил сентиментальность. – Ногу сломал, балбес!

“Жестко”, – только и подумала Сашка, – “могла бы и пожалеть”. Затем встретила насмешливый взгляд напарника и вспомнила: “И каждый знает десяток способов сломать руку или ногу, чтобы подольше побыть в больнице”.

– Специально? – невольно вырвалось у девушки, с трудом понимающей, как можно сломать себе ногу. Заведующая совершенно правильно расшифровала ее взгляд.

– Конечно. Стащил к кухни лед, обмотал ногу, потом две табуретки… – женщина запнулась, глядя на расширяющиеся глаза Сашки, – извините, не нужно вам это. Даже сердиться на Зорьку не выходит. Не в его это характере. Просто за Таню беспокоится – вот… нашел способ, как за ней в больницу отправиться. Поговорите с ним.

Макс открыл блокнот и быстро черкнул имя мальчишки.

Прозвенел звонок. За дверью кабинета сразу же стало шумно – дети радовались перемене, с удовольствием пищали и бегали по коридору. Заведующая попрощалась с псиониками, передав их Елене Витальевне – молоденькой девушке, воспитательнице Тани. Тоненькая фигурка, бледное личико… “Как она только с детьми справляется?” – думала Сашка, следуя за новой проводницей. Та сначала сводила их в крыло, где находились совсем маленькие дети, где Таня провела первые шесть лет жизни. Показала группу, кроватку, которую девочка раньше занимала. Затем та же процедура повторилась, только теперь они шли по интернату для старших детей. Псионики внимательно рассмотрели место, где жила девочка, посмотрели игрушки и книги… Ничего нового им это не дало.

Поговорив еще немного в воспитательницей, псионики засобирались обратно в больницу. Уже на пороге их снова остановила заведующая.

– Есть еще кое-то. Таня несколько раз говорила, что когда ей будет восемь, у нее начнется новая жизнь… Знаете, мы всегда думали, что это просто фантазии. Все дети говорят подобное, ожидая, что их усыновят. Никто бы и не подумал, речь может идти о болезни… Выходит она заранее знала?.. Но… ведь восемь ей еще не исполнилось?..

***

Больничная палата – белая, холодная, стерильно чистая – действовала на нервы. На общем фоне размеренно пикающие приборы казались почти живыми. Пришедшей с шумной дождливой улицы Сашке вдруг захотелось сделать что-нибудь дерзкое – разбить стеклянный шкаф, затоптать грязными ботинками весь пол или хотя бы громко хлопнуть дверью. “Что простительно Сашке, не простительно Александре Николаевне”, – одернула она саму себя. Набросила халат, такой же белый и чистый, осторожно на цыпочках прошла внутрь. Дежурная медсестра мгновенно покинула помещение, оставляя псиоников наедине с пациенткой – бледной худенькой девочкой, укрытой до подбородка простыней. Макс привычно запрыгнул на подоконник, сливаясь с темным фоном окна. Сашка разделась и легла к девочке.

***

Бескрайняя колышущаяся синева, прохладное влажное прикосновение воздуха к горячей коже, размеренный стук капель…

– Что это? Море?

– Наверное… не знаю… наверное, море.

– А видела море раньше?

– Да, по телевизору – очень похоже.

– А почему здесь идет дождь?

– Потому что идет дождь. Сейчас же сезон дождей?

– Да, но внутри моря дождя не бывает. Он только сверху.

Сашка послала мысленный образ моря – наверху частые шумные капли выбивают с поверхности воды маленькие хлюпающие фонтанчики, зато в глубине тихо, спокойно и умиротворенно – нет ни шума дождя, ни прибоя.

– Правда? Странно… А в моем море бывает. Наверное, у меня неправильное море.

***

– Давай что-ли снова Зорика поищем? – предложила Сашка, не зная, чем еще себя занять. Выходить под дождь и бежать в соседнее здание страшно не хотелось, но сидеть рядом с Таней, не имея возможности что-либо сделать, было в сто раз хуже. Сейчас Сашка тянула время, выжидая положенные три часа перерыва до нового Контакта.

Псионики уже дважды по возвращению из детского дома пытались навестить мальчика. Однако… один раз он был на процедурах, второй – пошел навестить какого-то новоявленного друга из неизвестно какой палаты. В этот раз Зорика снова не оказалось на месте. Сашка внимательно осмотрела палату. Довольно большая, на шесть коек. Светлая. Половина мест пустует.

– Давай тут немного подождем? – тихо попросила девушка. Макс кивнул. Да, здесь ждать лучше, гораздо лучше. Тут не было тягучей-гнетущей атмосферы, присущей реанимации. Не ощущались боль и страх пациентов, отчаяние бродящих по коридорам родственников, привычный цинизм привыкших ко всему медработников. Напротив, дети свое пребывание в больнице воспринимали как приключение. На псиоников смотрели с любопытством, а самые смелые даже втихаря пытались дотронуться. Заметив это, Сашка даже позволила себе слегка улыбнуться. Дети… пусть иногда по-своему злые и жестокие, но все же милые и неиспорченные… За полчаса Зорик не вернулся. Зато псиоников ждал сюрприз по возвращению в реанимацию. Оказалось, мальчишка умудрился пробраться сюда и последние полчаса как раз сидел возле Тани, рассказывая ей последние новости. Медсестра пыталась выгнать… “Да вы что? Она же все слышит и понимает!” – только отмахнулся в ответ Зорик. А теперь вот обратно к себе побежал. На процедуры пора…

– Что-то он слишком резво бегает со сломанной то ногой, – недовольно пробурчала Сашка, глядя вслед уходящей медсестре.

***

Конец дня вышел и вовсе неутешительным. Контакт хоть и удался, но… разговаривать Таня не хотела, на вопросы не отвечала, заметив лишь, что если Сашка будет мешать, то ее сюда больше не пустят. Пришлось умолкнуть…

Сашка, немного растормошенная последними двумя днями, снова ушла в себя. Рисовать после контакта было нечего, разговаривать не хотелось. Увидев очередной раз в коридоре чьих-то рыдающих родственников, девушка вдруг отчаянно позавидовала пациентам реанимации. У них есть близкие, их кто-то любит, они кому-то нужны. Острое чувство одиночества снова укололо в сердце. Можно ли к этому привыкнуть?..

– Давай ты у меня переночуешь? Или я у тебя? – предложил Макс, обеспокоенно глядя на подругу. Сашке стало стыдно. О ней тоже беспокоятся. Пусть и немного по-другому.

– Не надо. Правда, – девушка заставила себя посмотреть в глаза напарнику. – Я в порядке. Честно. Таня… знаешь, как бы я себя не чувствовала, у меня сейчас есть стимул жить. Я хочу ее спасти. Я очень хочу ее спасти! Я не могу дать ей умереть… Еще и ей… Это желание сильнее депрессии, сильнее апатии, сильнее всего сейчас. Я не наделаю глупостей. Только не сейчас…

– Хорошо, – коротко, понимающе, без улыбки ответил Макс, взял Сашку под руку и повел наружу. – Идем, заброшу тебя домой.

20 октября. День 3.

– Ты помнишь детский дом? – звуки бегающих по коридорам маленьких ножек, запах булочек из столовой, бронзовый цвет осенних венков и ласковый голос Елены Валерьевны… – Ты говорила им, что будет новая жизнь? Расскажи о ней…

Девочка медленно оборачивается, на Сашку смотрят огромные удивленные синие глаза.

– Ты ведь сама все понимаешь. Вот она… Не волнуйся за меня. Лучше о себе подумай…

– А Зорик. Ты помнишь Зорика?

– Конечно. Зорик – мой лучший друг.

– Он ждет тебя и волнуется. Не хочешь вернуться?

– Нельзя, рано. Передайте Зорику, что все будет хорошо. Он знает.

– Почему рано? А когда будет можно?

– Не знаю. Потом. Потом будет можно. Еще рано.

***

– Сходим снова к Зорику?

На этот раз псионикам повезло. Неуловимый друг Тани оказался на месте. Невысокий худенький паренек со светлыми вихрами, торчащими во все стороны. Как и остальные пациенты этой палаты первым дело посмотрел в руки посетителей – что вкусного принесли. И разочарованно вздохнул. Сашка ощутила легкий укол совести. “В следующий раз обязательно фруктов захвачу. Нет, не фруктов – дети больше конфеты любят. И пирожков”.